Была рабыней - стала бомжихой

Рабыней я была литературной - "негрой", можно сказать. У одной известной на всю страну авторши психологических триллеров. Может, она всего-то одну книжку и написала самостоятельно, остальные – другие люди, я в том числе. Сколько нас – коммерческая тайна. Полагаю, писатели всех полов трудились, словно в своё время у Дюма…
 
Как в число «рабов» угодила? По большому блату. Печатала рассказики я в одной всероссийской газетёнке, очерки, статейки. В редакции моя сокурсница работала, часто звонила: «Выручай, Лизка! Тут день потребителя близится, о чем писать – пуста, как барабан, опять о пищевых добавках да сломанных раньше сроку пылесосах?». Подругу в «рабыни» не взяли, именно за газетный, а я бы сказала: суконный стиль.
 
Помаявшись в школе, устроилась я копирайтершей в захудалое рекламное агентство. Потом в другое перешла, поприличней. Несколько моих слоганов прогремели, до сих пор в ходу. Но тоже – подписка о неразглашении. Подруга меня и рекомендовала той знаменитой Людмиле в её поденщицы-текстовички.
 
Хотелось и мне, как она, все прелести славы вкусить: интервью, автографы, пресс-конференции, салоны красы, приёмы од кутюр, богатые мужчины… Чем я хуже, если в каждой книге чуть ли не треть – моя?
 
Муж (он в банке работает, начальником управления депозитов) подсмеивался в ответ на мои возмущения по поводу успешности Людмилки-«рабовладелицы»: «Раз завидуешь, сиди дома, пиши книги, моего жалованья хватит, детей у нас так и нет, чем черт не шутит!».
 
Натворила я один детектив, муж издал. "Пролетела", теперь в лоджии полтиража лежит. Потом второй постигла та же участь. Муж уже стал хмуриться: деньги на ветер. Осторожничал, чтобы меня из себя не выводить, мол, неправильная «раскрутка».
 
На третье моё творенье денег не дал. К другой ушёл от греха, квартиру оставил двушку вполне приличную. Под неё я кредит взяла и в самом престижном издательстве, где Людка печатается, выпустила двухтомник своих творений. Наняла переводчика-француза, тоже издала один из лучших моих триллеров. Отвезла с этим же переводчиком в Париж, по магазинам рассовала, не требуя выручки, даже доплатила за складирование. В тамошние газеты и журналы рекламу дала. А вдруг на Букеровку выдвинут?..
 
Словом, деньги вскоре закончились. Платежи просрочила (книги здесь вяло продавались, в Париже лучше), из квартиры меня выселили. Снова пошла на работу. Едва устроилась. В ту же газетёнку, где когда-то печаталась, в отдел писем. Попивать стала. Не везло мне со съёмными комнатами – все в каких-то «малинах» попадались. На работе заметили, уволили. Снова стала рассказики писать. Только их не печатают уже, как только меня воочию увидят. Иногда проскальзывает что-нибудь, если «мылом» вышлю с почтового отделения, где интернет есть, и если только по телефону общаюсь.
 
Долги мои растут. Уже не у кого занимать – кругом должна. Вот теперь тут у вас и скрываюсь, от кредиторов. Короче, прогорела я по жизни. И все из-за литературы окаянной!

 ИЛЛЮСТРАЦИЯ: «Портрет писательницы», художник Валерий Барыкин (Нижний Новгород). К героине моего рассказа отношения не имеет.