Тройка

 Продолжение истории «Североморск. Май 84-го»

Тому, что действительно нужно знать,
никто не научит. (Оскар Уайльд.)

    Мне по-разному лет на разных страницах. На некоторых я вообще не родилась ещё, но память хранит истории предков, рассказанные из уст в уста, и заставляет передать их, подталкивает к написанию. Вот и пишу - и оживают на страницах и отцы, и деды. Этакий фольклор в действии.
    Воспоминания скачут, роятся, иногда не цепляются одно за другое или, наоборот, переплетаются. Мне же хочется следовать хронологической канве в повествовании, чтобы из последовательного изложения материала сложился стройный и лёгкий для чтения текст.
    Так, далее, отталкиваясь от предыдущего североморского отрезка жизни, следовало бы рассказать об опустошении столкнувшейся с бессилием души, поведать о том, как в этом несовершенстве момента мы, чтобы пережить неожиданный хаос, учились верифицировать информацию, как противостояли стрессу, воспитывая в себе способность к переменам.
    Рассказать, как отец отправился в лечебницу под Москву поправить здоровье после перенесённого ранее инфаркта в то время, как мать снова умчалась к дедам в Дзержинск за младшей дочерью, чтобы семья могла воссоединиться в итоге к концу лета; как я, навсегда распрощавшись с мечтами о несбыточном, выбросила мысли о медицине, будто ни я с самого детства имела на неё грандиозные планы - я решила остаться по месту окончательно, поступать в пединститут и учиться делать на новом уровне то, что давалось с лёгкостью и приносило удовлетворение от понимания непростых правил русской лингвистики и радость от своего совершенства в них. Не думаю, что тогда, наскоро определяясь с выбором своего будущего, я возлагала на себя ответственность за судьбы человечества. Я, смиренно приняв данность момента, поплыла по течению, и «единственной поддержкой и опорой стал мне великий, могучий, правдивый и свободный русский язык». 
    Я полюбила его ещё в средней школе. Тогда у большинства дзержинских одноклассников уже имелись трудности с изучением грамматических правил, но не у меня. Наша учительница Маркитантова Людмила Сергеевна так владела моим вниманием, что и единого шанса не оставалось не понимать материал. Людмила Сергеевна - петербурженка и блокадница. Если б ей досталось от роковой принадлежности только это! Но, оказывается, последствия любой горькой присущности, включая голод и страдания, передаются с генетикой потомкам любым из несовершенств вместе с болезнями. И сын Людмилы Сергеевны не стал исключением: как ни стремился его ещё не зачатый организм убежать от последствий этой данности, всё, что у него получилось в борьбе за выживание, это добавить лишнюю хромосому.
    Я сочувствовала Людмиле Сергеевне и любила, как любят, если не родного, так близкого человека, и отношение к учительнице перекинулось на предмет, который она преподавала. Я овладела русским, восприняв его сразу системно со всем его лингвистическим устройством, включая и законы стихосложения, базирующиеся на силлабо-тоническом построении: это когда чередуются ударные и безударные слоги в особой последовательности, создавая разные ритмические рисунки. Филологический факультет мне не дал бы больше, не будь в жизни моей Людмилы Сергеевны. И, если бы не другое ещё пристрастие, а именно, к биологии, я не задумывалась бы в выборе профессии.
    Однако моим воззрениям на жизнь мало было того, что я уже знала, я желала расти дальше, чтобы совершенствоваться в чём-то ещё. Это как натренировать вторую руку для одновременного владения обеими в равной степени.
   Редкий юнец выберет путь сопротивления в поиске себя и возжелает вырастить сильное звено из ничего. Чаще люди руководствуются безусловным призванием при определении будущей профессии. Как говорится, найди то, что тебе нравится, и ты ни дня не будешь работать. Работать люди не любят оттого, что в слове работать корнем является уничижительного значения смысловая составляющая его: раб.
    Вот с мечтой всё обстоит иначе. Человек, имея мечту, способен вырастить крылья для её достижения. Но, как бы я не грезила о медицине, зная на все сто, что это моё, крылья расправить мне не удалось. Причиной назову природную неспособность плыть против течения. Неуверенность в собственных силах, подавляющая самолюбие, порождает страхи, уничтожая в зародыше бунтарский дух, вырабатывая привычку подчиняться. Подчиняться воле судьбы, как и любой чужой воле. Мне свойственна сиюминутная настойчивость и дерзость, но в глобальном смысле я - не борец. Признаюсь не без сожаления. Я и представить не могу, куда бы меня могли завести собственные амбиции, если бы я только могла взмахнуть крыльями и взлететь над вечными обстоятельствами. А если бы могла вообразить, то в моих правилах жизни основополагающим значилось бы другое. Идти по головам и обвинять сложившиеся положение дел не в моих правилах - это было бы проявлением другой слабости, на которую я вовсе не способна, что тоже от природы. 
    В год поступления - а это пришлось на 1984-ый - в Архангельский, скажем, медицинский институт за одно место боролись 150 человек, в Питерский - 200. Представить только, двести отличников учёбы состязаются в знаниях во имя своего будущего.
    В те времена обучение в высших учебных заведениях было для учащихся бесплатным, вернее, государство оплачивало все годы учёбы поступившим студентам. Более того, хорошо и отлично успевающим начислялась стипендия в размере необходимого прожиточного минимума. Количество же учебных мест являлось строго лимитированным - соответственно, ажиотаж при поступлении имел место практически в любом вузе СССР. И каждый абитуриент лелеял надежду на успех и отшлифовывал свои знания для поступления, чтобы превзойти многочисленных соперников и по факту оказаться зачисленным. Слабых звеньев, таких как недопонимание экзаменационного предмета, при поступлении в высшее учебное заведение не допускалось вообще.
    И, если биология была моим коньком, то широкий шлейф загадок оставляла за собой химия. Постоянного учителя по предмету в школе Североморска не было оба моих там года. Директриса взялась восполнить пробелы в знаниях учащихся, но не очень преуспела, так как сама сильна в предмете не была. Репетитора мать не позволила - только дуракам де их нанимают - как отрезала.
    С родителями раньше не спорили, я, во всяком случае, не позволяла себе - знала, что матери виднее. Я не только доверяла ей, я воспринимала материнскую власть надо мной боговой, подчиняясь безоговорочно, и существовала, соответствуя родительским на меня планам. И всё.
    И в сложившихся обстоятельствах мурманский пед с его историко-филологическим факультетом должен был стать для меня этакой удобной счастливой путёвкой в жизнь или же льготным проходным билетом, бороться за который с моей отличной подготовкой и природным лингвистическим чутьём априори не составило бы труда и не стоило бы потраченных в любом другом случае нервов.
    В те времена существовали льготные варианты зачисления для отличников учёбы и привилегии при поступлении для обладателей почти отличных аттестатов об окончании школы. Я попадала во вторую категорию и вместо положенных для остальных абитуриентов четырёх вступительных мне разрешалось сдать только два экзамена.  Но в общем их зачёте я должна была набрать не менее 9 баллов. То есть допускалась одна четвёрка.
    Я практически не готовилась. Не назовусь самоуверенной, однако предмет я знала на отлично, в чём не сомневалась абсолютно, как и мама, которую ещё и учитель литературы заверила. Она в их приватной беседе призналась, что филология - моё на тысячу процентов. Татьяна Михайловна была ещё и классной руководительницей два моих последних класса. Ей довелось де понять меня, видимо, и убедить удалось, что не стоит отпускать подросшего птенца из гнезда: зачем ей журавль в небе, когда синицу можно брать голыми руками.
    Сдавать нужно было письменный экзамен - сочинение и устный экзамен по литературе и русскому в одном. Все билеты были выучены назубок ещё к школьным выпускным. А когда ты, вооружённый знанием, материал ещё и понимаешь, не переживаешь о последствиях - ты все их возможные, кажется, предвидишь. И был здесь мне преподнесён первый урок, мой первый обезоруживающий урок судьбы.
    Помню тот день, как вчерашний. Мать вышла проводить меня из подъезда с мусорным ведром. Говорит, примета такая: надо с полным ведром перейти дорогу - на удачу.
    Я в компании одноклассниц. Едем в автобусе из Североморска в Мурманск. Ирка, Лариска, Элька. Элька из параллельного класса, но тоже на филфак собралась поступать. Ирка из нас только - на педагогический, это начальные классы. Но все мы едем сочинение сдавать. 
    Запустили весь поток абитуриентов в одну аудиторию. Элька где расположилась, не помню, может и слева от меня. Мы с нею дружны не были - в разных классах учились. Лариска рядом уселась справа от меня, Ира слева, но в ряду передо мной. Они слабые в русском, торечницы, не более. У Лариски точно тройка в аттестате, У Иры неизвестно мне, может и не тройка (мать её - директриса нашей североморской школы), но известно, что знаний у Ирки нет. У неё их нет ни по литературе, ни по русскому. Вот и окружили красавицы эти меня по всем фронтам, чтобы помощи спрашивать. Я не возражала. Подсказывала, как могла, каждой из них. Да сколько хотите, пожалуйста, разве жалко! Помню в деталях даже, что подсказывала, как писать те или иные слова, в каких случаях ставится запятая и тому подобное. Даже про «не с глаголом» Ирка уточняла - помню, как меня это повеселило и обескуражило. Не правила, разумеется, им стилистику - оно и понятно - была занята своим сочинением.
    Однако, удивительное дело, я не помню темы его теперь. Маяковского ли, Островского ли творчество освещала своим трудом - не помню, память зачем-то стёрла это. Я так много о произошедшем после думала все эти годы, мусолила в мыслях - а теперь и темы не вспомню. Вот что не забыла, так Иркину. Она сочиняла про Некрасова.
    Едем мы в Североморск обратно уже после всего вышеизложенного в автобусе и, возбуждённые, обсуждаем, что да как у кого вышло, и сообщает Ирка (снова впереди меня уселась) - вижу её полуоборот - громко, чтобы мне слышно было на заднем сидении: Я начала - говорит - просто: Николай Алексеевич Некрасов - величайший прозаик русской литературы.
    Я тогда (полагаясь на Чехова) смотрела на жизнь весело, как на незамысловатую. Это чуть позже после первого моего урока судьбы, когда за это сочинение я получила тройку, а Ирка пятёрку, я решила, что жизнь заслуживает мучительных размышлений, которые (я и не предполагала) изнашивают наши умы.

10.01.2021
(Продолжение - рассказ «Пять песцов»)