Неумёха

   Дневной летний жар спадал и солнце клонилось к закату, освещая неяркими лучами небольшую деревушку в полтора десятка дворов. Маленькие, захудалые избушки откидывали длинные тени и старались казаться выше, чем они были на самом деле. Кое где на завалинках сидели немощные старики и слезящимися глазами смотрели на пустынную улицу. У околицы показались два силуэта и старики, слеповато щурясь, пытались разглядеть, кто это нарушил размеренную жизнь деревушки и в чью избушку свернут гости. Вскоре было видно, что это молодые парень и девушка. Паренёк был одет щеголевато и форсист собой. Домотканая косоворотка была выпущена поверх суконных штанов, которые были заправлены в добротные яловые сапоги. Через плечо был перекинут длиннополый сюртук, на голове надет картуз. Лицо его было простовато и выдавало в нём уроженца деревни.   Девушка одета попроще: холщовая кофта с пестрядинным сарафаном, да на голове повязан лёгкий гарусный платок. Тонкие и очень красивые черты лица молодой спутницы указывали на то, что она была городской, кожа её была нежной и не загорелой. В руке она держала узелок с одеждой.

   Пройдя вдоль всей деревеньки, путники остановились у последней хатенки, что почти вросла в землю по самые окна, и толкнули покосившуюся дверь. В убогой избе за столом сидел старик и жевал беззубым ртом. На столе стояла на половину наполненная квасом щербатая кружка и лежал ломоть ржаного хлеба с крупной луковицей. Старик повернул голову в сторону вошедших и немой вопрос застыл в его выцветших от времени глазах, но, пристально рассмотрев парня, который шагнул на середину избушки, он беззвучно зашевелил губами и слёзы покатились по его дряблым впалым щекам.

- Гришенька, сынок, я уже и не чаял свидеться с тобой… Мать то не дождалась тебя…… Прибралась на Пасху.

   Парень подошёл к отцу и молча обнял его. Девушка, скромно стоящая у входа, положила узелок, что держала в руках, на лавку и присела с краешку, наблюдая за встречей мужа с отцом. Она невольно отметила, что убранство избушки очень бедное: посередине избы печь, разделявшая «хоромы» пополам. Рядом с печью стояла немудрёная кухонная утварь, ухват, деревянная лопата и кочерга. У стены стояла кровать, которая больше походила на нары, а в переднем углу колченогий стол с выщербленной столешницей и лавки. На за копченой стене висел образок.

- Гриша, а где твои три красные лавки? – спросила девушка.

   Парень усмехнулся и ответил.

- Вот одна, вот вторая, а на третьей ты сидишь.

   Затем, повернувшись к отцу, словно о чём-то вспомнив, продолжил ровным голосом.

- Это моя жена, а зовут её Любава.

   Любава смотрела на нищее убожество комнаты словно сквозь какую-то пелену, слушая разговор отца с сыном, думала о том, какой горький сюрприз преподнесла ей судьба. Ещё совсем недавно она жила у дяди, пусть не совсем счастливо, но в достатке. Дядя сосватал её за Григория после того, как парень похвастался, что у него дома есть ТРИ КРАСНЫЕ ЛАВКИ. Так раньше называли лавки с товаром, а теперь выяснилось, что это всего-навсего три лавки крашеные в красный цвет. Обида, зародившаяся в груди маленькой точкой, разрастаясь, поднималась к горлу и стала душить. Девушка развязала платок, судорожно ухватилась рукой за шею и стала глубоко дышать, словно ей не хватало воздуха… Что делать? Кому она теперь нужна? Позарившись на богатство, дядя избавился от неё в надежде, что племянница будет жить в достатке. Любава опустила голову, словно склонила голову перед судьбой посланной небом.

   Жили молодые в этой вросшей в землю избушке перебиваясь с хлеба на квас, да иногда отведав парёнки из репы. Отец, вскоре, помер и Григорий стал полноправным хозяином. Вот только хозяин с него получился не очень работящий, рано вставать он не любил, а не успеет солнце ещё уйти за горизонт, как он уже в постели. Жизнь в городе избаловала его. Не всё ладно было и у Любавы, она была городской девушкой и тонкости деревенской жизни были ей незнакомы. Некому было её научить как управляться с ухватом и чугунком, как сварить немудрёную похлёбку, как замесить опару, а подошедшее тесто раскатать и на лопате посадить хлеба в печь. Первое время ей не хватало сил подцепить ухватом чугунок с похлёбкой и поставить в печь на угли. Подруг в деревне у неё не было, деревенские молодухи сторонились её, в душе завидуя её красоте. Вскользь брошенное мужем обидное прозвище НЕУМЁХА, вскоре закрепилось у деревенских жителей, и они с лёгкостью стали так её называть. Вскоре у молодых родилась дочка и хлопот у Любавы прибавилось. Муж отдалился от молодой жены, всё чаще высказывая недовольство, когда ребёнок плакал или супруга не справлялась с домашними делами. Он всё чаще и чаще стал пропадать где-то и приходил домой раздраженный.

   Однажды наработавшись за день, к вечеру Любава просто валилась с ног от усталости и, покормив дочку грудью, незаметно провалилась в сон. Ребёнок всю ночь молчал, и молодая мать проспала до утра. Проснулась она от ощущения холода рядом со своей грудью. Ещё не понимая, что произошло, но чувствуя сердцем тревогу, Любава нащупала ребёнка и поняла, что малышка была мертва. От усталости она не вынула сосок изо рта ребёнка и малышка задохнулась: приспала, как говорят в народе. Обхватив голову руками, она молча сидела, раскачиваясь из стороны в сторону. Благоверного дома не было, он вечером не пришёл домой. Затем, взяв ребёнка на руки, она обняла свою кровиночку, поцеловала её в лобик и бережно, будто боясь её разбудить, положила на кровать и вышла из избушки. Она медленно шла по тропинке, вьющейся меж пожухлой травы, навстречу восходящему теплому осеннему солнышку. Внутри была пустота, словно кто-то выжег всё огнем: и тело, и душу.

   Впереди рос камыш, за которым проблёскивали искорки солнца, играющие на водной глади глубокого озера. Ласковый ветерок обдувал лицо, нежно касаясь лба и щёк молодой женщины, но она не чувствовала его прикосновения. Любава сняла с головы платок и, распустив косу, вошла в воду. Она не почувствовала ощущение холодной воды, тело её словно закаменело. Медленно ступая по илистому дну озера, молодая женщина заходила всё глубже в воду. Остановившись, она подняла голову и посмотрела на солнце широко раскрытыми глазами, словно прощаясь с его ещё не ярким светом.

– Ишь, что удумала, дурёха! Кто право дал тебе решать, дожить до старости глубокой, или самой нить жизни оборвать?!

   Голос был грубый, но так могла сказать только мать. На берегу стояла незнакомая, высокая, со статной фигурой старуха.

- А ну-ка, пойдём, милая, со мной.

   Они долго шли, впереди старуха, а следом, молча, Любава, пока не пришли к добротному дому, стоявшему в лесой чащобе. Раньше о старой знахарке молодая женщина никогда не слышала, да и откуда ей было знать, в деревне она была чужой для всех. Лесная жительница усадила её за стол, напоила чаем и та словно оттаяла. Как на духу Любава рассказала всё этой незнакомой старой женщине, как родной матери, которой она лишилась ещё в подростковом возрасте. Поведала о том, как дядя выдал её замуж за пустобрёха, как была она чужой для всех деревенских, как муж оставил её без поддержки, про смерть своей малютки в которой винила себя. Она говорила и говорила, слова лились нескончаемым потоком, словно всё то, что накопилось за последнее время, вырвалось наружу.

   В обнаруженном на берегу озера гарусном головном платке, Григорий признал платок своей жены и решил, что жена утонула с горя. Он не сильно горевал об утопшей жене и умершей дочке, а деревенские вскоре забыли про городскую красавицу.

   Тем временем Любава жила в лесу у знахарки. Долгими осенними, а затем и зимними вечерами, целительница делилась с ней своими знаниями и умением использовать сушеные травы и коренья для приготовления снадобья, чтобы лечить людей. Молодой женщине всё это давалось легко. Она с удовольствием познавала науку о травах, легко запоминая их, и быстро научилась готовить целебные, порой чудодейственные отвары, поднимающие обреченных со смертного одра. Вскоре она знала почти всё, что умела сарая знахарка. Старуха стала для неё как родная мать, которой так не хватало для Любавы.
 
   Шли годы, в этой молодой женщине, что так ловко управлялась по хозяйству, не узнать было ту неумёху, что жила в полуразвалившейся избушке небольшой деревушки. Это была статная, уверенная в себе молодка. Старая знахарка с каждым годом теряла силы и, чувствуя, что конец её близок, позвала Любаву.

- Доченька, видно пришел мой последний час……. Я знаю, ты справишься сама… Ты заменишь меня…….

   Старуха не успела договорить, как глаза её закрылись и с губ слетел последний вздох. Любава долго сидела над телом той, от которой она получила столько доброты и теплоты, сколько не получала ни от кого за последние годы.

   Так и стала жить целительница Любава одна в лесном домике, помогая людям лечить их недуги и давая советы. Вскоре слава о её лекарских способностях разлетелась далеко за пределы близлежащих деревень. В ней появилась какая-то особенная, сверхъестественная сила, которой не было даже у старой знахарки - стала она угадывать судьбы людей. Тропинка к её дому стала шире. Многие мужчины сватались к ней, но молодая ведунья отказывала всем, не забывая свой первый неудачный опыт замужества. Ей нравилось жить в лесу подальше от людей, оказывая этим людям лишь помощь и люди шли к ней со своей бедой: кто за лечебными травами, кто за житейским советом, кто за своей судьбой. Для всех эта молодая знахарка находила слова поддержки, совет и целебный отвар.

   Как-то раз в дверь неуверенно постучали и порог переступил мужчина. Движения его были какие-то неуклюжие, суетливые, что-то знакомое было в его чертах лица и Любава с трудом узнала в этом мужичке своего бывшего мужа. Как он изменился! Куда делась его самоуверенность и наглость? Григорий мял картуз в руках и не решался пройти дальше порога. Немного освоившись, мужчина присел на край лавки и начал рассказывать. Любава молча и внимательно смотрела в лицо мужа без всякого сожаления. Даааа… потрепала его жизнь! Бывший муж рассказывал о том, что после того, как утонула его первая жена, он женился повторно на своей полюбовнице, которую после свадьбы будто подменили и жизнь его превратилась в ад. Жена стала злобной и крикливой, днями разлёживалась на кровати, а всю домашнюю работу приходилось выполнять ему. Григорий ещё долго рассказывал о своей тяжелой доле, жалуясь на свою судьбу. К концу мужчина замолчал и вопросительно посмотрел на ведунью. Любава молчала. Что она могла ему сказать? О том, что в его жизни ничего хорошего не будет? Наконец промолвила:

- Видно, много было в вашей жизни сделано зла, вот и воздаёт вам судьба. Идите домой и смиренно примите волю божью!

   Григорий встал и, обреченно понурив голову, вышел за дверь. Любава ещё долго сидела за столом, в душе не было ни мести, ни злорадства, даже стало чуточку жаль бывшего мужа. Тут её губ коснулась улыбка, лёгкий смешок вырвался из её рта. Она представила себе, как бывший муж управляется с домашними делами на потеху всем, вызывая у деревенских мужиков брезгливое выражение. Но она тут же отогнала от себя это видение и лёгкий выдох разогнал его как марево, и словно с этим выдохом очистилась душа от всего прошлого. Ну что ж, всяк получает по своим заслугам!


   Однажды в лесу Любава наткнулась на раненого волка, огромная рана зияла на груди зверя. С первого взгляда было видно, что минуты жизни его были сочтены. Кровь из раны каплями стекала на землю, хриплое дыхание будто разрывало лёгкие зверя и с каждым тяжелым вздохом забирало по минутам время его жизни. Глаза волка становились бесцветными и холодными. В груди у знахарки ёкнуло, сейчас у этого красивого и могучего зверя закончится земной срок и его примут мягкие облака, где нет ни холода, ни голода, ни страданий. Может оно и к лучшему?... В душе Любавы, потерявшей дитя, всколыхнулся протест, всё сильнее и сильнее.  Кровь в теле стала пульсировать, как бы отчеканивая на барабане ритм, ритм жизни раненого зверя. Словно подчиняясь какому-то зову, девушка оторвала от подола юбки большой кусок ткани, заткнула кровоточащую рану на груди подранка. В глазах волка зажглись злые огоньки и почти инстинктивно он вонзил острые зубы в руку знахарки, но нажим челюстей был так слаб, что зубы не смогли прокусить кожу. Вскоре волк понял, эта кратковременная боль, принёсшая ему сейчас страдание, тяжелый путь к выздоровлению. Тяжело вздохнув, обитатель леса, выпустив руку из пасти, уронил голову на землю, точно доверяя ей свою жизнь.

   Соорудив из лапника наподобие волокуши, Любава тащила раненого зверя, из которого уходила жизнь, по лесу, моля Бога о спасении пусть и хищника, но живого существа. Девушка не помнила, сколько прошло времени, но, добравшись до избушки и убедившись, что зверь ещё дышит, она с облегчением вздохнула. Лекарка, одержимая желанием вылечить раненого, потеряла счёт дням и ночам, такого же жителя леса, как и она. Волк всё ещё был жив. Он уже не вздрагивал от прикосновения женских рук к ране и было видно, что боль заставляла его страдать, но желание жить было сильнее, поэтому он терпеливо переносил эту боль. От деревенских знахарка узнала, что волк был ранен во время барской охоты и была до глубины души возмущена поведению людей, которые возомнили себя хозяевами земли и живых существ, населяющих эту землю. И почему охота была открыта в летний период?

   Потихоньку зверь выздоравливал, рана его становилась не такой страшной на вид, но сам волк не торопился налаживать отношения с знахаркой и настороженно посматривал на молодую женщину, словно не доверяя ей. Долгими вечерами Любава часто разговаривала со своим необычным пациентом, рассказывая ему свою историю незатейливой жизни, а волк, глядя на неё умными глазами, следил за её движениями губ не отрывая взгляд. Вот так и сдружились два одиночества!

   Проснувшись утром, Любава увидела стоящего на ногах волка. Радость стеснила её грудь и выплеснулась наружу. Весь день её не покидало чувство удовлетворённости. Она радовалась за волка и была горда тем, что смогла справиться с такой нелёгкой задачей, как вытащить зверя, ставшего её другом, из объятий смерти. Серый потихоньку стал выходить на улицу и, облазив ближайшие кусты, с аппетитом съедал всё, что накладывала ему в миску его спасительница. Хищный зверь всё больше и больше доверял человеку. Однажды он исчез, чем вызвал у девушки тревогу, но, вернувшись вечером, волк положил перед ней зайца и подняв голову пристально посмотрел в глаза. Знахарка присела на корточки:

- Это мне? – спросила она. - Теперь я за тебя спокойна, ты можешь сам добывать себе еду. Беги в лес, Серый, и живи там по своим законам.

   В разговоре с людьми речь её была отрывиста и суховата, эту манеру она переняла от старой знахарки. С животными же она словно старалась излить свою душу и слова её лились с нежностью и теплотой. Волк сидел перед ней, пристально смотрел на неё, и как-будто внимательно слушал.

- Постарайся не попадаться на глаза людям, – продолжала ведунья. – Люди бывают разные, ибо нет страшнее зверя, чем человек с ружьём! Я знаю, ты возмужаешь и поведёшь за собою стаю. Жизнь твоя будет долгой и счастливой по твоим меркам. Мы с тобой ещё встретимся. Беги, Серый, беги!

   Волк лизнул женщину в лицо и, повернувшись, затрусил в лес. Иногда Любава находила на своём крыльце тушку зайца или куропатки, понимая, что это привет от Серого, и с грустью искала силуэт хищника в ближайших кустах. Она скучала без молчаливого собеседника и с улыбкой вспоминала, как они долгими вечерами коротали время. Этот Серый был частичкой её души, отрезком её жизни и, как ни странно, она благословила этого зверя, предрекая ему долгую и довольно таки счастливую жизнь.

   Любава сидела на ступеньках крыльца и смотрела как солнце заходило за верхушки столетних елей. День заканчивался, и она наслаждалась ласковыми лучами заходящего солнца. Завтра наступит новый день и что принесёт этот день – боль, разочарование, удивление, радость, тишину? Всё это лишь мгновения в жизни человека, но из этих мгновений и соткана человеческая  жизнь. Не было только любви у молодой знахарки и, кто его знает, испытает ли она это чувство в своей жизни, но это покажет только жизнь!
           продолжение следует...