Гражданская война лейтенанта Иванова

               
Жена должна вот-вот прийти. Из магазина естественно. Там
опять что-то дают, и очередь галдящих баб с утра кипит у входа.
Надо ждать. Сегодня или никогда. Благо, сынишка в садике. Лейтенант
тоскливо вздохнул и опять принялся ходить из угла в угол.
В груди вязкая тяжесть, как когда-то давно, перец первым прыжком с парашютом.
Он вытянул руки вперед и внимательно посмотрел на кончики пальцев.
Нет, руки не дрожали.

"Отвлечься", - решил лейтенант и включил телевизор, но не
тут то было. Шел концерт. На экране некий артист, явно ощутив
себя центром мироздания, страстно уверял телезрителей, что
"уедет в Комарово". Распахнув душу настежь и демонстрируя
бездонные глубины благородства "звезда" уверяла, что она за то,
чтоб в синем море не тонули корабли". Крупным планом возникла
"фирмовая" девица. Повторяя припев она в экстазе закатывала глазки
и трясла крашеной головой как лошадь,
которой досаждают слепни.

Лейтенант выругался к выключил телевизор.

Вытесняя щемящее чувство тоски, в душу хлынула ненависть.
Так! Обложили. Пошлость лезет изо всех щелей, И нигде не
укрыться, везде достанет: то дешевой песенкой из репродуктора,
то примитивной ролью с экрана, то пустой речью с трибуны, то
сытой мордой из-за прилавка.

Приобретатели подняли головы и как тараканы полезли изо
всех щелей. ‚ Наступают. Самовыражаются. Немудрено, что девочка
сломалась, из восторженной, наивной и доброй на глазах
превратилась в расчетливую, затаенно-жадную, циничную. Вернее,
превращается. Ещё не превратилась...

"А вот и я! - раздался торжественный возглас. В дверях стояла,
 улыбаясь, жена и крутила над головой расписную коробку.

"Смотри, что у меня!" - глаза ее блестели.

"А что?" - заинтригованно спросил лейтенант.

"Французские туфли, вот что! - ликуя, сообщила жена. -.
Мне - как раз. Ой, что в очереди творилось, бабы как с ума
посходили…"

"Ага, Их скоро заберут. Всех. В специальные больницы.
Дай-ка посмотрю" - лейтенант взял протянутую коробку, достал
туфельку. "Какое изящество! Вещь! - шумно восторгался лейтенант,
Умеют, гады, делать! А как насчет качества?" Лейтенант
плотно обхватил ладонью высокий каблук и, напрягая мышцы,
потянул. Каблук с треском отделился.

"Ха!" - настала очередь ликовать лейтенанту. - А еще говорят у них –
качество, Где? Где? Я вас, спрашиваю, мадам?, —
лейтенант тряс перед носом моргающей жены обломками туфельки.

"Я понял ‘их тайный замысел, - обличал империалистов лейтенант. –
Они решили всех наших женщин превратить в Золушек. Не позволим"
- лейтенант расправился со Второй туфельной и
вышвырнул покупку в окно.

«Ты! - задохнулась от ярости пришедшая в себя жена. -

Ты на-до-ел со своими великими идеями. Кому ты нужен? Кому
вообще вое это нужно? Ты так и будешь лейтенантом. Открой
глава, оглянись вокруг. Над тобой все смеются. На тебя все
пальцами тычут, в мне говорят: "Дура, ты с кем связалась".
Дура я, дура..." - вспышка гнева перешла в злой шёпот и окончилась
 звучными всхлипами.
"Я из тебя дурь выбью. Или не выбью... Сиди!" - лейтенант
приподнял жену за подбородок и резким толчком швырнул на диван.

Широко расставив ноги, тяжело дыша, он оглядел собственную
 квартиру как незнакомую местность. Решил: "Начнем с ковриков"; - от
 лихорадочных рывков ковры со стен полетели на пол.

"Окропим! - воззвал лейтенант, сорвав крышку с флакона "синих
 химических чернил" и обильно поливая ковровую кучу.

Бледнея лицом и сжавшись в комок, жена с испугом наблюдала за мужем,
чей раскаленный взгляд, метнувшись по комнате,
уперся в роскошный кофейный сервиз "Мадонна".

"Сервизик", - ядовито прохрипел лейтенант, протягивая руку.
 Первая чашка, всхлипнув, ударилась о стену. Он методично швырял их
одну за другой, как окруженный солдат гранаты, во все стороны от себя.

"Люстрочка! - вскрикнул лейтенант, зацепив рукой за мелодично
 звякнувшую люстру и застыл, несколько секунд сверля презрительным
взглядом массивную хрустальную везу на столе:

"Ва-зоч-ка!"

В следующее мгновение "ва-зоч-ка" звонко врезалась В
"люстрочку" и дождь осколков осыпал комнату.

«Прекрати! Сейчас же прекрати! - с дивана кошкой метнулась жена
 и ее маленькие крепкие кулечки часто-часто застучали поплечам и
 груди лейтенанта. – Прекрати! Прекрати, — стонала она, -
Слышишь! Я вызову патруль” - и вдруг разом обмякнув, с глухими
рыданиями ткнулась в диван.

«Хоть господа бога!»

Разгром продолжался.

Шло ожесточенное уничтожение материальных ценностей во имя
спасения духовных.
Лейтенант принялся за уютный гарнитур "Соня". Он подтащил
трельяж к дивану и развернул зеркало к жене.
«Некоторые дети рабочих и крестьян, - внушал лейтенант отражению жены,
- забыли, что дети рабочих и крестьян и тщатся изображать золотую молодежь.»
Удар стопы в трельяж рассеял миражи и утвердил кто есть кто.

"Некоторые служащие "имеют", все могут, всех знают, - про-
говорил лейтенант, дружески опираясь на спинку изящного стула.
В следующее мгновение стул, сверкнув полировкой, превратился в
карающей меч и, презирая протекционизм, искрошил своих собрать-
ев. Стены финского домика ходили ходуном, Жена никак не реагировала.
Она сидела безмолвная, потерянная и не воспринимала происходящее.

"Некоторые величины, - обратился лейтенант к массивному
шифоньеру ‚- забыв, что они только слуги народа, лезут в князьки,
в вожди, в полководцы". И голос его звучал как голос из фронтовой
трансляционной установки, предлагающей противнику сдаться»

Никто не сдался

Удар "карающим мечом" успеха не принес: опилочный немецкий
стул рассыпался в прах, оставив невредимым шифоньер.

"Дерьмо!"

"Эй! Что у вас тут происходит?" - ловко уклонившись от
просвистевшей ножки, в окне возникла голове пришедшего на обед
соседа.

«Отрабатываем. Каратэ‚ "русский вариант", - с досадой
объяснил лейтенант, и, издав дикий вопль, метнул в окно бутылку.
Голова исчезла.

Лейтенант смерил глазами шифоньер. "Проклятый ящик" –
беспомощно оглянулся и, радостно вскричав "родной табуретик!",
обхватил за ножки стоящий у двери грубо сколоченный дубовый
табурет, невесть как занесенный из солдатской казармы.
"Табуретик" с грохотом прошелся по "ящику" и "ящик" рухнул,
обнажив перепутанную ударом одежду.

"Тряпки!", - уличающе воскликнул лейтенант, выуживая из кучи
"тряпок”" собственные джинсы.

"Фирма! Престижно! Слово выдумали, гады. Ни в одном словаре
не сыщешь". От резкого разводящего движения рук джинсы с противным
треском разделились на две симметричные половины, Лейтенант
подозрительно оглядел симметрию и швырнув обе половины на уже
"окропленный" чернилами ковер, повторил "“окропление", на этот
раз джинсов, бормоча, "Надёжность - узловой момент любой операции".
Выпрямился.

"Так! Что там у нас еще из фирмы?" Немедленному "окроплению"
подверглась "фирменная" куртка лейтенанта и "фирмовая" юбка жены.
Лейтенант схватил шубу. Это была шикарная, легкая, пушистая
 женская шубка, переливающееся ласковое чудо, Лейтенант оказался не
в силах хотя бы на мгновение не залюбоваться ею, а в следующее мгновение он
вспомнил, как ослепительно красива на ослепительном снегу в этой заморской
 шубке его жена.

Наступила тактическая пауза.

Лейтенант тяжело вздохнул и царским жестом бросил невредимую
 шубку к ногам жены, стыдливо пробормотав: «Но это в последний раз».

Далее последовательному избиению поверглись еще несколько мелких,
но дорогих вещиц, и постепенно вихрь страшного разгрома стал стихать.
 В квартире повисла тишина.

Лейтенант отдышался, прошелся взад-вперед, пиная "всякий
хлам", скосив краешек глаза на жену. Она сидела как изваяние,
уставив бездумный взгляд в одну точку. Лейтенант сходил за водой,
принес тряпку, веник и принялся "гонять шайбу". Минут десять в квартире
 слышалось только трудолюбивое сопение лейтенанта, но вот шорох
уборки прервался: "А ты чего расселась? Хватит балдеть, Ты разве не
видишь, какой у нас беспорядок? "

Лицемерный вопрос повис в воздухе.

"Ну-ну, - лейтенант по дошел к дивану. Он стал вдруг очень серьезным:
  - Перестань, Помоги мне убрать. Скоро забирать сына
из садика, надо успеть". Он сунул в руки жены тряпку, помог
подняться, она через силу. подошла к столу и с отвращением
стела убирать осколки. Тем не менее далее уборка продолжалась
уже в четыре руки. Работали молча, все более увлекались постепенно
 уборка приняла генеральный характер. Терли, скребли, -
выметали, переставляли вещи не глядя друг на друга, не советуясь,
 и все же объединенные чем-то общим, невысказанным.
Наконец жена сделала последнее завершающее движение тряпкой
По порожку и, встряхнув руки, уселась на скамейку под дерево
рядом с мужем, уже успевшим достать сигарету. Сидели, отдыхали,
 щурясь на солнце.

Прошла вечность.

Лейтенант щелчком отбросил сигарету и искоса, оценивающе
взглянул на жену. Она сидела спокойная, сосредоточенная, а в
 глазах он увидел то, что, казалось временами,
ему не видеть больше никогда: в них, напряженно-суженных,
пульсировала, мерцала, билась мысль.
"Инстинкты подавлены в работу вступает разум". И спросил,
наклонившись к ее глазам, неожиданно, как спрашивал только он:
 "Ты думаешь, Спартак, не знал, что делал, когда под страхом казни запрещал
восставшим рабам прикасаться к золоту?"

"Но... сегодня в очереди за этими туфлями стояло полгородка. Да и всегда так".

"Каждый защищает свой рубеж. Но неужели ты думаешь, что
дело в этих туфлях?".

«Нет, сейчас я так не думаю. Но... я не знаю... когда я что-нибудь приносила,
ты никогда ничего не говорил. Ты только презрительно щурился!»

"Она права, - горестно подумал лейтенант, - оказывается
то что для меня само собой разумеется, ей надо объяснять".

"Послушай, вот два поступка: человек в подъезде выломал -
чужую дверь и вынес вещи. Человек в кресле взял трубку телефона и
"сделал" своему чаду МГИМО.” Ответь мне, лапа, эти поступки равны?" .

"Нет, тут же ответила лапа, - эти поступки не равны, хотя, конечно, везде
свинство".

"Ладно, дальше: человек в подъезде при задержании сопротивлялся и убил дружинника.
Человек в кресле организовал травлю разоблачившего его
журналиста, и тот покончил собой. Эти поступки равны?"

Длительное молчание.

"Так вот, лапа, эти двое намертво связаны между собой
Одним понятием: воинствующее мещанство. Это те, кто считает
себя вправе добывать блага, не брезгуя ничем и готов отстаивать
 это право с животной отвагой и иезуитской жестокостью»

Между воришкой в подъезде и прохвостом в кресле помещается
 целая галерея типов: пассажир в трамвае без билета, спекулянт книгой;
 квартирой; жена ответственного с большой сумной у служебного входа
 в магазин; сочинитель песенки "Я медведю тому морду выполощу" и
редактор, давший ей жизнь, и т. д. и т.п., кто на что горазд, Это целый мир.
И формы его сопротивления столь же разнообразны: от анонимок до
 выстрелов, о чем ты, лапа, время от времени с гневом читаешь на страницах
"Комсомольской правды".

"Вся ясно! - Она вскочила. – А я где в галерее? Меня ты
куда поместил? Конечно, в потребители? Ах, так! А то что я
детишек учу, день и ночь в школе, то что я как папа Карло..."

Дело принимало опасный оборот. Перед лейтенантом стояла
не пришибленная горем хозяйка, но сверкающая глазами амазонка.
"Да я, к чертовой матери, вообще весь этот дом сожгу.
Палатку поставишь, Дон Кихот"

"Тихо! Тихо! Я тебя в потребители не зачислял Я только
хотел сказать, что ты стояла на пороге описанного мной "блистающего" мира.
Но я же, как истинный джентльмен, не мог
просто так отдать тебя в их грязные лапы, - и курносый в
веснушках нос лейтенанта задрался очень высоко.
- Ладно, джентльмен, прощаю. Пошли в дом» Однако, что-то
больно их много, этих воинствующих мещан.

"Поразвилось, - согласился лейтенант, поднимаясь, - Но им уже конец,
 хотя они еще этого не знают".

В дверях оба остановились, оглядели комнату» сиявшую первозданной
 чистотой.

Целомудренная нагота стен и полов. Два уцелевших стула.
Дубовый табурет. Письменный стол. Телевизор. Раздвижной дивен,
рядом - детская кроватка.

"Достаточно", - сказал он.
"Достаточно", - подтвердила она и вдруг порывисто прильнула
 к лейтенанту, коснулась щекой его щеки, обжигая горячим
дыханием, зашептала:
«Ты знаешь... как хорошо! Я будто только что проснулась.
Это какой-то дурман. Теперь все будет по-другому. А. помнишь,
как три года назад после, после свадьбы. У нас был только твой
спальный мешок и пустая комнате. А как мы были счастливы!
Ты помнишь?»

Лейтенант кивнул, он помнил.

Двое улыбнулись друг другу, и, взявшись за руки, вошли
в обновленную квартиру.

(Конец 80-х)