Акваланг

                Ему больше 60 лет.

Георгий Разумов

        АКВАЛАНГ
Глава из повести «Офицер»

Всё началось с того, что у меня кончился ресурс. Да, да. Мой самолёт налетал пятьдесят часов, и мне предстояло провести на нём предписанные профилактические работы.
Утром, после развода, Митавский, инженер эскадрильи, говорит мне:
- Тащи свою ласточку в ТЭЧ, и пока они не сделают – не появляйся. И погоняй их там, а то они любят тянуть резину. Нам самолёты нужны.
Я подошёл к своему самолёту. Солдат, мой механик, уже крутился возле него.
- Давай, расчехляй, потащим в ангар.
Лёнька Савельев с тридцатки советует:
- Чехлы оставь дома, а то потом получишь одну рвань.
Мы с механцом сложили чехлы в инструментальный ящик и прицепили водило. Подкатывает тягач. Залезаю в кабину самолёта, махаю шофёру: «Давай». Подъезжаем к ангару. Я спускаюсь по стремянке и иду искать начальство.
Начальник ТЭЧ, капитан Худяков, злой как чёрт, распекает кого-то по-матушке. Докладываю:
- Товарищ капитан, лейтенант Разумов, для проведения регламентных работ на самолёте МиГ-17, заводской номер десять ноль шесть, прибыл.
- Вижу, что прибыл. Куда я тебя дену? Всё забито. Ты в ангаре был?
Я был в ангаре. Там уже стояло пять МиГов в разной степени разобранности. У одного хвост отсоединён и двигатель отсутствует, у другого фонарь кабины снят, кто-то там возится, и тоже хвоста нет. Нет ни одного целенького МиГа. И людей возле них мало.
- Закрывай самолёт и приходи завтра, что-нибудь придумаем.
Я поворачиваюсь и иду на стоянку. Митавский тут же углядел, что я появился. Спрашивает:
- Ну, что там у тебя?
- Велели приходить завтра.
- Чего тогда сюда припёрся? Ты там должен находиться, у самолета. Здесь теперь тебе делать нечего.
Иду назад. Худяков увидел, что я вернулся, говорит парню в сильно замасленной робе:
- Прими самолет, распишись и установи его вон в том конце ангара.
Через некоторое время приходит этот парень с четырьмя такими же промасленными хлопцами. Распределились у консолей крыльев и – «Раз, два – взяли!» – потащили мою ласточку в ангар. Даю парню журнал подготовки самолёта, он расписывается, что самолёт для проведения регламентных работ принят. Ставит дату – 5 июня 1958 года, подпись. Всё, самолет у них. Спрашиваю:
- А мне-то что теперь делать?
- Что хочешь. Мы за твою машину возьмёмся не ранее чем денька через три-четыре. Надо самолёт расстыковать, отсоединить хвостовую часть, снять двигатель, сделать профилактику оборудования, часть его отправить на базу в Читу на проверку, так что загорать будешь долго, привыкай.
- Слушай, Леонид, а если я подключусь к работе, отсоединю хвост, сниму двигатель, это ускорит работу? А то Митавский меня с потрохами съест, самолётов в эскадрильи мало.
- А ты что, эту работу знаешь?
- Представляю, в училище не раз приходилось разбирать двигатель.
- Поговори с Худяковым, если он даст согласие, то работай.
Иду к Худякову, рассказываю о своей идее. Худяков удивлённо посмотрел на меня и начал расспрашивать о порядке работ по отсоединению хвостового оперения. Я рассказал.
- Хорошо, приходи завтра, возьмешь в инструменталке инструмент и приступай. Я посмотрю, как у тебя идут дела.
Завтра так завтра. Сейчас половина второго, можно пойти в столовую пообедать. Столовая в гарнизоне, до гарнизона от ангара километра полтора. Мне снова везёт: в сторону гарнизона идёт кислородка, машина для заправки самолёта кислородом. Останавливаю и быстро добираюсь до столовой. Галя, официантка, увидев, что я сел за столик, приносит обед. Обед из супа с макаронами, на второе – макароны с котлетой и мясной подливой. Подлива вкусная, наперченная. На третье – компот из сухофруктов. Сладкий. Быстро уписываю за обе щеки обед и думаю: завалиться спать или пойти в библиотеку. Перевешивает желание зайти в библиотеку, так как книги, взятые ранее, я прочёл. Нужны новые. Тем более что мне уже обещан «Дон Кихот» Сервантеса. Я его когда-то читал, но с удовольствием перечту.
Захожу домой, там никого, Санька Ачкасов, мой сосед по комнате, видно, ещё на работе. Поглядел на свою кровать, но желание получить Сервантеса больше. Иду в библиотеку.
В гарнизонном клубе, где находится библиотека, есть ещё одно приятное помещение – книжный магазинчик. Я там периодически покупаю книги для себя. У меня уже есть книг пятнадцать, стоят на этажерке. Там ещё много пустого места. Захожу в книжный. Спрашиваю:
- Новые поступления есть?
Танюшка, молодая девушка, жена старшины из АО (аэродромного обслуживания), отвечает:
- Вот недавно прислали три книги: «Каллисто» Мартынова, «Город» Фолкнера и «В мире безмолвия» Кусто.
Пролистываю книги: «Каллисто», фантастика, 15 рублей – надо брать обязательно. «В мире безмолвия», приключения, 14 рублей – интересно. «Город», роман, 8 рублей – познавательно. У меня последние сто рублей в кармане. Спрашиваю у Танюшки:
- Запишешь на меня? В получку отдам.
С Танюшкой мы уже давно дружим, так что отказа быть не может. Захожу в библиотеку, забираю своего Сервантеса и со всем этим довольно тяжёлым богатством  под мышкой иду домой. Там забираюсь в койку, открываю фантастику и, прочитав несколько страниц, мгновенно засыпаю.
ТЭЧ (технико-эксплутационная часть) нашего полка располагалась в большом железном ангаре, привезённом из Германии в 1945 году по условиям репатриации военного имущества. Вместе с ангаром была привезена и железная взлётно-посадочная полоса (железка), демонтированная с военного аэродрома в Германии и установленная рядом с нашей грунтовой ВПП. Честно говоря, лётчики не очень любили совершать посадку на железку. Уж очень трясет. Предпочитали грунтовку. Но в ненастье делать было нечего, приходилось использовать и железку.
Зайдя в ангар, я сразу же начал подготовку к разборке самолета. Нужно было поддомкратить самолёт, отсоединить хвостовую часть, и только после этого можно будет отсоединить турбореактивный двигатель ВК-1. Так что работы было много, помощи ждать неоткуда, назвался груздем – полезай в кузов. Пришлось крутиться самому. Несколько раз подходил Худяков, смотрел, как я мотаюсь от самолета к инструменталке и обратно, но ничего не сказал. Постоит, посмотрит и уйдет. Приходили смотреть, как я бегаю, и другие работники ТЭЧ. Видно, слух о таком олухе, как я, уже пронёсся по аэродрому.
К концу дня киль самолёта был отсоединён и на тележке оправлен в дальний угол. Можно было приступать к разборке двигателя. Но не тут-то было. Худяков категорически запретил мне работать самому, велел ждать, когда освободятся спецы. Пришлось подчиниться и отправиться домой, дочитывать «Калисто».
Долго блаженствовать мне не дали. Пришли Лёнька и Васька – мои товарищи, ещё по училищу. Подняли такой гвалт, что больше читать было невозможно. Пришлось присоединиться к этим деятелям. Естественно, ничего другого они не придумали, как затеять очередную пьянку. Притащили пару бутылок «коленвала» – так называли самую дешёвую водку, на этикетке которой была надпись в виде коленвала: ВО – Д – КА. Накрыли на стол, вся закуска состояла из крупно нарезанных ломтей хлеба и тихоокеанской селёдки с луком. Селёдка была жирная и толстая, а у соседки на кухне висела целая коса с луком. Большие такие клубни, присланные из Винницкой области, откуда родом был муж соседки, старший лейтенант Свидченко. Выпросил у неё один клубень. Богатейшая закуска: селёдка, лук, хлеб. Повод выпить нашли быстро:
- Говорят, ты сегодня устроил бучу в ангаре. Так вот, выпьем за героический труд.
Первый стакан прошел легко, только занюхал хлебом, вытерся рукавом, а мне уже этот паразит Васька наливает второй:
- Ну, куда ты спешишь. Посидеть надо, с чувством, с толком, с расстановкой.
Посидеть мне не дали. Выпили. А вот третий тост всегда был мой. Какая бы пьянка ни была, какой бы повод ни имелся, я всех заставлял выпить «За Одессу». Мне не возражали, выпивали.
После второго стакана разговоры стали более оживленными. После третьего пошли в клуб. На танцы.
Постоянной партнерши у меня не было. Опытным взглядом (я никогда не ошибался) оглядев присутствующий женский контингент, я расшаркался перед одной из них. Из радиолы звучало танго: «Утомлённое солнце, нежно с морем прощалось …». Потанцевали и румбу, и фокстрот. Провожались. Правда, других последствий провожания, кроме ощущений от теплой груди девушки, не было.
В квартире – бедлам. Начал наводить порядок. Пришел Санька Ачкасов. Бурчал, что кто-то залез с сапогами на его кровать и извазюкал простыню ваксой. Я молчал, голова и так гудела, да и спать очень хотелось.
Утром я проснулся поздно, Саньки уже не было. На построение мне идти не надо было. Голова всё ещё гудела, во рту привкус такой, будто закусывал туалетными отходами. Похмеляться всё же я не стал, хотя и было чем: на столе стояла бутылка с четвертью водки. Решил, что голова и так пройдёт, взял книжку и стал дочитывать «Каллисто». Прочитал, пошёл на обед. Вернулся и завалился на кровать с новой книжкой. «В мире безмолвия». И тут-то я и пропал.
Жак-Ив Кусто с таким вкусом описывал свои приключения при погружении с аквалангом в пучину моря, что я просто присутствовал при этих погружениях. Особенно меня вдохновил эпизод, когда Кусто застрял в сифоне. Кромешная темнота, бешеные струи холодной воды, теснота, баллоны еле проходят в этой стремнине (они у него висят на груди - См. файл «Кусто. В мире безмолвия»), и человек, карабкающийся по стенке сифона, старается протиснуться наверх, к свободе. Да и другие эпизоды погружения с аквалангом впечатляли. Ими заполнена вся книга, и хотя многие эпизоды были похожи на  обычные побасенки  моряков, которых так много в Одессе, но написана она так живо, что эффект присутствия и соучастия явно ощущается. Не знаю, как это звучит  по-французски, но русский перевод превосходен.
Но больше всего меня вдохновляло слово: АКВАЛАНГ. Это было новое для меня слово, новый термин, придумал ли его Кусто сам или ему кто-то помог, но слово впечатляло: акваланг – водяные лёгкие. Правда, Кусто нигде не говорит об устройстве акваланга, только перечисляет оборудование: баллоны со сжатым воздухом, редуктор, маска, ласты.
Но для меня и этого было достаточно. Я прекрасно знал кислородную систему самолёта, весь путь поступления кислорода в маску летчика, все виды редукторов и обратных клапанов, конструкцию лёгочного аппарата. И я тут же загорелся желанием разработать свой акваланг – так живо перед моими глазами предстала его конструкция. Ведь всё у меня есть (вернее, есть на складе ТЭЧ, а достать там проще простого) – и баллоны, и редуктор, и лёгочный мембранный аппарат. А что такое ласты, я понятия не имел. Понимал, что это какая-то обувь для ног. Но, по-моему, это уж совсем изыски, обойдусь и без ласт. Вот только насчет оборудования придется говорить с Худяковым. И компоновку придётся придумывать самому, ведь в книге не приводятся ни фотографии, ни рисунки аппарата. Думаю, смогу придумать, уже что-то нащупал. Надо идти к Худякову.
Одна из характерных особенностей Забайкалья – это ветер. Он дует постоянно и, кажется, сразу со всех сторон света. Сам по себе ветер – это ещё ничего, но ветер несёт пыль, и не только пыль, а ещё и гравий, причём крупный. Если ветер слабый, то дышать можно спокойно, а если задует с Байкала, особенно любимый Баргузин, то дышать можно только в противогазе, правда, без коробки – шланг отсоединяется и прячется в карман. Летом, в июне-июле, ветры бывают редко, но если задуют, особенно после очередного атомного испытания, то пыли наглотаться можно вдоволь.
Вот и сегодня дул юго-восточный ветер из Монголии. Пыли нанес черт знает сколько. И как назло, в том углу, где стояла моя ласточка, была застойная зона. Пыль толстым слоем осела на плоскостях самолета, хоть пиши пальцем поздравительные письма. Хорошо ещё, что я будто чувствовал и закрыл чехлом двигатель, с трудом выпросив его у Леонида. А с плоскостей пришлось ветошью убирать пыль, ползая на четвереньках. Провозился часа два-три, пока привел всё в порядок.
Худякова с утра не было, появился перед обедом. Я всё же рискнул, выбрав момент, обратиться к нему с моей идеей. Говорю:
- Товарищ капитан, всё равно я болтаюсь без дела, есть у меня задумка, хотелось бы её, пока суд да дело, воплотить в жизнь.
- Что за задумка?
- Да вот, прочитал я, один француз изобрел аппарат для плавания под водой. Акваланг называется. Работает на сжатом воздухе под водой несколько часов. Даже на больших глубинах.
- Ну и что ты предлагаешь?
- Задумал я приспособить нашу кислородную систему для плавания под водой.
- А где ты плавать-то собираешься?
- Хотя бы в Хада-Булакских озерах. Полчаса на велосипеде, и наслаждайся.
- А что для этого удовольствия нужно?
- Я думаю, что если переделать кислородный аппарат КП-18 так, чтобы он не подсасывал в маску окружающий воздух, а значит, и воду, то можно будет спокойно плавать. Хотелось бы взять на складе один аппарат, разобрать его и приспособить для плавания под водой. Может быть, что-то и получится.
- Хорошо, бери.
- Если получится, то понадобятся ещё баллоны, редуктор и по мелочам целая куча.
- Ладно, потом видно будет.
Я и не ожидал, что так просто состоится этот разговор. Впоследствии я понял, что я был не одинок, был уже прецедент. Володька Шепелев, лётчик из первой эскадрильи, начал строить махолёт. Я как-то присутствовал у него на квартире, где обсуждалась схема будущего аппарата и необходимые для него детали конструкции. И, конечно, вставлял свои пять копеек, но потом долго не приходил и как-то отошёл от этой идеи. Так вот, Володька вовсю использовал и ТЭЧ, и эскадрилью в своих целях по изготовлению махолёта. Наш Батя (командир полка) только приветствовал всякие инициативы, которые подбрасывала ему молодежь. Так что, я думаю, и моя инициатива встретит положительный отзыв.
Окрыленный разговором с Худяковым, я на следующий же день пришёл на склад и набрал себе всё нужное и ненужное для сборки акваланга.
Положил рядом два баллона, и сразу же стало ясно, что для крепления их на спине надо делать стяжки к монтажной плите, на которой, в свою очередь, поместить все кислородное оборудование. Подвеску аппарата пришлось делать, приспособив парашютную систему.
Провозился несколько дней, зато вволю насладился заклёпочной практикой. Пришлось и на фрезерном станке поработать, и на токарном тоже.
Аппарат получился очень красивый: голубые баллоны, блестящие белые листы дюралюминия, чёрный бакелитовый кислородный аппарат. Красота, да и только. Приходили техники, смотрели, как я работаю. Конечно, советов и советчиков было много. Основное мнение: утопнет. Это я-то? Тонуть я не собирался и потому посылал их всех подальше. У меня в голове всё было готово, оставалось воплотить в жизнь.
Обкорнал маску летчика, оставил только загубник. Из противогаза вырезал очки. Прикрепил гибкий шланг к маске и к кислородному аппарату. Зарядил баллоны кислородом. 150 атмосфер, не шутка. Наконец, последний ремень был приклепан. Взгромоздил я полученную конструкцию на спину. Тяжёлая штука получилась, килограмм тридцать, не меньше. Ничего, в воде будет легче. Можно было приступать к испытаниям. Но будет ли работать кислородный аппарат? Как себя поведёт гибкая мембрана под водой, можно ли будет вообще дышать кислородом с погруженным в воду аппаратом? Ведь ничего же не было известно.
Для первых испытаний был выбран большой бак с водой, стоявший на заднем дворе ангара. Опустил аппарат под воду, шланг наружу. Дышу. Всё в порядке. Нигде не подтекает, всё герметично. Так что идея работает. Окончательные испытания проведем на Хада-Буладских озёрах.
Хада-Булакские озёра – это тоже достопримечательность Забайкалья. От станции Безречная (77-й разъезд) они расположены в километрах десяти-пятнадцати, среди сопок. Дороги туда нет – тропинки в степи, но на велосипедах добраться можно.
Июнь, июль в Забайкалье – это весна и лето, всё остальное – зима, морозная, ветреная. Но зато летом – залитая солнцем цветущая степь. Воздух, насыщенный запахами трав и цветов. Его можно просто есть кусками, такой он плотный и пряный.
В воскресенье я, Лёнька и Васька раздобыли велосипеды и отправились к озёрам. По сути, озёра эти совсем не озёра, а заполненные водой жерла шахт, в которых ещё в царские времена добывали уголь или другие полезные ископаемые. Это геометрически правильные, почти круглые водоёмы с чёрной водой. Метров пятьдесят, а то и сто, диаметром. Пологого дна там нет, прямо с берега начинается глубина. Верхний слой воды тёплый, зато в глубине – холод и мрак.
Я, взвалив на свою спину тяжелейший акваланг, с трудом крутил педали. Лёнька и Васька налегке гарцевали вокруг меня. Запаслись мы и водкой – взяли бутылки три, пару банок тушёнки, хлеб и лук. Отметить ведь успешные испытания аппарата надо.
Приехали, сгрузили всё на берег. Я взвалил на плечи акваланг, надел очки, взял в губы загубник, открыл вентили и подышал кислородом. Дышалось легко, аппарат чуть слышно щёлкал клапанами. Всё в порядке, можно нырять.
Обвязали меня вокруг талии верёвкой, договорились, что если я буду часто дёргать за сигнальную веревку, то надо тащить меня назад, и я плюхнулся в воду. Повис я на верёвке. Кручусь. Дышать я, конечно, забыл, кругом чернота, холодно, ничего не видно. Дна нет.
Лёнька и Васька потом говорили, что я так дёрнул за сигнальную верёвку, что чуть не вырвал её из рук Лёньки.
Потащили меня наверх, хорошо, что глубина была небольшая, метра на два ушёл, не больше. Вытащили. Увидев голубое небо, я понял, что здесь намного лучше, чем там, в глубине.
- Без берега больше нырять не буду, – заявил я ребятам, – висеть на верёвке – это не дело.
На этом испытания были прекращены. Мы хорошо поплавали, вода была тёплая, небо голубое, солнце яркое, воздух удивительно свежий. Жизнь прекрасна. Сели, поели, выпили. Что ещё надо? Вечером добрались домой, на ужин успели. Хорошо провели день.
Я поставил акваланг в кладовку и долгое время к нему не прикасался. И только летом 1960-го года, когда меня отправили за штат вооруженных сил (Хрущевские миллион двести) и перевели в поселок Жана-Семей под Семипалатинском, я вспомнил о своём акваланге. Провёл его реконструкцию, усилив монтажный стол более толстым листом дюраля и укрепив стяжные ленты, я решил понырять в реке Иртыш. С ребятами (фамилии их я уже и не вспомню) пошли мы купаться. Я опять нацепил на себя акваланг и полез в воду. Берег реки был пологий, и я постепенно зашёл на глубину не более чем метра на три. Видимость была хорошая, дышалось легко, и я даже немного попарил в глубине. Правда, ничего не увидел, кроме зелёной воды, но было так холодно, что я пробыл в воде минут пятнадцать, вылез и больше никогда под воду не лез.
Акваланг сопровождал меня во всех поездках, по всем воинским частям, в которых мне приходилось служить, пока я его не привёз после демобилизации в 1966 году в Одессу. Здесь я его поставил в сарай под домом где жила моя мать, и надолго забыл о его существовании. Вспомнил только сейчас, на восемьдесят пятом году жизни, вытащил его из сарая, принёс домой, отмыл от многолетней пыли, сфотографировал и написал эти строки воспоминаний о прошедшей юности, о делах давным-давно забытых.
И вот стоит у меня в комнате акваланг. Один из первых аппаратов, изготовленных в утраченной стране под названием СССР. В баллонах, может быть, ещё хранится кислород, изготовленный в 1958 году. Вентили баллонов ведь были перекрыты, и вряд ли они пропускали газ, так как надежность их изготовления была очевидной.
Январь 2019 года
 
Всё началось с того, что у меня кончился ресурс. Да, да. Мой самолёт налетал пятьдесят часов, и мне предстояло провести на нём предписанные профилактические работы.
Утром, после развода, Митавский, инженер эскадрильи, говорит мне:
- Тащи свою ласточку в ТЭЧ, и пока они не сделают – не появляйся. И погоняй их там, а то они любят тянуть резину. Нам самолёты нужны.
Я подошёл к своему самолёту. Солдат, мой механик, уже крутился возле него.
- Давай, расчехляй, потащим в ангар.
Лёнька Савельев с тридцатки советует:
- Чехлы оставь дома, а то потом получишь одну рвань.
Мы с механцом сложили чехлы в инструментальный ящик и прицепили водило. Подкатывает тягач. Залезаю в кабину самолёта, махаю шофёру: «Давай». Подъезжаем к ангару. Я спускаюсь по стремянке и иду искать начальство.
Начальник ТЭЧ, капитан Худяков, злой как чёрт, распекает кого-то по-матушке. Докладываю:
- Товарищ капитан, лейтенант Разумов, для проведения регламентных работ на самолёте МиГ-17, заводской номер десять ноль шесть, прибыл.
- Вижу, что прибыл. Куда я тебя дену? Всё забито. Ты в ангаре был?
Я был в ангаре. Там уже стояло пять МиГов в разной степени разобранности. У одного хвост отсоединён и двигатель отсутствует, у другого фонарь кабины снят, кто-то там возится, и тоже хвоста нет. Нет ни одного целенького МиГа. И людей возле них мало.
- Закрывай самолёт и приходи завтра, что-нибудь придумаем.
Я поворачиваюсь и иду на стоянку. Митавский тут же углядел, что я появился. Спрашивает:
- Ну, что там у тебя?
- Велели приходить завтра.
- Чего тогда сюда припёрся? Ты там должен находиться, у самолета. Здесь теперь тебе делать нечего.
Иду назад. Худяков увидел, что я вернулся, говорит парню в сильно замасленной робе:
- Прими самолет, распишись и установи его вон в том конце ангара.
Через некоторое время приходит этот парень с четырьмя такими же промасленными хлопцами. Распределились у консолей крыльев и – «Раз, два – взяли!» – потащили мою ласточку в ангар. Даю парню журнал подготовки самолёта, он расписывается, что самолёт для проведения регламентных работ принят. Ставит дату – 5 июня 1958 года, подпись. Всё, самолет у них. Спрашиваю:
- А мне-то что теперь делать?
- Что хочешь. Мы за твою машину возьмёмся не ранее чем денька через три-четыре. Надо самолёт расстыковать, отсоединить хвостовую часть, снять двигатель, сделать профилактику оборудования, часть его отправить на базу в Читу на проверку, так что загорать будешь долго, привыкай.
- Слушай, Леонид, а если я подключусь к работе, отсоединю хвост, сниму двигатель, это ускорит работу? А то Митавский меня с потрохами съест, самолётов в эскадрильи мало.
- А ты что, эту работу знаешь?
- Представляю, в училище не раз приходилось разбирать двигатель.
- Поговори с Худяковым, если он даст согласие, то работай.
Иду к Худякову, рассказываю о своей идее. Худяков удивлённо посмотрел на меня и начал расспрашивать о порядке работ по отсоединению хвостового оперения. Я рассказал.
- Хорошо, приходи завтра, возьмешь в инструменталке инструмент и приступай. Я посмотрю, как у тебя идут дела.
Завтра так завтра. Сейчас половина второго, можно пойти в столовую пообедать. Столовая в гарнизоне, до гарнизона от ангара километра полтора. Мне снова везёт: в сторону гарнизона идёт кислородка, машина для заправки самолёта кислородом. Останавливаю и быстро добираюсь до столовой. Галя, официантка, увидев, что я сел за столик, приносит обед. Обед из супа с макаронами, на второе – макароны с котлетой и мясной подливой. Подлива вкусная, наперченная. На третье – компот из сухофруктов. Сладкий. Быстро уписываю за обе щеки обед и думаю: завалиться спать или пойти в библиотеку. Перевешивает желание зайти в библиотеку, так как книги, взятые ранее, я прочёл. Нужны новые. Тем более что мне уже обещан «Дон Кихот» Сервантеса. Я его когда-то читал, но с удовольствием перечту.
Захожу домой, там никого, Санька Ачкасов, мой сосед по комнате, видно, ещё на работе. Поглядел на свою кровать, но желание получить Сервантеса больше. Иду в библиотеку.
В гарнизонном клубе, где находится библиотека, есть ещё одно приятное помещение – книжный магазинчик. Я там периодически покупаю книги для себя. У меня уже есть книг пятнадцать, стоят на этажерке. Там ещё много пустого места. Захожу в книжный. Спрашиваю:
- Новые поступления есть?
Танюшка, молодая девушка, жена старшины из АО (аэродромного обслуживания), отвечает:
- Вот недавно прислали три книги: «Каллисто» Мартынова, «Город» Фолкнера и «В мире безмолвия» Кусто.
Пролистываю книги: «Каллисто», фантастика, 15 рублей – надо брать обязательно. «В мире безмолвия», приключения, 14 рублей – интересно. «Город», роман, 8 рублей – познавательно. У меня последние сто рублей в кармане. Спрашиваю у Танюшки:
- Запишешь на меня? В получку отдам.
С Танюшкой мы уже давно дружим, так что отказа быть не может. Захожу в библиотеку, забираю своего Сервантеса и со всем этим довольно тяжёлым богатством  под мышкой иду домой. Там забираюсь в койку, открываю фантастику и, прочитав несколько страниц, мгновенно засыпаю.
ТЭЧ (технико-эксплутационная часть) нашего полка располагалась в большом железном ангаре, привезённом из Германии в 1945 году по условиям репатриации военного имущества. Вместе с ангаром была привезена и железная взлётно-посадочная полоса (железка), демонтированная с военного аэродрома в Германии и установленная рядом с нашей грунтовой ВПП. Честно говоря, лётчики не очень любили совершать посадку на железку. Уж очень трясет. Предпочитали грунтовку. Но в ненастье делать было нечего, приходилось использовать и железку.
Зайдя в ангар, я сразу же начал подготовку к разборке самолета. Нужно было поддомкратить самолёт, отсоединить хвостовую часть, и только после этого можно будет отсоединить турбореактивный двигатель ВК-1. Так что работы было много, помощи ждать неоткуда, назвался груздем – полезай в кузов. Пришлось крутиться самому. Несколько раз подходил Худяков, смотрел, как я мотаюсь от самолета к инструменталке и обратно, но ничего не сказал. Постоит, посмотрит и уйдет. Приходили смотреть, как я бегаю, и другие работники ТЭЧ. Видно, слух о таком олухе, как я, уже пронёсся по аэродрому.
К концу дня киль самолёта был отсоединён и на тележке оправлен в дальний угол. Можно было приступать к разборке двигателя. Но не тут-то было. Худяков категорически запретил мне работать самому, велел ждать, когда освободятся спецы. Пришлось подчиниться и отправиться домой, дочитывать «Калисто».
Долго блаженствовать мне не дали. Пришли Лёнька и Васька – мои товарищи, ещё по училищу. Подняли такой гвалт, что больше читать было невозможно. Пришлось присоединиться к этим деятелям. Естественно, ничего другого они не придумали, как затеять очередную пьянку. Притащили пару бутылок «коленвала» – так называли самую дешёвую водку, на этикетке которой была надпись в виде коленвала: ВО – Д – КА. Накрыли на стол, вся закуска состояла из крупно нарезанных ломтей хлеба и тихоокеанской селёдки с луком. Селёдка была жирная и толстая, а у соседки на кухне висела целая коса с луком. Большие такие клубни, присланные из Винницкой области, откуда родом был муж соседки, старший лейтенант Свидченко. Выпросил у неё один клубень. Богатейшая закуска: селёдка, лук, хлеб. Повод выпить нашли быстро:
- Говорят, ты сегодня устроил бучу в ангаре. Так вот, выпьем за героический труд.
Первый стакан прошел легко, только занюхал хлебом, вытерся рукавом, а мне уже этот паразит Васька наливает второй:
- Ну, куда ты спешишь. Посидеть надо, с чувством, с толком, с расстановкой.
Посидеть мне не дали. Выпили. А вот третий тост всегда был мой. Какая бы пьянка ни была, какой бы повод ни имелся, я всех заставлял выпить «За Одессу». Мне не возражали, выпивали.
После второго стакана разговоры стали более оживленными. После третьего пошли в клуб. На танцы.
Постоянной партнерши у меня не было. Опытным взглядом (я никогда не ошибался) оглядев присутствующий женский контингент, я расшаркался перед одной из них. Из радиолы звучало танго: «Утомлённое солнце, нежно с морем прощалось …». Потанцевали и румбу, и фокстрот. Провожались. Правда, других последствий провожания, кроме ощущений от теплой груди девушки, не было.
В квартире – бедлам. Начал наводить порядок. Пришел Санька Ачкасов. Бурчал, что кто-то залез с сапогами на его кровать и извазюкал простыню ваксой. Я молчал, голова и так гудела, да и спать очень хотелось.
Утром я проснулся поздно, Саньки уже не было. На построение мне идти не надо было. Голова всё ещё гудела, во рту привкус такой, будто закусывал туалетными отходами. Похмеляться всё же я не стал, хотя и было чем: на столе стояла бутылка с четвертью водки. Решил, что голова и так пройдёт, взял книжку и стал дочитывать «Каллисто». Прочитал, пошёл на обед. Вернулся и завалился на кровать с новой книжкой. «В мире безмолвия». И тут-то я и пропал.
Жак-Ив Кусто с таким вкусом описывал свои приключения при погружении с аквалангом в пучину моря, что я просто присутствовал при этих погружениях. Особенно меня вдохновил эпизод, когда Кусто застрял в сифоне. Кромешная темнота, бешеные струи холодной воды, теснота, баллоны еле проходят в этой стремнине (они у него висят на груди - См. файл «Кусто. В мире безмолвия»), и человек, карабкающийся по стенке сифона, старается протиснуться наверх, к свободе. Да и другие эпизоды погружения с аквалангом впечатляли. Ими заполнена вся книга, и хотя многие эпизоды были похожи на  обычные побасенки  моряков, которых так много в Одессе, но написана она так живо, что эффект присутствия и соучастия явно ощущается. Не знаю, как это звучит  по-французски, но русский перевод превосходен.
Но больше всего меня вдохновляло слово: АКВАЛАНГ. Это было новое для меня слово, новый термин, придумал ли его Кусто сам или ему кто-то помог, но слово впечатляло: акваланг – водяные лёгкие. Правда, Кусто нигде не говорит об устройстве акваланга, только перечисляет оборудование: баллоны со сжатым воздухом, редуктор, маска, ласты.
Но для меня и этого было достаточно. Я прекрасно знал кислородную систему самолёта, весь путь поступления кислорода в маску летчика, все виды редукторов и обратных клапанов, конструкцию лёгочного аппарата. И я тут же загорелся желанием разработать свой акваланг – так живо перед моими глазами предстала его конструкция. Ведь всё у меня есть (вернее, есть на складе ТЭЧ, а достать там проще простого) – и баллоны, и редуктор, и лёгочный мембранный аппарат. А что такое ласты, я понятия не имел. Понимал, что это какая-то обувь для ног. Но, по-моему, это уж совсем изыски, обойдусь и без ласт. Вот только насчет оборудования придется говорить с Худяковым. И компоновку придётся придумывать самому, ведь в книге не приводятся ни фотографии, ни рисунки аппарата. Думаю, смогу придумать, уже что-то нащупал. Надо идти к Худякову.
Одна из характерных особенностей Забайкалья – это ветер. Он дует постоянно и, кажется, сразу со всех сторон света. Сам по себе ветер – это ещё ничего, но ветер несёт пыль, и не только пыль, а ещё и гравий, причём крупный. Если ветер слабый, то дышать можно спокойно, а если задует с Байкала, особенно любимый Баргузин, то дышать можно только в противогазе, правда, без коробки – шланг отсоединяется и прячется в карман. Летом, в июне-июле, ветры бывают редко, но если задуют, особенно после очередного атомного испытания, то пыли наглотаться можно вдоволь.
Вот и сегодня дул юго-восточный ветер из Монголии. Пыли нанес черт знает сколько. И как назло, в том углу, где стояла моя ласточка, была застойная зона. Пыль толстым слоем осела на плоскостях самолета, хоть пиши пальцем поздравительные письма. Хорошо ещё, что я будто чувствовал и закрыл чехлом двигатель, с трудом выпросив его у Леонида. А с плоскостей пришлось ветошью убирать пыль, ползая на четвереньках. Провозился часа два-три, пока привел всё в порядок.
Худякова с утра не было, появился перед обедом. Я всё же рискнул, выбрав момент, обратиться к нему с моей идеей. Говорю:
- Товарищ капитан, всё равно я болтаюсь без дела, есть у меня задумка, хотелось бы её, пока суд да дело, воплотить в жизнь.
- Что за задумка?
- Да вот, прочитал я, один француз изобрел аппарат для плавания под водой. Акваланг называется. Работает на сжатом воздухе под водой несколько часов. Даже на больших глубинах.
- Ну и что ты предлагаешь?
- Задумал я приспособить нашу кислородную систему для плавания под водой.
- А где ты плавать-то собираешься?
- Хотя бы в Хада-Булакских озерах. Полчаса на велосипеде, и наслаждайся.
- А что для этого удовольствия нужно?
- Я думаю, что если переделать кислородный аппарат КП-18 так, чтобы он не подсасывал в маску окружающий воздух, а значит, и воду, то можно будет спокойно плавать. Хотелось бы взять на складе один аппарат, разобрать его и приспособить для плавания под водой. Может быть, что-то и получится.
- Хорошо, бери.
- Если получится, то понадобятся ещё баллоны, редуктор и по мелочам целая куча.
- Ладно, потом видно будет.
Я и не ожидал, что так просто состоится этот разговор. Впоследствии я понял, что я был не одинок, был уже прецедент. Володька Шепелев, лётчик из первой эскадрильи, начал строить махолёт. Я как-то присутствовал у него на квартире, где обсуждалась схема будущего аппарата и необходимые для него детали конструкции. И, конечно, вставлял свои пять копеек, но потом долго не приходил и как-то отошёл от этой идеи. Так вот, Володька вовсю использовал и ТЭЧ, и эскадрилью в своих целях по изготовлению махолёта. Наш Батя (командир полка) только приветствовал всякие инициативы, которые подбрасывала ему молодежь. Так что, я думаю, и моя инициатива встретит положительный отзыв.
Окрыленный разговором с Худяковым, я на следующий же день пришёл на склад и набрал себе всё нужное и ненужное для сборки акваланга.
Положил рядом два баллона, и сразу же стало ясно, что для крепления их на спине надо делать стяжки к монтажной плите, на которой, в свою очередь, поместить все кислородное оборудование. Подвеску аппарата пришлось делать, приспособив парашютную систему.
Провозился несколько дней, зато вволю насладился заклёпочной практикой. Пришлось и на фрезерном станке поработать, и на токарном тоже.
Аппарат получился очень красивый: голубые баллоны, блестящие белые листы дюралюминия, чёрный бакелитовый кислородный аппарат. Красота, да и только. Приходили техники, смотрели, как я работаю. Конечно, советов и советчиков было много. Основное мнение: утопнет. Это я-то? Тонуть я не собирался и потому посылал их всех подальше. У меня в голове всё было готово, оставалось воплотить в жизнь.
Обкорнал маску летчика, оставил только загубник. Из противогаза вырезал очки. Прикрепил гибкий шланг к маске и к кислородному аппарату. Зарядил баллоны кислородом. 150 атмосфер, не шутка. Наконец, последний ремень был приклепан. Взгромоздил я полученную конструкцию на спину. Тяжёлая штука получилась, килограмм тридцать, не меньше. Ничего, в воде будет легче. Можно было приступать к испытаниям. Но будет ли работать кислородный аппарат? Как себя поведёт гибкая мембрана под водой, можно ли будет вообще дышать кислородом с погруженным в воду аппаратом? Ведь ничего же не было известно.
Для первых испытаний был выбран большой бак с водой, стоявший на заднем дворе ангара. Опустил аппарат под воду, шланг наружу. Дышу. Всё в порядке. Нигде не подтекает, всё герметично. Так что идея работает. Окончательные испытания проведем на Хада-Буладских озёрах.
Хада-Булакские озёра – это тоже достопримечательность Забайкалья. От станции Безречная (77-й разъезд) они расположены в километрах десяти-пятнадцати, среди сопок. Дороги туда нет – тропинки в степи, но на велосипедах добраться можно.
Июнь, июль в Забайкалье – это весна и лето, всё остальное – зима, морозная, ветреная. Но зато летом – залитая солнцем цветущая степь. Воздух, насыщенный запахами трав и цветов. Его можно просто есть кусками, такой он плотный и пряный.
В воскресенье я, Лёнька и Васька раздобыли велосипеды и отправились к озёрам. По сути, озёра эти совсем не озёра, а заполненные водой жерла шахт, в которых ещё в царские времена добывали уголь или другие полезные ископаемые. Это геометрически правильные, почти круглые водоёмы с чёрной водой. Метров пятьдесят, а то и сто, диаметром. Пологого дна там нет, прямо с берега начинается глубина. Верхний слой воды тёплый, зато в глубине – холод и мрак.
Я, взвалив на свою спину тяжелейший акваланг, с трудом крутил педали. Лёнька и Васька налегке гарцевали вокруг меня. Запаслись мы и водкой – взяли бутылки три, пару банок тушёнки, хлеб и лук. Отметить ведь успешные испытания аппарата надо.
Приехали, сгрузили всё на берег. Я взвалил на плечи акваланг, надел очки, взял в губы загубник, открыл вентили и подышал кислородом. Дышалось легко, аппарат чуть слышно щёлкал клапанами. Всё в порядке, можно нырять.
Обвязали меня вокруг талии верёвкой, договорились, что если я буду часто дёргать за сигнальную веревку, то надо тащить меня назад, и я плюхнулся в воду. Повис я на верёвке. Кручусь. Дышать я, конечно, забыл, кругом чернота, холодно, ничего не видно. Дна нет.
Лёнька и Васька потом говорили, что я так дёрнул за сигнальную верёвку, что чуть не вырвал её из рук Лёньки.
Потащили меня наверх, хорошо, что глубина была небольшая, метра на два ушёл, не больше. Вытащили. Увидев голубое небо, я понял, что здесь намного лучше, чем там, в глубине.
- Без берега больше нырять не буду, – заявил я ребятам, – висеть на верёвке – это не дело.
На этом испытания были прекращены. Мы хорошо поплавали, вода была тёплая, небо голубое, солнце яркое, воздух удивительно свежий. Жизнь прекрасна. Сели, поели, выпили. Что ещё надо? Вечером добрались домой, на ужин успели. Хорошо провели день.
Я поставил акваланг в кладовку и долгое время к нему не прикасался. И только летом 1960-го года, когда меня отправили за штат вооруженных сил (Хрущевские миллион двести) и перевели в поселок Жана-Семей под Семипалатинском, я вспомнил о своём акваланге. Провёл его реконструкцию, усилив монтажный стол более толстым листом дюраля и укрепив стяжные ленты, я решил понырять в реке Иртыш. С ребятами (фамилии их я уже и не вспомню) пошли мы купаться. Я опять нацепил на себя акваланг и полез в воду. Берег реки был пологий, и я постепенно зашёл на глубину не более чем метра на три. Видимость была хорошая, дышалось легко, и я даже немного попарил в глубине. Правда, ничего не увидел, кроме зелёной воды, но было так холодно, что я пробыл в воде минут пятнадцать, вылез и больше никогда под воду не лез.
Акваланг сопровождал меня во всех поездках, по всем воинским частям, в которых мне приходилось служить, пока я его не привёз после демобилизации в 1966 году в Одессу. Здесь я его поставил в сарай под домом где жила моя мать, и надолго забыл о его существовании. Вспомнил только сейчас, на восемьдесят пятом году жизни, вытащил его из сарая, принёс домой, отмыл от многолетней пыли, сфотографировал и написал эти строки воспоминаний о прошедшей юности, о делах давным-давно забытых.
И вот стоит у меня в комнате акваланг. Один из первых аппаратов, изготовленных в утраченной стране под названием СССР. В баллонах, может быть, ещё хранится кислород, изготовленный в 1958 году. Вентили баллонов ведь были перекрыты, и вряд ли они пропускали газ, так как надежность их изготовления была очевидной.
Январь 2019 года