Тайна всесословного народного дома

Тайна всесословного
                народногодома               

                Маленькая   повесть
        в двух  действиях и в восьми картинах



                Я пишу потому, что мне
                не с кем поговорить.
                Т. Бернар


Действующие лица:

 Георгий Ропшин. Он же Орг, Ор – 49 лет

Елена. Она же Лена,  Ена, жена Георга     - 51 год

Их дети:

Инна – 32 год

Михаил – 28 лет

Сева, муж Инны – 34 года

Анастасия, она же Наська, подруга Михаила – 30лет

Марк, давний друг Георгия – 52 года

Олег Судаков, следователь по особо важным делам – 46 лет

Алла, знакомая Елены– 28 лет







                Картина первая


(Квартира без особых  претензий на большой достаток семьи. Одна из комнат. Нечто, подразумевающее кабинет. В левом углу, у стены, расположен письменный стол с компьютерной техникой: монитором, клавиатурой, принтером,  динамиками и разноцветными подставками для бумаг и папок и настольной лампой с зелёным стеклянным абажуром  овальной формы с блестящим серебристым наконечником наверху. На постоянно включённом мониторе медленно перемещаются в замысловатом движении геометрические пространственные фигуры. У стола находится массивное вращающееся  офисное кресло. У боковой стены, рядом со столом, у большого окна,  во весь простенный пролёт, с белыми тюлевыми занавесками  по бокам, стоит тумбочка с размещённой на ней стереосистемой.  Всё пространство над столом занято полками, наполненными ими. Возле тумбочки, на противоположной от письменного стола стороне, поставлено уютное кресло с высокой спинкой.
В правом углу находится дверь, которую перекрывает солидный  диван, оббитый  зелёным велюром. Между ним и дверью, прикрытой длинными драпри серого цвета,  имеется небольшой проход. На диване беспорядочно лежат цветастые подушки. Над ним весит на стене большое овальное зеркало в тяжёлой резной, несколько аляпистой,  ореховой раме. Под ним, по бокам, укреплены изогнутые одиночные бра. Между дверью и столом поставлен сервант вишнёвого цвета, на полках которого под стеклом видны книги и кое-какая посуда и несколько винных бутылок. На  самом серванте выстроились в  пёстрый ряд керамические греческие амфоры. Между столом и сервантом  на подставке  находится электрогитара с подключёнными проводами, идущие к динамикам, которые, по-видимому, находятся где-то по углам комнаты. На полу лежит толстый ковёр неопределённого цвета. В центре ковра стоит круглый стол  средних размеров под цвет серванта, окружённый четвёркой стульев с круглыми изогнутыми спинками. Стулья броско белые.  Над столом висит  простенькая трёхрожковая люстра.
 На диване полулежит мужчина средних лет в обыкновенной домашней одежде: какая-то маечка, джинсы и поношенная кофта с накладными заплатами на локтях. На груди у мужчины, положив голову  ему на  плечо, разлёгся большой кот каштанового окраса с подпалинами. Фоном ненавязчиво звучат песни в исполнении Zaz. Наши дни.)

Георгий (время от времени поглаживая кота). Ты зачем кусал бабушку? Более того, ты зачем её грыз? Грыз семидесятилетнюю старуху, стыдобище полное!  Зверь домашний, последуй совету Бендера: «Птицы, покайтесь в своих грехах публично!»  Я  ведь всем рассказываю, что у меня живёт благородный породистый кот. Вальяжный, воспитанный и мудрый.  Где-то  даже сибарит. С уникальной родословной  - потомок  по прямой линии персидской  обитательницы  ханского гарема  несравненной кошечки-чаровницы Гюль-гюль, любимицы падишаха  Джафар-шах Зенда, сына Садик-хана. Да будут хранимы их имена  всеблагостным Аллахом!
Елена (возникнув в дверном проёме, чуть раздвинув портьеры)  Это чьи имена ты вверяешь  Аллаху?  С каких это пор у тебя с ним общие заботы?
Георгий. Не произноси имя Аллаха всуе, женщина. Ибо сказано: «Мужчины стоят над женами за то, что Аллах дал одним преимущество перед другими».
Елена. Орг, я вижу ты нашёл чем заняться. Решил, что суры – это то, что  поддержит тебя  в нынешних твоих обстоятельствах?
Георгий. Какая прелесть. Кошечка уже начала выпускать коготки. Правда, ещё не слышу мурлыканья.
Елена. Подожди, сейчас вот только сниму плащ и переменю обувку и  не такое тебе промурлыкаю… (скрывается за гардинами)
Георгий. Лишь бы не грызла. Мурлыканье можно проинтерпретировать и канализировать в метатекст и растворить его  затем в амбивалентности смыслов. И какие могут быть после этого претензии. Никаких. Софистика убер алес! Но Zaz(у) надо удушить первой. Двоих Боливар, он же Жорик, то бишь я, не вынесет. (Медленно, замирая на отдельных этапах своего движения, встаёт и передвигается к компьютерному столу, берёт пульт и убирает звук очередной песни, затем выводит на экран монитора какой-то текст, совершает ещё ряд манипуляций с «мышкой», запускает принтер, распечатывает два листочка, достаёт их из лотка гаджета и кладёт на стол перед собой.)  А ты, подлый трус, жалкий перс, уже умотал. Правильно, Енка - это тебе не Катя Васильевна, ейная ридна мати, на которую ты навострил утречком свои зубья. Иха доча мигом тебя отправит к дантисту. А они нынче не дёшевы. И мне, учти, при нынешнем раскладе сие не по карману. Слышал, бисова  шерстяная душа. Не дёшевы!
Елена. (Входит, проходит через всю комнату и садится в кресло, недалеко от Георгия.)  Это что ныне не дёшево? К чему прицениваешься, болезненный ты наш?
Георгий. Я не ваш, я сам себе, и не болезненный, а реабилитацный, житель наматрацный.
Елена. Ну, нет спаса от твоего ёрничества. Угомонись. Ор, как ты? Я серьёзно. Мы все вокруг тебя кружимся, а ты…
Георгий. Я, что я? Хочешь серьёзно, ладно, изволь…  (Разворачивается в сторону кресла.) Когда я все эти недели валандился в больнице, у меня была одна мечта – оказаться здесь, в этой комнате. И вот я уже четвёртый день в объятиях своей мечты. И как там у Ильюши: «Раньше в фантастике главным было радио. При нём ожидалось счастье человечества. Вот радио есть, а счастья нет!»  Так и у меня, я дома, в своём кресле, а «покой только снится» и счастье тоже, все  они до сегодняшнего дня снились и прибывали в  моих  почти маниловских эмпиреях.
Елена. А что сегодня произошло? То-то я вижу, что ты какой-то другой, то ли возбуждённый, то ли устремлённо-окрылённый.
Георгий. Понимаешь, к концу третьего дня меня вдруг так за штормило, что … я не нахожу слов, как это выразить. Может быть, образ из Маяковского  ближе всего к  этому моему состоянию:
Потолок
       на нас
             пошёл снижаться вороном.
Опустили головы -
                ещё нагни!
Задрожали вдруг
               и стали чёрными
люстр расплывшихся огни.
Елена.  Сдаётся мне, что ты, Ор, несколько позируешь. Я как медик такого подавленного состояния в тебе не замечала. Во всяком случае, не в последние дни.
Георгий. Еночка, ты права и не права. Ведь так бывает. Вот такая смешная дихотомия. Так вот. Конечно, после  кошмара, который начался в то утро в момент неуправляемого выезда  злосчастного внедорожника на автобусную остановку, где  я обретался в ожидании маршрутного такси. Мне даже удалось как-то сгруппироваться, и если бы не трубчатая консоль павильона, в которую меня влепило спиной, то я бы отделался незначительными повреждениями. Конечно, трудно себе представить после этого что-нибудь более устрашающее. Потом все эти боли, операции, больничные неудобства – всё нивелировалось мыслью: я жив, меня лечат, и я рано или поздно буду дома. И ваш жизнеутверждающий настрой, особенно Инки и Мишки, укреплял меня в  моих надеждах.  Вот теперь, когда я со всем своим теплом могу сказать: «Дорогой, многоуважаемый шкаф! Приветствую твоё существование» также как и своё собственное!» - вдруг потолок в этой и в других комнатах квартиры, действительно, стал снижаться  на меня этой злонамеренной птицей из семейства вороньих.
Елена. Постой, я позволю себе заметить, что за почти три десятилетия совместной жизни я не раз замечала за тобой привычку  впадать в некую ипохондрию. Тревожность, мнительность, повышенное внимание к каким-то своим болезненным ощущениям – всё это вдруг распускалось в тебе пышным букетом. Вот и сейчас…
Георгий. Милый и драгоценный мой домашний врач. Хотя нет, ведь ты уже  почти полгода  не  мой домашний врач. Только «наши окна друг на друга смотрят вечером и днём».
 Елена.  Чудак-человек. Я теперь живу в пяти остановках трамвая от тебя. Никак наши окна не смогут взглядом найти друг друга. Как бы  ни старались. Увы.
Георгий. Постой. Это что-то новое. Ты же сама на этом настаивала: «Хочу своей жизни. Устала от тебя. Хочу понять себя. Я постоянно часть кого-то: тебя, детей, мамы. А где я?» И вдруг: «Увы». Так возвращайся, и потолок взлетит сизым голубем!
Елена. Не надо об этом. Что случилось, то случилось. Неоднозначное. Вот и вырвалось. Сиюминутное. Так что там с пикирующим на тебя потолком?
Георгий. Не надо, так не надо. Тогда о потолке, которому не висится над моей головушкой. Ты, видно, заметила, что последние три недели в больнице я читал только Ильфа и Петрова. Так вот многие их словесные перлы как-то невзначай  втиснулись в мою башку. Вот  и сейчас пришла на ум  одна их забавная сентенция: «Если пешеходу иной раз удаётся выпорхнуть из-под серебряного носа машины - его штрафует милиция за нарушение правил уличного катехизиса». Вот и я выпорхнул из-под внедорожника. Но не полицая меня зацепила, а случай. Помнишь булгаковское: « Кто нас подвесил?» Меня - неумолимый случай. Я это осознал к концу третьего дня нахождения в родных пенатах. Случай ограничил меня   почти на год пределами этой квартиры. Спелёнатый  и сдавленный корсетом, я обречён на малоподвижную жизнь в ожидании благополучных результатов лечения изувеченного позвоночника, уж не говоря о прочем. Я понимаю, что у меня есть дети, знакомые… Но у них своя жизнь, как и у тебя. Так что «дело помощи утопающим - дело рук самих утопающих». И чем занять голову, руки, чем наполнить жизнь на этом почти необитаемом острове. Я не взываю к жалости, к участию, к милосердию. Я хочу найти свои ответы на мои вопросы. И результат: потолок стал снижаться и, кажется, готов меня приплюснуть.
Елена. Вон куда тебя занесло. А всё  эта твоя страсть к проецированию. Ты всегда знал, что будет, что должно произойти. Меня это часто злило. Особенно ты был силён был в негативных прогнозах. Сколько ты загубил как моих, так ребячьих планов и надежд. Инка даже называла  тебя наш семейный Кассандр. Помнишь, мы пошли на мероприятия 9 мая. Ты заставил всех тепло одеться: «Ранняя весна. В это время всегда холодно, ветрено, и будет дождь со снегом». Всё было наоборот: палящее солнце, ни ветерка. Дети изнылись, а я, с кучей одежды на руках, просто озверела, а ты: «Кажется, тучки собираются». Убить тебя была готова. И оставь потолок в покое. Ему и там хорошо, и  нет ему никакого дела до тебя. Всё образуется…
Георгий. В том то и дело. Оно образуется, каким-то образом опосредовав меня. Вне моей воли, вне моих интенций.  Постой, как там у Ильюши с Женей? Вспомнил. «Бензин ваш - идеи наши».  Так вот  мне надобно, чтобы и идея, и бензин были только моими.
Елена.  Ор, я так понимаю, вспоминая сказанное тобой ранее, что  на четвёртый день ты снижение потолков  остановил, и за наши, извини, твои люстры, беспокоиться не имеет смысла.  Ты что-то придумал себе на перспективу? Что-то мне тревожно… Я тоже, признаюсь, думала о твоей интеллектуальной востребованности… Но далее  частных уроков, репетиторства,   моя мысль не пошла. К тому же у тебя уже  десять лет не было серьёзной педагогической практики. Всё инспекторство, справки, доклады, анализы…
Георгий. «Надо мыслить. Меня, например, кормят идеи».  И по совету этого турецкого подданного я нашёл идею, которая должна накормить мой ослабший дух.
Елена. Нет, позёр в тебе никогда не умрёт. Ну, оставь ты свои штучки хоть сейчас. Что там тебе на ум взбрело? Боюсь уж спрашивать.
Георгий. И не спрашивай. Я тут распечатал кое-что. Имей терпение.  Сейчас тебе прочту  это со всем старанием. Только не перебивай. Это короткий текст, и он  имеет отношение к нашему разговору.  Я, пожалуй, отвернусь и буду читать, повернувшись боком к тебе, чтобы не видеть твоей реакции. Она может сбить меня с должного настроения при чтении.

                Котёнок в сумерках
               
                Это время суток, сумерки, когда всё
                затихает, природа молчит, словно
                задумалась глубоко или беззвучно
                молится перед сном.
                П. Дашкова

Педсовет выдался нервным и затяжным. Чувствуя, что безмерно устал  и что мне нужно продолжительное время, чтобы привести  свои чувства и мысли в порядок, я решил идти домой пешком. Жил я тогда в частном секторе, и  длительная прогулка по тенистым тротуарам как раз было то самое, в чём я нуждался. Только началась осень. И темнело ещё достаточно поздно. Но я когда появился на отдалённых подступах к дому, уже  стало сереть. Мне нравилось это время суток. Всё приобретало какую-то неопределённость, неявность. Казалось, чья-то невидимая рука умелыми действиями карандаша  или кисти размыла контуры всего, набросила вуаль и придала этому миру импрессионистские тона и оттенки. Сгладились линии, углы, резкие очертания. Всё стало мягче и бесформеннее. И тут я увидел его. Он сидел, прижавшись к забору, маленький и беспомощный. Я отчётливо видел его ушки и блеск маленьких глаз. Котёнок вызвал у меня такое чувство сопереживания  к  его обездоленность, что я физические ощутил, как  уже держу его  на руках, чувствую тепло его тельца, мягкого и податливаго при моих поглаживаниях. И тут же было принято решение: надо взять с собой  и принести в  свой дом, иначе он здесь пропадёт. Я ускорил шаг… И какое моё было  моё разочарование, когда  я увидел, что то, что мне виделось котёнком, оказалось комком газетной бумаги.  Моё воображение подвело. мой разум.  Разочарование было столь сильным, что вся прелесть осеннего вечера  разом исчезла, и  я решительно направился к родному порогу,  за которым меня  ждали тепло и радушие близких мне людей.
Георгий. Всё. Я хоть внятно читал? Ты  смогла воспринять текст на слух, или тебе лучше всё же прочесть  его самой?
Елена. Мне всё было понятно. Хотя дай мне этот листок, я хочу кое-что для себя уточнить в логике повествования.
(Берёт протянутый листок и просматривает его.)
 Что это мне напоминает. Дай припомню. Вспомнила  солженицынское стихотворение в прозе «Утёнок». Я его когда-то в школе читала на смотре художественной самодеятельности. Особенно памятно вот это место:
«И в чём тут держится душа? Не весит нисколько, глазки чёрные — как бусинки, ножки — воробьиные, чуть-чуть его сжать — и нет. А между тем — тёпленький. И клювик его бледно-розовый, как наманикюренный, уже разлапист. И лапки уже перепончатые, и жёлт в свою масть, и крыльца пушистые уже выпирают. И вот даже от братьев отличился характером.
А мы — мы на Венеру скоро полетим. Мы теперь, если все дружно возьмёмся — за двадцать минут целый мир перепашем.
Но никогда! — никогда, со всем нашим атомным могуществом, мы не составим в колбе, и даже если перья и косточки нам дать, — не смонтируем вот этого невесомого жалкенького жёлтенького утёнка...»
У Солженицына  сторонний наблюдатель, вглядываясь в жизнь живого существа, маленького и беззащитного, видит в нём многое и одновременно обволакивает всё это каким-то своим теплом и душевным участием.  Послевкусие  от этих текстов почти одинаковое: щемящая грусть и некая сердечная успокоенность. Я правильно понимаю, что ты скачал этот текст, потому что он дышит с тобой в унисон? Или ты хочешь войти в такое же состояние с его помощью? Ты с ним медитируешь?
Георгий. Эк, вознесла ты меня.
Елена. Ничего я тебя не возносила. Просто сказала, что думалось. Причём тут ты?
Георгий. Нет, мне приятно. Я даже весьма польщён. Это я ведь автор этого текста. Он мне пришёл в голову вчера, ввечеру.  Я его  достаточно долго возделывал. Пока просто не пришёл в восторг от окончательного варианта.
Елена. Потрясающе! Обалдеть можно. Орг стал писателем. Ну, крепко тебя долбанула та машина, не только  спиной  ты повредился,  но  и головкой тоже. Но последнее просто радует. Очень удачно мозги твои взболтнуло.  Ведь я раньше читала твои педагогические опусы. Жуть тошнотворная, на таком языке не думают и не говорят. А тут: (читает на одном из листков)
«Казалось, чья-то невидимая рука умелыми действиями карандаша  или кисти размыла контуры всего, набросила вуаль и придала этому миру импрессионистские тона и оттенки. Сгладились линии, углы, резкие очертания. Всё стало мягче и бесформеннее». Я в шоке. Нет, я рада за тебя. И надеюсь, что это надолго…
Георгий. Я тоже. Теперь ты понимаешь, почему у меня приподнятое настроение. Я нашёл  свою точку опоры. Я тепеь знаю, чем буду заниматься. Буду писать, писать и писать «до дней последних донца». И никакие потолки и спины мне не указ.
Елена. А я буду приносить тебе бумагу для распечатывания твоих шедевров.  Не люблю читать с экрана. А потом мы с Михасиком их издадим, затем повесим вот сюда  новую полку, и под стеклом будут появляться одна за другой твои книги: первая, вторая, третья…
Георгий. Вот-вот. Совсем как  у мною чтимых  авторов: «Батистовые портянки будем носить, крем Марго кушать». Охолонь, матушка. Дай хоть один опус написать. А это не пару листков осилить, а сотню другую. Ведь у меня  такая же проблема, как  и у Пушкина когда-то:
И даль свободного романа
Я сквозь магический кристалл
Ещё неясно различал.
 Не только не ясно различаю, вообще не вижу эту даль. Есть только желание и идея произведения, вернее, тема его. С магическим кристаллом у меня напряжёнка.
Елена. А что  это за кристалл?
Георгий. Это, милая, как я понимаю, образное выражение подразумевает воображение, фантазию, создающие нереальный мир произведения, так похожий на тот, в котором мы живём. Похожий, но другой, вымышленный. Теперь надо приложить все силы, чтобы вырастить сие качество в себе.
Елена. Ну, садовник своей души, ты прямо камень снял с моей душеньки. Ты меня крепко обнадёжил. А то мы все извелись в мыслях, как тебя пристроить на ближайшие полгода. Инка уже начала расспрашивать, не нужен ли кому репетитор по русскому языку и литературе. А ты сам всё разрулил. Умница, папик ты наш.  Давай выращивай  свой магический кристалл, а я пойду. Надо ещё кое-что по дому успеть сделать. Да детворе и маме позвонить.  Не провожай, лишний раз не дёргайся. И не знаю, буду ли у тебя завтра. Операционный день, ещё и бумажной работы накопилось много. Кто-нибудь из ребят обязательно  заскочит завтра. Всё. Я ушла.
 (Елена уходит. Георгий смотрит ей вслед, машет рукой в ответ на её прощальный жест в дверях, затем пересаживается в кресло, в котором она до этого сидела, берёт пульт и включает музыку. Звучит что-то инструментальное из Моцарта. Он берёт в руки планшет и начинает что-то печатать на нём.)



               
                Картина вторая.
 
(Та же комната. Георгий за письменным столом. Читает, время от времени перелистывая страницы, делая на них пометки и внося какие-то записи в толстый блокнот, похожий на ежедневник. Звонит мобильник. Звучат начальные такты  прокофьевской темы  Монтекки и Капулетти из его балета «Ромео и Джульетта»)

Георгий. Да, это я. Почти уже неделю здесь. Но простите, с кем я говорю?  Алла, мой куафёр? У меня есть личный куафёр? Что-то не припоминаю. От моей дочери?  Дала мой телефон, и это она просила вас заехать и привести мою голову в порядок. Вы что психиатор-куафёр? Я не издеваюсь. Я интересуюсь. Вы хотите меня подстричь и только? И когда вы собираетесь это сделать со мной.  Рядом, и можете быть у меня через минут пятнадцать.  Неожиданно для меня, но хорошо. Я вас жду. Да вот ещё что. Не пользуйтесь дверным звонком. Дверь не на замке.  Я, видите ли, не слишком быстр в передвижении и при всяком удобном случае избегаю его. Карма моя такая. Жду-с. Эта  моя высокотехнологичная доченька  могла бы спросить меня, готов ли я уже отдаться в руки куафёрши Аллочки. Выбора нет, отдамся. Пух, ты где, поедатель бабушек? Подь сюда, сейчас Алла учинит тебе мстю за всех обглоданных тобою пенсионерок -  быть тебе рыжим пуделем с кисточкой на хвосте. Я сдам тебя в цирк, будешь там по проволоке ходить и напевать: «По проволоке дама идёт как телеграмма». Всеобщий смех зрителей, переходящий в единодушное рыдание…
 (Обводит глазами комнату в поисках кота и замечает  сына Михаила и девушку, стоявших уже некоторое время в дверях и  с изумлением взиравших на Георгия в момент его словесной эскапады, сопровождаемой  комичными телодвижениями.)
Георгий. Явление сына отцу. С неизвестной мне ангелицей. Я бы сказал, что это страшнее «Фауста» Гёте. Я не об этом очаровательном создании. Я об общем пафосе  впечатления, произведённого вашей материализацией в пространстве моих чертогов. «Волшебник страшный Черномор» отдыхает   и доедает от зависти свою длиннющую бороду, лишая витязя Руслана средства передвижения под облаками. Иди сюда, сынку, дай обнять тебя. И кто эта пери младая, со станом стройным и взглядом нежным?
Михаил. Слава Богу. Мама была права. Ты, отец, в хорошей форме. А я было сомневался, думал, что она меня не хочет расстраивать. А это Наська, знакомься.  Мы с ней недавно стали встречаться, и вот теперь всё время вместе. Мы к тебе ненадолго.  Я тут проявил инициативу, и нашёл тебе подработку. И  думаю, она стоящая во всех смыслах. Постой, ты куда?
Георгий. Что-то я устал. Хочу в объятия этого кресла.  А вы располагайтесь вон на том диване, раз  вы всё время вместе.  Заодно порадуете отцовский взор вашей идиллией. И на какие галеры ты меня заманиваешь, сынку?
Михаил.  Это тебе сейчас изложит Анастасия Юрьевна. Она работает в издательском доме «Кавказ»  в отделе по работе с рукописями и будет, если всё сложится наилучшим образом, твоим работодателем.
Наська. Миш, я просила не называть меня так. Я – Наська.  И вас прошу так меня называть. Ну, какая я Анастасия Юрьевна. Когда такое произносят при мне, многие начинают искать глазами солидную особу,  а им предъяляют нечто несерьёзное и несуразное.
Миша. Ничего, начнут иметь дело с тобой, сразу найдут для себя в тебе и серьёзное, и суразное.
Наська. Миш, умолкни и замри. Так вот, Георгий Андреевич, вам как филологу по образованию и имеющему много свободного времени, я бы хотела предложить стать нашим внештатным литературным редактором. Наши штатники не справляются с валом рукописей. И ваша помощь очень желательна. При этом хочу заметить, что сроки работы над авторской рукописью устанавливаете вы сами, но, конечно, в разумных пределах. Это всё же производство: планы, отчёты… И ещё. На начальном этапе вы можете сами выбирать, над какой рукописью и, следовательно, с каким автором вы хотели  бы работать. Я сегодня принесла вам четыре рукописи. Через день позвоните мне и сообщите о своём выборе и примерных сроках работы. Размер оплаты зависит от тарифной сетки и объёма работы. Мы всё это уточним позже. Ведь Миша сказал, деньги не главное, главное  - это ваша занятость, так сказать, профпригодность. Извините, за прямоту изложения. Но ясность есть лучшее предупреждение нежелательных конфликтов. Вы согласны со мной?
Георгий. Нет, не согласен. Никакая вы не Наська. Вы настоящая Анастасия Юрьевна. И точка. И никаких обид с моей стороны. Это ведь деловой разговор. Но вот в чём дело. Как бы это сформулировать. Я бы не против, но …вы несколько опоздали. Я уже ангажирован.
Михаил.  Ты уже ангажирован? Уж не антрепренёром своего Пуха в цирке на Цветном бульваре. С номером «По проволоке дама  шастает как кардиограмма?»   А я уже тебе подборку книг по правописанию, литературному редактированию собрал, в прихожей здесь оставил, чтобы не пугать тебя преждевременно. А он ангажирован. И кто тот молодец, что тебя осчастливил?
Наська. Мишук, ты что?! Чего на отца наехал? Это ведь хорошо, что он кому-то нужен. И одно другому не мешает. И с нами можно параллельно работать. Ведь так?
Георгий. Добро, Мишаня, не пропадает. Его и впрок можно заготавливать, про запас.  И книжки твои мне пригодятся. Ты это вовремя придумал и весьма дельно.  И спасибо вам обоим за заботу. Это греет. И не надо меня ни к кому ревновать: «Кто тот молодец, кто тебя осчастливил».  Ишь взвился от мысли, что тебя кто-то обскакал.  А по сему хочу тебе сказать словами  достопочтимого Бендера: «Интересный вы человек!  Всё у вас     в порядке. Удивительно, с таким счастьем - и на свободе». У тебя прелестная подруга, ангажированный предок, мать в свободном полёте, сестра. Нет. О сестре сейчас не будем. Не надо будить лихо…  И так мой ангажемент. Молодцов,  его предлагающих, нет и в помине. Я сам себе отрок-молодец. Я сам себя ангажировал.  И Пуха в долю не взял. Обойдусь без рыжих поедателей вдовых женщин преклонного возраста.  А насчёт  моей  параллельности с вами, славная Наська, всё может быть. Что-то в этом есть заманчивое: авторы, тексты, гонорары, очаровательная куратор.
Михаил. Отец, не морочь голову!  Он себя ангажировал. Чем? Шахматные задачи будешь решать? Или попытаешься сам себя обыграть на первенство отдельно взятой квартиры с призовым фондом в один марочный коньяк,  и где судьями  будут твой разлюбезный друг Марк и незаменимый сосед Фимка. Постой, постой. Никак твой ОНО умудрился тебя захомутать на написание справок, анализов  сплошных контрольных работ и всего другого, от чего ты хотел бежать и бежать. Помнится, ты вынашивал идею податься в иностранный легион и покуролесить со шмайсером по Африке: джунгли, экзотика, крепкие напитки и местные красотки в юбках из вечнозелёных лиан и никакого ОНО с его учительской братией. Где я не прав, ангажированный ты мой?
Георгий. А почему тебе, мой милый, не предположить, что я, наконец, начну осуществлять другой свой замысел: начать карьеру чтеца. Ты ведь знаешь, я люблю читать наизусть и знаю достаточно много поэтических текстов.
Михаил. Не только знаю, но хорошо помню твои домашние чтения. Наська, я по этому поводу могу рассказать тебе, как  мой папулька на месяц освободился от одной домашней повинности, переложив её на меня, находившегося  тогда ещё в достаточно нежном возрасте.
Георгий. Сам виноват. Не надо с отцом никогда спорить. И вообще, призвав  в очередной раз на помощь Остапа Ибрагимовича, заявляю
«Считаю вечер воспоминаний закрытым».
Михаил. Ну, нет уж. Так вот, повёл он меня как-то гулять в наш парк «Цветник». Это так называлось  - гулять с сынком. А на самом деле он шёл в расположенный там шахматный павильон, где у него были постоянные партнёры, а мне покупал мороженое и устраивал на стуле рядом. Потом вручал  мне какую-нибудь книжку с неизменным резоном: «Развиваться надо и день, и ночь, и день, ночь». Вот однажды, уже идучи домой, он решил проверить стих, который мне был задан на следующий урок. Мы его с отцом уже как дня три учили, что-то там про несжатую полосу… Не помню. Моё чтение его расстроило,  и  заявил, что вот он  запросто сможет долго читать стихи наизусть и ни разу не запнётся. Что он может вон там, недалеко от Кисы Воробьяникова , встать, положить шляпу на землю и читать, и читать.  Скоро ему столько набросают денег, что он весь вечер будет меня откармливать пирожным, мороженым и разным крюшоном  в кофейне Гукасова. Я сказал, что столько денег не накидают. Это не фокусы с картами показывать. Но если он хочет, я готов спорить и спросил: «А на что спорим?- На вынос мусорного ведра раз в день в течение месяца», - ответил искуситель моей юной души. На том и порядили. Правда, он заявил, что это действие будет завтра, так как надо соответствующе одеться. Лицедействовать, так лицедействовать.
Наська. Жаль меня там не было. Я с удовольствием послушала бы. Страсть как люблю слушать хороших чтецов. Я тут недавно была на выступлении Вениамина Смехова в Лермонтовской галерее. Божественное чтение. Как он читал Мандельштама!
Я скажу тебе с последней
Прямотой:
Всё лишь бредни, шерри-бренди,
Ангел мой.
Дальше не помню, не знаю. Только  эти строчки почему-то запали в голову.
Георгий. А далее следует.
Там, где эллину сияла
Красота,
Мне из чёрных дыр зияла
Срамота.
     Греки сбондили Елену
     По волнам,
     Ну, а мне - солёной пеной
     По губам.
По губам меня помажет
Пустота,
Строгий кукиш мне покажет
Нищета.
      Ой-ли, так-ли, дуй-ли, вей-ли, -
      Всё равно.
      Ангел Мэри, пей коктейли,
      Дуй вино!
«И давайте  вместе»,  - обращаясь  к девушке, предложил Георгий..
Я скажу тебе с последней
Прямотой:
Всё лишь бредни, шерри-бренди,
Ангел мой.
Михаил. Здорово у вас получается вдвоём. Так вот о том чтении. Отец оделся так, будто он собрался на дачу: старенькое, простенькое и чистенькое, и шляпу прихватил. Сосед Фимка в ней десять лет сиживал с удочкой на Подкумке. Ещё тот экспонат. Это я о шляпе. Фимка - ещё тот фрукт. Встали  мы недалеко от бывшего предводителя дворянства. Папа вручил мне шляпу, которую я должен держать двумя руками с ангельским выражением на лице. А сам он, откинув слегка голову назад,  начал с Анненского:
Скажите, что сталось со мной?
 Что сердце так жарко забилось?
Какое безумье волной
Сквозь камень привычки пробилось
 В нём сила иль мука моя,
В волненьи не чувствую сразу:
С мерцающих строк бытия
Ловлю я забытую фразу...
Люди, конечно, от первых фраз вздрогнули, оглянулись и, чуть обалдев, шли дальше, всё ещё продолжая оглядываться. Но через некоторое время  народ стал кучковаться вокруг нас. И отца понесло. А когда он стал читать всего «Демона», то подошёл служитель парка и попросил прекратить  неразрешённое представление, да к тому же толпа мешает проходу курортников  в зоны отдыха.  Но внимающие потребовали не мешать и дать дослушать поэму до конца, наградив по окончанию чтеца аплодисментами. Отец в ответ с большим достоинством раскланялся.
Наська. А денег хоть набросали? На мороженое  вам хватило?
Михаил. Отец взял у меня шляпу, потом  мы отошли к гроту Дианы, и там он, подсчитав, сказал почему-то с грустью, что это чуть меньше его инспекторской месячной зарплаты. За два часа собственного балдения от стихов.  И что этой суммы хватит нам на неделю пиршества у Гукасова.
Георгий. Ты забыл рассказать, чем нам с тобой всё  это обернулось. А всё благодаря нашей несравненной Инночки. Так уж случилось, что среди наших слушателей оказалась её одноклассница, которая нас знала. Та немедленно позвонила Инне и в красках рассказала, как мы собирали подаяние в Цветнике, читая какие-то стишата. Моя дочь, эта несравненная Будур,  со всей пролетарской прямотой мне тем же вечером заявила:
- Если так получилось, что ты мой отец, то тебе стоит более ответственно относиться к моему престижу. И не ронять  его своим скоморошничеством на людях. Да и о престиже мамы мог бы озаботится посерьёзней. Она ведущий  торакальный хирург Центра неотложной хирургии, а муж её подвизается паяцем на парковых подмостках. А с братом я буду иметь серьёзный разговор. Его мозги давно пора привести в порядок.
Михаил. Да уж, она часа два объясняла  мне высшую математику высоконравственного поведения в присутственных местах. И почему она пошла в IT- технологии, а не в Государственную думу.  Она  там Яровой сто очков вперёд дала бы. Это не сестра, а какой-то носитель скрижалей с заповедями. Ветхозаветная личность. Ты, Наська, не знаешь, как её трудно любить. Но я, всё же, умудряюсь самоотверженно делать это, причём заметь,  на постоянной основе.
Наська.  Миш, не манерничай, ты же знаешь, что мне это не переношу. И всё же, Георгий Сергеевич, чем же вы решили заняться? Если Мишук не прав в своих предположениях, то в чём состоит ваш выбор, если я могу вас об этом спрашивать?
Георгий. Можете, ещё как можете. Я решил написать повесть или роман, не знаю,на что меня хватит. Буду писать, сомневаться, править. Пользоваться твоими Миша книжками. Писателем себя не вижу, но столько во мне скопилось мыслей, впечатлений, ощущений, если угодно, моих пониманий и откровений. Всему этому хочется дать выход. Оно просит слова, предложения, текста, образа. Я тут попробовал. Написал маленькую новеллу. Я её называю крохоткой, так Солженицын называл свои прозаические миниатюры. Прочитал её нашей Леночке. Ей понравилась. Даже удосужилась сравнить по восприятию с миниатюрой упомянутого только что мной автора. Это она явно переборщила.  Но меня как-то подвигла на дальнейшие опыты с прозой.  Я могу и вам сейчас прочесть этот мой опус. Если, конечно, вам это будет интересно.
Михаил.  И как мне в голову  не пришло тебе  это предложить. Ведь ты всегда был превосходным рассказчиком. Всегда трудно было понять, где кончается правда, и начинаются твои импровизации,  твой полёт фантазии.  Пиши, а Наська будет издавать, Мне же достанется маркетинг и пиар твоего творчества. Отличная банда складывается. А Инка со своими компьютерными дизайнерами займутся обложками и всякими прибамбасами. Давай пиши. Жуть как хочется подержать твою книженцию в руках. Нет, отец, ты голова. Помнишь, как в мультике Щука говорила мудрому Раку: «Ух, го-ло - ва!»
Наська. Мне как-то неудобно нарушать вашу семейную идиллию, но, Миша, тебе не кажется, что нам надо идти. Ведь у нас ещё запланирована куча дел. Можем не успеть.  А вы дайте мне этот листок с вашей крохоткой, я дома с удовольствием прочту её. А вы себе ещё распечатаете. Хорошо?
Георгий. Давайте, ребята, топайте отсюда. К тому же с минуты на минуту должна явиться мой куафёр. Лично Инна обеспокоилась. Видите ли, она утверждает, что моя голова не в порядке. Её надо срочно куафёрить вдоль и поперёк. Надеюсь, моему творческому воображению не повредят Аллочкины манипуляции с моей головой.
Михаил. Аллочка, это кто?
Георгий. Я тебе уже сказывал – твоей сестры куаферистка. Посмотри в словаре, есть такое слово: куаферистка. Что-то мне в нём чувствуется инфернальное. Ладно, сам посмотрю. Идите уж. Дверь не закрывайте на замок.  Я очень теперь медленно иду к ней. Карма у меня теперь такая.
 Наська. Я как прочту вашу крохотку, тут же позвоню вам. Сообщу, как она мне глянулась. Или с Мишуком днями заглянем.
Михаил. Я, правда, рад за тебя. За стол и писать, писать. И звони. Если что, я мигом буду у тебя. Всё, нас нет уже. Мамы и Инку целуй за меня, если они будут у тебя. И помни: жи-ши пишется через Ы, писатель ты наш новоявленный.
( Гости ушли. Георгий устраивается на диване, закрывает глаза, пытаясь подремать. Как  вдруг из-за драпри раздаётся зычный голос.)
 Алла. Куда идти, прямо или налево?
        ( Георгий, выйдя из забытьи, пытается понять, откуда голос.)
Дома есть кто? Я спрашиваю, куда мне идти? Где мой клиент? Или я ошиблась квартирой?
Георгий. Не надо «стучать лысиной по паркету». Спокойно. Идите прямо и обретёте жертву для ваших куафёрских экзерсисов.
Алла. День добрый.  Вы о какой лысине беспокоились? О моей что ли? Не было её у меня в помине.
Георгий. Бог с вами. Я и в страшном сне не могу представить лысого куафёра. А наяву не допущу  такого до своей головы. Субъект, который так беспощадно отнёсся к своим собственным волосам, не сможет уважительно обойтись с моими. Но вы меня обрадовали.  У вас миленькая славная головка. И такая гармония линий в вашей стрижке. Я ваш без оглядки. Вы ведь Алла? Я правильно понял вас по телефону?
Алла.  Допустим. Можно и Аллой кликать. Или как вам понравится. На качестве стрижки это не скажется. Так что и у вас после моего ухода будет полная гармония линий на голове. Мой клиент меня долго помнит – уровень у меня такой. И так, где вы готовы расстаться со своими излишками?
Георгий. С какими излишками? Вы о чём?
Алла. Не надо стучать лысиной по паркету. Что это вы встрепенулись?   Забыли совет вашего кумира: «Дышите глубже, вы взволнованы!» Какие излишки будут изыматься,  нервно вопрошаете? Известное дело, волосяные излишки на вашем несколько уже подержанном скальпе. И всё же, где будем осуществлять экзекуцию под шум электрозбрОйки и взвизги  золингенских ножницОв?
Георгий. Постойте. А вы действительно брадобрей, то есть брадобрейка? Тьфу. У меня от ваших «волосяных излишек», «подержанного скальпа» и этих жутких «электрозбройки» и шедевриального «взвизга ножницОв» у меня частичное затмение сознания. То есть парикмахер?
Алла. Хо-хо! Хамите, парниша!  Вы, сударь,  безнадёжно ретроградно отстали. Я, изволю вам заметить, не брадобрейка. Я постмодернОвый куафёр. Я грядущее завтра этой древнейшей профессии. Нас мало, но мы соль земли, как верно когда-то заметила во сне Верочка Павловна у Николя в его романе «Как это делается?» Советую почитать: очень сексуально написано, многих уже возбудило…  Так, оставайтесь сидеть на этом диванчике.  Накиньте на себя эту розовую пелеринку, а я пойду в ванную комнату, освежу несколько себя и надену вот этот пеньюар. Он не кажется вам несколько прозрачным. Боюсь, мои   ренуаровские формы, матово просвечивая сквозь него, приведут ваше сознание к полному и затяжному затмению. Мне дочь ваша этого не простит. Или может быть, вы взовьётесь с криком: «Иди ко мне, моя белорыбица!»? В последнем случае я  за последствия не отвечаю.
Георгий. Я в этом бреде участвовать не буду. И где Инка это постмодерновое чудо сыскало.  Вы что девушка по вызову, если собираетесь здесь в неглиже шастать  с золингенской сталью в руке? Всё, «командовать парадом буду я». Сделайте дяде ручкой и идите к следующему пункту в вашем списке клиентов, имеющих излишки не только на голове, но и в ней самой.
Алла. Как скажите. Насильно мил не будешь. «Я, конечно, не херувим. У меня нет крыльев, но я чту Уголовный кодекс. Это моя слабость». Но ещё большей моей слабостью являются… Как образно её определил красавчик Бендер: «Золотой телёночек в нашей стране ещё имеет кое-какую власть!» Так что платите за услуги, и расстанемся до следующего сеанса.
Георгий. «Вам, Алла, или как там – Жоржетта, Николетта, пора  лечиться электричеством».  «Может быть, ещё и ключи от квартиры» на блюдечке с голубой каёмочкой? ОбОйдитесь, как говаривала одна моя знакомая банщица на просьбы мужиков потереть им спину. Честь имею кланяться. Проваливайте вместе с вашим постмодернизмом.  Где находится дверь для выхода, надеюсь, не запамятовали.
Алла. Придётся напомнить вам, сударь ерепенистый, ещё один совет вашего любимчика: «С деньгами нужно расставаться легко, без стонов».  Но боюсь, стоны будут. (Достаёт из дамского баула пистолет). Вы не первый клиент, кто хочет обидеть честную труженицу. Это трамватика.  Но коленные чашечки разносит вдрызг. С какой начнём?
Георгий. Но это уже уголовщина. Вы сильно рискуете. Вас ведь знает Инна. А  с ней я не советую связываться. В защите родных она страшнее мангусты в её битве с гадами ползучими, к коим я теперь и вас причисляю.
Алла. А с чего вы взяли, что меня к вам послала ваша воительница-дочь? Номер вашего телефона дал мне один мой клиент. Учитель, кстати. Уж очень вы его достали своими проверками.  Платить будете, или  «пустое сердце бьётся ровно, в руке не дрогнул пистолет»?
Георгий. Ваша взяла. Сколько я должен за весь этот абсурд?
Алла. Вложите деньги в конверт, там есть и счёт на оплату.
Георгий. Но за эти деньги можно постричь солдатскую роту.  Это бандитизм на дому.
Алла. С последним утверждением вашим я спорить не буду. Это так. Платить будите, или я считалкой определю, какая ваша коленка потеряет свою невинность первой. На золотом крыльце сидели царь, царевич, король…
Георгий. Чёрт с тобой, бери деньги и убирайся…
Алла. Вот и ладненько. Умница, папик ты наш умненький. Хорошо мы с тобой потусились. Не провожай. Исчезаю, как солнца первый луч, как мимолётное явление… Пожалуй, я оставлю  тебе свой воздушный пеньюар. Для разбавления твоего одиночества. Вдохни его изысканный аромат, и пери младые придут ублажать тебя во сне. Только прими душ перед этим.
(Девица уходит, бросив пеньюар на кресло. Георгий некоторое время сидит на диване в некотором ступоре. Затем берёт телефон и звонит.)
Георгий. Иннуся. Привет. Извини, что звоню тебе в офис и отрываю от дел. Но мне нужно тебя спросить: «Ты посылала ко мне куафёра? Эту «прореху» на представителях уважаемой профессии». Что значит «уже побывала»? Ты её направила ко мне? Ах, вот как. «Я засиделся. Стал покрываться мхом, илом, плесенью». И ты с подругой решили меня взбодрить. Ах, даже так: «Дать почувствовать вкус жизни, дыхание времени».  «Подруга уже позвонила и сказала, что она в восторге от меня и желает ближе со мной познакомиться. Рассчитывает показаться мне в оставленном пеньюаре?» Милые постмодерновые девушки, умерьте свой пыл. Я старый больной человек. А пеньюар я отдам соседу Ефимке, пусть он украсит им дачное пугало для защиты клубники от скворцов.  Птицы, увидев пугало в таком прикиде,  тут же впадут  в полный катарсис и напрочь забудут дорогу к Фимке на дачу. А с тобой,  моя драгоценная  дщерь, мы ещё обсудим твои фантазии. Занята. Тогда пока. Целую, мою террористку. Завтра. Ты знаешь, я в любое время сейчас дома. И не присылай  мне никого более: ни водопроводчика, ни сантехника, ни массажистку, какой она не была красивой в её пеньюаре, даже  еасли на к ена него пошло всего полметра шифона.
(Включает музыку. Звучат обволакивающие мелодии мугамов. Через паузу.)
Зря я накинулся на Инку. Ведь вот оно название для моего романа. «Визит к куафёру». Ведь подспудно я чувствовал, что хочу писать криминальный роман. Алмаз заработал. Теперь надо думать и думать. (Протягивает руку к пеньюару. Берёт его, вдыхает его запахи.)  Да, аромат у пеньюара очаровательный, и бандитка эта  в нём смотрелась бы…Как там у Игоря Северянина:
Читать тебе себя в лимонном будуаре,
Как яхту грезь, его приняв и полюбя:
Взамен неверных слов, взамен шаблонных арий,
Читать тебе себя.
Прочувствовать тебя в лиловом пеньюаре,
Дробя грядущее и прошлое, дробя
Второстепенное, и сильным быть в ударе.
(Закрывает глаза, откидывает голову на спинку кресла. Собирается то ли думать, то ли дремать под мелодии восточного мугама.)


               

                Картина третья.

( Столовая, совмещённая с кухней. На фронтальной стене большое окно с широким подоконником. На подоконнике  размешены  горшки с цветами и несколько стилизованных греческих изваяний. Посредине - стереосистема, которая фоном наигрывает что-то блюзовое. У левой стены кухоннный шкаф со встроенными раковиной, плитой, посудомоечным агрегатом и холодильником, над которыми разместилась анфилада навесных шкафчиков. Всё ярко оранжевого цвета с серебристыми пластинами декора. У правой стены большой овальный обеденный стол. У окна, в некотором отдалении от кухонной стенки, расположился маленький столик на двоих. О чём  свидетельствуют два табурета.  На одном из них сидит Георгий. Наська что-то распаковывает у стенки.)
Георгий. И что там у вас? С чем вы возитесь? Постой. Ведь так пахнут блины. Ты ведь сказала по телефону, что едешь прямо из издательского дома. Вы что там, кроме работы с молодыми дарованиями, печёте ещё и блины?  И какой отдел этим занимается? Видимо, издающий кулинарные книги.  Я тут на lifejournal.com нашёл отличный раздел «Вечер одинокого мужчины на кухне». Как раз для меня. Не понимаю, почему он ограничил мужика  во времени? Название «Одинокий мужчина на кухне» - самое то. Вот бы вы издали нечто подобное, я бы тогда не морочился с распечаткой своей находки.
Наська. Блины  у нас не пекутся. Я просто забежала в кулинарию, что у нас под боком, прихватила сметанки и к вам, Георгий Сергеевич. Мне просто надо было куда-нибудь податься от этого ужаса. Хотела Мишку прихватить, но он третий день днюет и ночует на работе: у них вот-вот должна состояться сдача важного проекта.  Авралы  позднего развитого социализма плавно перекатились в авралы раннего капитализма.  Карма в этой стране такая.
Георгий. Карму можно изменить. Я вот изменил свою, стал дверь на ключ закрывать после недавнего инфернального вторжения в мои пенаты.
Наська. Это вы о розыгрыше, который учинила вам ваша креативная  дочура? Мишка мне  на днях рассказал.  Нас это изрядно повеселило. Куафёр с пистолетом и пеньюаром. Голливуд отдыхает. Прямо  хичкоковский сюжет.
Георгий. Креативщик она ещё тот, спору нет. Но нос ко мне пока не кажет. Видно, не нашлась  ещё креативная идейка, позволяющая у меня нарисоваться и уберечься при сём от моих зевсовых молний.  Отделывается ежедневными звонками. Вы там с Мишкой шепните ей при случае,  что  мне  самомууже забавно всё это вспоминать. Хотя Мишка пообещал ей припомнить ей  давнюю  её лекцию  ему о нравственности и ответственности, и он теперь, кажется, готов войти в историю нашей семьи теперь своей лекцией для сестры. Но предмет этой лекции пока держится в секрете.
Наська. Так. Блины в микровелке подогрелись. Чай заварился. Сметана,  сахар на столе. Чашки, блюдца, ложки и вилки  тоже. Начнём гурманичать.
Георгий. А варенье? У меня есть редкое варенье. Сам варил ещё до этого безобразия со мной. Никогда не догадаетесь, из чего оно. Не буду тянуть с отгадкой. Из моркови, из обыкновенной морковки.
Наська. Я слышала, что есть такое варенье. Но никогда не пробовала. У него, правда, вкус морковки?
Георгий. Не совсем. Кроме морковки и сахара, в него добавляют при варке нарезанные миндальные орехи и цедра лимона. Варенье так уваривают, что кусочки моркови становятся похожими на цукаты. И вкус этого варева становится весьма своеобразным. Вот эта баночка и розетки с маленькими ложечками. Никакого вина не предлагаю, поскольку знаю, что вы на машине.  Приступим, пожалуй. И если об этом можно спросить, так что сегодня вас так потрясло, что вам понадобился тихий угол. И надо сказать, что и ваш звонок предварительный, и ваш визит сегодня ко мне, не скрываю, удивили меня. И почему-то обрадовали. Мне кажется,  я их ждал, но не знаю почему.
Наська. Всё просто. Вы дали мне  свою крохотку и, конечно, ждали моей реакции на неё. Да, мне тоже хотелось о ней поговорить с вами. Но несколько позже. Я чувствую, что мне надо выговориться совсем по другому поводу. Я думаю, что после этого с меня спадёт этот сегодняшний морок. Начну с такого вопроса. Что вы знаете об интернетовских «группах смерти»?
Георгий. Я не удивлюсь, что такие есть. Ведь феномен смерти один из самых манящих человеческое сознание. Это и религиозное уготовление к смерти, дающее жизненное благо после неё.  И вся готическая литература с её культами  насилия и смерти. И модернистская и посмодернистская литература находит в этой теме всё новые и новые для себя откровения.  Скажем, я после чтения Мамлеева, а потом Пелевина потерял на некоторое время ощущение естественности бытия. А фантазии Кинга  просто уверовали моё сознание, что в обыденных вещах  всегда таится смерть. Один его «Почти как Бьюик» чего стоит. Да что они. Меня в юности совершенно потряс Жуковский с подачи Гёте. Помните его «Лесной царь»:
«Дитя, я пленился твоей красотой:
Неволей иль волей, а будешь ты мой».
«Родимый, лесной царь нас хочет догнать;
Уж вот он: мне душно, мне тяжко дышать».
     Ездок оробелый не скачет, летит;
     Младенец тоскует, младенец кричит;
     Ездок погоняет, ездок доскакал...
     В руках его мёртвый младенец лежал.
Я до сих пор не понимаю, зачем человеку эти переживания, связанные с восприятием ликов смерти. И понимаю содрогание Ладейникова,  лирического персонажа Заболоцкого, от  созерцания картины вакханалии уничтожения, созерцания пиршества смерти:
Над садом
Шёл смутный шорох тысячи смертей.
Природа, обернувшаяся адом,
Свои дела вершила без затей.
Жук ел траву, жука клевала птица,
Хорёк пил мозг из птичьей головы,
И страхом перекошенные лица
Ночных существ смотрели из травы.
Природы вековечная давильня
Соединяла смерть и бытие
В один клубок, но мысль была бессильна
Соединить два таинства её...
Наська. Не знаю, чего я сейчас хочу больше, рассказывать о своём потрясении или слушать, как вы читаете стихи. Вы их извлекаете из памяти с ловкостью фокусника, достающего из шляпы  белого кролика или букет свежих роз. Однако вернусь к своему вопросу. Нет, эти «группы смерти» совсем о другом. Они создаются неизвестно кем, для привлечения подростков с целью манипулирования их сознанием. Внедряя в их головы культ смерти, создатели добиваются полной власти над волей своих жертв. А главной целью этих выродков является доведение детей до самоубийства. В стране зафиксированы  многочисленные случаи подростковых суицидов. И большинство погибших – это нормальные дети, жившие в нормальных семьях, и не имеющие явных конфликтов со своим окружением. Многих,  и меня в том числе, потрясла проблемная статья на эту тему в «Новой газете». Я специально взяла её  распечатку с собой к вам. Вот цитата из  редакционного вступления к ней:
Всё, что мы знаем теперь абсолютно точно, так это то, что с детьми работают взрослые люди — системно, планомерно и чётко, шаг за шагом подталкивая их к последней черте. Работают со знанием их пристрастий и увлечений, используя любимую ими лексику и культуру. Работают со знанием психологии, внушая девочкам, что они «толстые», а ребятам, что они — «лузеры» для этого мира. Потому что есть иной мир, и вот там они — «избранные».
Здесь самые «безобидные слоганы» — вот такие: «Лучшие вещи в жизни с буквой «с» — Семья, суббота, секс, суицид». Песни типа: «…мы ушли в открытый космос, в этом мире больше нечего ловить». Вопросы: «сколько унылых будней ты готов ещё так просуществовать?» Картинки: рельсы, надвигающийся поезд с надписью «этот мир не для нас». Фото: дети на крышах с надписью «мы дети мёртвого поколения»… И самое главное: родители погибших детей просто не замечали никаких изменений.
Мы насчитали 130 (!) суицидов детей, случившихся в России с ноября 2015-го по апрель прошлого годаа, — почти все они были членами одних и тех же групп в интернете. Новые смерти анонсированы там же.
Когда я прочитала эту публикацию, меня охватило ощущение безмерного сострадания и непонимания. И это не преувеличение. Как можно в  отрочестве, в юности выбрать смерть вместо радости и счастья, вместо предвкушения полноты той жизни, что ожидает впереди, с любовью, с осуществлением мечтаний.  Как можно отказаться от того, что так щедро даёт нам природа: солнца, неба, звёзд, моря и гор,  леса и поля, закатов и восходов. От Божьего мира, что «дик и чуден». Так предать своих родителей и тех, кто любит этих юных созданий.
Георгий. Какой  совершенно неожиданный лик зла. Ужель такое возможно:  анонимная взрослая личность реализуется  в доведении юных душ до суицида. Именно это вас так взволновало сегодня?
Наська. Тут важно одно обстоятельство: одно дело читать об этом, а другое…  Вы, видимо, не знаете,  что наш  головной офис находится на четвёртом этаже известного здания в городе.  Это бывшее здание гостиницы «Бристоль», что находится на углу улиц Дзержинского и Гоголя.
Георгий. Мне это строение известно давно. Ведь там долгое время на первом этаже была уютная городская библиотека имени Горького. И одна моя очаровательная знакомая,  Танюша Марутова, была её заведующей. Да и само здание поражало своими  архитектурными формами среди убогих  и невзрачных строений в ближайшем окружении.
 Наська.  Верно, это одно из самых импозантных исторических зданий города. Мой рабочий стол находится у самого окна, к тому же рядом есть выход на изумительный балкон с потрясающим металлическим ограждением. А в ясную погоду в просвете между домами можно наблюдать отроги Главного кавказского хребта со снежным горбом Эльбруса. Так вот работаю с корректурой и краем глаза вижу, как что-то тёмное и крупное падает вниз прямо на фоне моего окна. И в открытую балконную дверь слышу звук глухого удара и тут же душераздирающие крики. Выбегаю на балкон, вижу, что часть людей склонилась над чем-то, лежащем на тротуаре. Другие суетились, вопрошая, или замерли в некоем недоумения. Я выбежала на улицу. Протиснулась и увидела неописуемое: девчоночка,  лет тринадцать, навзничь лежала на асфальте, раскинув руки и неловко подвернув левую ногу. Голову, как нимб, окружало всё растущее пятно крови. Полуоткрытый рот, казалось, хотел что-то сказать или выкрикнуть. Я не помню, как вернулась в офис. Я практически теряла сознание. А когда сотрудники меня отходили, я поняла, что какая-то «группа смерти» собрала свой ужасный урожай и в нашем маленьком курортном городке. И следующая мысль, которая мне пришла в голову была просто чудовищна: «Я не хочу иметь детей никогда. Ведь их у меня может забрать вот такое же чудовище, что толкнуло этого ребёнка к краю крыши нашего здания.  Я там больше не могла находиться. Вот почему я здесь, у вас.
Георгий. Господи, что происходит на свете. Неужели на этих вурдалаков нет управы. Покушаться на самоё святое в человеческом общежитии – на детей, на эту беззащитную молодую поросль человечества. Я понимаю, некоторую выспренность моих слов. Но у меня давно сложилось благоговейное,  профессиональное и личностное, отношение детворе.  И ащита детства – одна из функций моего отдела образования. Однако проблема ограждения их от «групп смерти» никогда не ставилась. Может быть, она возникла, пока я два месяца обитал в больничных покоях. Я постараюсь немедленно связаться с коллегами и узнать, что делается в этом направлении. Я бы и сам мог… Телефонный звонок.):
- Привет, Марк. Да, я уже дома. Хочешь зайти? Что за вопрос. Ты рядом. Поднимайся. Я ползу открывать тебе дверь.
Это мой старинный друг. Он стоит на страже человеческого ока. Превосходный окулист и милейший человек. Он вам понравится. Иначе с ним не бывает. Вы пока посидите, а я отправлюсь в недолгое путешествие к дверям.
Наська. Не беспокойтесь. Я же тут. Позвольте мне совершить этот увлекательный тур. Хоть какая-нибудь будет польза от меня. (Раздаётся трель дверного звонка. Настя убегает и возвращается с Марком.)
Марк.  Какая у тебя прелестная молодая хозяйка.  И когда ты всё успеваешь? И автомобильные приключения, и незнакомая мне пассия. Раз  так, то цветы тебе не достанутся. Правда, они не от меня, а от моейной жёнушки. Милая дама, это вам в знак благодарности, что вы  рядом с этим любителем автомобильного экстрима. О, как я ненавижу эти жестяные коробки. Они просто противопоказаны человечеству: все эти шкоды, фиаты и прочие бенцы.  По всем им тоскует пресс. А тебе, друг мой повреждённый, достаётся бутылочка коньяка. И хорошего, заметить. И не меняйся в лице. Тебе это можно, это я тебе заявляю как эскулап во втором поколении. И что это вы разместились за такой пендюрочкой.  Пошли за большой стол. Откроем заморское зелье и закусим тем, что завалялось у этого достойного домохозяина-однодворца.
Георгий. Остановись, громогласный. Во-первых, знакомься  - Анастасия Юрьевна.  Подруга моего Мишки, пришла меня проведать без него, поскольку тот безумно занят. Во-вторых, Анастасия Юрьевна. Позволь представить – организатора и вдохновителя наших побед в последние несколько десятилетий - Марка Евгеньевича. У него профессия редкая – заглядывать в глаза. Правда, только одни глаза его в ответ сразили и не выпускают никогда из виду – это  жгучие глаза Кнарик, его несравненной жены, дочери великого армянского народа.
Марк. Как был краснобаем, так им и остался. Никакие ушибы тебя не исправят. Я, конечно, рад за Мишку, но за тебя был бы ещё  более рад. Ты в полнее заслуживаешь такое очаровательное счастье. Но, ничего. Мы будем работать над этим среди наших пациенток.
Наська. Я вижу, вы оба ещё те краснобаи. Приятно познакомиться, и прошу вас  именовать  меня просто Наська.  Мишка так придумал, а  я это приняла: и тепло, и как-то мило.
Марк. Наська. Это славно. И прошу  прощения за мои допущения в ваш адрес. Но поймите, мне так хочется вытянуть Ора из трясины одиночества, а тут  ещё эти его  последние злоключения. У меня просто на душе всё взыграло от радости за него, увидев вас рядом. И всё равно, вы тут, и я вижу, что ему хорошо.
Георгий. Марк, оставь мою гостью  в покое. Ты знаешь, где рюмки, пошарь в холодильнике и неси на стол, да не забудь  открыть своё царское подношение. Не качай головой. Я разглядел этикетку. И могу заметить, что на свою инспекторскую зарплату я такой выбор не могу себе позволить. Это вам не в глаза заглядывать, я бы сказал.
Марк. Так о чём вы тут до меня гуторили? Неужели ты мучил её своими учительскими байками? «Типа, однажды я спрашиваю у ребёнка в классе: «Итак, куда отправился затем  Григорий Александрович?  - и получаю ответ, - В горы. – Ну, допустим. – А почему?  Он хотел присоединиться к русским войскам, что завоёвывали Кавказ, и со стыда за содеянное зло  в нашем городе-курорте, в Пятигорске, погибнуть там смертью героя в битве с чеченами».
Георгий. Хоть ты и придумал эту милую шутку, но, странным образом, был не далеко от темы нашего разговора. Мы говорили о детях. Что тебе известно о «группах смерти» в  интернете? И об их жертвах?
Марк. Ах, вот о чём был разговор. Да, я в курсе, более чем. Прямо перед моим уходом состоялось селекторное совещание, инициированное главой города. В нём  принимали все, кто имеет отношение к детству. А поскольку у меня есть детское отделение, то я, как руководитель бакулевского филиала в нашем городе, был призван для обсуждения этого исключительного невероятного события для всех пятигорчан. Как доложил руководитель следственного комитета, погибла от суицида четырнадцатилетняя девочка. И связь  её с подобной группой  уже установлена. Она ученица шестой школы. Из знакомой мне семьи, мать её работает рентгенологом в курортной поликлинике, где я иногда консультирую, кабинеты наши рядом, и мы у меня кофе гоняем с ней в свободное время. Печенье собственноручное приносит из дома отменное. А с отцом я иногда встречаюсь в фитнес-клубе, он работает инженером, кажется, в водоканале. Девочку видел несколько раз, заходила к маме на работу. Я как-то даже сказал ей, мол, забегай ко мне, глазки твои ясные посмотрю на всякий случай. Очки, мол, пропишу, и ты сразу станешь умной. Засмеялась и умотала по своим ребячьим делам. Не зашла. И не зайдёт уже. Давай помянем её. И помолчим чуть-чуть. А то мы с тобой, Орг,  что-то распустили языки тут.
 Наська. А я наблюдала последние минуты столь её краткой жизни в момент падения. Из окна моего офиса. Я видела потом это распростёртоё изломанное  хрупкое тело на тротуаре. И я  всё ещё не перестаю осознавать пронзительную  мысль, что преследует меня с того момента:  какими  неведомыми нитями связаны наши судьбы.  Ведь какая-то часть моей жизни тогда покинула меня и осталась там, с этой девочкой на асфальте. И теперь мне жить с этим. Вот вы, два умных мужика,  вы можете объяснить мне,  что приобрёл  этот анонимный сетевой демиург, узнав, что его стараниями ушло из жизни это невинное юное создание, что страшная мука поселилась навсегда в сердце той, которая ей дала жизнь и удивительное счастье земного бытия?
Марк. Первое, что мне приходит в голову, это кто-то отрабатывает технологии манипулирования людьми. Вот вы смотрели потрясающий фильм Гензеля, немецкого режиссёра, «Эксперимент 2:Волна»? Очень любопытная кинолента. В  ней убедительно показано, как  ученики одного класса, обыкновенные, нормальные ребята, далёкие от идеологий, за неделю становятся  ярыми сторонниками фашизма. Не только разделяя его идеи, но и поступающие соответственным образом   с теми, кто не разделяет их новые убеждения. Подобная трансформация личностей подростков была осуществлена умелыми действия их учителя, некоего Вегнера, по манипулированию сознанием своих подопечных. Планомерной и выверенной. Я думаю, и в этом случае мы имеем дело с таким же целеполаганием и похожей технологией.
Георгий. Но почему адресатом этих ублюдков стали дети, а не взрослые? И зачем  строить это всё на культе смерти? Тут что-то другое.  Может быть, кому-то надо найти в нашем обществе подростков, которые не ценят жизнь? А если им нужно найти таких среди них тех, что склонны к мистике, к романтике смерти, к упражнениям   по изменению сознанию?
Наська. А зачем им такие дети?Ну, нашли, ну,  выявили. А что дальше , для чего они им нужны?
Георгий. Могу предложить два варианта использования подобных детей. Первый, они все могут кандидатами на потребление  всяких психотропных средств и наркотиков тоже. А это деньги. Большие деньги. Второй, эти подростки нужны Игилу с его культом и романтикой смерти во имя «высоких» идеалов. Найденные адреса таких подростков в интернете могут быть использованы потом вербовщиками этой преступной организации. А отдельные самоубийства являются лишь подтверждением успешности  подобных технологий. Исключения, подтверждающие общие положения дел.
Наська. А мне кажется всё гораздо проще, обыденно и совершенно мерзко. Кто-то создаёт группу с целью получение денежной выгода и популярности. Он разбирается в детской психологии и в возрастной проблематике на профессиональном уровне. И использует  всё это, придумывает этих «синих китов»,  бабочек, всякие так называемые мемы, таинственные знаки и символы, повышенную конспирацию, какие-то элементы сакральности и ловит детские души, падкие на всё это. Ведь это во многом позволяет им уйти от серой обыденной жизни. Лицам, создающие такие группы, совершенно наплевать на детей, на их судьбы. Увеличение трафика, увеличение доходов – вот что для них имеет смысл. Самоубийство – это всплеск численности. А если ещё выложить видео и фото с места события – рейтинги будут просто зашкаливать. Разве не так?
 Георгий. Слушая ваши доводы, я, как учитель русской словесности, неожиданно вот осознал что. А не излишне ли мы романтизируем,  наделяем надуманными оценками суициды в русской литературе, и не только в ней.  И в зарубежной таких примеров хоть отбавляй. Одних  гётовского «Страдания юного Вертера», вызвавшего эпидемию самоубийств в тогдашней Германии, и  «Ромео и Джульетты» Шекспира с «Мартином Иденом»  Лондона вполне достаточно. А  в нашей словестности: самоубийство Лизоньки в ответ на предательство великосветского мерзавца, утопление Кати Кабановой в «Грозе», почему-то толкуемое как социальный протест, а не  как  следствие тупикового состояния измученной души, череда чеховских суицидов. Отчаянный  в своей безнадёжности жест Желткова из «Гранатового браслета» и айтматовский безымянный мальчик из «Белого парохода» с его заключительными строками:
И мальчик решил, что станет рыбой и никогда не вернется в горы. Он спустился к реке. И ступил прямо в воду…
И мне кажется, что все эти сюжеты создают в сознании подростков  мысли о допустимости такого выхода из сложившихся для человека обстоятельств. Для них открывается в таких случаях окно Овертона, и это может стать стратагемой их поведения.
Марк. Эк ты закрутил, хоть сейчас на симпозиум выпускай. Умно и темно, извини. Определённых ответов мы всё равно не найдём, ибо не располагаем всей полнотой информации. Да к тому же мне срочно надо исчезнуть. Мой младший не любит, когда я опаздываю.
Георгий. И где же ждёт тебя и этот строгий вьюноша?
Марк. На каруселях в кировском парке. Он там будет с мамой.
Наська. А что мама не могла бы сама повертеться с малышом. Кстати, сколько ему?
Марк. Ему восемь. И тут особый случай. Он готовит себя в космонавты по собственной программе.  Сейчас реализуется  её очередная часть: совершенствование вестибулярного аппарата: тренировки идут по нарастающей. Сегодня полчаса. Конечная цель – два часа кручения.  Маму он и близко не подпускает в карусель: не выдерживает её визга.  А Кнарик ни в какую не позволяет ему одному мотаться по кругу. Так я и стал участником этого эксперимента. Думаю, если бы все эти несчастные дети каждый день кружились  бы с  моим Данькой, у них никогда не возникли такие пагубные мысли. Ну, да ладно. Я пошёл. Держись старина, оставляю тебя в приятной компании. И вам всех благ, милая леди. И не забудьте забрать цветы, когда будете уходить. Если, конечно, будете.  Всё, всё, я пошутил, не дёргайся, тебе вредно. Береги себя. Всем пока. (Уходит.)
Георгий .Не обращай, Наська, на его шуточки-прибауточки. Это просто трёп. А вообще ты сама видела, какая он славная человечина. Я просто обожаю его, хотя ему удаётся иногда мне портить кровь. Да и я в долгу не остаюсь.
Наська. Я с удовольствием наблюдаю крепкую мужскую дружбу, столь редкую в наше время. И очень рада, что сегодня здесь с ней вновь встретилась. Это как-то укрепляет веру в людей, а, следовательно,  в жизнь.
Георгий. А что женская дружба на это не вдохновляет?
Наська.  Я в своей жизни такой ещё не встретила.  А как бы хотелось обратиться к кому-то словами Рубальской:
Сегодня у меня на сердце вьюга.
А неудачи словно ошалели.
Так встретимся, давай моя подруга,
Посплетничать, подумать о судьбе.
           Давай с тобой поплачемся украдкой,
          И, может быть, за рюмкой водки сладкой
          Я расскажу тебе свои печали,
          А ты мне всё расскажешь о себе.
Георгий. И зачем тебе к кому-либо обращаться в поисках сочувствия и понимания. У тебя есть Мишка. Вот с ним «за рюмкой водки сладкой»  и поплачьтесь, и  покалякайте на здоровье.
Наська. Нет, Мишка не такой. У него на всё есть ответы. А если нет, то вступает в силу его принцип: «Не бери в голову. Всё образуется». Вот с вами другое дело: вы рассуждаете, пытаетесь вникнуть, понять. Настраиваете на доверительность. Мне как-то легко с вами. И ваша новелла «Котёнок в сумерках» меня заинтересовала не столько своим содержанием, а сколько личностью автора, то есть вами. И в этом  моём признании нет ничего личного. Это профессиональное: я всегда ищу в работах наших авторов отражения их личностей, следы их мироощущения, некой индивидуальности в понимании мироустройства. У вас я это нашла.  Это проявилось и восприятии ранней осени, тех изменений, что она привнесла в окружающий мир. Да и в описании  обстоятельств, связанных со зрительной аберрацией, есть нечто, что свидетельствует о привлекательном  духовном мире персонажа  данной миниатюры. А так как повествование ведётся от первого лица, то все сказанное ранее   относится и к автору. Хотя в стилистическом отношении новелла далеко небезукоризненная. У вас есть ещё что-нибудь написанное? Я бы с интересом прочитала, если вы не возражаете. Дайте мне с собой, я прочту, подумаю и к вам опять явлюсь для продолжения вот таких посиделок, как сегодня.
Георгий. Ой, как ты согрела моё авторское «я». Нет, правда, не ожидал позитивного взгляда на эту крохотку. Уж больно много, на мой взгляд, в ней литературщины. В ответ на твою просьбу, я вот что могу сказать. Моя идея заняться писательством тебе уже известна. Я о ней сообщил тебе и Мишке ещё в прошлый раз. Теперь эта идея приобрела более конкретные очертания: хочу написать криминальную новеллу. Сейчас обдумываю сюжет и всё такое прочее. Но главный персонал уже есть. Этот сыщик Олег Валерьянович  Судаков. И у него есть хобби. Он для снятия напряжения пишет маленькие истории. Вот одна из них. И называется она «Созерцание». Она коротенькая.  А посему попивайте кофей, а  я буду читать. А затем, если ты захочешь, я распечатаю тебе только что  прочитанное.
                Созерцание

Последний глоток кофе, остывший, терпкий. Рука всё ещё держит кружку, медленно вращая её на поверхности кухонного стола. А перед глазами та веранда летнего кафе, где также был последний глоток кофе. Она тогда только что встала и, придерживая сумку рукой, подошла к ступенькам лестницы, ведущей на прибрежный бульвар. На некоторое время задержалась перед спуском, то ли боясь оступиться, то ли решая, не оглянуться ли, чуть виновато улыбаясь. Не оглянулась… И последний глоток кофе того, кто остался за их столом, уже был без неё. Глоток, как неожидаемый исход сотворчества сердец и тел, столь полного чувственности и узнаваемости желаний и мыслей. Глоток, как знак бекара, отменяющий предыдущее действие и восстанавливающий первоначальное состояние одиночества и ожидания любви.
   Последний глоток кофе, остывший, терпкий. Кружка прижата к щеке. Но она почти не чувствует слабеющее её тепло. Ведь в сознании вновь возникли события и картины минувшего лета. Опять та же веранда в приморском кафе. Их долгий и трудный разговор. И последний глоток кофе, который она сделала, прежде чем встать и пойти к лестнице, ведущей на бульвар. Что-то её остановило перед спуском. Нет, она не боялась оступиться, но чувство какой-то вины вдруг приостановило её: ей вспомнились его глаза, особенно некая обречённость в них. Хотела оглянуться, но не позволила себе: она не может продолжать его жалеть: любовь и жалость не совместимы. Последний глоток кофе там был для неё возвращением к себе. Последний глоток означал падение оков того морока, который парализовал её волю и инстинкт самосохранения.
   Последний глоток кофе, остывший, терпкий. Он не любил остывший кофе. И последние глотки пил без всякого удовольствия, а то и просто оставлял в чашке. Но этот раз, выпив последний глоток кофе, он вдруг почувствовал в нём особую прелесть, как будто эта малая порция привычного напитка открыла ему некую первозданную тайну бытия. Выпив кофе и отодвинув чашку в сторону, он продолжал сидеть на летней веранде приморского кафе. Ему нравилось сюда захаживать с тех пор, как остался один: дети с семьями уехали в страну обетованную, а жену прибрала скоротечная болезнь. Проработав до достаточно преклонного возраста, он практически не замечал людей. Теперь, просиживая часами в кафе, на бульваре и в скверах, он вдруг стал причастен к жизни сотен людей. Это было увлекательное занятие наблюдать за ними. Вот и сегодня, выпив последний глоток прохладного кофе, он всё ещё пытался осмыслить то, что совсем недавно произошло за одним из столиков.
   Когда они вошли в кафе, поднявшись по лестнице и остановившись в поисках свободного стола, он сразу их узнал: вот уже почти два месяца эта пара приходила сюда. Ему любопытно было наблюдать, как претерпевали изменения отношения этих молодых людей. От скованности, переходящей временами в нарочитую весёлость и игривость, к сдерживаемой нежности и робости первых случайных прикосновений, за которыми неожиданно последовала заботливая теплота с её стороны и какое-то детское обожание, которое чувствовалось во всех его взглядах и движениях, предназначенных для неё. Молодым людям было уютно в созданном ими мире чувств и состояний. Хотя ему, наблюдавшему за ними, иногда думалось, что эти двое скорее напоминали ему преклонную в годах пары, прожившей вместе долгую жизнь, нежели тех, кому не исполнилось, на его взгляд, ещё и двадцати пяти лет.
   И в это день он ожидал привычных событий за наблюдаемым столом. Но с первых минут всё пошло как-то не так. Молодой человек стал предупредительным. И в этой предупредительности виделась то ли некая виноватость, то ли пытка сгладить какую-то неловкость, досадный промах или ошибку. Юная особа решительно не реагировала на эти повышенные знаки внимания. Вела себя подчёркнуто доброжелательно, но сдержанно в проявлении тех чувств и жестов, которых у неё ранее было предостаточно: ни заглядываний в глаза, ни намёка на заботу о его внешнем виде: ранее она часто поправляла ему воротничок рубашки, приглаживала ему брови, кустисто нависавшими над глазами, ни частых прикосновений к его рукам. Их беседу в этот момент трудно было назвать диалогом. Его робкие реплики перебивались её монологичными пространными фразами, произносимые как заранее подготовленный текст. При этом на её лице была какая-то отрешённость.
       После одного из таких словесных выпадов она, сделав последний глоток кофе, встала и, положив что-то на стол рядом с его кружкой, взяла сумку с соседнего стула, повернулась и пошла к лестнице, ведущей с веранды на бульвар. На миг задержалась, вселив у пожилого господина, наблюдавшего за всем этим, надежду на то, что она вернётся и всё это окажется лишь пустячной размолвкой. Но нет, ещё миг, и её силуэт исчез.
   Молодой человек взял то, что она положила на стол перед ним. Это был ключ, во всяком случае, так показалось наблюдателю за дальним столом. Зажав ключ в одной руке, он выпил последний глоток кофе, сделал какое-то движение, чтобы встать, да так и остался недвижим на своём стуле. Он не ощущал ничего: ни ладоней, державших ключ и остывающую кружку, ни прохладу морского бриза, ни ароматов, временами приносимых редкими дуновениями ветра из соседнего павильона, где стояли мангалы. Сейчас ему дано было чувствовать только горечь утраты и терпкий вкус последнего глотка кофе.               
 Наська. Непростой у вас  сыщик. Совсем непростой. Какие, однако,   мысли  его одолевают в промежутках между  сыскарскими делами. При чтении вслух трудно многое уловить. Но одно меня сразу впечатлило. Это ваше умение через обыденную деталь, последний глоток кофе, увидеть сложный мир человеческих отношений, эту разлитую в мире грусть при такой скупости сюжета.  Вы просто умница. Распечатайте, пожалуйста, этот текст. Я дома ещё раз его перечту.  Спасибо. Ну, пора и честь знать. Подзадержалась я тут. Да и усталость прямо навалилась на меня, пока вы читали. Поеду я к себе. Не провожайте меня, и дайте я вас поцелую. Мне очень хорошо было с вами всё это время. Какое-то тепло вы поселили в моём сердце. Спасибо и всех благ. Я обязательно позвоню. Пока. (Уходит.).
Георгий. (Долго смотрит ей вслед, насвистывая что-то элегическое.) Марк  всё же где-то был прав. Наська  - славное существо. И кажется,  она  мне не безразлична. Но повторять коллизию тургеневской «Первой любви» негоже.  К тому же  у Мишки это не первая любовь,  и он не мальчишка шестнадцатилетний,  да и я ей не подхожу со всем скарбом моих жизненных обстоятельств и проблем.  И  всё это бред, полный бред. Ахинея. Лучше подремлю часок, а там Инна будет звонить. Надо настоять, чтобы она приехала. Что-то очень по ней соскучился. И всё как-то неправильно: все разбросаны, редко встречаемся, только какие-то случаи заставляют нас быть вместе. Не нравится мне всё это, не нравится, хоть убей. (Укладывается на диван, основательно укрывается пледом, включив перед этим музыку, и затихает под элегическую мелодию армянского  дудука,)

                Картина четвёртая
 (Тот же интерьер, что и в первом действии.)

Георгий. И вообще,  тебе, дочь, надо помнить очень полезное предупреждение незабвенного  Бендера: «Заграница - это миф о загробной жизни. Кто туда попадёт, тот не возвращается».
Инна. Да прекрати  ты цитировать этого неудачника. Тебя в этой немецкой клиники быстро приведут в норму. Только ты им этого Остапа не втюхивай. У них своих придурков хватает. Общайся с ними вежливо и достойно.
Георгий. И как это ты себе представляешь? Это при моём никаком знании немецкого языка.
Инна. Но у тебя были какие-то познания в английском. Не так ли?
Георгий. Вот именно – были. Я сейчас  едва вспомню десятка три слов. А уж говорить или понимать – совсем дохлое дело.
Инна. Они тогда найдут тебе переводчика. Там много русскоязычных, владеющих прилично немецким. Вот с помощью  такого человека и будешь общаться.
Георгий. Я, конечно, не сноб. И нет во мне этакой фанаберии, но боюсь, что  мне может попасться такой толмач, как личность, что я тут же захочу его пристрелить при всём его великолепном германском языке.
Сева. Есть правда ещё один вариант. Но он, на мой взгляд, совершенно утопический. И несколько щекотливый.
Инна. Севка. Не темни. Что за идея пришла в твою гениальную голову? Ну, сколько раз я тебе говорила, пришла идея, она оформилась в твоих мозгах, немедленно её реализуй. Ведь умных кругом много. И твою идею  надыбает и осуществит другой. А ты всё будешь сомневаться. Ведь несколько раз так уже было. Хотя бы вспомнить  историю   с твоей программой для геологических дронов. Она месяц лежала у тебя в столе, пока подобная ей  не стала исполняться на промышленной основе. Ты сам мне говорил, какие деньги под неё дали.  И что за светлая мысль тебя осенила.
Сева. Но мысль вполне очевидная. Мишкина Наська владеет немецким. Ей пришлось даже работать референтом с использованием этого языка.
Георгий. Мысль абсолютно бредовая. Во-первых, кто я ей, чтобы она со мной там нянчилась. Во-вторых, она так дико занята в этом издательском доме,  и на ней там такая ответственность. .. И ты полагаешь, что она это оставит на два-три месяца, которые нужны для моего выздоровления и реабилитации.  И главное, я не хочу Мишку с ней разлучать. Это было бы просто ни в какие ворота.
Инна. Интересно. Надо над этим поразмыслить. Времечко ещё есть.  В принципе, это было бы идеальное решение.  Но сейчас мы ничего не решим. Но в некотором отдалении к этому вопросу можно будет вернуться.
Георгий. Ты дочка, умерь свой пыл. Прошу тебя, не надо предпринимать в этом плане никаких усилий. Я знаю это выражение твоих глаз. Оставь в покое ребят. Не забывай, что Мишка твой брат. Не причиняй ему боль. И Наську не трожь. Умерь свой пыл. Иначе… иначе я тебя лишу наследства.
Инна. Испугал. Видишь ли, я так нежно люблю  своего братца, что пусть ему достанется всё твоё наследство без остатка. Я не пропаду. У меня есть золотая голова – Севка. Она дороже всех твоих накоплений.
Сева. Милая, твой отец прав.  Оставь это. Я уже жалею, что высказал эту идиотскую мысль. Кстати, мы можем и здесь найти переводчика. Пусть Георгий Сергеевич с ним предварительно познакомится, привыкнет к нему, и тогда их можно будет отправить в Эссен.
Георгий. А что -  мысль дельная. Надо позвонить  в отдел и  попросить инспектора, курирующего  преподавание иностранных языков в школах, рассмотреть варианты. Или, Инна, у тебя  же есть какие-то знакомые в нашем инязе, из числа работающих там? Свяжись с ними и попроси о помощи. Всё. На этом  пока остановимся.
Инна. Ладно, я свяжусь Ингой Романовной, она доцент на кафедре немецкого языка. Посмотрим, что из этого получится. Сегодня у нас вторник.  Постараюсь к концу недели выяснить.
Георгий. А теперь давайте повеселимся. Севка, ты ставь чайник и неси сюда чашки, ложки и прочие,  А Инночка, возьми из холодильника тортик, тут ко мне забегали сослуживцы. Нарежь и волоки сюда эту вкуснятину.
 Вот молодцы. Быстро всё организовали. Внимание. Оглашаю порядок этого мероприятия. Вы вкушаете и слушаете. Я читаю и иногда поклёвываю эту прелесть и чаем охорашиваю своё горло.
Сева. Вот оно – началось. Мишка нам говорил, что вы начали писать детектив и скоро замучаете нас чтением по мере написания глав. Я не согласен с ним, так как собираюсь получить удовольствие:  жуть как люблю крими.
Инна. Ты чего, чудо моё бестолковое, Мишку подставляешь? Пап, не слушай его, мой братец просто имел ввиду, что нам будет трудно найти время для постоянных слушаний, а не сам этот процесс.
Георгий.  Похвально поступаешь сестра моего сына. Защищаешь его от всяких супостатов, невзирая на крепкие семейные узы. А ты, Севка, не обижайся. Это у нас семейное: кидаемся на любого, если он  задевает кого-то из нас.
Сева. Всё нормально. Она права, я видно не так понял Мишу.
Георгий. Боюсь Сева, я тебя всё же огорчу. Это ещё не анонсированный мной детектив. Это нечто другое. Оно как-то внезапно у меня возникло. Я тут на днях сидел на диване у себя в кабинет и бесцельно смотрел в окно. Не помню, о чём я тогда думал. Потом мысли стали выстраиваться достаточно неожиданным образом. Как-то вот так…Все ваши вопросы лучше задавать после окончания чтения. Но если хочется  что-то спросить сразу, то валяйте, останавливайте и вопрошайте. Договорились.  Приступаю.               

                Докучливое сновидение
                Чучело-мяучело
                На трубе сидело.
                Чучело-мяучело
                Песенку запело.
                Чучело-мяучело
                С пастью красной-красной,
                Всех оно замучило
                Песенкой ужасной.
                Всем кругом от Чучела
                Горестно и тошно,
                Потому что песенка
                У него про то, что
                Чучело-мяучело
                На трубе сидело...
                М. Яснов

В последнюю треть октябрь пятнадцатого года XXI века, видимо, устал терзать горожан своими каверзами. Неожиданно прекратилось изводящее душу сечение холодным дождём, порывистый ветер отполз в степи, туман, что, казалось, надвигался с обступивших город гор, зацепился за их вершины и решил остаться там, окутав лесистые склоны серо-белым маскхалатом. Хмурое лицо октября вдруг солнечно рассиялось, щедро оделяя всё живое теплом и радостью бытия. Большинство горожан не таило зла на него за недавние издевательства и с обезоруживающей непосредственностью потянулось к нему. Правда, находились такие, что не верили бабьему лету, считая тёплые деньки лишь уловкой, за которой надо ждать от него какую-нибудь мерзопакость. Поэтому ходили в куртках, плащах и с непременным зонтиком. Весь остальной люд, особенно молодежь, вновь вернулся к летней вакханалии обнажения тел: шорты, джинсы с рваными просветами в брючинах, топики, блузки, маечки – кожный покров тел за явным преимуществом побеждал матерчатый. Хотя последний в этой схватке преуспел в неожиданной выразительности цвета, форм и надписей. Не упустила своего шанса и татуировка. Маори могли бы найти среди многих горожан достойных последователей великого Жака Паганеля. Ведь их тела изобиловали таким разнообразием тату, явленном долу и миру, что их отсутствие на теле уже казалось вопиющей аномалией. Главный проспект города, за первые 125 лет существования пять раз сменивший своё название в примечательной последовательности: Царский – Романовский – Свободы – Советский – Кировский, вновь воспрянул в своём гостеприимстве и радушии. Кафе, террасы, кулинарные и кондитерские стойки, аттракционы, что уже хотели законсервировать на зиму, воодушевлённые теплом и наплывом посетителей, бойко ринулись в пучину широкого спектра услуг. За столиком на веранде летнего павильона, что напротив здания пятигорского фарминститута, сидела троица, две девушки и молодой человек, потягивающие пиво из горла бутылок, лениво закусывая солёными орешками из пакетиков, что лежали перед ними на столе. Все в маечках с надписями. У одной из девушек она повелевала – «Take me», у другой увещевала – «Don’t cry», а у парня беззастенчиво и авантажно заявляла – «I want you». Сделав приличный глоток пива, «I want you» с шутливой интонацией обратился к «Take me»:
– Давай придадим смысл слоганам на  наших с тобой грудях, может быть, у нас что-нибудь получится. Да и атмосфера располагает, – заключил он, сделав широкий жест в сторону карнавальной тусовки вокруг.
– Об;йдешься, мальчик. Не твоего куста ягодка. Не твоего полёта птица. Не для твоего садка рыбка. Не для твоего силка птаха. Не твой шар в лузу.
– Надька, прекрати измываться над Игорёшей, – вяло возмутилась «Don’t cry». – Лучше вспомни свой сон. Ты ведь перед первой парой мне сказала, что не выспалась, так как тебя достали ночные сновидения, странные и жуткие. Вот расскажи их. Я до жути обожаю всяческую жуть. Просто тащусь.
– Ну, не знаю. Ты, Игорь, не против? Ладно, если хотите, то попробую вернуться к тем событиям, что я пережила ночью.
– Подожди, я сейчас смотаюсь ещё за пивасиком, – заявил молодой человек в ответ, – пусть будет про запас. Мало ли что. Не бежать же на самом интересном. Мне это не в кайф.
– Так вот. Снится мне, что я, как стритрейсерша  Мара Багдасарян, топлю вверх по Калинина. Маневрирую на встречке, ухожу, уклоняюсь, обгоняю: педали, руль, клаксон, тормоз. Адреналина море. Я прилично поджарила свечи, когда из Лермонтовских ворот вылезла и двинулась в мою сторону огромная серая жаба, превосходящая размерами Кинг-Конга. Он просто цыплёнок-тапака по сравнению с этим даром природы. Натуральная жабища! Мне некуда увернуться, и мой чёрный зверь, мерседес-бенц Майбах, а полной движухе влетает в раскрытую желтогубую пасть этого
монстра. И наступает темень, только мерцание панели авто. Краем глаза заметила показания уровня масла и тут же подумала, что надо бы сегодня не забыть добавить немного Рольфа. Тем временем машина продолжает движение. Её бросает из стороны в сторону, ударяет боками обо что-то упругое. Пытаюсь тормозить, но колёса скользят и скользят. И вдруг я с мерседесом куда-то стремительно падаю. Всплеск, и мне кажется, что мы с ним плаваем на поверхности чего-то. Зажгла свет в салоне. За стёклами ничего не видно, лишь какие-то силуэты проплывают мимо, иногда          натыкаясь на корпус машины. Появилась шальная мысль: покинуть своего друга и попытаться выбраться вплавь. Но тут всё пришло в движение и стало сжиматься вокруг машины. Затем нечто стало давить на её поверхность всё сильнее и сильнее. Затрещали, застонали, заскрежетали все сочлененья этого немецкого чуда автопрома. И тут оглушительный оргазм навалился на меня. Каждая клеточка моего тела трепетала, я то взмывала, то стремительно низвергалась, все мои сочлененья стенали и рвались. Душа устремилась вон из моего тела, пронзительный стон разомкнул мои губы и… я проснулась, обессиленная, но удивительно просветлённая.
– А что девственницы испытывают оргазм? – живо поинтересовался «Хочу тебя».
– А чем они хуже трахнутых? – небрежно парировала «Не плачь».– Учи матчасть, чувак, перед зачётом по физиологии человека во втором семестре, – посоветовала «Возьми меня» и продолжила: – Так вот, попив «Новотерской», я, испытывая полное блаженство и забыв про омерзительные внутренности лягушачьего пуза, закрыла глаза и тут же стала участницей следующего сна. Он начался с того, что я сижу на скамейке под ивой на берегу озера, что в парке имени Кирова. Я в купальнике, загораю, откинув голову на спинку лавочки. Глаза закрыты, я вся во власти неги и покоя. Никакие крики плавающих, играющих в пляжный волейбол не воспринимаю. И тут кто-то трогает меня холодными
пальцами за разгорячённое солнечным зноем плечо. Я просто взвиваюсь от этой мерзости. Открываю глаза и вижу тщедушную пенсионерку, одетую в цветастую чесучовую пару. Её голову спасала от солнца фетровая шляпка тридцатых годов прошлого века. Сквозь очки на меня умоляюще смотрели бесцветные бездонные глаза. И до меня донёсся тихий шелест её анемичных губ:
– Извините. Я тут участвую в конкурсе составления скраблов, текстов на определённое количество слов. В этот раз задание было на сто слов. Я текст составила, но никак не могу сосчитать количество слов в нём. У меня получается то 101, то 98, то 100, то102. Извелась вся. Помогите. Вы справитесь. Я вижу, вы молодица образованная, в грязную застойную воду этого озера не лезете. И правильно делаете: её меняли в последний раз в год окончания правления Хрущёва. Я-то знаю. Я тут каждый день бываю.
Мне недалеко идти. Я живу вон за теми деревьями, на Власова, у
водоканала. Помогите, у вас получится.
Она так проникновенно смотрела на меня, ну, как смотрит стерлядь в белом соусе на банкетном столе, что я взяла листок, который просительница достала из чёрного ридикюля эпохи горбачёвской перестройки. Он и сейчас со мной. – «Возьми меня», достав листок из заднего кармана джинсов, стала читать.
Бронзовато-медный жареный поросёнок лежал на серебряном подносе посредине стола. Хоровод тарелок с примкнувшими к нему приборамиокружил его. Рюмки гардемаринами стояли тут и там,
 готовые к здравицам. Закуски и соленья благоухали в чашах, создавая
вокруг жертвенной тушки своеобразный орнамент дивного раскраса. Серебристые вершины винных бутылок придавали столу возвышенность и одухотворённость, которые не хотелось разрушить присутствием кого-либо за ним. С усилием я постаралась избавиться от этого моего воображения. Поджарила два яйца. Приготовила чай. Обмакнула два кусочкачёрного хлеба в оставшееся масло на сковороде. Быстро позавтракала. Надо было спешить на стройки капитализма. Его лозунг «Превратим энергию масс в деньги» звал меня.
Прочитав текст,  я взглянула на обладательницу роковой фетровой шляпки и стала считать слова. Но цифры не сходились. То 101, то 99, то даже 103. Я разнервничалась. Кровь прилила к голове. И тут меня накрыл оргазм. Его волны ходили по мне от пяток до головы. Старуха пропала, текст исчез. Только половецкие пляски оргазма в моём теле. Эта утробная пляска рвалась наружу. Мои воспалённые губы раскрылись, и мой вопль разбудил меня. Я проснулась, вся покрытая горячечной жаркой испариной. Не обращая внимания на неё, помчалась к столу и записала,
не зная зачем, этот текст по памяти, обессилено потом рухнув головой на руки перед планшетом.
– Второй оргазм за ночь. И без меня. Ну, ты даёшь, девственница-перезрелок, – плотоядно улыбнувшись, заметил «I want you».
– А чем она хуже трахнутых? – вновь невозмутимо бросила «Не плачь».
– Ещё раз услышу от тебя, Игорь, что-нибудь в адрес моей целомудренности, вот эта бутылка закончит свою жизнь у тебя на голове. Я не шучу. Достал уже в натуре, козёл.
– Надюха, на больных не обижаются. Козёл – он и Пятигорске козёл.
– Ладно, девчонки. Сболтнул лишнее. Видно, пивасик в башку вломился. Забудем. Пойду куплю вам кофию и пирожных. У тебя, Надя, надеюсь, есть ещё что рассказать. Ведь ты пошла потом спать? Вот я вернусь, и ты продолжишь свои дозволенные речи, как та несравненная Шахерезада, что была усладой глаз своей невинностью для слушающих её.
– Ведь может, гад, быть человеком, – сквозь зубы сказала «Возьми меня». – Он прав, у меня было ещё одно сновидение. Дождёмся его, и расскажу, а сейчас давай пока смотаемся и попудрим носики вон в том подвальчике. Его недавно соорудили, и там всё просто супер: даже пол зеркальный. Знаете, как прикольно там пользоваться биде, видя своё отражение  на полу.
Через некоторое время троица была в сборе. Пирожные были съедены, но в кофейнике и в чашках ещё было кофе.
– По многочисленным заявкам продолжаю. Мне удалось оторвать голову от стола. Затем я вновь попила «Новотерскую» и легла спать. Ведь был только пятый час утра. Морфей тут же принял меня в крепкие объятия, и я, не боясь его поползновений к моей непорочности, тут же уснула. Я обычно сплю без всего.Люблю, знаете, свободу. А перед этим сном я зачем-то одела милую пижамку. Она такая вся в василёчках. Нежная и мягкая. И
сразу снится мне, что я вхожу в наш ресторан «Бристоль». Делаю шаг и чувствую, что на мне ничего нет. Я нагая. Пытаюсь как-то исправить положение руками. Но их не хватает. И тут, метрдотель, подошедший ко мне, учтиво говорит, что не надо волноваться, ведь сегодня в заведении приём в честь нудистов города, и одежда не рекомендуется. А затем он добавил, что я хорошо подготовилась: прелестно благоухаю, а моя интимная стрижка выше всяких похвал. Хоть сейчас идти на подиум конкурса причёсок на интимном женском месте. Нельзя сказать, что его слова меня как-то воодушевили. Как во сне взяла протянутую им руку и позволила подвести меня к столику, при этом я почти никого не замечала. Я присела и обнаружила, что никто не составляет мне компанию. Положив одну руку на грудь и плотно придвинувшись к столу всем телом, спрятав под ним нижнюю мою часть, я другой рукой взяла фужер с шампанским с подноса, тут же предложенного мне официантом. Его изящный передничек спас меня от смущения. Я отпила глоточек и, стараясь не смотреть ему вслед, устремила свой взгляд перед собой. И лучше бы я смотрела вслед обнажённым ягодицам парнишки. От увиденного по моему телу батальон за батальоном, рота за ротой, взвод за взводом замаршировали мурашки. Когда одни уже покидали мои нагие ступни и устремлялись на ковёр, что лежал на полу ресторации, другие уже начинали спускаться с моих молодых персей, чётко выдерживая количество шагов в минуту и равнение на середину. К моему столу приближалась пара. Это был декан моего факультета и заведующая кафедрой органической химии моего института. Седовласые, стройные и поджарые. Он, лысый, с неизменной палочкой, она с янтарным ожерельем и очками в золотистой оправе. Нагие и неотразимые. Я с ужасом вспомнила, что такие тела я видела только в анатомичке на практике, правда, без палки, очков и ожерелья. Подошли, дружелюбно поздоровались, попросили у кельнера шампанского. Дама, кокетливо поправив ожерелье, заметила, что я, видно, замёрзла, так как моё тело покрыто пупырышками, и предложила заказать на всех стейки, сборный салат и графинчик водочки. Я не стала ей рассказывать, какой сейчас принимаю парад, а с заказом согласилась, решив, что надо бороться со своей неадекватностью, а добрая порция водки в этом вопросе наилучший вариант. Приняв пару стопочек благодатного российского напитка, я почувствовала себя значительно уверенней, а мои мурашки строй за строем сразу убрались неизвестно куда. Тут появился джаз-квинтет и заиграл «Отель Калифорния». В его игре было столько чувственности, что я не выдержала, встала и пошла по проходу между столами, чтобы присоединиться к танцующим. Я шла, чуть откинув в сторону левую руку, а правой – изящным жестом поправляла свою причёску, Мои бёдра покачивались в такт музыке, заставляя пару изумрудных змеек, что я недавно вытатуировала на них, зайтись в страстном извивании над моими нагими ягодицами. Меня тут же пригласило на танец лицо кавказской национальности. Он был весь покрыт такой темной кучерявостью, что я не могла разглядеть подробности его тела, кроме одного органа, который, к моему удивлению, вёл себя весьма прилично. Мне даже захотелось его приласкать за такую европейскую толерантность к противоположному полу. Но не успела поддаться этому естественному девичьему жесту благодарности, как распорядитель зала объявил, что подведены итоги конкурса, проведённого среди мужчин, находящихся в этом зале. Они должны были выбрать «Мисс Нагое Очарование». Итоги конкурса уже известны, и «Мисс Нагое Очарование» стала «Мисс Изумрудные Змейки», то есть я. Меня попросили встать на маленький подиум и сделать несколько поворотов разными сторонами моего тела к присутствующим. Я несколько раз повернулась, подняв руки над головой и слегка покачиваясь в ритме танго де аморе, исполняемого джаз-квинтетом. А потом мне вручили приз-награду. Это была полуметровая бронзовая фигура нагого юноши, с раскрытыми объятиями и восставшим фаллосом. Вслед за этим кто-то подарил мне букет роскошных белых хризантем, и меня попросили сесть в кресло, а мужчины один за другим стали ко мне подходить и целовать мою руку. Они всё подходили и подходили, останавливаясь передо мной, невольно демонстрируя свои мужские достоинства на уровне моих широко распахнутых  глаз. Эти достоинства были такими разнообразными, такие впечатляющими, такие манящими, что я вдруг…
– Что ты вдруг испытала потрясающий оргазм, который потряс твоё девственное младое тело! – со смехом закончили друзья рассказчицы.
«Take me» не успела усмотреть в этом смехе выпад против себя, возмутиться и обидеться, как октябрь вновь «дохнул осенним хладом». Ему, видно, надоело ублажать горожан теплом и солнечной щедростью. И он взялся за привычные занятия. Укутался в тёмные тучи. Распугал люд дождём с градом. Занавесил склоны Машука и Бештау плотной серой пеленой, которая клубами стала наползать на город. Призвал из степей шальные ветры. И те, как заправские стритрейсеры, помчались по улицам курортного городка. И небо вновь «задышало осенью». «Унылая пора» вновь продолжалась. Лишь несколько десятков обладателей разноцветных плащей и зонтов маячили то тут, то там. Для них, очевидно, райновский мем «нет ничего лучше плохой погоды» не был простым набором слов. Он выражал их философию жизни: существуй вопреки внешним обстоятельствам  бытия.
Георгий. Не думал, что писать гораздо легче, чем читать вслух написанное.  Да ещё это желание  непременно что-нибудь исправить то там, то сям. И что скажите по поводу этого моего последнего опуса, дети мои?  Терзайте меня с яростью Зевесового орла, терзавшего когда-то Прометея.
Сева. Ты, пап, видимо, сам  того  не зная, дал точное определение жанра этого своего произведения. Это, действительно, настоящий опус. Как мне помнится, это слово латинского происхождения со  значениями:  работа, произведение. Да, ты изрядно потрудился, и результат получился. приличный: ты нашёл себе занятие. Оно сродни рукоделию: вязанию, вышиванию, макраме, если угодно.  А что до литературных достоинств этого опуса, то это, на мой взгляд, явное штукарство. Свидетельством тому являются твои усилия в тексте произвести впечатление чисто внешними обстоятельствами: речью персонажей, причудливостью и парадоксальностью своей фантазии: и гигантская жаба, что возникает  в створе Лермонтовских ворот, яркий тому образец. Занятно и забавно – да, литература – нет. И извини за резкость моих оценок. Ты ведь сам к этому призывал перед началом чтения этого опуса. Надеюсь, этот последний мой довод в какой-то мере меня оправдывает.
Инна. Ты, братец, можешь искать себе и другие аргументы для оправдания той чуши, что ты только что тут вещал. Но я тебе в этом не помощник.  К тому же, мне кажется, что твой литературоведческий дискурс в данном отдельном случае просто бряцание своей образованностью. Этакая джига ума, не имеющая никакого отношения к восприятию этого текста, читателем, а в нашем случае – слушателем. Поясню на своём примере. День у меня сегодня был не из простых. И пришла сюда утомлённой    и отяжелённой всякими мыслями и соображениями. Однако по мере прослушивания текста ко мне стали возвращаться  радостное восприятие жизни, улыбчивость  со смешливостью. Неожиданные перипетии сюжета, юмор персонажей, неоднозначность их отношений, пейзажные вставки – всё это мне было симпатично  и развлекательно. Они просто вымыли из моего сознания прозу моего прошедшего дневного бытия. Не просто вымыли, но и перенастроили на оптимистичный, если угодно, лад. Это был какой-то словесный душ Шарко. И ещё одно умозаключение. Этот твой текст достоин того, чтобы прозвучать со сцены из уст юмористов программы «Аншлаг» Регины Дубовицкой: Шифрина, Соловей, Новиковой, Гальцева и других.  И я уверена, что вовремя чтения этого текста зрители неоднократно смеялись бы всей аудиторией. А это есть признание таланта автора. Литература  очень разнородна. И тексты, что развлекают  читателя, тоже литература, причём, хорошая и достойная. Так что с удачей тебя, отец, с несомненной. Твори и дальше в том же ключе.
Георгий. Мне есть что сказать вам обоим в ответ. Но давайте отложим наш диспут на другое время. Я что-то явно устал. Извините, мне надо, видно, лечь и поспать чуть-чуть. Так что, уважаемые потомки, не изволите вы пойти восвояси.  Я вас не выпроваживаю, избави бог. Но рассчитываю на понимание. (Инна и Сева прощаются с отцом и уходят. Георгий находит запись григорианских песнопений, включает их, затем ложится на зелёный диван и укрывает  себя пледом. Тут же появляется Пух и ложится ему на грудь, издавая громогласное урчание.)































                Картина  пятая

(Георгий расположился в своём любимом кресле, что находится в гостинице-кабинете.)

    Георгий.  Итак,  завязка повести написана.  Корабль отшвартовался от берега. Даль сюжета простёрлась пред ним до горизонта. Где-то я слышал, что авторам надо читать себе вслух только что написанное. Мол, тогда ему яснее будут видны недочёты. А что? Совет этот совсем недурён. Вот кресло, вот  бокал с пивом, вот текст,  и в самый раз приступить к чтению своего опуса вслух, а ты, многоуважаемый книжный шкаф, тоже послушай, авось что-то подскажешь: вон какие у тебя умные внутренности.
 /Начинает читать./
      

Георгий  Ропшин

                Смерть во всесловном народном доме
               
                Крими-новелла

                - 1-

 Не многие в Пятигорске, в известном курортном городе, знают, что выше Николаевского цветника (ныне просто «Цветник») располагалась на склоне Горячей горы богатая усадьба ногайского князя Султан-Гирея. Того самого, который, влюбившись в  красавицу-дочь известного местного ресторатора, ради женитьбы на ней отказался от веры своих предков и перешёл в православие. Но недолго длилось его счастье. Новый бог вскоре призвал его к себе. Вскоре  стеснённые   материальные  обстоятельства заставили княжескую вдову продать эти земли, на которых в начале Первой мировой войны было построено импозантное   трёхэтажное  здание  из жёлтого кирпича и машукского камня в неоклассическом стиле с элементами модерна. В первые годы существования, с 1915 года,  в нём, в народном доме, так его именовали  в ту пору,  располагался всесословный клуб - «рассадник разумного времяпровождения для семейных и холостых», как писалось тогда в местной газете «Пятигорское эхо».
  Именно здесь, теперь в задании театра  оперетты, почти через столетие произошли события, заставившие многих вновь задуматься над проблемами добра и зла. А вернее, над вопросами: как далеко зло может зайти в новом тысячелетии, и почему современный ум так подвластен его чарам?
 Георгий.  А что? Мне нравится. Прямо как у Сименона. Этакая неторопливая вязь слов.  Вот только надо обязательно дать сноску к «всесловному  народному дому». Этот историзм вряд ли кто сейчас поймёт. Продолжу, пока никто не пришёл и не помешал.
/Читает далее./
Для следака  Судакова любое  зло всегда имело конкретный адрес. А если не имело, то Олег Валерьянович обязан был найти его. И весьма в этом преуспел. Однако последние три недели выдались спокойными. Он даже успел привести  в некоторый порядок свою документацию. Вот и сегодня, вернувшись к вечеру домой, в свой холостяцкий оазис, с удовольствием занялся хозяйственными заботами и, покончив с ними, уже был готов отойти ко сну. Даже успел произнести свою постоянную мантру: «В сутолоке дней, в суматохе явлений день отошёл,  в комнате двое» - я и кот Унтер. Персидский кот уже сидел на коврике перед диваном, на котором спал Олег,  ожидая, когда тот ляжет, чтобы взгромоздиться ему на бок и завести раскатистую урчащую колыбельную.  И тут  прозвенел звонок, и «понеслась душа в рай». Переговорив коротко по телефону, Судаков быстро переоделся в повседневную рабочую одежду и, бросив коту: «Ты уж тут как-то сам ночуй», - вылетел из квартиры. Мчась по пустынным мало освещённым улицам, он раз за разом прокручивал в голове информацию, которую ему только что сообщили. Где-то 20. 45 на сцене театра оперетты  игралась четвёртая картина  известного американского  мюзикла «Дорогая Памела».  Это был тот момент, когда Сол искал дорожку к сердцу Памелы. (На сцене разворачивалось следующее действие. Появляется  Человек театра. Изумлённо смотрит на танцующих Памелу и Сола.).
Человек театра. Мистер Бозо, вам не попадалась на глаза пьеса? Синяя папочка...
Сол. Не отвлекайте меня, молодой человек. Я в нирване!
Человек театра. (Увидев пиджак.). Что случилось? Вам стре¬ляли в спину?
Сол. (Невозмутимо.) А! Сквозные ранения! Ерунда! В такую жару даже приятно.
Человек театра (в отчаянии). Что происходит? Где пьеса? Я ничего не понимаю. (Скрывается.).
Памела. Смешной джентльмен! Что ж тут не понимать? Два человека танцуют, у них хорошее настроение...
Сол. Не просто хорошее, а замечательное. Даже лиричес¬кое! Ах, как жаль, что у нас в типографии не печатали стихи, я бы вам сейчас прочел что-нибудь из кого-нибудь... Миссис Кронки, можно я задам бестактный вопрос. Сколько вам лет?
Памела. Восемнадцать. А вам?
Сол. Мне чуть больше. Таким образом, мы уже взрослые люди. И вот как взрослый человек взрослому человеку я вам скажу: мне с вами хорошо. Мне тепло! Мне уютно в вашем подвальном гнёздышке. Мне весело с вами разговаривать. В связи с этим, я подумал, может, нам объединить наши судьбы, а?
Памела. (Играя.). Ах, сэр, у меня закружилась голова!
Сол. Могу ли я обратиться к вашему папаше и просить раз¬решения?
Памела. Он умер, сэр, и похоронен на лондонском кладби¬ще.
Сол. Ерунда. У меня есть знакомый спирит, он вызовет его дух.
Памела. Тогда не забудьте взять с собой на беседу бутыл¬ку джина. Покойный очень его любил...
Именно в этот момент, когда на лицах зрителей блуждали  благостные улыбки умиления, раздались истошные крики: «Она не дышит. Совсем не дышит! Помогите кто-нибудь!» Улыбки разом слетели  и сменились испуганными выражениями.  Хотя многие думали, что это новомодная пьеса, и действие перенесено непосредственно куда-то в партер. Но истеричные крики возобновились с новой силой.  И тогда в середине зала прошло какое-то волнение. Раздались возгласы: «Врача. Есть ли тут кто-нибудь из врачей?»  Затем возникла тишина, и чей-то голос внятно произнёс: «Поздно. Она умерла». Всеобщее смятение охватило зал, зрители спешно потянулись к выходу. Занавес  медленно сдвигался, скрывая фигуры артистов, замерших в недоумении. И вновь, всё перекрывая, кто-то заорал: «Это убийство. Где полиция?»
Вспоминая потом эти события, Судаков не понимал, почему постановщики не афишировали эту пьесу под её изначальным названием. Ведь оно так подходило к обстоятельствам того позднего вечера, если не ночи: «А не пришить ли нам старушку?»  Уж не это ли  утаённое название пьесы навело убийцу на  мысль об убийстве в театре?
Георгий. Совсем не дурно. Вторая Полина Дашкова. Ещё читатель ни в чём не разобрался, а труп, извольте, тут как тут. И сыщик интригующий.  Спрашивается, чего я раньше не брался за перо. «Видите ли, я учитель. Мне нужно поселить души моих воспитанников  в садах отечественной словесности, а не писать дешёвые романы на усладу бездельникам», - вот как я вещал много лет тогда. Болван – если кратко. Ведь какая услада читать собственный текст.  Ещё пива и дочитаю написанное сегодня. /Продолжает чтение./
 Прибывшая следственная группа обнаружила  между 17и 18 рядами партера, в районе 7-9 мест, лежащую на полу пожилую женщину без признаков жизни в лужах собственной рвоты и мочи. Прибывшие полицейские начали искать среди удерживаемых в фойе и танцзале зрителей граждан, сидевших в непосредственной близости к месту события. Остальных опрашивали на предмет, не видели они в антракте или ранее что-либо, связанное с той, что оказалась в столь плачевном состоянии.  Сотрудников буфета, распорядителей в зале и другой  театральный персонал собрали в отдельном помещении, и с ними тоже начали работать полицейские.
Через четыре часа интенсивной работы на совещании группы были оглашены предварительные выводы. Рассмотрению подлежат основные версии. Первая. Это несчастный случай с передозировкой лекарства под названием дигоксин, в результате  чего произошла дигиталисная интоксикация. При этом отмечается, что время для оказания помощи было упущено  в силу нестандартности возникшей ситуации. На возможность такого обобщения указывают следующие факты, установленные  следователями и медэкспертами. Ими было установлено, что у погибшей пожилой женщины были боли в животе,  обильная рвота, судороги, потеря сознания, остановка  пульсации. Всё перечисленное указывает на симптоматику отравления указанным медицинским препаратом.  Время приёма его установить до проведения клинических и лабораторных работ невозможно. Возможна, она приняла дома по назначению врача. Но что-то пошло не так, как ожидалось. Вторая версия предполагает покушение на жизнь потерпевшей с неустановленными мотивами путём добавления  дигоксина в её питьё непосредственно в театре. Имеются свидетельства, что её видели пьющей какой-то сок в буфете во время антракта. Брала его  она сама или кто ей приносил, установить не удалось. В зале буфета была особенно большая скученность. Это всегда бывает, когда на спектакль приходит несколько организованных групп из числа школьников. В антракте они  все устремляются в буфет за напитками и мороженым. Установить, кто был одновременно с ней за столиком, не удалось тоже.
 Георгий. Прямо интересно, а что будет дальше, как оно повернётся, и будут ли новые жертвы? И как я ловко справился с медицинскими аспектами расследования. Высокий уровень профессионализма. Полдня читал  Ленкины справочники по отравлениям. Был весьма удивлён, как человечество поднаторело в изобретении ядов. Ещё говорят, что его создал Бог. Ну и творца  ядов  он создал тоже по образу и подобию своему?  Так и хочется сказать по-современному – очень креативно творил. Думаю, надо налить  себе ещё пивка и вновь перечитать написанное мною  вслух – ведь такая услада слушать такое./Читает./
  Не многие в этом маленьком курортном городе знают, что выше Николаевского цветника (ныне просто «Цветник») располагалась богатая усадьба ногайского князя Султан-Гирея. Того самого, который, влюбившись в  красавицу-дочь известного местного ресторатора, ради женитьбы на ней отказался от веры своих предков и перешёл
 в православие…               

                Конец первого действия

               
               

                Действие II

            Картина шестая.

(Номер в одной из гостиниц немецкого города Эссена. Георгий сидит за компьютером, работая с каким-то текстом. Раздаётся звонок в дверь. Георгий встаёт и идёт открывать.)
Георгий. Я думал, что ты придёшь раньше. И что решили тевтонские эскулапы?  Отпускают  в пятигорские кущи или как?
Наська. Судя по твоему ёрничеству, ты на взводе. Хотя, причин для этого нет. Всё идёт своим чередом. Консилиум, что закончился час тому назад, считает, что два месяц лечения в их  клинике позволили им сформировать  у твоего организма устойчивую  положительную динамику, что позволяет  им оптимистично смотреть на будущее состояние дел.
Георгий. Чем моё ёрничество хуже твоей витиевастости? Прости, я не должен так говорить. Это «оптимистично смотреть» означает, как я понимаю, ещё месячное или того более нахождение под надзором врачей: то есть снова процедуры, анализы, осмотры и прочие их удовольствия, которыми я сыт, пойми, по горло. Я прав?
Наська. Вот только сейчас, я поняла, как был прав профессор  Рудольф  Штенцель, председатель консилиума и зав. твоим отделением, когда он мне сегодня сказал, что я зря пришла без тебя. И что он больше такого не позволит.
Георгий. А что изменилось бы, если я там был с тобой? Ведь всё равно от тебя я услышал бы об их диагнозах и решениях. Так что я лучше тебя выслушаю здесь, а не там, где сама атмосфера делает меня нездоровым.
Наська. Но там он отвечал бы на твои вопросы. Он тебя бы убеждал. Он развеивал бы твои сомнения и опасения. А я только бы переводила.  Однако ты нашёл возможность устраниться, рассчитывая, что я сама справлюсь,  И это нечестно, тебе так не кажется?
Георгий. Пациент всегда прав, тебе не кажется? Прости, я, кажется, не очень удачно сострил. Раз  ты так ставишь вопрос: честно или нечестно, то отвечу со всей пролетарской откровенностью. Конечно, не мужское дело подставлять женщину. Это факт. Но мне так за два месяца обдрыбла эта больница, что я  поступился этим моральным принципом. Признаю, то виноват, и приношу свою голову на твою плаху: руби со всей неистовостью разгневанной дамы. А уж если совсем по-простому: извини, я был не прав.
Наська. Вот так бы сразу и сказал бы, а то пролетарская откровенность, приношу голову на плаху. Что ты всё пытаешься комиковать, как будто боишься быть самим собой и выстраиваешь эту словесную бутафорию? Я не вижу тебя персонажем какого-нибудь фарса или водевиля. Ты для меня, Орг, умный, вдумчивый, добрый и несколько сентиментальный человек. Хотя, наверное, я это всё зря сказала. Забудь. Что-то я устала от всего сегодняшнего. Пойду-ка я в свой номер и отдохну пару часов, а потом мы пойдём поужинать в ближайший ресторан.
Георгий. Погоди. Так что же они решили? Ты ведь не обрисовала полную картину моего ближайшего будущего. Есть что-нибудь ещё, кроме их оптимистичного  футуристического взгляда на моё здоровье?
Наська. За всей этой словесной трескотнёй как-то позабылось главное. И зря ты меня обвинил в витиеватости изложения точки зрения консилиума. Я почти дословно перевела часть его заявления. Так что твой упрёк был не по адресу. Но оставим это. Другая часть этого заявления имеет отношение  их дальнейшему твоему лечению. Хотя, точности ради, надо заметить, что немецкие медики сейчас не говорят  о лечении. А ставят задачи по реабилитации под плотным врачебным контролем. Для этого спланирован медикаментозный курс и система физиотерапевтических процедур. Определено, что жить ты будешь в гостинице и ежедневно ходить в ближайший физиотерапевтический праксис, а раз в неделю предписано посещать свою больницу для тщательной оценки твоего состояния: анализы, пробы, компьютерная томография  и прочие удовольствия.  И ещё рекомендовано тебе вести подвижный образ жизни, постепенно увеличивая нагрузку. В части корсета, ношение которого  тебя напрягает, то они полагают, что через месяц есть вероятность от него отказаться. Так что завтра посещаем больницу, получаем рецепты на лекарства, направление в праксис и график визитов к твоему врачу. И ничего более они не сказали. Так что вот тебе пища  для размышлений, а я, как уже заявила, ухожу в  свой номер, Зайду за тобой через пару часов.
(Анастасия уходит.  Георгий  некоторое смотрит в сторону двери, за которой только что скрылась молодая женщина. Потом садится за стол и открывает планшет  затем начинает наговаривать на открывшийся аудиодневник.)
 Почему-то вспоминается стихотворение Александра Блока:
    Ушла. Но гиацинты ждали,
    И день не разбудил окна,
     И в легких складках женской шали
     Цвела ночная тишина.
     В косых лучах вечерней пыли,
     Я знаю, ты придешь опять
     Благоуханьем нильских лилий
    Меня пленять и опьянять.
    Мне слабость этих рук знакома,
    И эта шепчущая речь,
    И стройной талии истома,
    И матовость покатых плеч.
 

               
               
Единственное, что совпадает у меня с ситуацией, описанной  поэтом, это моё знание, что она придёт опять. Но я с тихим ужасом осознаю,  что хочу, чтобы совпадений было больше. Мне желаются соблазнения и опьянения, мечтается о матовости плеч и об истоме тонкой талии. Такое моё состояние может свидетельствовать о моём выздоровлении, о возвращении к запросам нормального мужика. Это скорее так, но беда состоит в том, что всё это не безадресно, а имеет ввиду конкретную особу. И это Наська, подруга любимая моего сына. Ужель небеса начали писать драму, в которой я, Анастасия и Михаил избраны быть персонажами. Забавно, но я вчера перечитал тургеневскую «Первую любовь» с фабулой, где-то схожей  с нашей повестью. Не знаю, что я в ней хотел найти для себя, но после прочтения, чувство, что я совершаю что-то стыдное, стало  ещё явственнее. Хотя ни словом, ни движением, а тем более поступком не выказал Анастасии своей всё возрастающей тяги к ней. Любопытный парадокс: говорить с ней о моих болячках, о перспективах лечения и подспудно любоваться ею, отмечая для себя всё новые и новые привлекательные черты. Иронизировать, шутить на грани фола и одновременно потаённо желать говорить ей нежные слова и всякую романтическую чушь. Совершенствовать первое и всячески подавлять второе. Даже при разговоре стараюсь не смотреть прямо ей в лицо: глаза главные предатели. Устал от этого двойничества и путей освобождения от его пут не нахожу.
Может быть, продолжение чтения своей повести как-нибудь отвлечёт от этой личной  моей коллизии. Со времени первого и последнего чтения прошло много времени, а я не очень далеко продвинулся в написании повести. Сейчас есть два часа до назначенного Анастасией нашего выхода в свет. В самый раз потешить свою душеньку и уйти от своих романтических грёз мужчины позднего среднего возраста. .
Так на чём я в прошлый раз остановился?  Ага, вот здесь: «Установить, кто был одновременно с ней за столиком, не удалось тоже». Помнится, в тот раз у меня было пиво. Но сейчас мне сие зелье моими тевтонскими лекарями запрещено: ни грамма  не этого, не любого другого спиртосодержащего непотребства. Ладно, обОйдусь ананасовым соком. Приступим, пожалуй.

Георгий  Ропшин

                Смерть во всесловном народном доме
               
                Крими-новелла
                - 2 –

Старший следователь по особо важным делам Олег Валерьянович Судаков не был пятигорчанином. С сызмальства он жил в Ессентуках, ещё одном курортном городке, что в получасе езды от Пятигорска, где он работал в следственном отделе. И это вполне устраивало Олега Валерьяновича. Не быть у начальства под рукой - это немало важное обстоятельство. Вот    и сегодня, выйдя из служебной машины, он сразу решил, что над материалами по убийству в театре он не будет этим вечером размышлять. Хотя начальство торопило: дело на контроле у краевого губернатора и представителя президента на КМВ, чей офис находился в Пятигорске. Оттуда уже было несколько запросов, тон которых с каждым разом ужесточался. Версии у Олега, конечно, были, но все   какие-то хилые. Ощущение, что он в тупике, в последние два дня  почти полностью им овладело. Вот почему он решил сегодня вечером к делу не возвращаться   и прибегнуть к терапии мозга своего. Такой терапией являлось сочинительство. И в этом занятии его более всего интересовало: откуда берутся сюжеты и персонажи, в них вовлечённые. Ведь всё, о чём он писал, сам он не переживал, не наблюдал и не был участником. Всё придумывалось, причём за два-три предложения он и не подозревал, что произойдёт с тем или иным героем его повествования. Так было и с крохоткой, над которой он корпел до глубокой ночи. Однако в этот раз его персонажи не созерцали, а вступили в мировоззренческую дискуссию о природе времени. В результате где-то около полуночи он выложил  на интернет- сайте для самодеятельных авторов следующую новеллу.

 Олег Судаков

                Перезвон

                Новелла

                Одна из самых невосполнимых
                потерь - потеря времени.
                Ж. Бюффон
                Бог думает о нас. Но он не думает
                за нас.
                Ж. Кокто

Семь басовитых и чуть дребезжащих  ударов напольных часов  вошли в квартирное пространство, медленно утихая в  тёмных углах дальней комнаты. И вновь возникла тишина, полная ожидания возвращения людей или цокающей пробежки  на кухню крупного  рыжего кота, очевидно, созревшего  для очередного вкушения еды. И почти сразу же сквозь оконные стёкла ворвалась волна новых звуков, громких, размеренных и в то же время настойчивых и будоражащих. Звонили колокола близ находящейся Свято-Никольской церкви. Звонили долго и неистово. И вот наступила тишина, но и она казалась звучащей.  Она давила так на уши, что хотелось вновь что-либо услышать. Но другое: спокойное и раздумчивое.
 - И опять вы, сосед, опоздали. Мы уже успели оповестить, что уже наступил седьмой вечерний час. Где ваша точность?
- Нам, колоколам, точность не нужна. Мы не временем озабочены. Наш долг  напомнить  людям о Боге. Призвать их к нему. Намекнуть, что пора на вечернюю службу или на домашнюю молитву к Нему.
- Мы давно уважаем ваше стремление побудить людину к Богу. Но для нас важнее  другое: обратить человека к самому себе. И напоминание наше ему о времени есть необходимый момент для его встречи  с самим собой.
 - И что он там, в этом рандеву с самим собой, для себя найдёт. Ведь этот диалог будет вне божьих смыслов. А ведь только через Бога человек может узреть себя, свой путь, ведущий к добру или злу.
- На наш взгляд, человек чаще смотрит на часы, чем думает о Боге.
-  А нам бы, конечно, хотелось, что бы человек, посмотрев на часы или услышав ваш перезвон, подумал, что ему пора к Богу.
- Это как вас понять? Разве часы могут сообщить человеку о конце его земного бытия, о начале его пути на небеса, к ангелам и Богу.
- Ну что за странная игривость. Негоже вам, хранителям вечности, так извращать наши слова. Когда мы сказали: «Пора к Богу», - то имелось ввиду, что наступило время для общения с Ним  через молитвенное обращение к Нему.
- Уж извините нас, не удержались. Вернёмся к нашему разговору. Вот вы  не понимаете, что человек может обрести в разговоре с самим собой. Многое, если он задумается, как он живёт во времени, со временем. И живёт ли он для времени или вне его. И какие у него отношения со временем. Ведь всё живое на земле не знает времени. Холод и тепло знает, огонь и стихию знает, смерть и рождение знает. Но живёт вне осознания времени. Только человек для себя придумал разные меры: километры, килограммы, ньютоны и парсеги. И время. Зачем ему это измерение. Зачем ему это ограничение: один час, одни сутки, один год, одна эра? Да и нас, часы,  для чего придумал? Для ответа на какой из двух вопрос: сколько времени прошло или сколько осталось? Ему нужен Бог для ответа на эти вопросы, или он сам разберётся? Вот как с этими вопрошаниями  разобрался архимандрит Иоанн (Крестьянкин):
- Мы, очень многие, помним, как существовали лет шестьдесят тому назад границы во времени: было утро, полдень, день, вечер. Всему было своё время, будто кто-то медленно, тихо, благоговейно вращал стрелку времени по циферблату часов. Где это всё ныне? Теперь этого нет! Встаём чуть свет, отходим в полночь ко сну – и всегда должниками в том, что мы не исполнили и малой части того, что нам надлежало исполнить. Кто в этом виноват, кому предъявить счёт? Себе? Но мы трудимся не покладая рук. Часам? Но и их стрелки никто видимо не подводит. Но почему они бегут? А не надо ли нам сегодня, дорогие мои, вспомнить об обещанной к концу времен скоротечности времени, когда ради избранных будут сокращены дни земного странствования живущих. И год тогда будет как месяц, месяц – как неделя, неделя – как день, день – как час, и час – как минута.
-  Не знаем, где он увидел такое ускорение времени. Мы уже более ста лет наблюдаем за временем и людьми. Время не ускорилось ни на чуть, а люд все более становится суетным. И мы своим набатом зовём их к Нему: остановитесь и поймите себя в Нём.
- Вот и нашлась наша общая точка соприкосновения: человек в обстоятельствах его земного бытия. Так что гудите себе на здоровье и когда угодно, а мы будем  трезвонить в означенные времена. Вот, как и сейчас, когда надо обозначить очередные  прошедшие полчаса.
 И вновь одиночный резкий удар прокатился по квартире. Застав кота медленно идущим по коридору и облизывающим розовым язычком свои седые усы. Услышав неожиданный звук, он навострил уши, приостановился, дернул нервно хвостом и вальяжно пошёл дальше. Всё ещё  раздражённо виляя пушистым хвостом. Ему часы ничего не сообщили. Время не для него. Вот что-то хозяина всё нет и нет. А мне пора уже помурлыкать у него на груди и успокоить котову душеньку.
(Георгий открывает планшет и начинает наговаривать в свойаудиодневник.)
Георгий. Что-то сегодня мне  не желается петь дифирамбы  в адрес своего литературного дара. Напряжение повествования упало. Сюжет вяло разворачивается. Автор, видимо, и сам не знает, куда всё развернуть. Что-то «помертвело в чистом поле, нет уж дней весёлых боле». Не до литературных радостей. Ведь действительно, я не вижу, как оживить сюжет. Но вероятней всего, что этот опус стал мне не интересен. Он теперь для меня как чемодан без ручки: бросить жалко, но и  нести невозможно. Я окружён каким-то частоколом проблем: несчастный случай, болезнь, затянувшиеся реабилитация, одиночество в чуждой мне Германии, сомнительное влечение к сыновьей  пассии  и эта мертворождённая повесть.
(Вдруг раздаются настойчивые и требовательные сигналы вызова программы  Скайп.  Георгий, медленно выходя из своего задумчивого состояния, не спеша принимает вызов.)
Георгий. Привет, Марк. Как вовремя ты, дружище,  вышел на меня. А то я тут совсем завис. Полное ни два ни полтора, как  иногда говаривает моя тёща.
Марк. Что так?  Я тут намедни пересёкся с твоей Иннулей, и она сказала, что ты в порядке. При этом несколько раз отмечала существенные заслуги в этом бывшей подруги Михаила Анастасии. Ведь она успешно решает твои проблемы как на медицинском, так и бытовом уровнях. А ты …
Георгий. Постой. Почему бывшей? Ты не оговорился. А ну-ка давай колись. Что вы все там от меня скрываете?
Марк. Вот это я влип по полной! Инна и Сева меня просто колесуют. А уж какую казнь придумает Ленка, страшно подумать…
Георгий. Перестань причитать, как сваха, получившая решительный отлуп.  Признавайся как на духу немедленно.
Марк. Ну чего ты завёлся так? Остынь. Помни, что тебе это вредно. Постой, я вижу, ты вновь хочешь на меня обрушиться. Рассказываю всё по порядку. Неделю тому назад я позвонил Севе и сказал, то хотел бы к ним вечерком зайти: «Мол давно не виделись». И через пару дней сидим мы, Инна, Сева я, у них на кухне и болтаем о том, о сём. Мне рассказали о ходе   твоего лечения, о перспективах возвращения домой. Потом стали обсуждать текущие проблемы присутствующих. Тут я возьми и ляпнул: «Тяжело, наверно, Мише без Анастасии? Вот уже как два месяца он без неё. А до её отъезда с Оргом они почти всегда в своё свободное время были вместе. А тут -  он в Москве, она в Германии. И нет надежды, что скоро что-то изменится». Инна изучающе в ответ  на меня посмотрела. Помолчала и вдруг сказала: «Марк, то, что я тебе сообщу, никоем образом не должно быть известно отцу. Я полагаю, что ты общаешься время от времени с ним. Смотри, не проговорись. Ему вредно волноваться, а эта новость может его просто растерзать.   Говорила об этом с Леной. И она со мной согласна. Дождёмся, когда Михаил сам ему обо  всём расскажет. Ты можешь мне обещать, что исполнишь мою просьбу?» Я, конечно, заверил присутствующих при этом разговоре, что на меня можно положиться, Особенно в тех случаях, когда это имеет отношение к тебе.  Инна обменялась взглядами с Севой, помолчала   и сообщила буквально следующее: «Две недели тому назад Михаил, придя к нам на ужин, поведал, что он обручился с аспиранткой из Казани, и что в начале следующего месяца состоится свадьба, на которую он нас приглашает. Но проблема в том, что это мероприятие произойдёт в Казани. Ведь у Саиды там, кроме отца и матери, много родственников и друзей. И как мы смотрим на то, что нам придётся туда по этому случаю полететь?» Мы просто обалдели. А Сева сказал, что полететь не проблема, а как же Наська: ведь у вас такие были славные отношения. И что он не понимает, как в одночасье он, Михаил, всё разрушил?  На что Миша весьма рассудительно ответил: « Это должно было произойти. Я говорю не о свадьбе, а о нашем разрыве. Не берусь судить об Анастасии, но последние несколько месяцев до её отъезда для меня наша связь была привычкой, неким рутинным обстоятельством. Есть и ладно. И когда начались мои отношения с Саидой,   я понял, что с Наськой меня ничего не связывает, кроме плотского влечения. А  с Саидой мне открылся такой мир чувств, в котором я никогда до этого не бывал. И я  не удержался от желания быть в нём всегда. Так что вы видите перед собой счастливого обитателя обретённого им удивительного мира. И прошу вас ни отцу, ни Анастасии об этом ничего не сообщать. Я сам это сделаю, когда сочту  возможным.  И предвосхищая ваши вопросы и негативные реакции, заявляю, что понимаю, какой удар я наношу Анастасии, какие возмущения моё решение вызовет у отца. Он принял Наську, считает её чуть ли не своей ещё одной дочерью. А тут сын сбрендил: «смазал карту будня». Однако вот так легли карты, извините за  этот пошлый трюизм». Вот всё, о чём я должен молчать. Вот почему  я сказал, что Анастасия теперь бывшая подруга твоего сына. Не знаю, выражают ли по этому случаю сочувствие, но мне как-то жаль, что они разбежались. Хотя  всё же за Мишку рад. Парень счастлив. А разве это не здорово, Георгий?
Георгий.  Я не готов как-то это всё оценивать. Уж больно многое оно  изменяет. И извини, я хочу побыть один. Давай, свяжемся как-нибудь на неделе. Будь здоров, Марк.
Марк. Всего доброго. И вот ещё что. Ты Анастасии ничего, пожалуйста,  не говори. Пусть сам Михаил её поставит в известность.
Георгий. Это само собой разумеется. Бывай.
(Георгий встаёт из-за   стола, включает встроенный в компьютер проигрыватель. Звучит свиридовский романс  из сюиты «Метель».  Потом садится в кресло, откидывается в нём, уставившись пространство Полумрак комнаты. Музыка. И сидящая неподвижно фигура в кресле.)
      






















               
         Картина седьмая

(Действие происходит там же, что и в шестой картине. Георгий дремлет в кресле. Открывается дверь. Входит Анастасия. На ней изящная брючная пара цвета индиго и жилетка из замши с оригинальной вышивкой по бортам. Лёгкий шарфик на шее вкупе с туфлями на достаточно высоких каблуках  придают ещё большую элегантность её внешнему виду.)
Наська. (Подходит к креслу, где всё ещё неподвижно сидит Георгий,) Орг, ты ещё не переоделся? (Георг вздрагивает, потом стремительно встаёт и замирает, уставившись на Анастасию. Пауза  в полной тишине и неподвижности действующих лиц. Наконец,  Георг  прерывает молчание неожиданно высоким и срывающимся голосом.)
Георгий. Наська, что за чудное преображение! Мне спросонья показалось, что передо мной фея из любимого в детстве мультика. Вгляделся, а это ты. Какая  прелесть! Умоляю, будь такой всегда для услады моих очей. И поверь, сейчас я ничуть не ёрничаю. Ты просто чудо, глаз не оторвать!
Наська. А уж как я удивлена! Что с тобой? Всё как-то странно в тебе. И как ты смотришь на меня, и каким голосом говоришь. А уж что говоришь, просто  не хожу слов для объяснения? Ты вообще не замечал ранее, как  я выгляжу, во что одета. Я была просто славной подружкой твоего сына, с которой тебе приятно время от времени общаться. А в последнее время здесь, в Германии, я для тебя просто необходимая сущность в решении твоих проблем. Пойми, я не в претензии: сама на это подписалась. И вдруг слышу от тебя: прелесть, чудо, услада глаз. У тебя что ли теперь не только проблемы с позвоночником, но и с головой?
Георгий. С головой всё в порядке, да и на позвоночный  свой столб почти не жалуюсь. А это всё? Мой голос, какие-то слова – мало ли что бывает спросонья. Не бери в голову. Забудь.
Наська. Ничего себе – забудь. Уж не помню, когда мне говорили такое. Забудь! Да ни за что! Ну не хмурься, проехали и двинулись далее. И чем ты был занят всё это время, когда я отдыхала у себя в номере? Неужели спал?
Георгий. Ты знаешь, утром мне пришла идея писать арабески. И виноват Шопенгауэр, которого я почитывал последние несколько дней. Приобщаюсь к немецкой философской мысли. Обстоятельства обязывают, ведь проживаю сейчас на его родине. И вот какую его мысль я сохранил на своём айпаде:
 «Невозможное является как возможное при сохранении известной видимости истины, и только один какой-либо закон отменяется или видоизменяется… но всё прочее остаётся; и тем не менее весь ход вещей делается иным, прежде невозможное удивляет нас на каждом шагу…»
Это он пишет о том, чем привлекает его такой литературный жанр как арабески - цикл лирико-романтических  прозаических миниатюр, в которых нет  ни  законченности, ни сюжетной продуманности. И заголовок придумал: «Арабески эссенские». Дело в том, как ты знаешь, я стал в последнее время бродить по Эссену и наблюдать за его жизнью. И у меня уже есть много впечатлений. И если их положить на бумагу, то появятся мои арабески. Так вои я сегодня, во время твоего отдыха, написал первую
арабеску. И давай сделаем вот, что я сейчас побреюсь и приму  душ, затем приоденусь, чтобы быть под стать тебе – такой невозможно элегантной . А ты за это время прочитаешь эту мою новину. Я её уже распечатал.  Только читай её вслух. Так я думаю, она лучше воспринимается. А потом скажешь мне, стоит ли продолжать создавать такой цикл моих эссенских мемориев.
(Георгий уходит. Настя с листочками в руке садится в кресло, где раньше находился Георгий, и начитает читать достаточно громко и внятно.)

                Арабеска эссенская

                So wie so Leben
               
                Жизнь не в том, чтобы жить,
                а в том, чтобы чувствовать,
                что живёшь.
                В. Ключевский

Совершенно неожиданная жара для Северной Рейн-Вестфалии. Уже с утра под тридцать градусов. И  ни дуновения ветерка, ни долгожданных облаков, уж не говоря об освежающем благодатном дожде.. Всё живое изнывает. Даже буковые деревья напротив балкона начали сбрасывать листву и сухую кору, неожиданно став  почти белоствольными. Чтобы выйти из дому, надо сделать определённое усилие: уж больно не духоподъёмным кажется это выдвижение под палящий зной остервенелого солнца. Но холодильник и фруктовая ваза на столе дают совсем однозначные указания: идти в магазин надо. И в очереди на выполнение этой директивы никого нет. Собрался и пошёл в ближайший магазин «Reve».  Он не из дешёвых, но уж лучше переплатить и  сократить свои подсолнечные страдания. Уже возвращаясь с увесистой сумкой, надо ведь отсрочить время до следующей вылазки в огненный мир,  останавливаюсь на перекрёстке. «Куда ж нам плыть?» Может быть, пойти прямо, под светофор и далее, на следующем перекрёстке, свернуть налево, чтобы зайти в магазин приветливого афганца, сносно говорящего на русском языке: «Здравствуй! Где ты был? Почему я тебя не видел? Заходи. Чаю хочешь? Покупай. Всё дешево. Бери больше. Давай я тебе помогу? Что тебе надо?» А мне хочется сегодня купить только упаковку турецкого  галетного печенья. Или свернуть сразу налево и зайти через сотню метров в «бекерайку» и купить брецелей, выпечку в виде винтажных вензелей, чуть солоноватых и достаточно жёстких.  Легенда гласит, что когда-то баварский король поручил испечь хлеб, сквозь который можно было увидеть солнце.  Так появилась национальная немецкая выпечка – брецель. Мой выбор пал в пользу этих кренделей, если их так можно обозвать. Но не потому, что мне приспичило лицезреть сквозь них раскалённую плазму дневного светила. А только затем, что они вкусны и долго хранятся. Направившись в сторону кондитерской, я шёл вдоль оживлённой автомобильной трассы, невольно наблюдая за разнообразием транспортных средств. А когда оторвал глаза от этого калейдоскопа цвета, форм и мелькающих силуэтов водителей  и их спутников и взглянул в сторону каменных строений по левую руку, полагая, что дошёл до намеченной цели, то встретился глазами  с полным человеком, восседавшим в инвалидном электромобиле. Он медленно ехал мне на встречу, при этом очень внимательно рассматривая меня. Что его заинтересовало во мне.  Возраст, осанистость, седовласые пышные усы и борода, кепи с несуразно длинным козырьком,   моё медленное вышагивание, обременённое тяжестью ноши и вымученное пеклом  - не знаю. Но, уже почти подъехав ко мне, он с  лёгкой миротворной улыбкой произнёс: «So wie so Leben» («Так или иначе – это жизнь»). Я не успел ответить ему,  так как мы с ним разминулись.  И вскорости вошёл в «бекерайку».  Сделав там  предполагаемую  покупку, зашагал домой, всё ещё находясь под впечатлением  от этой неожиданной встречи. Чем больше я над ней размышлял, тем более сущностной она мне казалась.  Ведь этот инвалид с позиции своих нелёгких жизненных обстоятельств, заметив  многое,  осложняющее моё существование, решил меня воодушевить, сказав, что мы всё ещё живы, не взирая ни на что.  Мы живы: нас греет пылкое солнце, навстречу летят автомашины, вороны на деревьях затеяли грай, и обнажённость женщин под палящими лучами всё ещё притягивает наши взоры и  будоражит кровь. А жизненные тяготы лишь маленькая толика нашей жизни.  Некая дань ей. Сами эти мысли достаточно банальны. Но возникшие в результате такого милосердного посыла совершенно незнакомого человека, они приобрели значимость не откровения. Нет. Но такое соприкосновение с уже известной истиной сняло с неё покров истёртости и банальности. Она вдруг стала в данный момент очень смыслоозначенной и долго после этого случая жила во мне как некий источник жизнеутверждающего настроения и поведения.
(Анастасия заканчивает чтение. Подходит   к окну    и молча смотрит некоторое время в него. Появляется Георгий из соседней комнаты своего номера. В его одежде произошли существенные перемены. Строгий серый костюм-тройка добавляли изящный бордовый галстук   и  модные  светло-коричневые туфли, изготовленные из плетёной кожи. Молодая женщина, заслышав его приближение, медленно поворачивается и некоторое время оценочно разглядывает его.)
Георгий. ( Поворачивается вокруг себя.) Видишь, я «как денди лондонский одет» и готов с тобою выйти в свет.
Наська.  Да, за последние полчаса ты успел трижды меня поразить. Сначала стилистикой  слов, обращённых ко мне. Затем  удивительной душевностью своей арабески. А теперь этой метаморфозой  в своей внешности. И каждый раз мне открывались новые ипостаси твоей личности. Я прямо скажу, они мне очень привлекательны. И это я говорю на полном серьёзе, без всякого желания как-то польстить тебе, Орг.
Георгий. Все это приятно слышать. Однако давай продолжим твоё удивление мною в ресторане. Что-то давно я не едал вкусненького.
(Парочка покидает  гостиничный номер.)
























 







                Картина  восьмая

    (Действие происходит там же, что и в предыдущей картине. Шумно, возбуждённо, не прекращая разговора, входят Настя и Георгий.)
Георгий. Нет, и ещё раз нет. За тобой должок. Ты  только вскользь намекнула, что прочитала мою арабеску, и она тебя, цитирую, удивила душевностью своею. И в чём вы её обнаружили, уважаемый мэтр, эту душевность? Поясните начинающему автору. Ему это будет полезно послушать. И поразвёрнутей, пожалуйста. Поподробнее, так сказать. А после можете считать себя свободными от обязательств передо мной, то есть вы вольны уйти почивать под присмотром старика Морфея с чувством исполненного долга. А я останусь переваривать на ночь глядя всё то ценное, что поведали мне ваши чудные уста.
Наська. Боюсь, что ты быстрее меня отправишься на рандеву с Морфеем. Ничего полезного я тебе сообщить не смогу. Та оценка, о которой ты сейчас упомянул, скорее всего, говорит не о достоинствах твоего Ор литературного дара, а об открытии мною в тебе неожиданных человеческих качеств. Ты как бы приоткрыл дверь в пространство, потаённое пространство своей души. И дал мне туда только заглянуть, и почувствовать, что там обретаются чувства, доселе ненаблюдаемые мною в тебе. Ты ранее постоянно демонстрировал то словесную отвязанность на грани пошлого гаерства, то цинично равнодушное восприятие событий и явлений, к тебе не относящихся, то высоколобое умствование  с нередким схоластическим наполнением, то сибаритствующие рассеянность и невнимание. И вдруг такая открытость миру, его проявлением. Ты как бы вышел из своей комфортной капсулы, годами  обустраиваемой тобой, и стал частью этого мира. И инвалид в коляске признал тебя за своего  и умудрился поддержать тебя. И ты осознал с помощью этого незнакомца и благодаря своему новому мироощущению, что смысл имеет сама жизнь, а не  наши рефлексии на её счёт. Твоя миниатюра – это не труд твоих мозгов, а труд твоей души. Вот почему я её назвала душевной.  И признаюсь тебе, что и этот рассказ, и ты сам, что-то в тебе, я не знаю что, сделали тебя  в последнее время очень близким и необходимым для меня человеком. И что уж там, скажу прямо, мы достаточно взрослые для такого откровения: я хочу остаться сегодня у тебя на ночь. А там пусть что будет, то будет.
(Подходит к Георгию, опускает свои ладони ему на плечи и заглядывает в глаза. Долгая пауза. Потом кладёт голову ему на грудь, прижимаясь к ней. Георгий было хотел обнять её. Но руки на полдороге к её талии вдруг отдернулись. Он мягко отстранил её от себя. Подходит к окну. Отвернувшись, постоял, помолчал, а затем, развернувшись, срывающимся голосом заговорил.)
Георгий. Это не возможно. Я так не могу. Ладно, ты, но как я буду смотреть в глаза своему сыну? Ведь вернусь же я когда-то в Россию. И как я с ним, да и с Инной в придачу буду общаться. Немыслимо. Помнишь, я
как- то тебе сказал, что перечитывал «Первую любовь» Тургенева. Но  умолчал о письме отца, вероломно отбившего у своего сына предмет воздыхания, некую Зинаиду. И когда его отношения с этой персоной были исчерпаны, отец сел было писать письмо своему сыну, но успел лишь вывести на бумаге: «Сын мой  <…>  бойся женской любви, бойся этого счастья, этой отравы...», как  смерть от внезапного удара не дала ему продолжить текст. В моей сиюминутной ситуации   я более всего хотел бы узнать, как он собирался объяснить своему сыну, почему позволил себе изничтожить его романтическую любовь? Взбалмошность и экзальтированная неадекватность Зинаиды многое объясняют, но где были его отцовская ответственность, его мудрость в понимании последствий этого мезальянса? И я не знаю, что  может ждать меня с тобой: счастье или отрава?   И если принять во внимание, что ты давняя возлюбленная Михаила, то – нечто ядовитое.
Анастасия.  «Враз обе рученьки разжал, - жизнь выпала - копейкой ржавою!»  Ты можешь подумать, что я соревнуюсь с тобой в литературщине: ты мне Тургенева, а я  в тебе в ответ Цветаеву. Но нет! Дело в том, что неделю тому назад Михаил ошарашил меня, заявив, что он полагает, что наши отношения бессмысленны, что они просто превратились в будничное времяпрепровождение. И он не видит необходимости их сохранять более. Так что он дарует мне свободу. Снимает, так сказать, меня со своего любовного довольствия.  И для убедительности сообщил, что он уже воспользовался своей свободой от меня: полюбил какую-то девицу и даже обручился с ней. И он с этой своей пассией готовится к свадьбе, что должна, с его слов, быть в следующем месяце. Так что если тебе помешала ответить на порыв моих чувств любовная связь твоего сына со мною, так её уже нет. И не говори, что ты об этом не знал. Тебе   кто-то уже сообщил об изменениях в жизни  твоего Миши.  Но для чего ты только что  произнёс пафосно-сентиментальный монолог, делая элегантный экскурс в тургеневскую прозу, мне доподлинно неизвестно. Но могу предположить, что ты чего-то испугался. Чего, не берусь судить.  Скажи, я не права?
Георгий. Я бы мог что-то ещё изобрести. Но не буду.  Я был уже готов  пуститься с тобой в пучину страстей, как  вдруг отрефлексировал  создавшуюся ситуацию. Воспроизвожу ход моих тогдашних мыслей:
- Завтра или позже Настёна  избавится от морока этих чувств, и какими глазами она на меня посмотрит, когда поймёт, что я смог предать своего сына: во имя случайного порыва разрушил его личную жизнь. И тогда все мои прежние  размышления о морали и нравственных принципах будут ею расценены как нечто пустопорожние, а не как мои личные убеждения. А если сказать, что мне известно о не вызывающем у меня никакого одобрения решении Михаила, то это означало бы нарушение слова, данного мной Марку, никому не сообщать о безрассудстве  Михаила. Он ведь сказал мне в обход своего обязательства, которое он дал Инне и Севе, в ответ на их настойчивую просьбу не сообщать ничего мне: пусть сын сам разбирается с отцом.
   Поведав тебе о том, что  знаю о твоих проблемах с Михаилом, я, так или иначе, подставил бы своего давнего друга.  Вот я и стал плести словеса. Но как ты догадалась, что всё, что я говорил   в ответ на твой порыв,  было не более чем уловка?
Анастасия. Интуиция     или что-то в этом роде. Не суть важно.   Было и минуло. И  я не хочу к этому возвращаться.  И если тебе должно, как я думаю, быть неудобно при воспоминании о своей, мягко выражаясь, не искренности в только что произошедшей ситуации, то мне стыдиться нечего. Это было проявление внезапно возникшего вожделения к приятному и интересному мужчине. У меня давно не было секса, я была в некотором подпитии, вот и ослабила тормоза. И может быть, это к лучшему, что ты не воспользовался моей слабостью. Прибегая к образности твоей литературы, то, что произошло между нами, мне видится карикатурой на сцену объяснения Онегина с Татьяной Лариной: её  порыв-письмо к нему и его морализаторская отповедь.  Это я так, тебе в угоду, не более того Что касается меня, то, как ты верно заметил, то  этот мой морок исчез. И более всего   мне сейчас хочется спать. Так что я пошла к себе и с удовольствием нырну в кровать. А   ты не терзай себя и последуй моему примеру.  До завтра, мой несостоявшийся любовник.
(Она пошла к дверям, но Георгий  вдруг её остановил.)
Георгий. Постой. За всеми эти перипетиями я совсем забыл, что у меня есть подарок тебе. Это сказка, написанная сегодня утром, с посвящением тебе. Очень прошу сесть в кресло и выслушать её в моём прочтении, а потом отправляйся на свидание с Морфеем.
(Наська располагается в кресле, и Орг начинает читать, явно подражая известному исполнителю детских сказок по всесоюзному радио в стародавние времена – Николаю Литвинову.)
               
                Той, кто дни напролёт делает всё,
                чтобы вернуть меня к полноценной
                жизни – неподражаемой Настёне.

                Зеркало

                Сказка не только для детей 

                Люди хотят, чтобы их окружали только
                зеркала. Чтобы отражать и отражаться.
                Айн Рэнд 
       
      В одном доме тихо жило-было большое овальное зеркало. Жить для него - означало висеть на стене в коридоре. Вернее, висела рама, в которую зеркало было вправлено. Рама была тяжёлая и украшенная затейливой зеленоватой мозаикой.
Основным занятием зеркала было отражение всего, что оказывалось перед ним. Например, лиц, которые, вглядываясь в себя, пытались тут же внести необходимые изменения в свою внешность и уходили, довольные увиденным отражением. Часто подбегала девочка с двумя косичками на худеньких плечиках. Она строила в зеркало гримасы и убегала, показав напоследок язык неизвестно кому.
Но постоянно в зеркале отражалась старая потемневшая картина, писаная маслом. На этой картине, висевшей на противоположной стене, было изображение древнего загадочного, почти сказочного замка, затерянного в заоблачных высотах закарпатских гор. Казалось, что ещё чуть-чуть, и какой-то запоздалый путник постучится в дубовые двери, обитые железом, и зажгутся огни в тёмных окнах мрачного замка, звякнут запоры и засовы,…и начнётся страшная история про одинокого странника и приведение, ждущее здесь свою случайную жертву.
Зеркало сочинило много таких жутких историй. Но никому их не рассказывало. Не дело зеркалу рассказывать истории, даже если они и захватывающе интересны. Его дело отражать! И зеркало любило этим заниматься. Но суть в том, что всё, что оно могло отражать, были только несколько знакомых лиц, физиономия дурашливой девочки и этот замок с его ужасами, придуманными самим зеркалом. И всё! Больше ничего!
Правда, в нём иногда, но очень редко, случайно отражались какие-то кусочки неба, дома, деревья. Эти изображения долетали до него из далёкого окна только в солнечную и ясную погоду, и если были раздвинуты узорчатые занавески. Но благодаря такой редкой возможности, зеркало  узнало, что существует огромный мир, красивый и интересный. И ему всегда хотелось оказаться в этом мире и отразить его весь в себе, чтобы и люди, и эта озорная девчушка, вглядываясь в зеркало, одновременно со своим отражением видели этот неповторимый мир и были зачарованы им.
Об этом она часто говорила с маленьким зеркальцем, что лежало в замшевой сумочке, которую иногда забывали на полке под тяжёлой рамой зеркала. И та неоднократно подтверждала, что этот мир велик и разнообразен. Ведь маленькое зеркальце часто брали с собой и открывали в самых разных местах, чтобы навести порядок на своём лице. И тогда в нём отражались корзины цветов в киосках и озорные зайчата в зоопарке, великолепные особняки и морской залив, зелень лесов и зигзаги тропинок на лугах, зубчатые вершины гор и затейливые облака на лазоревом небе рано утром, на зорьке.
Однажды, во время одного из таких занятных разговоров, маленькое зеркальце из замшевой сумки сказало, что оно узнало, как можно помочь овальной собеседнице увидеть этот огромный мир и отразить его. Оказалось, что ей случайно стало известно, что капельки воды, высыхая, превращаются в лёгкий пар и уносятся ветром далеко-далеко, где они потом выпадают дождём в реку, озеро и море.
- Тебя же моют тёплой водой,- продолжала собеседница. - Хотят, чтобы ты было чистым. И ты долго после мытья бываешь влажным, пока капельки воды не исчезнут, не улетят. Раз так, тебе, овальной моей подружке, надо улететь вместе с этими капельками-путешественницами и с ними же выпасть потом в реки и ручейки, озера и моря, болота и океаны, и даже в лужи. И попав туда, ты сможешь отразить весь большой мир.
Овальное зеркало часто потом задумывалось над этим заманчивым советом:
- А может быть, мне, действительно, улететь с маленькими каплями воды и встретиться с этим загадочным и бесконечным миром, - размышляло оно
И наступил тот миг, когда зеркало решилось и однажды улетело далеко-далеко, выпав потом с дождём везде, где могло: в реки, в озёра, пруды, ручейки, моря и океаны, и даже в многочисленные лужи, большие и маленькие, на улицах и площадях, на бесконечных дорогах и причудливых тропинках.
И с тех пор все реки и озёра, моря и океаны, и даже лужи стали отражать всё, что оказывалось вблизи или над ними. Раньше такое  отражение было невозможно, а теперь, благодаря овальному зеркалу, покинувшему свою красивую раму-клетку, стало возможным. Оно теперь жадно отражает весь этот прекрасный и удивительный мир. И остановиться не может! Такое оно жадное до этого мира, огромного и чарующего.
А что стало с тяжёлой рамой, что висела в коридоре? В ней нет теперь зеркала, но есть изображение того загадочного замка, что было на картине на противоположной стене. А на месте картины там висит портрет маленькой девочки с косичками на плечах, всё ещё показывающей язык всем, кто проходит мимо.
И ещё. Не мойте своё зеркало тёплой водой. Иначе вы обнаружите, что у вас нет зеркала, а есть изображение загадочного замка. А ваше зеркало уже начало жадно отражать огромный и прекрасный мир. Вы всё же хотите его найти? Оно вам дорого? Ищите тогда его в реке, в озере, в море, в луже, что рядом с вашим домом. И не ходите по лужам: вы обязательно разобьёте те удивительные изображения, что творит овальное зеркало. Берегите лужи, и вы спасёте этот изумительный мир, что так любовно отражён в них.
Сказка прочитана,  и  я понимаю, что время позднее, что ты устала, но всё же, как тебе мой подарок:
Анастасия. Первое. Я прошу тебя меня впредь называть только Настёной. Это так мило и нежно. Никаких больше Наськ, Анастасий и прочего. Я для тебя только Настёна.  Второе. Твоя милейшая сказка убедила меня в том, что мой порыв к тебе был значительно больше, чем просто движение тела с сексуальной мотивацией. Это был порыв к тому глубинному человеку, что так тщательно укрыт тобою  под всеми твоими внешними, подчас весьма неприятными проявлениями и поступками.  Во время болезни, а особенно в последнее время, глубинный человек стал всё чаще и чаще быть твоей визитной карточкой. При этом для него стала характерна одна особенность. Он тоже зеркало, отражающее и впитывающее прекрасный и удивительный внешний мир. Но важнее другое: ты этим всем щедро делишься с другими, пытаясь воссоздать отраженное, увиденное и прочувствованное на страницах своих прозаических творений. Не всегда у тебя это получается на хорошем художественном уровне, но есть достаточно много успешных в этом плане работ.  И прочитанная тобой сказка одна из них. Однако прости, больше у меня нет сил вести разговоры. Поэтому большое спасибо за сказочный подарок. Я очень тронута им и как подарком,  и как неким новым откровением о тебе. Ты стал ещё ближе мне. Дай мне эти листочки со сказкой, и я, наконец, убуду к себе. Не надо доводить старину Морфея до истерики в затянувшемся ожидании меня.
(Настёна берёт листочки и быстро уходит. Георгий садится за компьютер и начинает наговаривать в свой аудиодневник дневник.)
В только что состоявшимся диалоге с Настёной к счастью не было произнесено одно слово, точно описывающее моё состояние за миг того, как я чуть не погрузился в тот мир, который ранее мне только грезился – мир моих любовных отношений с Настёной. И они мне виделись весьма откровенными и чувственными. И это всё могло стать явью, если бы… если бы не страх. Тот самый страх, который весьма многолик. О чём свидетельствует Евгений Евтушенко:
Страхи всюду как тени скользили,
проникали во все этажи:
- тайный страх перед чьим-то доносом,
- тайный страх перед стуком в дверь,
- страх говорить с иностранцем,
- страх безотчётный остаться
   после маршей вдвоём с тишиной,
- боялись порою смертельно
разговаривать сами с собой.
Но мой страх не имел таких социальных подоплёк. Это был страх перед последствиями моего этого грехопадения с женщиной, которая младше меня почти вдвое. Страх, базируемый на моём неверии, что я смогу её удержать подле себя достаточно продолжительное время. Страх поддаться только похоти, а не романтическим чувствам как с моей, так и с её стороны. Страх, что моя болезнь скажется на моих мужских возможностях. Страх… Я могу  назвать ещё несколько адресатов этого «лекарства от счастья». Однако стоит ли. Так или иначе, этим своим страхом я на  корню погубил  своё возможное счастье с Настёной. И видно, мне надо было признаться ей в своих опасениях, и месте мы нашли бы противоядие от них.  А теперь, как там пел Отс:
Никто не знает,
Как мой путь одинок.
Сквозь снег и ветер
Мне идти суждено,
Нигде не светит
Мне родное окно.
     Впору зарыдать. Однако пора и  мне на боковую. А там посмотрю, что день грядущий мне готовит. И кажется, что надо мне на днях признаться Настёне и в своих страхах, и в своих чувствах к ней. Так будет честнее и перед ней, и перед собой.
Хотя нет. Ещё несколько соображений, но по другому поводу. В последней своей записи я признавался, что мне в тягость эта моя повесть про смерть в гортеатре.  В последние несколько дней я ещё более утвердился в её мёртворождённости. Не только убедился, но за один присест с ней покончил. Лихо завершил сюжет. Свёл всё к тому, что зрительница по своей бестолковости или невнимательности выпила избыточную дозу этого препарата, и в театре он начал действовать. Так что состава преступления нет, следовательно, и сыщику нет оснований что-либо предпринимать.  Такой поворот дела меня совершенно не огорчил. Дело в том, что  мне пришла в голову интересная идея написания эссе, посвящённых изучению многообразия смыслов слов, избираемых русскими поэтами трёх последних столетий. При этом я определил для себя, что всё многообразие смыслов одного слова создаёт его концепт. На этом этапе работы я выбрал пятнадцать таких концептов. В тематическом отношении они сгруппированы  мною в два блока. Один посвящён кругу тем, имеющих отношение к мировосприятию человека, другой
— к природе, к её проявлениям и состояниям. Все эссе также  рассматривают  и мир переживаний, настроений и восприятий лирических персонажей многих российских поэтов в контексте отдельных концептов.  В проектном плане это  может выглядеть следующим образом.
               Часть первая.
               Мир человека
Ткань бытия. Время.
Аутентичная форма слова. Молчание.
Воплощённое зло. Ложь.
Лекарство от счастья. Страх.
Звук тлеющей сигареты. Одиночество.
Тень смыслов и сущностей. Слово.
                Часть вторая.
                Мир природы
Воздух с прослойкой воды. Дождь.
Блаженство Бога. Ночь.
Метафора жизни и смерти. Трава.
О внезапный, о страшный, о вкрадчивый. Огонь.
Глубочайшее естество. Тишина.
Рандеву в чертогах дриад. Лес.
Щель между мирами. Сумерки.
Хладный ретрит. Снег.
Метафизика для души. Туман.
 Причём я уже успел написать первое эссе под названием «Ткань бытия», посвящённое времени. И результатом этой работы я донельзя удовлетворён. Так что работой на ближайшие два месяца, а то и более,  я обеспечен. И я уверен…
(Открывается дверь, и входит Настёна. В курточке, накинутой на длиннополый бордовый велюровый халат и  в домашних шлёпанцах. Она молча  подходит к креслу, забирается в него с ногами, умащивается в нём и, наконец, заговорила виноватым голосом.)
Настёна. Извини, но я никак не могла отдаться Морфею. У меня с ним ничего не получается, я пришла к тебе. Ой, я кажется сморозила, что странное: вон как у тебя как вытянулось лицо. Извини, но я продолжу. Позволь мне полежать в этом кресле и подремать. А ты иди в свою спальню и поспи. Признаюсь, мне страшно быть одной. Тебя не будет рядом, но мы всё равно в одной квартире. И мне так спокойнее. Вся эта катавасия с моим порывом к тебе и последующими нашими разговорами окончательно меня добили и лишили душевного равновесия. Извини ещё раз, Орг, за это внезапное вторжение  и сдай мне в аренду на ночь это кресло. И принеси какое-нибудь покрывало и укрой им меня, а то у меня всё дрожит внутри.
Георгий. Что за просьбы. Владей этим пристанищем столько времени, сколько, Настёна, твоей душеньке же пожелается.
Настёна. Как ты произносишь: «Настёна», - у меня просто мурашки по коже стадами ходят. Звучит как невероятная музыка.  Я лишний раз убедилась, что ты самый надёжный человек, прямо как  земная ось. Хоть я сопротивляюсь, но ты свой образностью меня заразил. Это ж беда, от меня на работе будут все шарахаться, когда в свою речь буду вставлять нечто похожее на твои метафоры, сравнения, историзмы и архаизмы.
Георгий.  У тебя, Настёнка, уже язык заплетается. Я вот что сделаю. И не сей мне перечить. Возьму тебя на руки и отнесу в спальню. И будем спать вместе, но под разными одеялами. А  если ты в кресле проведёшь всю ночь, то утром ты не разогнёшься и будешь существовать в позе эмбриона.
Настёна. Не хочу обратно в позу эмбриона.  А тебе твой позвоночник позволит меня переносить? Как бы ты сам не впал в эмбрионное состояние. Поэтому подожди, дай я сниму этот тяжеленный халат, тебе всё легче будет. Вот так… Теперь неси меня, мой господин, на своё ложе. Вернее  -  на наше ложе..
(Девушка снимает халат, оставшись в элегантной,  лёгкой, тонкой и коротенькой пижаме. Георгий берёт её на руки и бережно несёт к дверям спальни. По дороге Настёна обхватывает обнажёнными до плеч руками его шею, крепко  прижимаясь к нему. Парочка скрывается за дверями спальни.)

                Конец