Глава 74. Братья

Если кто-то и забыл, то Густав Коробкин очень отчетливо помнил как началась для него перестройка. Это было общее собрание в НИИ ПрилипЖопСтрой77, где древнее руководство попыталось донести до молодых и зевающих сотрудников института новые веянья, что шли от Партии последнее время.

 "Ускорение","Новое мышление" с ударением на "Ы",  не произвели на старших и младших научных сотрудников никакого впечатления и тогда встал старейший работник института, большевик Крошкин, известный тем, что освободив родную деревню от произвола лютого барина, князя Бобрина, не посадил его на кол, как просили крестьяне, а, пропитавшись идеями гуманизма от Дантона, Робеспьера и Сен-Жюста, просто съел его целиком.

Крошкин  попытался завести молодежь старыми мантрами про Ленина и печника, подвиг Папанина и другими легендами , но зал его не слушал- кто-то весело шептался, кто-то читал книги Стругацких , а остальные спали.

Понимая, что в стране наступает тяжелый момент и надо срочно что-то делать,  старый большевик перекрестился, встал, разорвал грудь, вырвал свое сердце и поднял его над людьми, показывая им путь в счастливую жизнь.

 Хотя горящее сердце было похоже на тусклый ночник из  купе поезда, но его не частые сокращения вдруг породили в людях какие-то смутные воспоминания в виде забытых слов, типа, барщина, недоимки, оброк, поденщина и подати. Кто-то вспомнил о солдатской службе аж в 25 лет, у кого-то в голове пронеслись картины порки на конюшне, но  у большинства присутствующих по сердцу нехорошо резануло воспоминаниями о черте оседлости.

 Но тут неожиданно встал секретарь комсомольской организации Ефим Борисович Данко и жарко заговорил о новой  жизни, о честной конкуренции, о  рынке, который все отрегулирует, о равных возможностях при капитализме, самом справедливом строе в мире.

И когда тусклое  и усталое от измен сердце Крошкина остановилось, потухло и упало около трибуны, а главный директор института  стал судорожно рвать ворот рубахи на шее, Ефим Данилович Данко вдруг порвал свой пах, вырвал  ***, горящий сатанинским огнем и высоко подняв его над головой, твердо пошел вперед в новое будущее.

 И толпы интеллигенции , ослепленной этим светом  бросились за Данко. Когда свет от его ***  потух, все вдруг обнаружили, особенно жаждущая перемен нищая образованщина, что живут они уже в совсем другом обществе, где надо платить за образование, медицину, где работа не гарантирована, где толпы беспризорников,   бомжей и пенсионеров роются в помойках, а по дороге в булочную, в новый парадигме, могут оторвать не только уже никому не нужный ***, но и вдруг подорожавшие почки и другие части тела.

 Упавший *** подобрал мятый бард и участник Грушинского фестиваля Ким Похмелкин, долго дул на него, пытаясь разжечь, но тот только осыпался искрами и загораться не хотел. Похмелкин засунул его в огромный коричневый рюкзак с водкой, гондонами и замусоленным  "Доктором Живаго" и, перепрыгнув с одного поезда на другой,  помчался с гитарой на очередной фестиваль авторской песни.

Поэтому, когда кто-то  тепло отзывался о перестройке, Густав Коробкин понимал, что это либо вор, либо глава администрации, либо умственно отсталый. Вот и вчера он поругался с лучшим другом, Климентом Поссатижевым, в котором вершителя судеб района  или успешного буржуа было трудно заподозрить.  Они с женой Каберге взяли квартиру в ипотеку, потом у них что-то не срослось и они уже двадцатый год жили у жены Климента на работе, в будке подъемного крана, переезжая по рельсам из одного подмосковного района в другой.

 Сам Климент работал у друга детства Самвела- чистил семечки зубами из грязных мешков, что были навалены в сарае, и раскладывал очищенные и обслюнявленные зерна по пакетам с надписью "Золотые дары Кубани".

Вчера Густава  пригласили в кабину на день рождения Каберге и он, привязав к спине своего старого отца, пораженного Альцгеймером бельевой веревкой, полез в кабину крана, что висела в облаках.  Оставлять папку в таком состоянии одного было чревато или его  бегством или взрывом дома от бытового газа. Когда Климент поднял тост за здоровье Каберге,  и сказал, что именно Перестройка  сделала их с  его золотозубой женой Каберге свободными, Густав молча поставил рюмку на стол, поднялся из-за стола, привязал батю к своей спине веревкой и устремился, как краб с панцирем, вниз по лестнице.

 Климент долго орал в след Густаву, свесившись с крана, что тот нацист и красно-коричневая сволочь. Его отец, Эмиль Коробкин уже родился с болезнью Альцгеймера в семье поэта Вшивцева и актрисы Горлоедовой, которые этого даже не заметили. Мальчик сам отгрыз себе пуповину,  попытался вспомнить, кто он и чьих будет, но не смог, поэтому плюнул, собрался налегке, покинул родителей, перешел улицу и через минуту уже стучался в квартиру милиционера Пейзажева.

 Пока милиционер брился у раковины и гладил галифе, чтобы отвести мальца в комнату матери и ребенка, того уже и след простыл.  Поэтому всю жизнь он провел как герой книги Гектора Мало, странствуя из яслей в ясли, из одной школы в другую, из одной семьи в новую. Не успевали  родители познакомиться с мальчиком, как он уже стучался к другим.

 Он   в конце концов сумел как-то закончить Бауманский институт, что объяснялось тем, что у него, пока он заснул в коридоре, куда он случайно зашел, украли одежду. Его считали просто бедным и Советская власть не бросила талантливого парня, а профессор Скотожильников, увидев в парне потенциал, взял его к себе лаборантом, и они с утра до ночи проводили в его кабинете какие-то опыты.

 После последних экзаменов дирекция института подарила ему чешки, треники, болонью, и в таком виде Эмиль ушел в новую жизнь. Так он и мотался по жизни, пока его не повстречала мать Густава, Зинаида, на вокзале, одетого в гуцульские сапоги, расписную рубаху навыпуск с поясом , в шаровары и со свирелью в руках. Он произвел на мать такое впечатление, особенно ночью, что она его больше не отпускала и, заметив его склонность к побегам, намертво привязала его к своей спине бельевой веревкой.

После года жизни выяснилось, что он умеет хорошо точить ножи, поэтому мать взвалила на спину еще точильный деревянный станок с огромным каменным кругом и деревянной педалью. Пока Зинаида мыла полы по общежитиям, Эмиль Коробкин точил жильцам ножи, сотрясая стены криками "Точу ножи, ножницы направляю!".

Когда Зинаида умерла от грыжи размером с Хрущева, отец перелез к Густаву на спину, но ножи уже не точил, потому что его сын работал на кладбище и зарабатывал неплохо. Первую ошибку Густав совершил, когда привязал отца спиной к спине -когда они проходили мимо сумасшедшего дома имени Эдварда Лира, отец женился на бывшей актрисе Тюза, игравшей полевую мышь, сдавшей родителей за кулек семячек партийному кроту Науму . 

Это было невыносимо- пока Густав ломом долбил холодную землю, молодожены, под гром и молнии, предавались немыслимым ласкам, а если учесть злоебучесть сумасшедших актрис , то Густав и не особенно удивлялся позиции 69 и  игре на индийской дудочке из трактата "Ветви персика".

Спасло то, что режиссер Керасимов, встретив молодоженов в позиции 69 на Мосфильмовской , увидел  в девушке потенциал и предложил ей сняться в фильме " У проклятого озера". Вторую ошибку Густав совершил, когда перевернул отца и привязал его грудью к своей спине. 

Он две недели отдирал от отца какого-то пожилого театрального критика. Тот орал, что это его последняя настоящая любовь, а в Густаве он видит невероятный потенциал, и если он не растопчет их взаимные с отцом чувства, то он гарантирует ему главную роль Гамлета в труппе ямало-ненецкого детского  театра имени героя революции Ябко Ебцоты, расстрелявшего кулака-кровососа Ябцо Ноляко  , у которого было два оленя, в то время как у Ябко был всего один.

Когда Густов все-таки отодрал наглого критика от отцовской спины, он увидел лицо отца, полное скорби- чем то этот критик разбередил его душу. Понимая, что отца надо отпускать и не стоять всю жизнь на пути его возможного счастья, он не смог отказать себе в маленькой мести- Густов намертво прикрутил веревкой соблазнителя к спине полоумного отца и наблюдал, как его счастливый отец под вопли перепуганного критика  быстро затерялся в толпе.

Но для Густова это была и большая трагедия- ведь он носил отца на спине много лет, с тех пор, как умерла его мать. Поэтому Густав решил изменить свое сознание, чтобы стало полегче,  купил три ящика водки и отнес их домой. Он читал Кастанеду и считал, что его учение ложно в своей основе, ибо при употреблении разных веществ появлялись разные видения, что говорило о недостоверности опыта, в то время как при белой горячке все испытуемые всегда видели одно и то же- чертей. Когда последняя бутылка была выпита, в дверь позвонили и Густав пополз открывать. На пороге стоял старый волосатый черт с копытами и длинным хвостом. Он перешагнул через Густова, вытащил наушники из длинных ушей, выключил айпод, уселся на диван и приготовился слушать.

-А почему всегда водка ?-спросил Густав
.
-  Ты живешь в богоизбранной стране, так и спецсредства соответствующие. Водка всегда выявит, кто подлец, кто хороший человек, кто предатель, а кто герой. И только с помощью этого волшебного зелья ты можешь связаться с потустороннем миром и получить ответы, как сейчас. Разве с помощью марихуанны или героина ты сможешь узнать правду? Никогда! Только обманчивые галюцинации и ненужная зависимость. А от водки зависимости нет, только ваш эгоизм, безволие и тяга к наслаждению, желание вернуться в то время, когда *** были большими и стояли, девки были сговорчивее и  даром, да под Led Zeppelin желательно, а не при наличии счета в банке и мешка виагры. Ты живешь в стране , где любить, так любить, где страдать, так страдать! Именно поэтому все, что происходит в остальном мире лишь отголоски того, что происходит в России. Недаром Господь послал к ним сначала своего сына Христа как жертву, а потом к вам других сыновей-Ленина и Сталина для действия. У того сразу не заладилось, казнили, даже не выслушав, а вы то хоть семьдесят лет под Христовым учением продержались. Так что хотел узнать?

- А какую ты музыку слушаешь?

-Ну уж не Prodigy, как ты, наверное, подумал, и не Rotten Christ. Шнитке я слушаю. Дал ему слово, что если понравится- от котла со смолой освобожу. Но думаю, что вряд ли, ***та еще та. Ты давай ближе к делу.

Когда Коробкин рассказал ему о своей жизни и о совести, что мучает его из-за брошенного отца, черт встал и посоветовал Густаву, когда тот очнется, внимательно присмотреться к дну шкафа, что стоял в углу комнаты и, вставив наушники в длинные уши, растворился в воздухе. Густов быстро записал дрожащей рукой  совет черта на скатерти и отрубился. Когда он очнулся и увидел надпись на скатерти, то сразу стал шарить рукой под шкафом и нашел письмо от матери, приклеенное скотчем к днищу.
 
- Это вам не Кастанеда!- подумал Густав и углубился в чтение.

Письмо не только перевернуло его жизнь, но и заставило посмотреть на папашу другими глазами. Оказывается его отец был хитрым и пронырливым тираном. Едва родившись и поглядев на своих родителей, он быстро сообразил, что в таком мире, полном опасностей, он легко обойдет все препятствия только имитируя болезнь Альцгеймера.

Так он и пошел по жизни, легко получив образование в Бауманском институте на всякий случай, а позже нашел великолепную жену, у которой просидел на загривке до самой ее кончины, постоянно ее унижая и наказывая выкручиванием ушей. И со смертью матери все оказалось не так просто. Умерла она не от грыжи, а от преждевременных родов.

Грыжа, размером с Хрущева, оказалась не грыжей, а его старшим братом, Зигфридом Коробкиным. Он пошел в отца и отказался вылезать из материнского чрева. Он просидел там 38 лет, выучился  читать и писать, обладал расширенным кругозором, слушая передачи "В мире животных", " Международная панорама" и " Очевидное -невероятное", а во время секса родителей прошел курс высшей математики, вытягивая шантажом из отца  ударами ног по животу матери все ее тонкости.

Сам Густав делил какое-то время с Зигфридом в животе у матери, но родился раньше времени недоношенным, что подтверждало  огромное родимое пятно на жопе в ввиде широкой ступни. А  Зигфрид вылез из матери, когда та мыла полы на заводе и по радио объявили о всеобщей приватизации. Такой момент хитрый Зигфрид Коробкин пропустить не мог. Зинаиду отвезли  домой, где она написала письмо, предварительно опоив мужа фенозепамом, приклеила листок  ко дну шкафа и отдала богу душу. В конце она просила отыскать Густава родного брата.


 Густав обошел все дома в округе и выяснил, что жители района видели человека, похожего на грыжу, скупившего все ваучеры у населения. По слухам на эти ваучеры он получил в собственнось завод по производству резиновых изделий  N1, а потом перепродал вьтнамской  фирме" ***влупень-Помпень Инкорпорэйтед" и  дальше его следы терялись. Пришлось обратиться к частному детективу на пенсии, Зосиме Петухову.

Тому пришлось уйти из милиции еще в 90-х, когда бандиты из групировки Епатия Коловрата оторвали ему ноги, чтобы он перестал их преследовать. Теперь он принимал посетителей  в своей ракушке, которую ему разрешил оставить глава района в благодарность за то, что Зосима сфотографировал жену его соперника на выборах, занимающуюся любовью с ландшафтным дизайнером Фатхуллой и опубликовал в газете "Счастливый пенсионер", что помогло главе района одержать победу.

 Выслушав Густова, Зосима Петухов сказал, что найдет его брата и назначил гонорар в размере 900 долларов, но  после небольшого торга сошлись на десяти. Когда деньги были заплачены, детектив на коляске проехал в угол ракушки, долго рылся в своей картотеке, а потом протянул Густаву адрес, написанный на гофрированной коробке от яиц.

- Помни, Густав, это страшный противник. Ведь не мне должны были оторвать ноги, а майору Вихреву, он вел дело Епатия. А твой брат перевел стрелки на меня, потому что влюбился в мою волоокую жену, Агнетту Свиндоттер, дочь норвежского коммуниста, погибшего во льдах от лыжной палки датского троцкиста.

 Он встретил ее около булочной, показал мои оторванные ноги с мозолями и черными ногтями,  потом бросил их в урну,  встал на колено и протянул обувную коробку с изумрудной диадемой и предложил руку и сердце. Я даже и не знаю, кто бы устоял. Так я остался один.  Прощай и помни обо мне.

На яйчной коробке было написано, что его брат живет на Рублевке, в поселке "Шервудский лес", зовут его теперь князь Чабаталы Мурзалар, а так же  нарисован план с его участком, размером со всю черту оседлости дореволюционной России.
Подойдя к высоченному забору, Густав постучал в окно к охраннику и попросил доложить, что к князю Чабаталы Мурзалару пожаловал брат и бьет челом, и помявшись, добавил на всякий случай, "лар".

Тот долго звонил куда-то, а потом очень тщательно обыскивал Коробкина, заставил раздеться, нагнуться и приказал кашлять. На вопрос, зачем такая строгость, охранник ответил, что по окрестностям бродит неуловимый Робин Гуд и время от времени отстреливает богатых "шерифов" из поселка "Шервудский лес". Густав еще покашлял для убедительности и поскольку из него так и не вывалились английский длинный лук с колчаном и стрелами, ему разрешили одеться и пропустили в поселок.

Участок брата он определил сразу, потому что по нему с бешеной скоростью носилась волоокая старуха с палками для норвежской ходбы, красотка Агнетта Свиндоттер. Увидев Густава, она на ходу крикнула ему по-татарски:

-;;рвакыт йоклый торган хатын, аны; ;чен бирелг;н м;;;рг; лаек т;гел.(Жена, которая спит все время, не достойна калыма, данного за нее.)

Густав ничего не понял, но приветливо кивнул головой.
На крыльце сидел древний толстый мужчина, очень пожий на грыжу. На голове у него был надет татарский конусообразный "калпак"  с загнутыми к верху полями. Изнутри он был  оторочен тонким войлоком, а снаружи отделан  дорогими материалами — бархатом, атласом с большими изумрудами и бриллиантами.

На нем была длинная рубаха навыпуск, а поверх небрежно накинут халат, украшенный соболиными  мехами,  традиционной вышивкой,  агатами, александритами и позументными лентами с рубинами. На черно-синие полосатые штаны были надеты сапоги  из сыромятной мягкой кожи с высокими каблуками и загнутым носком. В толстый  живот впился широкий кожаный пояс с огромной золотой бляхой.

-Ну, здравствуй брат!- сказал Густов, прямо смотря в глаза князю. Тот взял из блюда устрицу, высосал ее и ответил:

-А я знал, что ты меня отыщешь. Ты еще в животе твоей матери  задолбал меня своей стойкостью- только на седьмом месяце я смог тебя вытолкать.

- Так в чем сила, брат?- настойчиво спросил Густав.

-В правде! Но правда в том, что не брат ты мне вовсе!-ответил князь и рассказал Густаву свою версию этой невероятной истории.

Оказывается, Зигфид не был Зигфридом, а родился в семье раскулаченных князей Мурзаларов. Его родители после Революции долго скрывались от расправы в диких лесах и только в 1953 году, узнав о смерти вождя, решили поехать в Москву. По дороге, сидя в грузовом вагоне, они рисовали себе радужные картины счастливого будующего- как отец будет учить студентов калиграфии в московском университете, а мать учить  в институте  не благородных девиц, как выторговать хороший калым при сватовстве жениха. Как только они сошли с вагона на перрон, им тут же всучили в руки совки, лопаты и метлы, устроили дворниками на улице Воровского и дали комнату в подвале.

Пока им писали адрес на вокзале их нового жилища, маленький Чабаталы понял, что так не пойдет- из подвала *** выберешься. И тут он приметил полную уборщицу, что мыла пол у вокзального туалета. Ей вдруг стало плохо и она потеряла сознание. Не думая ни минуты, Чабаталы залез в несчастную женщину и провел там следующие 38 лет. Самое страшное заключалось в том, что был еще один брат, Готлиб. Его зачали , когда Зигфриду было лет десять, но тот ребенок , видимо, был слабым и Зигфриду удалось вытолкнуть несчастного на пятом месяце.

 Поскольку вопрос о родстве уже не стоял, то князь предложил Густаву покинуть его родовое имение, радуясь, что его не закопают на нескончаемом заднем дворе, хотя пару мест там еще есть, и то только потому, что у Чабаталы сегодня хорошее настроение- "Зенит" стал чемпионом.

Потрясенный Густав даже не заметил, как со свистом прилетела длинная стрела, выпушенная из очень длинного английского лука и вонзилась в глаз старого князя. Он с истошный криком повалился с крыльца и только тогда Густав заметил, как через забор перелезает человек в зеленом костюме, в зеленой шапочке с пером, с луком и стрелами.
Робин Гуд подошел к Густаву, сердечно улыбнулся  , приспустил штаны, показал на жопе большое родимое пятно в виде широкой ступни, и сказал:

 -Ну, здравствуй, брат!