Батальоная тактическая группа. Глава первая

Сводный полк.               
      «Ребятам, моего поколения посвящается»

Предисловие.
Эта история целиком придумана. События и образы людей для написания этой книги взяты из жизни самого автора, так из жизни его знакомых, сослуживцев и товарищей. Кто-то освещает труд врачей, кто-то пишет о военных, инженерах или разведчиках.  Я же хочу написать о офицерах двухгодичниках. Мало кому известно, но именно они почти на половину заполнили звено младших офицеров – взводников в девяностые-двухтысячные годы, приняли участие в обеих чеченских компаниях. Они конечно же уступали в профессиональном и личном отношении, в профессиональной подготовке кадровым офицерам. Я хочу что бы вы могли увидеть службу в армию их глазами, их многих из которых абсолютно не готовых к несению этой самой службы в армию призвала страна.
Глава первая
Повестка – штаб округа – назначение
С распадом Союза все кардинально изменилось, мир вокруг, казалось, сошел с ума. Все, что было важным, ценным ранее теперь безоглядно летело в мусорную корзину, обыватель был обнадежен – наступало время реализации заложенного в нем природой и богом потенциала. Ему наивно казалось вот-вот, и он вырвется из пут совковой нищеты и вечной уравниловки, которые буквально уже через несколько лет развитого капитализма покажутся ему утраченным раем.   С экранов телевизоров, со страниц многочисленных газетных изданий в головы растерянных граждан хлынули зловонным потоком ушаты информационных помоев, из которых явственно следовал закономерный вывод о том, что своей родине гражданин России больше не нужен и поэтому ничего ей не должен. Умышленно умалчивалась та очевидная роль, которую долгие годы играло государство в образовании, сохранении здоровья, воспитании и благосостоянии своих граждан. Советское государство в новой реальности представлялось эдаким монстром, сгноившим сотни миллионов несчастных подданных в Колымских лагерях ради прихотей бесноватых коммунистических партгеноссе, которым везде мерещились предательство и измена. Теперь Советский Союз представлялся в новой ипостаси. Он представлялся хищным и ненасытным упырем, нагло паразитирующем на простых людях, работягах, готовым высасывать из них все жизненные соки, обирать их до последней нитки. Обыватель он и есть обыватель, близорукий, подверженный страстям легковерный человек, которому не трудно задурить голову, падкий на все яркое, громкое и сенсационное. В той новой капиталистической реальности, пришедшей на смену золотой Эпохе застоя в героя превращался человек противопоставляющий себя собственному государству, такой вот справедливый и добрый вор, желательно в законе, а в лучшем случае что-то вроде посконного Солженицына, прошедшего горнило лагерей, а в худшем и наиболее продвинутом  случае – нагло обманывающего и обворовывающего свою страну Остапа Бендера. Стало модно в дружеских компаниях средь застолья и возлияний говорить о том, что жить в убогой и голодной России совсем таки невозможно, и что в этой безумной стране никогда не было и уже и не будет ничего хорошего, Эта богом проклятая  страна обречена, а «нормальным» то есть умеющим работать и зарабатывать  людям, прежде всего евреям, следует немедленно уезжать подальше отсюда куда-нибудь за границу. Только там все будет хорошо.  Только там их ждут нормальные люди и сытая человеческая жизнь.
А что мог понимать тогда Ершов, ему было всего лишь двадцать пять лет. Впрочем его родной дед по матери уже в двадцать лет мерз в разрушенном Сталинграде под немецкими обстрелами и чудом выжил в тяжелых уличных боях, но поколение Сергея, выросшее без войны, было  инфантильным. Но как не страно многие люди постарше и опытнее его, уже пожившие, познавшие жизнь, но одурманенные подлыми ветрами перемен,словно глупые мальчишки не понимали ничего в происходящем вокруг и купились на колбасу, жвачку и сникерсы. А ведь еще совсем недавно на пионерских линейках и сам Сережа Ершов с замиранием сердца, слушал рассказы старших об угнетении чернокожего населения Америки и думал о том, как хорошо, что он родился не где-то там на берегах Миссисипи, а именно здесь, в благоустроенном Советском Союзе, самой хорошей и справедливой стране мира. А теперь на гребне перестроечной волны стало известно, что это совсем не так. И негров, как оказывается, вовсе и не угнетают,и вообще капитализ это хорошо. И самые смелые подонки уже тогда в угаре лжи начали петь песню, а что бы было плохого, если бы во второй мировой победил бы Гитлер, ведь какая разница кто у власти Адольф или кровавый тиран Сталин? По крайней мере, - шипели с экранов телевизора вчерашние дисседентыставшие в одночасье властителями дум: ... Гитлер не азиат! И то верно.   
Служба в армии воспринималась Сергеем как пустая трата времени. Потеря целых двух лет. Поэтому служить он не хотел и не собирался. Два года жизни как два листа календаря выкидывались в пустую. А как много бы он успел сделать нужного и важного за эти два долгих года. Два года - семьсот дней. Нормальный человек нового российского общества должен был служить только своему карману, своему желудку, своей семье, но не чему-то абстрактному и такому эфемерному как Родина. Родина это что-то такое надуманное, идеологическое из дешевой совковой пропаганды для лохов, что бы превращать их когда надо власти в пушечное мясо. Все правильно, точно так де считают многие, как считает уехавший жить на ПМЖ в Америку одногруппник Ершова Миша Хенкин, Вот молодец, его семья срулила не в сражающийся за еврейское государство Израиль, а в благополучныеСША. То есть там где тепло, там и Родина.
 Какая армия? Она для тех, кто верит в эти тупые сказки. Это занятие - военная служба, стало уделом идеалистов - дураков, или каких-нибудь откровенных идиотов, просто неспособных избежать ее. Хотя есть и те, кто бессовестно наживается, разворовывая армию. Хотя (все говорили именно так) если придут немцы как в сорок первом, то этот самый, упомянутый выше нормальный человек, не лох, и не дурак, с мягкого и скрипучего дивана клятвенно обещал защищать свою родину. Но сволочи немцы, почему-то больше в Россию с войной не приходили, и проверить оторвет ли обыватель свой толстый зад, прилипший к дивану или нет, увы, уже не представлялось возможным.
Повестка о призыве в армию пришла Ершову в конце сентября 1994 года, ее вручили Сергею неожиданно для него, обманом. Ее не бросили как обычно в их почтовый ящик, прикрученный к стене на первом этаже подъезда многоэтажного дома, где проживала семья Ершова, возможно, потому что этот самый ящик был давно раскурочен местным хулиганьем, отрабатывавшем по нему высокие удары  ногой. Повестку как не странно не стали передавать и через соседей, хотя те ее наверное бы просто не взяли, а если бы и взяли, то и не подумали бы передать Ершовым, зная, что передавать эту черную метку дурной тон.  Поступили военные, как никогда хитро - позвонили из военкомата родителям Сергея, и через них вызвали их сына к себе под невинным предлогом получения военного билета. Сергей год назад после сборов на военной кафедре ВУЗа, своей «альма-матер», получил первое воинское звание лейтенант медицинской службы и теперь голубенькую книжечку предписания, ему следовало поменять на долгожданный военный билет, с зачислением как когда-то героев войны зачисляли в списки части, в запас навечно.
 Но судьба решила по-своему, злодейка распорядилась совсем иначе. Так бывает. В военкомате куда Сергей пришел без напоминания, ушлые майоры быстро взяли ничего не подозревавшего Ершова в оборот, он  и глазом моргнуть не успел, как выяснилось, речь вовсе не шла о замене документа воинского учета, нет, его призывали как офицера на действительную военную службу. Он должен был стать временно военнослужащим, как ему объяснили, в соответствие с полученным им воинским званием и данной присяге, офицером, но офицером не обычным, а призванным из запаса на два года. Как известно всем, солдатами служили два года по призыву. Точно так же и некоторые из отучившихся на военных кафедрах, и получившие воинское звание лейтенанта, оказывается тоже шли служить в армию по призыву.  Ершов об этом не знал. Правда, служили далеко не все, а процентов так десять, но все же служили.  Муж классной руководительницы Ершова Тамары Ивановны после военной кафедры авиационного института служил в Венгрии два года в семидесятые лейтенантом. А вот так случилось, что теперь именно его Ершова Сергея Владимировича из тысячи других таких же офицеров запаса для военной службы отобрала какая-то специальная мандатная комиссия - так пояснили Сергею в военкомате. Усатые и шустрые как тараканы военкоматские майоры заставили перепуганного Ершова расписаться в откуда-то взявшейся повестке, и проходить медицинскую комиссию вместе с разношерстной толпой призывников.  Толпа эта состояла преимущественно из будущих солдат, глупо ржущих и постоянно матерящихся, в большинстве своем морально и физически к армии не готовых. Офицеров в толпе кроме Ершова было только двое. Оба - унылые выпускники местного политеха, как и Сергей глупо попавшие в расставленные отделом комплектования силки. Полковник с перегаром, в выцветшем кителе и мятых брюках представившийся начальником какого-то третьего отдела профилактически попугал Ершова и других таких же как он несчастных призывников тюремным сроком, если кто-то из них попробует уклониться от предстоящей военной службы. Но никто на его слова даже не отреагировал, все тупо шли служить, и всем было уже плевать на полковника и на его угрозы. Слава богу, в его речах уже не было никаких высоких слов о Родине, о пресловутом долге гражданина перед ней, про проливавших свою кровь в боях отцах и дедах. Тонко чувствуя момент и свою сволочную роль в нем, работники военного комиссариата, давно продавшие свою совесть, стыдливо об этом даже не упоминали. Остатки былого воинского духа сохранялись на выцветших стендах и транспарантах коими украшены были стены военкомата, один из них гласил давно уже ниспровергнутый уже обществом, уже не актуальный лозунг, гласивший: «защита Родины – это долг каждого».
Как-то еще в институте курсе на четвертом Ершов и его одногруппники живо обсуждали бой в окружении какой-то заставы российских пограничников в Таджикистане, на афганской границе. Тогда несколько дней погранцы, многие из которых были их ровесниками, призванными на два года, мужественно сражались против превосходящих сил противника – афганских моджахедов и в конце концов с потерями, но все же пробились к своим. Это был подвиг. Это была война. Война настоящая. А одурманенный Ершов и его тогдашние друзья-однокурсники посчитали это все бессмысленным и пустым, их собственные в  их понимании бесценные жизни были выше этого.  И лишь только угловатый и замкнутый Леша Онипченко потом на четвертом курсе ушедший на военный факультет пытался что-то им всезнайкам объяснить. Но его не кто не слушал. 
А теперь в глубине души Сергея внезапно  возникла непонятная ему тревога, и остро встал вопрос, почему в эту историю с дурацким призывом попал именно он, а ни кто-то другой? Почему именно он идет служить в армию?  Вроде бы все равны? На курсе в меде только на его лечебном факультете студентов было целых два потока, а это почти четыреста человек. Причем на военной кафедре проучились без малого все наличные парни, и принимало присягу их примерно восемьдесят ребят. А вот теперь, когда дошло до призыва в военкомате оказался он один со всего курса? Что он Ершов, какой-то особенный?
Вечером уже вернувшись из военного комиссариата домой, Сергей, все же из любопытства навел справки по взволновавшему его вопросу офицерского призыва. Ему хотелось хотя бы найти товарищей по несчастью.  Наивно он полагал, что не один такой. Ершов обзвонил всех, кого смог, полученная информация была неутешительной.  Никто из однокурсников в армию не шел. но сочувствия к себе у институтских друзей-приятелей не встретил, несмотря на то, что  собрал о своем выпуске вполне исчерпывающую информацию.  Ни один из его, обозримых сокурсников по мединституту, как это не странно, призван в армию не был. Почему из сотни личных дел офицеров выпускников этого года именно на него, пал выбор злодейки-судьбы и какой-то непонятной мандатной комиссии? Лотерея? Рулетка? Вот выиграл бы он квартиру или миллионы, так нет,  Ершов «выиграл» службу в армии.  Интересно за какие такие заслуги, или может все же собственные прегрешения Ершов, должен теперь как дурак два года носить военную форму, служить, тогда как другие будут преспокойно продолжать свою размеренную гражданскую жизнь, развиваться, двигаться вперед, делая карьеру?
Не зря же сказал  старший товарищ по работе молодой  хирург Михайлов, ассистент  кафедры: «выпал из обоймы, все, считай потерялся». Радовало одно – раз уж судьба служить, то конечно офицер, это вам не бесправный солдат-срочник, которого будут бить, унижать. Еще были свежи в памяти рассказы о жесткой службе прошедших дикую российскую армию школьных и дворовых друзей. По сравнению с ними несчастными, уже отрубившими каждый по два года. ему не придется жить в казарме, мотать вонючие портянки, подшиваться, красить траву летом или белить снег зимой. Да он будет выполнять обязанности врача, то есть работать по своей гражданской специальности.  В этом был какой-то смысл. Убогие знания о службе в армии, вынесенные Ершовым с военной кафедры ВУЗа, были жалки и отрывочны, как воспоминания о далеком раннем детстве, в голове крутились какие-то  военные словечки типа: «Омедб», «МПП», и вместе с ними ядовитые газы «зарин» и «зоман», которыми секта Аум Сенрике  травила население в ходе терактов в токийском метрополитене.  И ничего больше не осталось в его памяти. Ничего. Одна пугающая пустота.
90 годы были насыщены отвратительными фильмами об армии, показывавшими уродливое лицо дедовщины. Армия представлялась ненужным отжившим атрибутом государства.
Правда, как у любого советского школьника у Сергея был уже приобретенный в ходе учебы запас навыков по строевой подготовке и знания с школьных уроков по НВП, где вечно не трезвый военрук научил их собирать и разбирать автомат Калашникова.  А занятия в институте на "военке" велись из рук вон плохо. Преподаватели -офицеры постоянно занятые какими-то важными, а зачастую и просто своими личными делами не стремились чему-то научить курсантов. Может оттого, что и сами знали мало?  А на увенчавших учебу военных сборах, студентов сводили на экскурсию. точно так же, как водят на экскурсию детский сад в зоопарк, в обычную воинскую часть, где им издалека показали огромные зеленные танки, похожие на дремлющие черепахи, БМП, провели нестройной толпой через замызганную казарму и обшарпанную солдатскую столовую, показали живых и печальных солдат и офицеров. Те выглядели совсем не как в советском кино. Солдаты ждали дембеля и бессовестно стреляли сигареты, офицеры особенно лейтенанты и стралеи открыто делились желанием сбежать из армии на гражданку, сбежать как они сами говорили из дурдома, открыто заявляя, что в армии делать нечего.   Из их рассказов Сергей понял, что в советское время офицерам государство давало большие гарантии, хорошую заработную плату и квартиру. Теперь зарплата была нищенской, квартиры даже служебные едва давали, и офицеры бедствовали.
После экскурсии преподаватели решили – с курсантов увиденного хватит, и остаток военных сборов продержали их в учебном корпусе, на военной кафедре, закрыв студентов в учебных классах. Где, показывали им старые еще советские черно-белые фильмы по гражданской обороне, под которые так сладко спалось. Смотреть эти фильмы было немного даже смешно, местами интересно. Сашка Мирошников так забавно комментировал их, привязывая показываемое на экране телевизора к содержанию всем известных боевиков. Так гриб ядерного взрыва превращался в газы которые выделял страдающий метеоризмом Шварценеггер. Было очень даже весело.  Потом они играли в карты отсиживая до конца положенное время. Сборы увенчались присягой. Прошла она в нелепой обстановке, где всех курсантов по очередно одевали в три комплекта безразмерных мятых камуфляжей и по трое облаченные в них студенты зачитывали текст еще советской присяги, целовали пыльное красное знамя, а спустя три месяца  осенью они стали новоиспечёнными  лейтенантами.  Первое воинское звание было им присвоено приказом министра обороны.
 При тщательных расспросах все приятели Ершова по институту, как один, бессовестно признавались ему в том, что они предусмотрительно откупились от ненасытного военкомата. И в армии служить не собирались. Делали признания они так просто и естественно, что Сергею показалось, что все они искренне недоумевают тому, что Ершов зачем-то собрался служить.  Однокурсники искали в этом какой-то подвох или скрытый умысел. Они же все вопросы с военкоматом давно и бесповоротно решили.  Чаще всего дело обстояло так, заботливые родители новых офицеров запаса отдавали кому-то и через кого-то в военкомат приличную сумму денег, что бы про их сына все призывающие  резко  забыли, так будто бы  никогда на учете у них такого человека и не состояло.  В постсоветском бардаке это делалось легко. Личное дело выкупленного офицера задвигалось куда-то в дальний угол, пропадало, попросту терялось, и на мандатную комиссию, отбиравшую по этим самым личным делам офицеров на действительную военную службу, оно конечно же не попадало. Все были в доле. Это называлось - «отмазаться». Реже великовозрастный ребенок «косил».  Новомодное слово «закосить» означало, что у потенциального призывника в ходе обследования медицинской комиссией обнаруживалась вдруг некая страшная болезнь, и что самое важное, она препятствовала призыву офицера из запаса, делая его к военной службе абсолютно не годным. В так называемом перечне заболеваний (утвержденным Постановлением Правительства РФ) в третьей графе (а именно по ней оценивалось здоровье офицера и прапорщика) соответствующей болезни статьи стояла буковка В. Это означало - ограниченно годен, то есть не годен в мирное время, правда, годен в военное. Это было и нужно косящему.  Время было как бы официально мирное, войны с американцами и не ожидалось, а тлеющие у окраин обглоданной России конфликты войнами никто и не считал.  Ингушетия, Осетия, Молдавия, Карабах, Таджикистан. Цена услуги «закосить», как и «отмазаться» для Ершова была абсолютно неподъемной, тем более что его несчастные родители работали на разорившемся оборонном заводе, который вот уже как год простаивал без заказов, а попытка конверсии производства на мирные рельсы с треском провалилась. Завод был огромный со своим аэродромом, внутренним транспортом, многочисленными цехами, чьи многоэтажные огромные ангары-корпуса возвышались из-за окутанного колючей проволокой бетонного забора. Очередной директор завода, украв народные миллионы, увольнялся, уступая место у кормушки следующему еще более наглому и вороватому, нетерпеливо дышащему ему в затылок перегаром, в надежде побыстрее нагреться на бюджетной кормушке и разбогатеть. Дурацкие детские санки и одноразовые шприцы, которые завод стал выпускать вместо космических ракет, не пользовались спросом даже у неприхотливого к всякой отечественной гадости местного населения. Корявые шприцы из сероватой пластмассы то и дело заедали, ломались, иглы к ним были удивительно тупые шприцы  вместо того, что бы протыкать кожу и мягкие ткани буквально таранили  их  причиняя больным мучительные страдания, в отличие от замечательных игл  импортных шприцов, входивших в трепещущую плоть как раскаленный нож в масло почти без боли. 
Сам Сергей Ершов получал маленькую зарплату ординатора и к платным потокам больных в отделении, где работал, еще допущен не был. В тех рыбных местах, где водились взятки и подношения, паслись маститые и вечно голодные акулы – старые и опытные хирурги. По негласным правилам, Сергею нужно было отработать в отделении не один год, чтобы пробиться к так называемой кормушке, позволявшей врачу жить хотя бы безбедно, а не существовать от получки до получки на нищенскую заработную плату. Вся семья Ершовых, и так, перебивалась с копейки на копейку, подрабатывая на стороне кто как мог: отец сторожем в пропахшем резиной и импортными моторными маслами магазине автозапчастей, мама торговала в коммерческом киоске. Она работала неделю через неделю ежедневно по двенадцать часов . Пользуясь, тем, что хозяин киска был невнимателен к своей торговой точке, мама подставляла личный товар, заранее купленный на оптовом рынке на витрину ларька, так прирабатывая к зарплате еще немного денег путем левых продаж. Вообще этот киоск был у хозяина побочной деятельностью, основное направление его работ был строительный бизнес, этим и объяснялось его равнодушие и невнимательность к работникам киоска, которые пользуясь бесконтрольностью откровенно приворовывали.
Влиятельный в городе именитый профессор Столешников, заведующий хирургической клиникой, где Сергей работал после окончания института, объявил Ершову, что по-поводу призыва сотрудника ему уже звонили с областного  военкомата, и помочь своему бедному ординатору в сложившейся ситуации, он не может никак, а тому следует успокоиться и отслужить два года в армии. Офицером это же не солдатом! Это, мол, пойдет тебе на пользу.
- А что с тобой будет? Вернешься – продолжим совместную работу, - закончил свою короткую и убедительную речь Столешников, печально улыбаясь, и отечески похлопал расстроенного Сергея по плечу. Заведующий хирургическим отделением Крамер – единственный человек, кто реально попытался Сергею помочь избежать военной службы, - отмзаться. Михаил Ильич предлагал оформить несчастному Ершову липовую госпитализацию с язвенным кровотечением в себе клинику. Это шутливо среди съевших на этом деле собаку врачей, называлось «помазать стены палаты меленой».  Мелена это такой зловонный черный жидкий стул, который бывает при язвенных кровотечениях. Излившаяся из язвы в желудок кровь смешивается с соляной кислотой, и гемоглобин крови превращается в черного гематин, который и окрашивает кал, которому переваренная кровь придает незабываемый ядовитый аромат и жидкую консистенцию. Подговоренный заведующим отделения  эндоскопист должен был выкусить Сергею специальными кусачками кусочек стенки двенадцатиперстной кишки, имитируя, кровоточащую язву.  Выглядела бы эта искусственная язва практически одинаково с настоящей язвой. Механизм был давно отработан, это была статья дохода в многоплановом нелегальном бизнесе доброго Крамера. Но тогда испуг в душе Ершова уже сменила чудовищная апатия, и он от помощи заведующего наотрез отказался, твердо решив отдаться в руки судьбы и отслужить два чертовых года, чтобы все от него отстали.  Второй профессор клиники Иванчов, сравнительно молодой и подающий надежды ученный и хирург, однажды поймав Ершова в коридоре начал, откровенно глумится над ним заявляя громогласно: «тебе дураку в армии башку отстрелят». Таким образом намекая на так называемые горячие точки, где с завидным постоянством гибли российские военнослужащие.  Его аспирант некто Олежка Дмитриенко, крепкий парень с выправкой и повадками копёрщика- сержанта,  закончил военный факультет медицинского ВУЗа и что называется «спрыгнул на ходу с поезда» - уволился с армии с шикарным и трудно опровергаемым диагнозом: «отдаленные последствия черепно-мозговых травм», который абсолютно ему не мешал теперь писать кандидатскую диссертацию.
 Этот Дмитриенко относился к той категории людей, которые получив бесплатное военное образование, служить  не собирался и планировал пристроить свой толстый зад на гражданской кафедре. Это все притом, что военфаковцам по сравнению с гражданскими студентами-медиками платили сравнительно хорошие деньги, в несколько раз превышающие нищенскую стипендию. А на скопленные за 3 года учебы пайковые ушлый военфаковец мог позволить себе даже приобрести подержанный автомобиль. Увольнение по болезни Олежке, впоследствии ставшем большим ученным, обошлось сравнительно не дорого, и ушлый аспирант даже очень гордился своей аферой.  Обмануть государство было предметом гордости. По тем временам человек обманувший систему был практически героем. А сколько таких вот будущих офицеров по всей нашей огромной стране едва получив диплом об окончании своего военного ВУЗа, разными путями бросили военную службу?
Надо сказать, что вообще в мединституте военфаковцам училось легче, чем обычным студентам.  На экзамены с ними всегда ходили их курсовые офицеры, «классные дамы», как их называли за глаза, они следили за успеваемостью своих упакованных в форму подопечных, ревностно вытребовали пятерки для тех, кто старательно учился, и тройки для тех, кто совсем ничего не делал.  Армия остро нуждалась во врачах. А чем менее он квалифицирован, тем больше шансов что такой грамотный специалист не сбежит с тонущего корабля военной медицины на гражданку.
Вообще же медицинское образование далось Сергею тяжко. Он и поступил в этот престижный институт, все же, наверное, во многом случайно. Это было семь лет назад в далеком 1987 году, когда еще страна где жили Ершовы называлась Советским Союзом, а у власти была перерождавшаяся коммунистическая партия, но нравы, царившие в местном  ВУЗе и стабильно бешеный конкурс совсем не гарантировали Ершову поступления на учебу. В том самом 1987 году конкурс на лечебный факультет был не много не мало 15 человек на место. В медицинский поступало пять его одноклассников, в том, числе две изможденные учебой в школе как загнанные на скачках лошади, серебряные медалистки, но удивив всех, по конкурсу в ВУЗ прошел из всего класса он один. Помогли подготовительные курсы и английский переводной учебник по биологии, который Сергей буквально вызубрил наизусть. Он закрывал глаза и мог вспомнить любую из его шестисот страниц. Про медицинский институт в городе говорили как про самый коррумпированный ВУЗ, считалось, что без знакомств или денег туда вообще поступить было невозможно.  Слухи слухами, но все же что-то было не совсем так, как болтали все кому не лень.
Целый год Сергей зубрил биологию и химию как проклятый, и по результатам экзаменов он даже с запасом перепрыгнув барьер на два бала прошел по конкурсу на лечебный факультет. А дальше началась бесконечная учеба. В основном большинство студентов меда были дети, внуки или родственники врачей, имевшие разветвленные связи, как в мире медицины, так и в самом институте. В группе студентов-медиков, где учился Сергей, никто из однокурсников не верил, что Ершов не имеет никого блата. Это не укладывалось в их головах и представлении о мире сформированным у них. Учится Сергею, было очень и очень трудно. Много сил отнимала дорога. Ершов жил в так называемой рабочей части города, там, где концентрировались многочисленные оборонные заводы и проживали их работники. Там даже можно было не то, что по домам, по целым кварталам и микрорайоном определять какому из заводов принадлежат их жители. Вот квартал завода «Рекорд», вот завода Ленина, а это авиационного. Центр города, где располагались основные корпуса местного меда был в часе пути на общественном транспорте, ходившем из рук вон плохо и Ершов нередко по часу, простаивал на остановках в ожидании с 90 годов начавшего безобразно ходить общественного транспорта.
А потом добил страну еще и кризис 1993 года, когда дома буквально не чего стало кушать. Сергей ездил тот год в институт в рваных ботинках, и был вынужден, устроиться на работу медбратом, чтобы как-то питаться и иметь возможность покупать себе какие-то вещи.
В военкомате после прохождения медицинской комиссии (признали годным) Сергею вручили предписание, явиться 20 октября в штаб военного округа в отдел кадров за назначением на должность. Сама медицинская комиссия запомнилась Ершову длинными очередями к врачам-специалистам.  Осатаневшие от потока призывников, они принимали их спустя рукава, формально, делая пометки в специальных листах, которые потом вшивались в личные дела. Все это казалось Сергею каким-то дурным сном.
 Печального Ершова однако в военкомате немного успокоили, сказав, что служить он будет в военном округе, на территории которого проживает, даже может быть, близко к дому, а если подсуетится и то даже и в родном городе, где было предостаточно всяких воинских частей. Ершов обрадовался: на Камчатку, в Заполярье, или куда-то еще к черту на куличики его служить не пошлют. Заявку-требование на офицеров, призываемых из запаса, в местные военкоматы передавали кадры округа, на территории которого они располагались. Комиссариаты напрямую подчинялись окружным кадровикам. Как оказалось, кадровые офицеры (те, кто заканчивал военные училища) из-за беспросветной нищеты и развала армии массово бежали на гражданку, и возникшие дыры в штатах войсковых частей министерство обороны затыкало, как закрывают моряки в бою, многочисленные пробоины в борту тонущего корабля, офицерами по призыву. Такими вот дурочками как Сергей, выпускниками гражданских ВУЗов, получившие эрзац образования на военных кафедрах, на деле вчерашними студентами ничего не представлявшими о реальной армии латаются дыры в штатных расписаниях воинских частей. Настоящая армия и была таким вот кораблем, получающим пробоины в неравном бою с новой капиталистической реальностью свалившийся как снег на голову нашей бедной несчастной стране, в результате прогрессивных перемен инициированных правящей верхушкой. Сначала под лозунгами перестройки и ускорения, потом социализма с человеческим лицом, а после и полным отказом от социализма. Вчерашний студент становился офицером, но это не тоже самое, что куколка превращалась в бабочку. Да слово «вчерашний» остро резало слух, вчерашний студент - офицер, вчерашний школьник - солдат. Вчера каждый человек был кем-то другим по сравнению с тем, кем он стал сегодня. Но разве просто получив погоны, кто-то может вдруг без серьезной подготовки стать полноценным офицером? Ладно, в мирное время, а если война?
Какие из них выпускников военных кафедр будут офицеры, это никого не волновало, есть человек и ладно, не хочешь, - заставим, не можешь, - научим. Простая как мир истина, прижившаяся в армии. Самое главное заключалось в том, что кадры, таким образом, решали проблему комплектования вооруженных сил младшим офицерским составом.  Местный политех штамповавший мотострелков и артиллеристов иные годы указывал что половина выпускников надевала форму.  А кадры округа пусть формально, пусть главным образом на бумаге, но ведь решали проблему комплектования вооружённых сил офицерами. В высоких кабинетах министерства обороны важны были лишь цифры и проценты, именно они отражали эфемерную боеспособность армии, а то, что за этими цифрами на бумаге стоит,   ничего не значило. Начальники пережидали, крепко держались за свои теплые места, уютные кабинеты, мягкие кресла, выстраданные генеральские погоны. Показуха и очковтирательство, с коими безуспешно боролись, во времена советской власти, при ельцинском капитализме достигли своего зловещего апогея.


Штаб военного округа размещался в нескольких высотных серого цвета зданиях, расположенных пентагоном, в центре родного города Ершова, около старой набережной и драматического театра. Эти мрачные стиля милитари здания были построены в далекие 60 годы, на месте комплекса ветхих построек пережившего отечественную войну штаба округа. Новые корпуса были в отличие от старых высотными и многоэтажными, это позволяло разместить целиком все многочисленные службы штаба округа компактно в одном месте, а не существовать этому сложному организму в разбросанном виде, что конечно же усложняло бы его работу.   
 В день получения своего назначения на должность Ершов приехал в штаб округа пораньше, к самому началу рабочего дня. На улице тогда стояла золотая осень, холодный октябрь, солнечный день заметно убыл, и утром было ещё темно. В те годы фонари на улицах почти не горели, город экономил деньги на электроэнергии, и на освещение улиц всем было плевать – тысячи, если не миллионы, людей по всей стране в буквальном смысле слова бедствовали. Повсеместно банкротились и закрывались заводы и фабрики, росла как грибы после дождя безработица и бандитизм, что сказать, страна переживала лихие девяностые – разгул преступности, кому какое дело до фонарей?
 С раннего утра, когда серый город еще только просыпался после холодной осенней ночи, в окнах штаба округа уже горел свет.  Военное ведомство жило своей жизнью. Только потом Сергей узнал, что многие офицеры штаба не имели жилья в самом городе и получали в свое распоряжение служебные квартиры в пригородном военном гарнизоне, этот городок располагался в тридцати километрах от областного центра в связи, с чем вынуждено прибывали на службу раньше времени. Их привозили служебными автобусами.
Найти бюро пропусков Ершову оказалось совсем не трудно, оно располагалось у так называемого «запасного входа» в штаб округа. У бюро в ранние часы еще никого не было, и Сергей, кажется, в тот день был первым прибывшим. Центральный вход штаба выглядел помпезно – огромные чугунные витые ворота, полосатый красно-белый шлагбаум, образцовый контрольно-пропускной пункт как из кино про петровскую Россию. Нахватал только о солдатиков с длинноствольными мушкетами и париками, выглядывающими из-под строгих треуголок. На КПП унылые как осеннее небо сонные бойцы показали Ершову куда ему надо пройти и он, перебираясь по досочкам – перекинутым мостиками посреди огромной лужи грязи, подобрался к открытому окошку бюро у запасного выхода, куда и предъявил свой новенький военный билет с вложенным в него предписанием. В выданном ему еще абсолютно девственном и не затертом военнике уже стояла синяя печать «призван, на военную службу», дата и замысловатая подпись военкома. Рыжая толстуха в повседневной военной форме, внимательно сверила фото на документах с опечаленным оригиналом, вздохнула, что-то себе записала в толстый похожий на амбарную книгу, журнал, и вернула через окошко Сергею обратно его документы, приложив к ним еще какой-то квиток. Этот квиток и оказался пропуском в штаб с написанным на нем в уголке шариковой ручкой номером кабинета в кадрах, куда Ершову следовало прибыть за назначением на должность. Кадры решают все, - прозвучала в голове у Сергея откуда-то взявшаяся фраза. Кажется ее когда-то произнес гениальный вождь всех народов.
Ершова по пропуску через запасной вход впустили в здание штаба. В груди защемило от волнения, Сергей подумал, что так проявляется страх неизвестности будущего, предвкушение, а как же могло быть иначе? Сегодня решается его судьба, по-крайней мере на ближайшие два года. Раньше он представлял себе свою жизнь ясно и четко лет так на двадцать, по крайней мере, так ему казалось, а теперь, когда в его жизнь вмешалась армия, Сергей и не знал, что и делать. И правда расскажи богу о своих планах - рассмеши его.  Что ж место службы — это очень важно теперь для Ершова. Что тут сказать? Неплохо бы попасть в какой-нибудь госпиталь и полноценно работать по своей гражданской специальности хирургом, но может плевать на хирургию, еще лучше остаться служить здесь дома, рядом, в родном городе, благо воинские части имеются в округе в достаточном изобилии. Имелся в родном городе и огромный почти тысячекоечный окружной госпиталь, но попасть туда было абсолютно не реально, все военные врачи там сплошь полковники и подполковники, да и кто туда возьмет сопливого и совсем не блатного лейтенанта вчерашнего выпускника института. Правда, при госпитале был так называемый МОСН. Это грозная аббревиатура означала медицинский отряд особого назначения. Сергей что-то слышал про него от однокурсников. Накануне он съездил туда, в этот самый МОСН, там его выслушал майор, начальник штаба и ответил, что, к сожалению, отряд уже полностью укомплектован. 
Все в этой чертовой армии было для Ершова чужим, новым незнакомым, эти люди в пятнистой военной форме выглядели как какие-то инопланетяне, «зеленные человечки» и очень скоро и он станет одним из них. Солдатик при входе в штаб Ершова на его вопрос как пройти в кадры терпеливо объяснил Сергею: 
-Третий этаж по лестнице наверх - кадры! А там сами сориентируйтесь, по номеру кабинета найдете! На каждом кабинете табличка есть с номером. –
Солдатик был длинный худой, на тощей кадыкастой шее смешно держалась большая голова в мятой выцветшей военной шапке с кокардой. Ершов подумал, что, наверное, этот парень страдает дистрофией. Худоба его была кричащей, кто его призвал служить такого? Или он уже похудел во время службы?
Сергей быстро поднялся по широкой лестнице на третий этаж. Высокие потолки, лепнина, чугунные перила с узором и звездами в обрамлении завитков. Классика расцвета социализма, во всем присутствовал дух победившей в войне страны. С огромных портретов, развешенных на стенах на Ершова с немой укоризной, смотрели маршалы Великой Отечественной Войны, и он даже ощутил некоторый стыд, то того, что не хочет служить. Картины были написаны маслом. Полотна, заключенные в огромные тяжелые, позолоченные рамы они, бесспорно, украшали штабной интерьер, и создавали некую музейную или даже просто высококультурную атмосферу. Поднявшись на третий этаж, Ершов вошел в такой же широкий коридор с высокими потолками, и считывая номера кабинетов, на дверях медленно побрел к своей цели. В этом коридоре ему то и дело встречались разнообразные люди в военной форме – все как один офицеры, куда-то спешившие, словно догонявшие вчерашний день, при этом абсолютно не обращавшие на гражданского Ершова никакого внимания, словно  Сергея,  нет, и никогда не было ни в этом мире, не в коридоре. Он даже почувствовал себя человеком невидимкой. В штабе округа была своя непонятная ему жизнь, которая называлась служба.
За 312 кабинетом шел 313, потом 314, 315, а после вместо нужного ему 316 на двери красовалась табличка 317. Ершов немало удивился этому. Прошел пару кабинетов дальше 318, 319, 320. Вернулся, проверил, нет, 316 в ряду кабинетов не было. Он растерялся.
- Извините, пожалуйста, - Сергей был подчеркнуто, вежлив в новой для него среде военных:
- Подскажите мне, а где здесь 316 кабинет? Кадры медслужбы? –
Ершов печально развел руками, выражая недоумение. Мол, 315,316 есть, как есть и 317, а 316 нет. Он ждал каких-то вежливых пояснений, все же штабные работники что-то вроде военной интеллигенции, их работа - карты, бумаги, приказы, распоряжения. И первый попавшийся ему офицер в синей летной форме с двумя большими звездами на погонах – подполковник, с красным лицом замер, внимательно его выслушав.
- Ты кто такой? – неожиданно схватил он Сергея за рукав, цепко поймав его как добычу. Тот испуганно протянул ему пропуск и военник, на миг Ершову показалось, что бдительный красно-рыжий подполковник принял его за проникшего в штаб шпиона или какого-то террориста, планирующего непременно заложить бомбу в пресловутый и секретный, а поэтому скрытый от посторонних глаз 316 кабинет.
- А пиджак! Да еще и пилюлькин! – обрадовался офицер, бегло изучив документы Ершова, и тут же без объяснений потащил его за собой.
- Идем в 316 кабинет! –
- Я не Пилюлькин! – Ершов сопротивлялся хамству как мог:
- Я Ершов.
-А я… а я. Ядерная боеголовка! – подполковник продолжал хохмить, но Сергею было совсем не до смеха. Офицер его не слушал, и тянул за собой, как тянут упирающуюся корову или козу с заливного луга. Поначалу Ершов тоже упирался, но штабного шутника это смущало ни капли. Так они зачем-то прошли в абсолютно ненужный Ершову кабинет, 315 в котором, неожиданно для Сергея обнаружилась обшарпанная дверь, с прибитой гвоздями фанерной табличкой 316. Тут все встало на свои места.
- Понял пиджак! Маскировка! Всему вас пиджаков учить надо! Был бы ты кадровый, сразу бы сообразил, где искать 316 кабинет! Все! Тест на сообразительность не прошел!  – радостно смеялся над растерянным Ершовым штабной «летчик»:
- 316 это между 315 и 317! Тут и дураку ясно. У тебя, что с математикой было в школе плохо? Вы доктора – гуманитарии! Вот у вас и пробелы!   –
- Все нормально у меня с математикой, четверка в школе была, - обиделся Ершов, и больше не обращая внимания на распоясавшегося хохмача, и даже не поблагодарив его за помощь, решительно постучал в дверь найденного им кабинета. И тут же, не дожидаясь ответа на стук, быстро распахнул обшарпанную дверь. За дверью его взору предстала большая и светлая комната, в центре которой стоял заваленный бумагами, монументальный дубовый письменный стол с массивными резными ножками. За ним как на троне восседал седой подполковник с медицинскими петлицами – чаша и змея, одетый в строгую повседневную форму одежды, лишь расстегнутый и болтающийся зеленый галстук немного отходил от внушаемого облика.  На столе среди листопада бумаг валялись и личные дела (их Ершов видел еще в военкомате и узнал их по красным папкам с блестящими буковками и торчащими из них таким же красным шнурам).
- Здравствуйте! – бодро начал Ершов с порога. Вместо ответного приветствия на «здравствуйте» Сергея офицер, сверкнув грозным испепеляющим взглядом, сурово негромко спросил, выцеживая из себя каждое слово:
- Кто такой будешь? –  он огорошил в лоб Ершова коротким, как контрольный выстрел киллера в голову жертве выстрел вопросом, будто пригвоздил вошедшего к полу. Ершова пробил пот.
- Лейтенант медицинской службы Ершов Сергей Владимирович, - четко по-военному, но срываясь на высокие нотки фальцета не свойственные для его голоса, сам для себя неожиданно ответил Сергей. И откуда в нем взялись эти слова сами по себе родившиеся в недрах бессознательного, без всякого участия его собственного я?  Какой-то автоматизм? Казалось, воздух штаба округа изменил биохимию головного мозга Сергея на нужный военный лад, и заработали активизировались ранее скрытые нейронные сети. И правда его тело выпрямилось как по струнке, приятно напряглось, ноги сомкнулись, руки вытянулись вдоль швов. Фантастика какая-то.
- Чего хотел, Ершов? – подполковник больше не смотрел в его сторону, отхлебнув чая из высокого стакана в металлическом подстаканнике, он продолжал внимательно изучать какую-то важную бумагу.
- Прибыл за назначением на воинскую должность из Кировского военкомата города…-
Услышав это, седой подполковник, словно пораженный молнией моментально замер, и он осмысливая и переваривая услышанное, отбросил ставшую ненужной бумагу, и даже не глядя, так, что она опавшим осенним листом полетела куда-то на пол, позабыв о ней, вскочил навстречу Сергею, как долгожданному гостю и принялся трясти в крепком  рукопожатии ему руку:
- Дорогой ты мой! Наконец-то. Как мы тебя долго ждали! Садись! Чай, печенье? – хлопотал военный вокруг Ершова.
Сергей сделал шаг к столу, наклонился, поднял упавшую бумагу с пола, пробежал по ней глазами, прежде чем вернуть ее на стол. Это была выписка из приказа о вещевом довольствии. Подполковнику уже было на выписку плевать, он бодро представился направленцем медицинской службы в кадрах округа, важным и нужным для армии человеком, стал сетовать на тяжелейший дефицит кадровых офицеров-врачей, тут же показал Ершову сводную таблицу искусно  нарисованную на огромном листе ватмана,  где тут и там, напротив врачебных должностей в войсковых частях разделы окна рябили карандашными надписями «вакант».  В других окнах тем же простым карандашом были написаны какие-то фамилии и сделаны кое-какие пометки типа «контракт до» или «перевод …».
- Смотри, смотри, что творится! –  подполковник, заводясь от карового бардака в медицинской службе тряс Сергея за рукав. 
- А у нас в стране 3 военно-медицинских факультета и Питерская Академия имени Кирова. А военных врачей в достаточном количестве нет! – сетовал он:
-Ежегодно мы выпускаем почти шестьсот кадровых офицеров - врачей. Это должно было вполне удовлетворить аппетит наших вооруженных сил. И вот половина из них тут же доблестно сваливает на гражданку, не поступая в вооруженные силы.
- А как это они так сваливают? – удивленно спросил Сергей.
- Половина – подумал он: -не хрена себе! -
- Кто они? – не понял вопроса подполковник.
- Кадровые врачи – офицеры?
- Увольняются, служить не хотят, - мечтательно вздохнул кадровик, - за каждого боремся, как за жизнь умирающего больного. Как можем, тянем, уговариваем, не отпускаем. Эх! Молодежь. Но разве удержишь? –
- Но ведь они же на военных врачей сами и учились, так как же не хотят? –
— Вот и я не понимаю как, - согласился с Ершовым подполковник.
- Куда же мне тебя отправить? – подполковник любовно рассматривал Ершова то снизу вверх то сверху вниз, как тигр попавшую в его лапы долгожданную добычу. Он даже словно сам не веря, что тот реален потрогал его за плечо пытаясь развеять собственные сомнения. И Сергею показалось в тот миг, что он не просто рассматривал его, нет он буквально облизывал его взглядом, как шершавым языком, прежде чем наконец сожрет, как ужав кролика. Второй раз за утро сначала синий хохмач, теперь направленец. Добыча? Нет, кадровик рассматривал Ершова скорее как свое достижение. Сочиненная кадровиком три месяца назад бумага о необходимости призвать в ряды ВС РФ тридцать офицеров из запаса, материализовалась в Ершове, пока первом и единственном. Подполковник мог представить себе весь механизм материализации этого запроса, о том, как сам запрос превратился сначала в приказ командующего округом, на основании которого, военкоматы начали лопатить личные дела офицеров запаса, как отобрав нужных подходящих по всем параметрам призывников, они стали слать повестки - авось кто-то придет. Кадровик невольно вытер выступивший на лбу пот. И вот, родной мой! Из сгустившегося воздуха родилась первая ласточка, целый офицер из плоти и крови, наконец-то и уже сегодня вечером на листе ватмана он сотрет буковку «В» и вместо нее впишет в графу ФИО фамилию, имя и отчество новоиспеченного офицера. Направленец наслаждаясь силой собственного действия, прошедшего цепь превращений до результата, и словно дорого гостя принялся расспрашивать Сергея, об его специализации, семье, родственниках. Собрав всю необходимую информацию, подполковник немного молча, посидел, подумал, и тяжело вздохнул, вынося приговор:
- Как же ты попал к нам сынок? Парень ты хороший, и место тебе дам я хорошее! -
Направленец еще раз пробежал глазами по сводной таблице снизу вверх.
- А в госпиталь хирургом можно? – тихо спросил его Ершов
- В госпиталь? – переспросил кадровик, и, не дожидаясь ответа, сам же и продолжил:
- А что можно, конечно, можно, но только не сразу. Ты сынок в войсках послужи портянки солдатские сначала понюхай, на полигоне померзни немного, службу военную узнай, покажи себя. А потом проявишь себя как врач, как офицер, и в госпиталь перейдешь.… В госпитале, что любой дурак сможет. В госпитале не служба. Они там только форму носят, а на деле у них гражданская жизнь. Знаешь, вот что! А пока давай я тебя другу своему в полк отправлю Леньке Башарину…Он давно, врача у меня себе просит. Без врача полку его знаешь как туго?
Подполковник покрутил рычажок странного коричневого телефона без кнопок и наборного циферблата: Потом Сергей узнает его название «табсик». Так в рами называли телефон ТА-57. Позже служа Ершов, узнает, что ТА-57 — военно-полевой телефонный аппарат универсального типа с системой индукторного вызова производства СССР, выпускается с 1957 года. Поступил на вооружение в 1957 году, но в 1994 году на исходе 20 века все еще был актуален в вооруженных силах.
- «Огонь» соедини мне «Ракету», Алло это «Ракета»? «Ракета» соедини мне красавица «Радостного»? Света это ты? Узнал. Как ты? Все нормально? Слава приехал? Ну ладно позже позвоню. Давай! «Радостный», дай мне мед пункт. Занят. Рассоедини. Меня соединяй. Я из округа. Ясно. А там кто? Плевать! Скажи, с округа звонят. Им тоже  плевать? На кадры плевать? Скажи, я фамилию спрашиваю, кому на отдел кадров округа плевать? Что сам отключился. Вот видишь, как все хорошо. Медпункт? Дневальный. Вынь язык из своей грязной задницы. Начмеда зови! Идет? Отлично! Леня, привет, это Игорь Чувакин! Привет! Нашел, что ты просил! Начальника медпункта тебе на полк нашел, а ты год плачешь, что у тебя капитан твой Карась на службу не ходит. Все в «десяточку» играет! Да? Вот сучек? Рапорт снова написал на увольнение? Командир полка не подписывает ему? Вот гадство! Короче, бери парня под себя, Ершов фамилия. Хороший. Отличник. Ставь парня на врача медпункта и пусть вместо Карася пашет. Что? Нет, он - пиджак. Говорю пиджак не кадровый. А где я тебе кадрового врача возьму? Да хотя за ящик коньяку не найду! С тебя коньяк! Понял, объясню все парню. Обнимаю. Пока!
Тут Ершов заподозрил, что сейчас он словно раб, был продан кадровиком за бутылку коньяку какому-то Лене Башарину – начмеду мотострелкового полка и теперь волей этого ушлого подполковника, он на два года будет, сослан как декабрист. А ведь Сергей хотел попросить направить его служить куда-нибудь поближе к дому. Ершов с опозданием вспомнил, что говорила ему расстроенная мать: «скажи сынок, что я мол больная, тебе надо помогать больной матери и отцу, проси, глядишь, да все и получиться. Стучись - дверь и откроется». Это было наивно, впрочем, ничего не и получилось, Ершов даже рта успел не раскрыть. Так вот его самого без него Сергея поженили. Так вот просто и банально на целых два года решилась его судьба.