88 год. Гл. 45. Вспышка гнева за которую стыдно

Глава 45. Вспышка гнева за которую – стыдно.

Отец под пенсионный возраст тоже стал автолюбителем. Приобрёл светло-коричневый Запорожец, на котором, в основном, ездит на работу, но, и так, на базар в райцентр, по грибы – в горы. По другим делам... Всё – на собственных колёсах.
Чем ему не подспорье такая машина? Правда, далее райцентра, и на расстояния более двадцати километров от родного дома, удаляться не решается. Но это так, издержки надёжности машины…
Что-то у него случилось с фарами. Саша, большой знаток по запасным частям, раздобыл ему в Джамбуле новые, какие-то особые. Во время одного из последних визитов в Джамбул мне и поручено, их прихватить, и доставить отцу, для автомобиля, остро в этих фарах нуждающегося.

Уже поздно, начинает темнеть, когда мы с Ромой въезжаем во двор родителей. Едва успеваем вылезти из машины, и тут же, оказываемся окружёнными детишками, оставленными под присмотр деда с бабой, восторженно радующимися нашему появлению.
Ждут гостинцев мои дети. Ленка – егоза, непомерно любопытная, едва я открыл заднюю дверцу, прошмыгивает вперёд и берет в ручки наиболее привлекательный предмет – фару. Держа её на вытянутых руках, протягивает спешившему к машине деду. А ручки-то слабые!  Миг – тяжёлая фара из них выскакивает и с грохотом ударяется об асфальт. В онемелой тишине звучит звон разбитого стекла…
У деда от неожиданности «отваливается челюсть». Он живо подхватывает с пола осиротевший, без стекла и лампочки, остов фары и… разряжается бранью
– Ах, что ты наделала… ну кто тебя просил… недотёпа…

Дед, расстроенный в доску, распекает мою младшую дочь, свою самую младшую внучку, на полном серьёзе. Находившаяся так близко, желанная, и в миг безвозвратно потерянная вещь застила ему глаза. И он явно упустил из виду возраст виновницы, которой совсем недавно исполнилось всего лишь два года. А Лена, просто не воспринимает его слов. Просто видит – такой добрый, и интересный – деда, – её ругает…
Она растерянно продолжает держать ручки, как бы удерживая вещь, но только вместо фары, в ладонях – воздух. Глаза моей Леночки округляются на пол лица, и в их бездонной голубизне появляются слёзки, – огромные капли, просвечивающиеся прозрачностью. Она даже не догадывается заплакать, лишь что-то пытается лопотать…
Я не знаю, что начинает твориться со мной. Эти, утонувшие в прозрачной влаге, беззащитно расширенные глаза моей кровиночки, и каждое слово деда, не слово, – а тон, – как острый, колющий удар не в её, – в моё тело. Обида за мою, младшенькую, пеленой нарастающего гнева затмевает разум и я взрываюсь…

Я грубо обрываю отца, бросаю ему в лицо обидные слова, которых он от неожиданности, на такую реакцию с моей стороны, тоже, не воспринимает. Но он видит моё лицо, перекошенное эмоциями, и оно говорит ему о моем состоянии – гораздо больше, чем срывающиеся слова. Он в смятении, неуклюже пытается оправдываться, потом, досадливо машет рукой – и уходит на летнюю кухню.
Мать запоздало бросается на защиту отца
– Да ты что Витя, он же просто хотел её поругать, так… не со зла…
Я подхватываю дочь на руки, на ходу обрывая с губ остатки эмоций
– Взрослый человек… с ребёнком связался… паршивой фары ему жалко…
Я уношу свою бесценную дочь в дом, а она, обхватив шею руками, продолжает лопотать
– Улонила… уЛонила… – она, конечно же, всё понимает… 

Дуется на меня Рома, явно не одобрившая моего демарша. Но мужа своего не дёргает, она чётко знает, – чтобы отойти – ему нужно побыть некоторое время в покое…
Наверное, ещё долго колдобило бы изнутри, но через час, покидая уличную скамейку и возвращаясь в дом, чтобы не пропустить информационную программу «Время», обнаруживаю в зале выключенный, никому не нужный телевизор и кучу малу в центре комнаты, на ковре. Вижу деда с зависшей у него на спине Ольгой и заходившуюся в восторженном смехе Лену, тщетно пытавшуюся вырваться из дедовых рук. И слышу, довольный, булькающий переливами смех своего отца…
Я делаю вид, как будто бы между нами ничего и не было, – это для себя, – а из кучи малы, на меня никто не обращает внимания. Сейчас меня, – для моих детей, да и для моего отца – просто нет.
Какой тут телевизор? Обломалась программа «Время». Я потихоньку пячусь назад, и неприятно передёргивает всего, в душе, запоздалый стыд…

***
Пора и честь знать. Всё-таки, дом моей семьи – на севере, и пора всем нам туда возвращаться. День на сборы, два дня – на дорогу, а дома, ещё два-три денька, на перестройку и подготовку к рабочим будням, – вот и сойдёт на «нет» последняя неделя отпуска.
Отец с мамой – в своём амплуа, была бы их воля – весь погреб с вкусными запасами перегрузили бы в Жигули. Мы с Ромой отбиваемся, как можем, но очень уж велик соблазн, и нет мочи отказаться от очередной банки с вишнёвым вареньем, или малиновым…
И заполняется пространство между сиденьями в салоне, и в багажнике – тоже, тяжёлыми, укутанными в мягкое окружение, банками. А ещё – яблоками, а ещё – сметаной…

И снова, три полные канистры – неотъемлемый в дальней дороге атрибут перестраиваемой страны, страдающей от отсутствия бензина и дорожного сервиса.
От тяжести груза, всё меньше и меньше становится просвет между днищем автомашины и асфальтом.
Отец, сильно напуганный тем, что случилось с нашим экипажем по пути сюда, в отпуск, обычно молчаливый и немногословный – на этот раз, всё предостерегает меня, и буквально вбивает в мои мозги необходимость – помнить об осторожности.
– Только не гони машину, не спеши в пути, и с наступлением темноты прекращай движение…
Я со всем соглашаюсь.