Глава 71. Русский бунт

Все приготовились по привычке смотреть телевизор, как вдруг из чащи, мимо друзей, в полной тишине, прошла группа людей в тюремных робах, с тяжелым взглядом, устремленным куда-то за горизонт. У каждого на пальцах была татуировка "Утро". Эти веские мужики так же молча исчезли в лесу, как и появились.

-****ь, что это было?- спросил удивленно Михалыч у Сереги.

 -Странно, что ты этого не знаешь, ведь тоже бывший следак. Видел татуировку? "УТРО"-это значит " Уйду Тропой Родного Отца". Они все собрались и ушли тропами родных отцов- с уважением ответил Сереги.

По первому каналу собрались помянуть какого-то режиссера, который снял неизвестно что, потому что никто этого  никогда не видел и все те же “звезды” сокрушенно покачивая головами, рассказывали, каким заебатым парнем тот был. По второму, у какого- то ветхого актера брали слюни из-за щеки, поскольку какая-то обнаглевшая маленькая тварь из деревни приехала и сообщила, что дракула много лет назад на гастролях зажал ее мать в клубном гардеробе, и та понесла.

 Та же троица гневно набросилась на мелкую тварь с рассказом, что дракула является символом морали и верности, хотя все в студии знали, что один из троицы сидел за изнасилование и торговлю валютой, второй за воровство и продажу антиквариата, а третий за вывоз за границу икон и, как свидетели, только бросают тень на старика.

По третьему каналу они же, как в замедленном темпе, боясь развалиться на части, осторожно били чечетку, по пятому, пели в честь Независимости России, по шестому, отвечали на детские вопросы в попытке стать миллионерами, а по седьмому, морщась, жрали какое-то говно в прямом эфире в джунглях .

Ровно в 12 Капитан ****ов вышел из-за трансформаторной будки, выпил стакан и начал свой рассказ.

 Рано утром пенсионер Тетешкин пошел в сберкассу и, после долгого стояния в очереди, получил свою пенсию.  Он вышел на улицу и пошел через пустырь, в душе предвкушая, как он сегодня дерзко позволит себе не дешевую пачку “Доширака”, как в обычный день, а роскошную, в пластиковой коробке, аж за 24 рубля и бутылку “Буратино”.

На пустыре к нему подошли два черноволосых бандита с лицами дирижера Мариинского театра и молча сняли с деда его брезентовую жилетку с уймой карманов. Иван Степанович так и подумал, что близнецы - дирижеры подрабатывают между кантатами, ведь кто же будет  грабить стариков, если ты получаешь прилично.

 Это если уже мужиков до ручки довели и им не с чем  идти домой.  Дед бы и поделился с дирижерами, коль попросили бы, дело понятное, но так? Блокадник вспылил и крикнул вдогонку дирижерам, что грешно, не совсем людям, тем более, не совсем белым,  особенно пониже спины , так издеваться над православными пенсионерами.

 Два дирижера немедленно развернулись, подошли к деду, развернули его передом к Невскому, а задом к пустырю, и дали таких два синхронных пенделя, что дед вылетел на проспект, чуть не попав под автобус.

 Потом ему  пришлось до вечера просидеть в бочке с водой, отмачивая сраку. Встреча с просветителями стоила ему всей пенсии, дешевого планшета, с забитыми туда кроссвордами, старенького кнопочного телефона, подарка внука на день рождения и старенькой расчески без зубьев в середине.

 Когда боль прошла, дед пошел к участковому и рассказал тому о своем горе, не забыв дать те же точные характеристики. Веселый черноволосый участковый участливо выслушал, потом позвал двух помощников, с ушами, похожими на пельмени, те вывели деда из подвала и дали таких синхронных пенделей, что дед просидел на пустыре   в бочке уже неделю. Там его нашел местный кандидат в депутаты Карапетов,
 представлявший партию “Русская надежда” и отвел к себе в штаб.

 Все помещение было увешано рунами, перевернутыми свастиками, портретами Сталина и маршала Баграмяна. Выслушав историю деда, Карапетов настоятельно рекомендовал идти  к начальнику милиции Магомедову, дельному и честнейшему русскому человеку, который во всем разберется.

Наутро Иван Степанович надел белое исподнее белье, лучший костюм и уже в 8-00 докладывал Магомедову об обиде. Как только он дал исчерпывающую характеристику бандитам, включая личные наблюдения и личную оценку внешних данных, Магомедов закашлялся, потом позвонил куда-то. В комнату вошли мрачные монобровые коренастые крепыши, вывели деда через  служебный выход и отвесили таких прощальных пендюлей, что тому уже пришлось сидеть в ведре с водой  у депутата Карапетова месяц, от тоски рассматривая руны и свастики.

 Но Карапетов не унимался, говоря, что любой русский в своей стране имеет право на честное расследование и, что пенсионер просто обязан бежать к прокуратуру, а именно, к прокурору Казбекову, герою России и просто честнейшему человеку.

Отмочив сраку, высушив и одев белое белье, отгладив костюм и зашив брюки сзади, Иван Степанович отправился на прием, благо Карапетов,  заботясь о правах русских, записал его.

Прокурор вежливо выслушал деда, но ровно на том же месте зачерствел лицом и вызвал уже военных в бронежилетах и с автоматами. Прощальные пендюля военных, обутых в чудовищные ботинки, похожие на ракеты, родили в Иване Степановиче твердую мысль, что нет вообще ничего на этом свете, что стоило бы такого чудовищного ощущения.

Дед вернулся домой, перестал есть, и его внук, стараясь как-то помочь деду, записал его  на прием к психиатру.

Сеансы шли вяло, дедушка почти ни на что не реагировал, только однажды оживился, увидев в окне предвыборный плакат лидера партии “Союз бизнесменов Кавказа” Эвтоназия Карапетяна, долго тыкал в него пальцем, а потом замолк и больше  не разговаривал.