Глава XII Ёлка вернулась

Новый, 1937 год приближался. Страна добилась многого. Армия развивалась стремительными темпами. Достигнуть таких результатов за кратчайшие сроки было просто невозможно. Часто задумывался над тем, как это удалось?
Закачивалась вторая пятилетка. Те достижения, которыми мог гордиться внушали уверенность в завтрашнем дне, нисколько ни на секунду не позволяя разувериться в том, что дело, которому был предан с юности справедливо и единственно верно.
Численность армии настолько стремительно росла, что уже превышала царскую. Высший офицерский состав заканчивал теперь свежеотстроенную военную академию РККА. Но, пугала эта массовость. Считал, что толпой, даже если она и с высшим образованием, огневую пулемётную точку не накрыть. Для этого требуется прежде всего опыт и уровень полученных знаний. Но, самое главное - это потенциал, который уже не получить в академии. Он даётся свыше. Но, не верил в Бога, начинал только догадываться о том, что, кто-то там всё же есть, тот, кто вершит судьбы земные. Не руководит нами, а, именно направляет, показывает обстоятельствами, поступками, проблемами, обставляя знаками наше движение к развитию. И, те, кто этого не видит, не способны к росту, сколько бы ни учились. И, даже опыт им не может помочь.
Был беспощаден в гражданскую, непримирим к контрреволюции. То ли не было времени задуматься над тем во, что втянулся, то ли не успел понять, раскрыть скрытый в себе, доставшийся по наследству от родителей потенциал. Теперь же, когда многое знал, закончил академию, видел; репрессии не прекращались. Начавшись ещё в 1917, идут и по сей день.
Только в последние месяцы стал задумываться над тем, требуются ли они стране сейчас. Более того, мучала страшная мысль, а нужны ли были они вообще, когда-либо? Боялся её, гнал от себя. Разрушала его изнутри, делая мягче, отзывчивее к чужим проблемам. Знал, что нельзя расслабляться, но не умел не видеть того, что происходило. Если раньше арестовывали простых людей, лишь только на полголовы отличавшихся от основной массы своими вольными мыслями, тянущихся к справедливости, не ведущихся на те лозунги, которыми наводнилась страна, то, теперь вычищалась сама верхушка. Все, кто мало-мальски был способен задумываться, и пытался мыслить самостоятельно, становились вдруг иностранными шпионами, провокаторами и диверсантами.
Неужели стране не нужны те, кто имеет свободу мышления? Кто мог улучшить производство, промышленность, армию, авиацию, сельское хозяйство, науку, медицину, а требовались только умелые исполнители, пусть и с высшим образованием, но не способные мыслить самостоятельно, выполняющие команды свыше?
Неужели за эти неполные двадцать лет, что прошли после революции не осталось уже тех людей, которых способны насторожить постоянные аресты? Когда террор касался мелких сошек, его никто не замечал. Когда же подступился к высшему звену все уже были настолько подготовлены, придавлены пропагандой, что не умели видеть, будучи прорежены прежними нескончаемыми с 1917 года репрессиями.
Но, нет! Как это страшно! Испугала его неожиданно пришедшая мысль. В стране больше не осталось мыслящих людей. Все они уничтожены, и те, кто остался не способны видеть, и понимать происходящее. Изъяв самых передовых, тех, кто что-то знал, логически мыслил, страна теперь принялась за нас, тех, кто мог положиться на них, в случае переворота, о котором собственно и думать не думали. Теперь же, когда арестовывают нас – это уже последний штрих, в борьбе за полную и безоговорочную власть над судьбами всех граждан этой совершенно бесправной страны, где существует только одно мнение. Я лично, и подобные мне виновны в том, что допустили эту ситуацию.
Как же легко теперь будет арестовывать всех нас, высшие звенья власти, кого так продуманно заселили в этот дом на набережной, скорее всего заранее готовясь к этому. Но, и тем, кому не хватило места здесь, что расселились по всей Москве, не поздоровится. За ними так же придут, с той лишь разницей, что это займёт больше времени. Теперь все мы, как на ладошке у вождя. И прихлопнуть нас легче простого. Нужно только захотеть.

* * *

Начиная с 1922 года, массированная атака на символ Рождества в России, новогоднюю ёлку прошла по всей стране. И, только в 1935 году, эта лесная красавица вернулась в квартиры Москвичей. Начали работать фабрики ёлочных игрушек. Но, у многих ещё сохранились те, старые, что были спрятаны в чемоданы, аккуратно проложенные комканой газетой.

Наряжали всей семьёй. В предыдущем, 1936 году, не удалось достать. Да и не до этого было. Замотался. Еле успел домой, к одиннадцати часам вечера. В этом же году, всё было совершенно по-другому, как в детстве. Вспомнился маленький, деревянный дом, из четырёх комнат. В одной давала уроки мама. Брала не дорого. Папа преподавал в гимназии. В другой спали родители. В третей он с братом. Где он сейчас? Потерял его в гражданскую. Знал, что тот воевал у Деникина. Только сейчас, перед новым годом задумался над тем, почему никогда раньше не вспоминал о нём.
Вот они сидят под ёлкой, на утро после Рождества и распаковывают свои игрушки. Ему достался паровоз, с одним вагончиком. Брату деревянная машина. Что лучше? Позавидовал, расплакался. Пришла мама. Сказала:
- Не плачь. Вы же браться. Будете играть вместе, по очереди. Ваши игрушки только условно разделены между вами. На самом же деле они общие.
- Нет, не общие. Зачем же тогда дарить каждому разное? – размазывал слёзы по лицу.
- На, - протянул брат грузовик. Он был младше на год.
Какой же это был год? Вспоминал. Никак не мог вспомнить. Казалось, что прошла уйма лет с того запомнившегося в детском сознании рождественского утра.
1905? Или 1906? Не мог вспомнить.
В комнату тогда вошёл отец, он улыбался. Посмотрел на детей. Сказал:
- Вырастите, будете известными людьми. Но, даже тогда вам придётся что-то делить. Учитесь это делать мирно ещё в детстве.
А, что же было в четвёртой комнате? Вспомнил, что там жила бабушка. У неё в углу стояли иконы, горела лампадка. Когда его наказывал отец, ставил в противоположный угол, спиной к иконкам, так, чтоб не видел их.
У бабушки всегда царил полумрак, и отец пользовался этим, считая, что таким образом пугает сына. И, это было правдой. Но, только первое время, пока бабушка не возвращалась к себе.
- Мама, пусть постоит один. Не заходите в комнату, - просил бабушку. Та, конечно же соглашалась. Она никогда не спорила с сыном. Но, иногда, когда отец уходил, заходила к себе, садилась на кровать и рассказывала о Боге. О иконках, что стояли в углу, в еле заметном свете лампадки. Поворачивался к ним и страх проходил, когда видел еле заметный в полумраке свет.
Тогда, было интересно узнавать, что-то новое. И, сейчас, спустя много лет, вспомнил эти моменты своего детства. Почему же раньше он их не помнил? Словно попав в самый центр раскинувшегося своим водоворотом урагана, подмявшего под себя страну, закружился в нём, закрученный с неимоверной скоростью, унесённый далеко от родных мест, выброшенный в самом центре боевых действий.
Всю жизнь хотел учиться. Но, воевал. Поэтому, первые знания, полученные им вне школы, были военными. В мирное же время, учась в академии, понял, что жизнь его сложилась правильно. И не имеет значения в каком деле обрёл себя, главное тот уровень, что сумел достигнуть, благодаря наукам. В его случае они были военными.
Но, как же опасны знания. Они учат думать. А это к добру не приводит. Понимал, что никакая пропаганда не способна уничтожить в человеке те азы, что были заложены прежде свыше. И, став командармом, видел теперь – не может им быть, так, как слишком много знает для того, чтоб командовать в этой стране.

- Папа, смотри, какие красивые игрушки купила мама! – Вилен показывал отцу маленький паровозик, со звездой по центру спереди, сделанный из дерева.
- Что-то припозднились с ёлкой. Скоро уж новый год, а мы только наряжаем, - присел рядом с сыном у ёлки отец.
- Ничего страшного, - вешала на ёлку маленькую машинку Люба.
- Эх, какого гуся я вам приготовила, - хлопнув дверцей духовки, сказала Надежда с кухни.
Праздник радовал командарма. Но, в то же время он знал; следующий год будет последним в его жизни.

* * *

Как же хорошо наблюдать за всем этим домашним уютом, что твориться в квартире, думала дверь командарма. Она никогда раньше не видела, да и не знала о том, что ёлки, которые торчали кое-где из песчаной почвы, можно наряжать такими красивыми игрушками. И, когда наблюдала, как перед рождеством, какой-нибудь деревенский мужик, вдруг появлялся с топором на берегу, не понимала его намерений, хоть это повторялось каждый год, знала наверняка; пришёл за одной из ёлочек, нелепо выросших среди прибрежных сосен.
Спросила у старой сосны:
- Зачем это он рубит её?
- Домой, на рождество Христово. Чтоб украсить игрушками, - ответила та.
- Какие странные эти люди. Неужели нельзя это сделать прямо тут, в лесу? Ведь так она порадует нас.
И, теперь, видя, как наряжают ёлки, и в доме от этого делается тепло и уютно, поняла; люди умнее их, деревьев, если додумались до такого. Только вот непонятно, почему же раньше её жильцы этого не делали, прошедшие шесть лет?
Всё же, люди теперь стали для неё чем-то иным, великим, значимым, тем, ради чего она и создана, ради чего живёт и от всей души помогает им в их нелёгкой жизни. Теперь она видит в них пример для себя, знает, как надо жить. Самозабвенно, но, и умея радоваться праздникам. Любя друг друга, не, больше самого правительства, что создало эту страну.   
Но, с детства знала, что, когда происходит, что-то хорошее – жди беду. Обрадовавшись, испугалась своей радости. Но, ничего не могла сделать, наблюдая за чужим счастьем.