Ночь

    Была поздняя ночь. Часы стояли на цифре четыре. Хотя, по правде говоря, они там стояли уже как с год, и никто ни думал не починить их, ни даже поменять батарейки.
И, скорее всего, они собирались там стоять, пока их наконец-то не решит выкинуть их же владелец. Который, в свою очередь, тихо спал и видел уже, наверное, седьмой по счёту сон.
    За окном было на удивление тихо. Даже ночные гонщики в этот день спали. Лишь иногда начинал дуть ветер и звонко ударялся о крышу, создавая пугающий, особенно среди ночи, вой.
    Темнота лежала по всей комнате. Не то чтобы обычно в подобное время было светло. Но сейчас, когда небо полностью затянули тучи, сквозь которые вряд ли бы пробились даже лучи солнца, не то что мягкий лунный свет, все окна были задёрнуты шторами, а на улице к тому же не горел ни один фонарь, создавалась, по-настоящему жуткая атмосфера.
    В такой обстановки и прошли несколько последующих часов. На улице было всё ещё темно, ничего будто не изменилось. Однако, вдруг, ударил гром, и молния, попавшая будто бы в метре от дома, на миг полностью осветила, до ужаса захламлённую комнату. Одежда валялась по всему периметру, стул лежал перевернутый набок, с толстым слоем пыли. У кровати стояла грязная посуда и было бы неудивительно, если бы, где-нибудь за креслом обитала маленькая колония тараканов.
    Хозяин же всего этого беспорядка, заспанный, только открыв глаза сидел на кровати, при этом обливаясь холодным потом. Потому что в тот момент, когда грянул второй удар молнии, он явно различил незнакомую ему фигуру, стоящую посреди комнаты со страшной ухмылкой на лице. И вот, Бонифаций Блок, именно так звали человека, перебиравшего сейчас все возможные варианты, которые могли хоть как-то его успокоить, сидел затаив дыхание и боясь выдать себя перед страшным нечто, которое он точно видел, не смотря на то что пытался убедить себя в обратном.
    Неожиданно дождь начал хлестать по стеклу. Блок содрогнулся, прогремел ещё один удар грома, на этот раз вдали. Но молнии не было, вернее она, конечно, была, но ударила с другой стороны дома и никак не помогла в решение данной ситуации. Ветер уверенно продолжал выть, при этом будто бы гоняя тучи по кругу, потому как Луна всё ещё была где-то сокрыта. А может уже давно утро, просто Солнце решило не всходить? Подумало остаться где-нибудь в другом месте земного шара, где хотя бы погода поприятнее, и не дует такой пронизывающий ветер. Жаль часы не работают, тогда бы надо было прождать максимум час, и они бы тихо, по ночному, ударили нужное количество раз, указав сколько ещё времени нужно будет бояться перед, тем как наконец посветлеет. Да и шла уже середина ноября, так что ночь скорее всего будет долгой, и повезёт если светлеть начнёт хотя бы к 7.
Вот бы включили фонари. Но нет, на улице, в связи с боевыми действиями, в стране был введён комендантский час. Энергию экономили для военных нужд.
- И кому пришло в голову развязывать эту дурацкую войну - думал поддерживающий её до этого момента Бонифаций. Которому в связи с тем, что он работал в оборонной промышленности была дана надбавка к зарплате.
    А война эта и вправду была дурацкая, как, впрочем, и любая другая война. Кажется, никто даже до конца и не понял почему и из-за чего её развязали. Вроде как, один посол страны в которой жил Бонифаций, оскорбил представителя другой страны, после чего был убит каким-то сумасшедшим патриотом. Хотя, наверное, все, кто хладнокровно решаются на убийство, в тот же момент сходят с ума. Бонифаций лишь надеялся, что тот, кто стоит сейчас с ним в одной комнате с ума ещё не сошёл и в ближайшее время сходить не собирается.
—  А, может всё же мне, действительно, померещилось? - но тут же ещё раз вдали ударила молния, опять же, не озарив своим светом комнату, после чего прогрохотал гром, и вновь заставил молодого Блока обливаться холодным потом.
    Вдруг скрипнул пол. Блок встрепенулся, пытаясь понять, откуда шёл звук. Или же уловить ещё хотя бы что-то, что могло подтвердить его неутешительные догадки, однако больше он ничего не услышал.
    Но даже несмотря на страх, глаза начинали слипаться, слегка заурчал живот. Даже такой тихий звук ошеломил комнату, своей из ряда вон выходящестью. После чего ещё минуту пришлось держать руку на сердце чтобы утихомирить его ускорившейся бой. Рука опять опустилась на кровать, не издав ни звука.
    Животный страх всё ещё не уступал здравому смыслу. Мыслить внятно было сложно, хотя порой и проскакивала искра разума, но быстро терялась в океане, царящего в голове безумия. Рассвет казалось был далеко, невидимая смерть была близко. В голове не проскользнуло и мысли о сюре происходящего, не говоря уже о предпринимание какого-либо действия.
    Усталость тем временем копилась. Лишь постоянная выработка страха поддерживала бодрствование в теле и не давала сомкнуться глазам. Однако процесс моргания явно замедлялся, глаза просто не хотели вновь открываться, отчасти, боясь того, что в этот раз они смогут всё же что-нибудь различить в темноте.
Спустя ещё пару минут, а может и не минут, часы не тикали, время терялось, но всё же Бонифаций решил лечь. Он ещё никогда в жизни так не волновался. Казалось будто сердце собирается вот-вот остановиться. Для простейшего движения пришлось собрать всё своё мужество, все свои силы.
    Одна рука лежала на сердце пытаясь сдержать его биение, другая прикрывала рот чтобы ненароком не вдохнуть громче нормы. Наконец Блок начала опускаться. Он молился - лишь бы не скрипнула старая кровать. Он был готов поверить в Бога если вдруг всё кончится благополучно.  Все его силы, всё его сосредоточение легло в движение, которое можно было совершить, не прикладывая совершенно никаких усилий. Наконец плечом он почувствовал хлад простыни. Он чуть не выдохнул, но вовремя взял себя в руки. Это было самое сложное, что он когда-либо делал. Пот лился по нему чуть ли ни градом. Дёргался глаз. У, и так не самого сильного духом человека чуть не пошли слёзы.
    Однако вечно лежать на иглах он не мог и вот он расслабил плечи и те расправились. Кровать скрипнула. Блока чуть не хватил сердечный приступ. Он не знал слышал ли Тот, этот скрип. А может ему послышалось, и никакого скрипа не было? Может это всё ему только снится? Он бы себя ущипнул если бы не боялся издать ещё один звук. Всё, что оставалось - это вглядываться в непроглядную темноту и надеяться, что там никого нет.
—  Чёрт побери! Я схожу с ума.
—  Или уже сошёл?
—  Что это вообще значит, и какая к чёрту разница?
—   Может это чья-то глупая шутка?
Прошло ещё немного времени.
—    А, может и не прошло?
—    А, может его вообще и не было?
—    Кто, когда сказал, что время вообще когда-либо существовало?
    Ветер ещё больше усилился. Он будто маленькие кораблики о скалы, разбивал огромные дождевые капли о стекло. Звук был монотонный. Даже шумящий где-то уже совсем далеко гром шумел будто бы по какому-то стандартизированному расписанию, по инструкции. При этом, после самых первых двух ударов, молния ещё не попала даже рядом с окном и не подарила ни одного столь необходимого сейчас фотона, для прояснения ситуации. Однако после каждого её удара Бонифаций ожидал смертельного ужаса.
    Вдруг Блока обдало слабым ветерком, будто бы кто-то пробежал возле него. Он начал судорожно крутить головой, ожидая удара с любой стороны. Глаза закрывались. Голова его была взъерошена. Он нормально не спал уже двое суток. Вчера он полночи провёл на смене, на заводе.
    А теперь он сидел и смотрел во тьму не видящим взглядом, он начинал думать, что ослеп. Закрывал глаза, тёр, открывал снова, но всё ещё ничего не видел. Моргнув, он будто бы уснул на минуту, но не мог понять, спит ли он, спал ли он, есть ли ещё он, в самое главное - есть ли ещё оно.
    Однако последний вопрос быстро решился. Снова открыв глаза, он увидел, буквально в 5 сантиметрах от своего носа, злобный оскал. Он не мог понять, звериный ли этот оскал или же человечий. Как не мог и отвести взгляд от белоснежных зубов, вроде бы как у человека, однако они были заострены как у настоящего хищной собаки. А самое страшное, Бонифаций не мог даже посмотреть в глаза обладателю этих зубов. Его взгляд, как и он сам, примёрз и не мог сдвинуться и на миллиметр. Только улыбка, между которой торчали зубы, габсбургский подбородок и нос, который если увидеть, имея способность думать, можно было бы сравнить с орлиным клювом.      
    Сердце билось как бешеное. Кроме стука ничего не было слышно, будто бы весь мир - это стук сердца маленького, напуганного Бонифация Блока. Всё будто бы двигалось вместе с неравномерным Тук-тук-тук-тук. Не стоило и надеяться на то, что Он этого не слышит. Его улыбка тоже содрогалась в такт биению. Однако это ещё не всё, главной проблемой было то, что она всё расширялась и расширялась. Ещё чуть-чуть и она достигнет ушей. И она достигла, и не остановилась и всё продолжала шириться, открывая всё новые и новые зубы, сделанные под копирку. Не стоит и гадать, сколько их там было, это было бы невозможно даже со спокойным рассудком, правда непонятно, кто мог бы его сохранить, увидев Это.
    Бонифаций не мог дышать. Тонны давили на его грудь. Он не мог ни пошевелиться, ни хотя бы закрыть глаза чтобы кошмар, стоящий перед ним, пропал, чтобы умереть, не видя перед собой ужасного убийцу. Жизнь проносилась перед ним, причудливо упуская все печальные моменты. Он видел старый дом, свою счастливую мать, которая подкидывала его на руках и смеялась. Дальше пропуская пару лет, он видел перед собою отца, впервые радостного после смерти жены. Он гулял с ним, по сейчас, давно уже разбомбленному вражескими самолётами, парку. Он будто бы в действительности обнимал старика-отца, прижимаясь к его слишком рано поседевшей голове.
    На это время Бонифаций создал свой собственный счастливый мир, закрывшись и спрятавшись в нём от страшного настоящего, стоящего напротив него. Он просто ушёл от нереальной и ужасной для него проблемы в столь же нереальный, однако добрый мир. Он был как ребёнок, закрывающий глаза руками, чтобы скрыться. Однако глаза его были открыты и смотрели, невидящим взглядом прямо в глотку существа перед ним.
    А между тем он видел свою тётю сидящую и читающую какое-то письмо, про которое он до сих пор ничего не знает. А сам он тогда радостный бегал со старой отцовской машинкой. Хотя письмо, на самом деле, было адресовано ему намного больше чем тёте. В нём говорилось про отца, который, как говорилось в письме, был расстрелян за дезертирство. Во время дурацкого приказа «в атаку», когда сотни его товарищей с криком бросались на вражеские позиции, он упал на грязную, окровавленную землю в окопе и зарыдал, также как рыдал, ничего полностью не осознававший сын, после призыва отца. Он пролежал несколько минут, а потом встал и спокойно пошёл домой. Разумеется, его схватили сразу же. Он не сопротивлялся, он просто продолжал двигать ногами. Даже когда был привязан к расстрельному столбу, он продолжал идти и смотреть в какую-то, невидимую для остальных, даль. Его не помиловали, не отправили в больницу, а в похоронке написали скупое – расстрелян на месте за дезертирство.
Сын же его, до сих пор верил, что отец его геройствует где-то далеко, защищая сына и отечество. Возможно поэтому, Бонифаций и пошёл работать в военную индустрию. Он даже не догадывался о давней и трагичной сфере. Отсутствие писем он оправдывал отсутствием бумаги на фронте. Хотя порой в его голову и закрадывались мысли и о смерти, и о том, что отец про него просто забыл и бросил его.
Однако сейчас это его явно не заботило. Он всё ещё смотрел вперёд, прорезая слепыми глазами чудовище. Вспоминая при этом первую любовь, друзей и прочие мелкие радости жизни, что выпали на его долю. Но вдруг, он оказался нигде, в месте которого не он никогда ранее не видел и никогда бы не увидел до момента своей смерти. Он был под землёй, сверху ходили люди, смотрели вниз, вверх, общались, разгребали свою рутину, не замечая того, кто под ними, кто смотрит на них из-под земли. Кто не может двигать ни одной своей конечностью, не может даже закричать. Только беспомощно водит глазами и пытается осознать хотя бы что-то. Всем будто бы было на него наплевать. И даже не будто бы, им и было наплевать на маленького Бонифацийа Блока, лежащего где-то в земле, и надеющегося на помощь, лишь от высших сил. В которые он не то чтобы не верил, просто никогда даже не приходилось времени задуматься.
И вот он сейчас лежит в земле, падает куда-то вниз. Думает о том, о чём бы никогда бы не подумал, если бы не эта ситуация. Глупая как мир, не понятная ни для кого, кроме него самого, хотя и он ничего не понимал. Постепенно он теряли способность думать. Он переставал осознавать, если бы у него выделялась слюна, она бы уже давно достигла пола, а он бы этого так и не заметил. Он уже давно потерял всякую связь с действительностью. Давно? Если он вообще был в рамках времени.
Он падал вечность, его ноги коснулись водоворота, которого не было. Который был из ничего, но при этом содержал в себе всё, что только мог содержать.
—  Ведь разве ничего это ни есть всё?
—  Разве там, где нет ничего, может быть что-то?
—  Ведь в ничём, ничто и есть всё.
—  Хотя, может это бред сумасшедшего?
    Кто вообще это думал, думал ли ещё кто-нибудь в черепной коробке бедного Бонифация. Уже давным-давно мёртвого, и лежащего глубока в земле. Никто этого не понимал, Блок, и до этого мало что во всей своей жизни понимавший, теперь потерял всё. Попав в водоворот из ничего он и сам стал ничем, и тем более никем.
    Глаза открылись. Никого не было видно. Разве что разноцветные круги, плавающие во тьме перед глазами. В ушах стоял писк, не заглушаемый ничем, даже криком Бонифацийа, хотя это, пожалуй, самое громкое, что когда-либо было в этом мире. Он разрывал тьму, ещё чуть-чуть и мир разорвётся, вместе с головой Блока.
    Прошёл миг и писк смолк, Блок понял, что он молчит. Он хотел закашлять, проявив себя, но у него не получилось. Он хотел закрыть глаза, но те открылись лишь шире. Решение побежать пришло мгновенно, и было тут же исполнено.
    Длинный тёмный коридор, настолько длинный, что, пожалуй, бесконечный. И уменьшающийся Бонифаций, чем дальше и быстрее он бежал, тем незначительнее становился. Раз и он упал, провалился во тьму и полетел на ощупь. Глаза закрылись. Ничего не изменилось. Опять появились навязчивые круги.
    В комнате всё ещё ничего не было видно. Блок сидел в углу, за креслом, перед ним стоял капкан, последняя защита от Того, про которого он лишь недавно вспомнил. Он подпрыгнул и бросил своё тело. Комната осветилась, посередине стояло ОНО, за креслом сидел тот, чьё тело раньше принадлежало Блоку, а сам Блок парил в полуметре над ними. Из этого можно было бы сделать спортивное соревнование, но болеть подлинному Бонифацию было не за кого. Он наконец-то смог думать и теперь осмыслял то, что с ним происходит. И даже не смотря на то что Блок, один из тех многих, кто ничего обычно не понимает до самой смерти, когда навсегда теряет способность понимать, но сейчас он понял всё, будто бы вся мудрость слилась ему на помощь.
    Он ясно разгадал, что тот, кто дрожит за креслом – это не он. Это тот, кто жил у него на задворках сознания, тот, кто у всех нас есть. Он всегда пытается сделать глупость, пытается не усложнять свою работу оценкой ситуации, и именно поэтому, как правило его никто не замечает, но теперь он выбрался, но даже не то удивительно, что он выбрался, сколько удивителен факт, что он помимо этого вытеснил и самого хозяина, столь прелестного тела. А Тот, кто стоял в центре никто иной, как мы лишь исковерканные всем чем только можем быть исковерканными. Он обычно никто, однако стоит ему сейчас победить, и он станет всем. Он останется единственным и полноправным властителем.
    И тут Блок заметил, что вся комната есть один большой он и только он. Никого больше нет, кроме самого Блока, здесь всё, что делает человека Блока и вся, что делает Блока человеком. Стены комнат были поступками, потолок – инстинктами и требованиями, а пол – мыслями. Все эти частицы человека, по имени, Бонифаций Блок, стонали, пищали, молились, страдали, но не делали ничего.
    В последний раз глаза закрылись и открылись. Опять та же комната, опять та же тьма, опять тот же страх. Однако сейчас Блоку, или тому, кто сейчас был в его теле, было наплевать. Он ущипнул себя и почувствовал боль, он вскочил и понял, что может двигаться, он вздохнул и понял, что может кричать. Но его радость прервал звук сирены. Приближалась бомбёжка.
Топот ног, бег.
Он тоже побежал. БАМ…
    Настало утро. В комнате было светло, никого не было.
Прошло пару дней, всё точно также. Только вот соседи жалуются на вонь из соседней квартиры. Вызвали полицию, те нашли труп. Была проведена экспертиза.
    Одолеваемый страхом за жизнь, он побежал, однако тут же запнулся о посуду у кровати, попытался сбалансировать, перевернулся и упал затылком на стул. После чего ещё живым он пролежал пару часов, находясь в сознании и медленно истекая кровью, голова всё время была повёрнута к часам, указывающим на цифру 4.  Для всех так и осталось загадкой почему он не бежал, не смотря на то что у него была к этому возможность, если верить суд мед экспертам. Или же почему он не кричал, а соседи клялись, что ничего не слышали за всю ночь. В итоге среди жителей было принято, что его крик просто затерялся среди криков, всех пытающихся спастись от бомбёжки людей, а экспертиза что-то не учла, ошиблась.