de omnibus dubitandum 119. 641

ЧАСТЬ СТО ДЕВЯТНАДЦАТАЯ (1918)

Глава 119.641. РОДИНА ИЛИ ЖЕНА…

    — Заметьте, Глеб Иваныч — вот уже много лет я лечу вас бесплатно, — Мокиевский и Бокий расположились в кабинете Бехтерева, пользуясь его отсутствием, и отдыхали после процедур. Мокиевский по своей методе лечил легочный туберкулез Бокия, подхваченный тем в одной из отсидок.

    — Как известно, самое дорогое в жизни, — Бокий выпростал из-под одеяла из оленьего меха (как утверждал Мокиевский, это было частью его методы) руку и пошевелил дрова в камине, — самое дорогое — это все бесплатное. Например, бесплатная любовь жены.

    — Ну, вам-то грех жаловаться, Глеб Иваныч, поскольку ваша жена в Москве.

    — Мне еще и потому грех жаловаться, — захохотал Бокий, — что моя женушка под покровительством весьма влиятельного мужчины!

    — Не имеете ли в виду Владимира Михалыча Бехтерева? (Тот как раз был вызван в Москву.)

    — Ни в коем разе! Совершенно иная персона. Не буду вам пока что называть. Говорят, сплетничать о своей супруге еще хуже, чем сдавать собственного кобеля в аренду для размножения!

    Оба были в прекрасном расположении духа. Бехтерев и Мокиевский только что получили неожиданно большую сумму на работы, связанные с электричеством мозга. По этому поводу Бехтерев и был вызван в Москву.

    Конечно, вопрос, можно ли влиять на толпу на расстоянии (а именно это волновало вождей), прямого ответа не имел, но Бехтерев умел говорить с властями предержащими так, что те вдохновлялись его идеями.

    И даже на более-менее стандартный сеанс массового гипноза реагировали как на чудо. Подготовленное и осуществленное, конечно же, Бехтеревым. И выдавая ему деньги, были убеждены, что следующее чудо будет еще более поражающим воображение. «Папуасы, — комментировал встречи с вождями Бехтерев, — любят побрякушки!».

    Хотя Бокий знал, что встречи с вождями не всегда были так легкомысленно романтичны. Бехтерев был одним из немногих психиатров, которые могли посредством гипноза лечить от алкоголизма.

    И зачастую встречи эти завершались малоэстетично: после сеанса высокопоставленному пациенту давали стопку водки, и того начинало выворачивать наизнанку. Способ, собственно говоря, известный давно, но только Бехтереву удавалось растягивать действие гипноза на длительные сроки.

    Бокий же, помимо улучшения здоровья (Мокиевский лечил его туберкулез рентгеном и специальными массажами, позаимствовав секрет мазей у знаменитого Бадмаева, лекаря государя-императора), радовался, что задуманный им карточный расклад сложился: знакомство так нужного ему Каннегисера* со сжигаемым апломбом Перельцвейгом, бывшим соучеником по Михайловскому училищу, уже обновилось.

*) КАННЕГИСЕР Леонид Иоакимович (19.11.1896, г. Петербург – октябрь 1918, г. Петроград), поэт. С 1913 учился на экономическом факультете Петербургского Политехнического института. Входил в литературный круг журнала "Северные записки", в котором с 1915 публиковал свои стихотворения. С июня 1917 юнкер Михайловского артиллерийского училища, заместитель председателя Союза юнкеров-социалистов Петроградского военного округа. После расформирования училища в начале 1918 возобновил учебу в Политехническом институте. Был связан с подпольным "Союзом возрождения России". 30 августа 1918 застрелил председателя ПетроЧК М.С. Урицкого, подписавшего 19 августа постановление о казни шести молодых офицеров, в том числе В.Б. Перельцвейга, близкого друга К. Сообщение о расстреле К. было опубликовано в газете "Северная коммуна" 18 октября 1918. Точная дата казни и место погребения неизвестны.
Лит.: Русские писатели. 1800–1917: Биографический словарь. Т. 2. М., 1992. С. 461; Морев Г.А. Из истории русской литературы 1910-х годов: К биографии Леонида Каннегисера //Минувшее: Исторический альманах, т. 16. СПб., 1994. С. 115–149; Шенталинский В. Поэт-террорист // Звезда. 2007. № 3.

    Ха-ха, а кто мог проконсультировать по поводу гомосексуальных связей? Конечно же, Бадмаев, хотя Бокий и считал его шарлатаном. Именно по наводке Бадмаева отыскался нужный для эстета, мистика, поэта Каннегисера человек — Перельцвейг*.

*) ПЕРЕЛЬЦВЕЙГ Владимир Борисович (1898 – 21.08.1918, г. Петроград), прапорщик. Окончил Казанское юнкерское училище, прапорщик 93-го пехотного запасного полка. Председатель Союза юнкеров-социалистов Петроградского военного округа
Источник: Политические репрессии

    Тоже поэт, но другой породы: типаж, скорее похожий на стихотворца Клюева. За консультацией к которому (по тому же поводу) Бокий тоже обращался. Впустую, впрочем. Тот пыхтел, мычал, выдавал себя за существо не то неземное, не то наоборот — совсем уж посконное, хотя цитировал при этом Гёте по-немецки. Скорее, пациент Мокиевского с Бехтеревым.

    С Клюева разговор как-то незаметно сполз к Горькому (умеет, умеет Мокиевский вести беседу!), который через своего врача Манухина (и этого для важности приплел!) просил аудиенции. Приватной, по-возможности. Отчего же нет? Бокий даже мог предположить, отчего так засуетился Горький: недавно арестовали великого князя Гавриила Константиновича, троюродного брата Николая II. Жена его, бывшая балерина Нестеровская*, побежала на поклон к Горькому.

*) НЕСТЕРОВСКАЯ Антонина Рафаиловна (Нина; А. Р.) (14 марта 1890, Петербург — 7 марта 1950, Париж)(см. фото) — русская балерина, в эмиграции — жена князя императорской крови Гавриила Константиновича. С 1926 года — княгиня Стрельнинская (вариант написания — Стрельницкая), с 1936 года — светлейшая княгиня Романовская-Стрельнинская.
Родилась в Петербурге в обедневшей дворянской семье, окончила (вместе с сестрой Лидией, в замужестве Чистяковой) школу Императорского балета. Артистка кордебалета Мариинского театра, изначально с жалованием в 600 руб. (в год - Л.С.) В «Приложении к Ежегоднику императорских театров» старшая сестра Лидия фигурирует как «Нестеровская 1-я», а Нина — как «Нестеровская 2-я». Указывается, что выступает она с 14 марта 1905 года; и за сезон 1911—1912 года она выступала всего 62 раза. В 1907—1908 много гастролировала по России. Из Мариинского театра она ушла в 1913 году, в 1906, 1909—1911 выступала в труппе Русского балета С.П. Дягилева в Париже.
Матильда Кшесинская так описывает её в 1910 году: "В этом году, весною, у меня начала бывать Нина Нестеровская, которую я очень полюбила за её жизнерадостность, остроумие и веселость. Я была с ней ласкова и очень баловала. Она вышла из скромной семьи, красивой жизни не знала, но, будучи по натуре очень наблюдательной, присматривалась, как я живу, как принимаю, все запоминала и всему научилась у меня в доме".
В 1911 году их дружба продолжалась — на свой день рождения Кшесинская (возлюбленная великого князя Сергея Михайловича), пригласила именитых гостей, в том числе князя Гавриила, и затеяла капустник, в которой крошечная и пикантная Нина изображала царственную Екатерину Гельцер и произвела большое впечатление. В 1912 году Кшесинская, уже давно оставившая императорский театр, взяла Нину с собой заграницу и, по её словам, «устроила танцевать к Дягилеву, но бесплатно, так как труппа была совершенно полна». В Монте-Карло в гостинице они занимали комнаты рядом. Именно там Нина ближе сошлась с князем Гавриилом.
Гавриил так вспоминал об этом знакомстве:
«Каждое воскресенье в ту зиму я бывал в Мариинском театре, в балете. Мне очень нравилась артистка А.Р. Нестеровская (…). В антрактах я приходил на сцену с ней разговаривать и скоро стал бывать на её маленькой квартире, в которой она жила со своей матерью, очень почтенной женщиной из дворянской семьи родом с Кавказа. Таким образом, между нами завязались дружеские отношения»
Князь хотел жениться на своей избраннице, но, хотя князья императорской крови и могли вступать в морганатический брак, Гавриил опасался, что родные отнесутся к этому отрицательно. Он пишет, что в 1912 году, по возвращению в Россию, они тайно обручились. «Очень трудно было сделать это так, чтобы священник не знал, кого он обручает, иначе мог выйти скандал», — в конце концов, эту церемонию провел иеромонах Афонского подворья (то есть не представитель русской церкви). Затем Нина сняла дачу в Петергофе (Алякули). Весной 1913 года она сняла дачу в Павловске («у вдовы профессора Фойницкого, на Новой улице, с большим садом и с островом посреди пруда»). Во время 300-летия дома Романовых, которое торжественно праздновалось в Москве, Нина остановилась на квартире Леонида Собинова, где её навещал нареченный жених. Позже Нина проводила его на фронт Первой Мировой, слала ему посылки и с волнением читала сводки (тем более, что его брат Олег там погиб). В 1916 году она снимала квартиру на Каменноостровском проспекте.
Сам брак последовал нескоро. Его тетка Ольга Константиновна, королева Греческая, ходатайствовала перед императором, но тот отказал: «что не может разрешить нам жениться, так как это может послужить предлогом для других членов Императорского Дома просить о том же». Тогда Гавриил стал искать другого посредника — его врачом стал доктор Варавка, который также лечил императрицу Марию Федоровну и могущественную фрейлину А.А. Вырубову.
Варавка по-прежнему был моим большим другом и говорил с Вырубовой об А. Р., и просил за нас, чтобы нам разрешено было обвенчаться. Он даже говорил об этом с Императрицей Александрой Федоровной. Вопрос нашей свадьбы был совсем «на мази». Императрица ответила, что пускай мы повенчаемся — сперва нас для видимости накажут, (должно быть прикажут на время уехать), а потом простят. Оставалось лишь поставить точки на «и», но в это время убили Распутина. Я всецело был на стороне Дмитрия Павловича, чем навлек на себя недовольство Государыни и вопрос о нашей свадьбе больше не поднимался
В своих мемуарах Гавриил пишет: «Перед самой революцией, когда дяденька был у себя в Крыму, я как-то пришел к матушке и просил её разрешить мне обвенчаться с А. Р. Матушка была в это время нездорова и лежала в постели у себя в спальне. Она дала своё согласие, но потом жалела об этом и считала, что дала его в минуту слабости, тем не менее она не считала возможным взять его обратно».
После Февральской революции Гавриил и Нина быстро обвенчались. Их свадьба состоялась в церкви Святой царицы Александры в Петрограде 9 апреля (22 апреля) 1917 года (на Красную Горку), вместе с ними представитель Императорского дома Сандро Лейхтенбергский также морганатически женился на Надежде Каралли. Но даже дядя Дмитрий Константинович, к которому Гавриил питал самые тёплые чувства, остался недоволен поступком племянника. Однако матушка благословила новобрачного и обняла. Уйдя из родительского Мраморного дворца, Гавриил «вернулся обратно на Каменноостровский в квартиру Нины, которая отныне стала и моей». Поскольку главой Дома после отречения Николая стал Михаил Александрович, Гавриил сообщил ему о женитьбе и получил «милую поздравительную телеграмму».
После Февральской революции молодожены, считая, что жизнь продолжается, сняли дачу в Финляндии, ещё остававшейся частью Российской империи — в нескольких верстах от станции Перкиярви. Однако во время Октябрьской революции они снова жили в Петрограде.
Когда большевики издали декрет о том, что в течение трех дней все Романовы должны явиться в комиссию для получения инструкций по поводу высылки их из Петрограда, Гавриил, страдавший туберкулезом, вдобавок лежал больной инфлюенцей. В своих мемуарах он обширно цитирует душераздирающие воспоминания Нины об этом периоде (этот текст был отдельно опубликован ею в журнале «Иллюстрированная Россия» в 1934 году). Она писала о том, как умолила Урицкого (также туберкулезника) не высылать мужа из столицы, в отличие от его братьев и кузенов. Гавриил больной оставался лежать в квартире, в которой проходили непрерывные обыски, однако в конце-концов он все-таки был арестован: «Нас буквально оторвали друг от друга. Мужа увели. Я бросилась за ним вся в слезах, в последний раз обняла его и благословила. Постояв минуту на месте, ничего не видя из-за слез, я бессознательно пошла к выходу. На улице я увидела автомобиль. С двумя вооруженными солдатами проезжал мой муж. Автомобиль едва не задел меня. Я стала бежать за автомобилем, что-то шепча, крича и спотыкаясь. Вдруг автомобиль остановился. Я бросилась и ещё раз обняла моего мужа…».
Деятельная Нина активно ходатайствовала за больного мужа перед всеми, кого могла достать («За месяц пребывания мужа в тюрьме, я потеряла полтора пуда, буквально не могла двигаться от слабости, но энергия во мне развилась чудовищная»). Она дошла до М.Ф. Андреевой (Нина Берберова уточняет, что князя и Горького лечил один врач — Манухин, который также хлопотал за него), и в итоге её муж Максим Горький сообщил, что Ленин дал своё согласие на освобождение мужа и официальную бумагу об этом везет из Москвы сам Луначарский — однако из-за убийства Урицкого все это застопорилось. В итоге, благодаря помощи Бокия, занявшего место Урицкого, князь был перемещен из тюрьмы в клинику Герзони, но там же находилась морганатическая жена великого князя Михаила Александровича - Брасова, с которой князю было запрещено общаться. И через два дня он был перевезен на квартиру к Горькому, где к нему присоединилась Нина, и они прожили там некоторое время. Писатель хлопотал за них, и получил от Зиновьева разрешение на их выезд в Финляндию.
Феликс Юсупов в своих мемуарах так пишет о Нине: «Князь Гаврила уцелел благодаря усиленным хлопотам и ловкости жены его. Остальных посадили в Петропавловскую крепость и вскоре расстреляли» (в крепости расстреляли 4 великих князей, арестованных в Петербурге одновременно с Гавриилом — Л.С.). Три из четверых остававшихся в живых к тому моменту его братьев также были казнены (Иоанн, Игорь, Константин — Л.С.), спасся только Георгий.
11 ноября 1918 года супруги покинули Петроград и на поезде прибыли в Белоостров. В Финляндию больной Гавриил был перевезен в ручной тележке. Супруги отправились в санаторий близ Гельсингфорса для лечения.
Оттуда перебрались во Францию. В эмиграции, как упоминает Кшесинская, супруги жили, в частности, в Болье. В 1920 году князь с женой обосновались в Париже.
В 1926 году великий князь Кирилл Владимирович, считавший себя главой Императорского дома в изгнании, пожаловал ей титул княгини Стрельнинской, а в 1935 году — святлейшей княгини Романовской-Стрельнинской. Титул был образован по названию имения этой ветви рода Романовых — Стрельне (Константиновский дворец).
Через некоторое время супруги начали испытывать нехватку средств. Историк моды А. Васильев описывает этот период её жизни: Нина работала в домах моделей князя Феликса Юсупова, давала уроки танца, решила открыть балетную студию (её сестра Лидия держала такую сначала в Берлине, а потом в Голландии), но позже изменила своё решение и основала дом моды «Бери», просуществовавший c 1925 года до 1936 года (сначала на улице Виала, 38-бис, потом на рю Дарданелл, 2).
«Благодаря прекрасному качеству шитья модели расходились по высоким ценам. Антонина Рафаиловна обладала несомненным вкусом, но, как нередко бывало в русских домах [моды], организационная часть оставляла желать лучшего. (…) Клиентки в нетерпении ожидали в салоне, и тогда к ним выходил князь Гавриил Константинович (…) развлекал клиенток: долго показывал альбомы с семейными фотографиями, комментируя каждую, чтобы растянуть время и дать возможность закончить заказ».
После закрытия дома моды супруги очень скромно жили в парижском предместье, где князь начал писать мемуары и устраивать партии в бридж для заработка, а Нина — давать уроки танцев и зарабатывать шитьём.
Балерина Бронислава Нижинская пишет: «Среди моих поклонников были великий князь Гавриил Константинович и его молодая жена Антонина Рафаиловна (Нестеровская). Нестеровская была очень добра ко мне, когда я ещё училась в Театральном училище; я всегда с благодарностью вспоминала о её помощи во время ученического спектакля в 1906 году. Теперь она искренне радовалась моим успехам, называла дочкой и посылала цветы после каждого представления. Великий князь Гавриил нередко приглашал нас с Сашей к обеду».
Васильев цитирует воспоминание Н. Оффенштадт о ней: «Жили они дружно и часто устраивали чаепития. В пожилом возрасте Антонина Рафаиловна напоминала больше русскую простолюдинку, чем княгиню. Но как только она начинала говорить, сразу чувствовалась близость к великокняжеским кругам с их изысканными оборотами речи. Она была настоящая светская дама. Видимо, жизнь среди Романовых сделала её такой. А как только она закрывала рот, то опять начинала походить на русскую бабу с косой вокруг головы».
В 1936 году Нина организовала и возглавила Комитет по увековечиванию памяти отца Георгия Спасского, участвовала в устройстве Дома для престарелых имени отца Георгия Спасского в Севре (под Парижем), была председателем Кружка почитателей памяти отца Георгия Спасского и председателем Комитета по сооружению ему памятника на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа (1947). В 1937 вместе с супругом посетила праздник Русского лицея имени императора Николая II в Версале (под Парижем).
Спустя год после её смерти 63-летний князь Гавриил женился 11 июня 1951 года на 48-летней княжне Ирине Ивановне Куракиной (1903—1993) — дочери Иоанна, епископа Константинопольского патриархата. Оба брака были бездетными.
В своих мемуарах, законченных после смерти Нины, вдовец вспоминает о ней с большой любовью и благодарностью. Гавриил и Нина похоронены под одним надгробным камнем на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем.

    И так и осталась на ночь у него на Кронверкском. Вместе с бульдогом. Поводов для ареста великого князя было предостаточно: когда он еще жил в Мраморном дворце, к нему, что ни день, болтались разные люди, проходимцы в основном, с предложениями помочь перебраться за границу.

    Но князь, как часто бывает с русскими людьми, все никак не мог решить простую проблему: больше он любит свою родину или свою жену? В морганатическом, естественно, браке.

    Родину (кроме Павловска, ему принадлежащего) он практически не знал. Да и не особенно стремился узнать. В отличие от своего папы, знаменитого КР, поэта и президента Академии художеств. Жену же любил безмерно, ссорился вечно с императором (тот отказывал в разрешении на брак) и, в конце концов, тайно обвенчался со своей прелестной, это отмечал и брат Николай II, Анастасией Рафаиловной.

    Вот пока он размышлял: родина или жена, — его и арестовали.