Прежние страхи

По вечерам у Тиен было людно: не покладая рук, она начиняла багеты один за другим. Под мягким фонарным сиянием смуглая с золотистым блеском кожа сверкала, учтиво скрывая морщины. А с её лица никогда не исчезала улыбка, даже если было тяжело или от усталости валилась с ног. И на это Тиен отвечали взаимностью.
Муж Тиен приезжал ближе к закрытию, помогал убраться и привести всё в порядок. За место уже было уплачено: «смотрящая» работала в ресторанчике напротив. Оставалось только прикрыть витрины, закрыть всё на ключ – и можно было ехать. Иногда заезжал и сын Тиен с друзьями, чтобы успеть перекусить. Затем он дожидался отца и уже всей семьёй они возвращались домой. Но бывали такие вечера, когда никто никуда не спешил: как на семейном ужине, они болтали о своём, о делах и просто наслаждались покоем остывших и смолкших улиц.
Дорога была практически пуста и безлюдна. Но по пути можно было встретить не одну шумную компанию, правда, чем глубже в город – тем тише и спокойнее становилось – местные в основном встают очень рано утром, поэтому и ложатся рано.
Навстречу, сопротивляясь движению, мчался свежий поток воздуха, забиваясь в ноздри, слепя глаза и мешая дышать. К тому же от его напора становилось зябко и не по себе. Тиен пряталась за спиной мужа, немного согнувшись, опустив голову, но всё так же любя приобняв его легонечко, незаметно, как и в первый вечер их знакомства.
                * * *
Тонкие девичьи голоса скользили по морской глади, словно убаюкивая, исчезали где-то в кромешной тьме, далеко-далеко, глухо лопаясь, словно пузырь воздуха, не оставляя и следа. Мальчишки о чём-то спорили, лишь Кьен, будто зачарованный, растворялся заодно с этой мелодией. Стараясь быть не замеченным, украдкой, он робко смотрел на неё, и вся печаль и тоска этой песни эхом вторила в его сердце.
Накал страстей в споре разгорался, словно костёр и постепенно стал заглушать всё вокруг, привлекая к себе больше внимания, нешуточно искря.
- А ты что скажешь, Кьен? – словно бурлящая вода внезапно донёсся чей-то взволнованный голос.
Воцарилась тишина, словно поставили всё происходящее на паузу. Только тогда Кьен «очнулся» и заметил, что никто больше не пел, а все уставились на него, будто на кону целая жизнь и завит всё только от его решения. Ища глазами куда бы «причалить», он заметил, что Тиен легко и паря двигалась от берега к набережной, словно исчезающий в дали мираж.
- А ну вас, - отмахнулся Кьен и пулей умчался вслед.
От удивления и неожиданности все даже забыли о споре, и тишина стала ещё весомее.
- Вот это поворот, ребята, - наконец донеслось из темноты, - Кто-то кажется влюбился…
- Да не о том речь, - и поутихший спор с лёгкостью разгорелся вновь, с новой силой и всё смешалось в одно, неделимое.
Сонная Луна лениво отражалась в море, кажется, даже ей уже был невыносим этот затянувшийся спор.
У перекрёстка Кьен нагнал Тиен:
- Поехали, - и он с некоторой неловкостью кивнул в сторону сидения байка.
Рёв мотора заглушал всё вокруг, только не страх: Кьен так и не смог больше проронить ни слова, просто мчался вперёд, казалось в никуда, без какого-либо плана действий, а Тиен осторожно прижалась к нему, пытаясь сдержать дрожь, которая наматывала её нутро будто на спицу. Под свист «дымящихся» колёс они в миг стали одним целым в её хрупких, нежных объятиях...
                * * *
Байк остановился у дома, Кьен, по-прежнему немногословный и робкий, вглядывался в ночное небо: в её объятиях было всё так же тепло и неспокойно.
- Что ж, - и Тиен ещё крепче прижалась к нему, - Пойдёшь знакомить с родителями?! – звонким девичьим смехом расстилался её голос.
Йен только ухмыльнулся, прокатывая мимо как прежде влюблённых родителей, одобрительно подмигнув отцу, по-дружески: эта история ему хорошо известна. Сквозь годы они пронесли и сохранили те самые светлые, чистые, настоящие чувства. Вот и сейчас мнутся, словно школьники.
Так они и стояли молча, как тогда, у родительского дома Кьена. Он чувствовал её сердцебиение, такое же взволнованное, словно в своей груди. В этом и есть их маленькое счастье: в унисон, удар в удар, один ритм на двоих…
И страхи у них остались прежними: он боялся проронить хоть слово, она боялась быстрой езды.