Тунгуска актера Добродеева

 
      В один из зимних вечеров актер театра Добродеев Егор привел в гости к родителям  знакомую.  Темноволосая,  скуластая, с глазами Чингис-хана,  похожая  на  алтайку или татарку… Одета просто, без макияжа и лишь шапка и варежки напоминали этно-стиль, редкий в гламурной столице.
      -  Рисует в театре, декор, студентка…
      - Угу… - сказал глава семейства.
      Иван Добродеев, популярный актер, видный 60-летний мужчина с залысинами и крупным носом разливал по бутылочкам наливку своего изготовления.  Прославился  он в телесериале про дачников, где актер громко юморил и попадал в разные ситуации с соседями.
      -  Что вы рисуете? – спросил, не глядя на нее старший Добродеев.
    -  Этно - футуризм… Пишу диплом. Но, скорей всего, поищу в другом направлении…
  -   Что так? И в чем  суть стиля?
  -  Это когда  закорючками,  в духе народного орнамента. Кружки, черточки,  запятые, – все в цвете. Можно – кляксу в интерьер, а можно философию, космос… Но – трудно выразить социальную напряженность… Дух сегодняшнего времени. Например, ощущения простого труженика…
     -  Ого! – сказал Егор. –  А – притворялась...
     -  Почему ж -   трудно? – сказал старый актер, впервые взглянув  на гостью. – Нет опыта, мастерства?  Любой стиль выразит «печаль»,  «радость»…
   -  Наверно… Но глаза бедной старухи –  узором? Ненависть рабочих  к олигархам -  лубочно? Стиль… отвлекает.  Не бьет в цель, а – умничает, слегка цепляя… А, может –  я не умею…
     С минуту все смотрели на студентку   недоверчиво. Не читает ли она по бумажке?  Лет девятнадцать ей…
     - То есть, хотите реализма, натуры. Фантазии, украшения - претят? – мирно дополнила разговор жена Добродеева.  – Такое не выставишь. Нет спроса…
    -  Кто-то должен о  несправедливости… Социалка – стонет…
    -  Да – да… У вас  есть спонсор?
    -  Нет. Но живопись не    так затратна, как кинопроизводство.  Можно писать  углем… К тому же, есть интернет.
    - Угле-ем… -  повторил задумчиво  Иван Петрович. – И неожиданно спросил:  А как вы относитесь к моим ролям? Не ко мне, как к человеку… К ролям?
     Егор  взглянул на отца с удивлением. Того интересовало мнение студентки, что было мило, демократично. Это делало честь мэтру.
    -   Не знаю.  Наверное, вы  – добрый. А к  ролям   вашим отношусь прохладно. Имею в виду  «дачника»  и «рабочего» в последнем фильме.
       Наступило молчание. Иван Петрович соображал, стоит ли продолжать разговор с нахалкой или все обернуть в шутку, как он делал на съемках сериала про дачников.  Там такие страсти кипят!  А сын –  пусть развлекается, сегодня  – шаманка, завтра –  оленеводка… Экзотика!
      -  Любопытно. Чем  вам мои роли не угодили? Многим нравятся. Отзывы, благодарности. Встречи со зрителями…
      -   Знаю...  Получили  звание, премии. Я тоже смеялась от ваших шуток у телека. Иногда.
      - Так, что же?  Мы тут  продюсерский центр затеяли. «Добродеевы», слышали?  Снимать народное кино. Светлое, доброе… Надоела чернуха…
     -  Круто! Но… народное кино, значит – быть с народом? Или просто – байки, клоунада? Отвлекать от политики, от проблем…
     -  Ну - у… смех всегда нужен. Даже на войне…
     - Есть такая вещь, актерское амплуа, называется, - вмешался  Егор. – Папа – комедийный. Детективов, мистики – полно. И дурного качества. Доброго смеха – мало. Ты  ведь,  отдыхаешь, веселишься?
     - Конечно.  Люблю пантомиму, пародию. Как сказать… Я не критик. У меня лишь ощущения…
     -  Говорите. Мы  вас – слушаем…
     -  Ширвиндт  как-то сказал: На мне юмор кончился…
     -  Шутит…  Знаете, сколько ему лет?
     -  Дело не в этом.  Вы в сериале показываете  дачников. И - сады, хоромы.   Коттеджи в два этажа, гостиницу там открыли… Много ли  в России таких дач? По себе знаю. У нас  продали людям участки. Пять соток, в тайге, без дорог. Всей семьей  корчевали. Поставили сруб, картошка, навоз… Труда – немеряно! Давка в автобусе,  засуха без колодца. Люди там умирали… А ваши герои - хохочут, пьют коньяк и парятся…
     - Ух! – воскликнул Егор. – Голос глубинки!
     -   Да, мы  бедны.  - Голос девушки дрогнул. -  Вы потешаете москвичей. Но и мы – тоже страна! И  мы  зрители! А ваш фильм о рабочих? Идеальный завод,  домашний уют, зарплаты… Вы  там  передовика играете,  которого снимает телевидение. Когда вы по ящику видели правду  о рабочих? Время какое в фильме?  Не указано. Сладкий пирог, патока… Как в СССР. А сейчас –  не так, торговцы у власти!
    -  Что вы знаете про…
    -  Мать говорила!  Отец всю жизнь трудился, а пенсии у обоих – чуть! Почему так?  А у ваших рабочих – особняк на берегу реки, квартиры, машины. Одинокая женщина с тремя детьми – ухоженная толстушка! Потому что красильщица в цехе?  Вы же обманываете…
     Пауза затянулась. Все ждали, что скажет Иван Петрович, сыгравший в фильме главу рабочей династии, передовика и весельчака.
    -   Мда… Ну, во -  первых, дача и квартира в фильме -    не мои. И не нашей семьи. Есть сценарий, режиссура. Актер – зависим. Я плохо сыграл?
      -   Хорошо. В том и беда.  Сами  не желая, вы словно укор  нам. Мол, бедные -   сами виноваты. Не сумели, не  провернулись…  А надо шустрить, у всех – шансы… Я тут для вас – завистливая… Может, и лентяйка?  Неумеха? Своим добрым лицом,  шутками и молчанием о несправедливости, вы нас убеждаете в этом.  В том, что мы – лохи! Фильм то – о современности…
    -  Не преувеличивайте! Если вы так приняли фильм, еще не значит, что  я  - пособник режима. Есть остросоциальные ленты, есть – комедии. Я не пою на площади за кандидатов правящей партии. Не выступаю на корпоративах… Я поддерживаю простых людей  шуткой, оптимизмом.
     Иван Петрович подошел к окну. Внизу  играла, веселилась, искрила огнями Москва. Вспомнилась фраза политика: «На освещение Москва тратит целый бюджет региона…»  Но как трудно было пробиться к признанию! Ведь он сам из провинции, шел по чуть-чуть, играл волков в детских спектаклях… Не расскажешь, как репетировал свой коронный смех. В полях, до болей в животе. А тут – такое…
      -  Да что ж, теперь,  без шуток, комедий?
      -  Можно шутить! – Лицо гостьи побледнело.  Она поднялась из-за стола.  - Но – сквозь слезы! И указывать источник  слез. Ваш рабочий даже не сказал, что ему  повезло с работой. Только смех, только песенки…
   -  Позвольте мне,  - вмешалась жена артиста. – Я кинокритик, имею  степень. – Писала и книгу  о комедиях 30-х годов. В самый разгар репрессий…  Уже расстреливали, гнобили на каналах, в лесах… А народ – упивался смехом комедий. Какой был успех!  Вы смотрели «Святого Йоргена», «Веселых ребят», «Волгу – Волгу»… Утесов, Ильинский, Орлова… Представьте, что давали такие фильмы людям. Как поднимали настрой…
     -  Я  выразила  мнение. Меня спросили…
     - Сможете изобразить? Кого-нибудь из нас? – Иван Петрович решил сменить тему. – Можно и по рюмке…
      - Не сейчас.  Но я  оставлю набросок…
       Гостья  достала из рюкзачка  блокнот, вырвала страничку. На листке виднелся карандашный рисунок.  Автопортрет. Девушка – воин, в национальном головном уборе, схожим с боевым шлемом степняков. За спиной угадывался колчан со стрелами, на груди – то ли кольчуга, то ли национальные украшения. На щеках девушки угадывались контуры старика и старухи, вероятно -  родителей воительницы.
      Она попрощалась с просьбой  не провожать. «Не боюсь улиц». Возможно, знала какое-нибудь кунг-фу или  приемы, когда пальцем,  ребром ладони…
    - Что за нация? – старший Добродеев рассматривал рисунок. – Не чукча?
    - Тунгусы! – сострил сын. – Они метеорит заставили в тайгу упасть. Потом бревна собирали…
    - Тунгусы – бывшие эвенки. – добавила жена. – Их мало осталось. В городах – единицы…
    -  Выходит, нам повезло?  - Тут  Добродеев издал смешок, от которого всегда млел зритель и который считался  фирменной деталью известного  комического актера.