Григорий новогодняя история

 — Через двести метров поверните направо, — хорошо поставленным басом произнес навигатор.
  Горностаев терпеть не мог этот голос. Куда приятнее было слушать девушку. С ней можно было спорить, подкалывать, передразнивать. А от этого веяло прямо-таки военной выправкой. С таким не забалуешь.
  Но сегодня все как-то не задалось. Вместо того, чтобы пораньше уйти с работы и сделать, наконец, покупки к празднику, он вынужден был тащиться за тридевять земель в какие-то Большие Опарыши к Алевтине Петровне, которая впопыхах запамятовала поставить свою драгоценную закорючку на одной из бумажек, без которых вот сейчас, в новогоднюю ночь, не может быть подписан контракт мирового масштаба на поставку резиновых прокладок для унитазов!
  Проклиная работу, забывчивого главбуха, некстати начавшийся снегопад и безучастный к его настроению голос в навигаторе, призывавший повернуть направо, Горностаев свернул с развилки влево и вдруг явственно услышал: «Я же сказал, направо», и тут же металлическое: «Маршрут перестроен».
  Горностаев не поверил своим ушам: навигатор с ним разговаривает? Но, поразмыслив, списал все на глюки от усталости и нервов.
  Маршрут, действительно, был перестроен, и до цели ему нужно было проехать лишних двадцать километров. В магазин он уже точно не успеет. Ну и не надо!   Девушки нет, родители на краю света, работы нормальной и то нет. В тридцать лет и с красным дипломом он все еще мальчик на побегушках.
  Снегопад усиливался, хлопья залепили лобовое стекло. Горностаев включил дворники. Их равномерное движение и монотонное пощелкивание гипнотизировало на пустынной дороге. Поняв, что сопротивляться слипающимся векам бесполезно, Горностаев свернул на обочину, заглушил мотор, откинулся на сиденье и мгновенно заснул.
  Разбудил его знакомый голос из навигатора.
 — Ну, брат, ты попал, — отчетливо услышал он и вскочил, как ужаленный.
   В машине кромешная темнота. Трясущимися руками Горностаев достал из кармана телефон, посветил. Никого!
   «Показалось!» — облегченно выдохнул он. Взглянул на время. Странно, спал, вроде пару минут, но почему-то темно, как ночью. Он опустил стекло — в лицо ему ударил вихрь из огромных снежинок. И, да, действительно, была ночь. Горностаев повернул ключ зажигания. Мотор устало фыркнул пару раз и заглох.
  Это уже был апогей невезения. Один на пустынной дороге в занесенной снегом машине, да еще в новогоднюю ночь. Перспектива быть похороненным заживо была самой реальной. Горностаева охватила паника. Он с трудом открыл дверь — снега намело по самый бампер. Натянув на голову легкую вязаную шапочку и заправив брюки в сапоги, Горностаев сунул папку с документами за пазуху и кое-как вылез из автомобиля. Он тут же по колено рухнул в рыхлый снег. Мело так, что даже на расстоянии вытянутой руки ничего не было видно. Он попытался высказаться по поводу сложившейся ситуации, но наглотался снега и, осознав смысл фразы «молчание — золото», предпочел впредь рта без необходимости не раскрывать.
  Горностаев вглядывался в снежную мглу и вдруг заметил какое-то мерцание.
  «Лишь бы не показалось!», — разволновался он и, проваливаясь в глубокий снег, пошел в направлении спасительного маячка. Огонек, то разгорался, то гас, доставляя Горностаеву лишнюю головную боль.
  Наконец, совершенно закоченевший, в сапогах полных снега, с заиндевевшими бровями и ресницами, тяжело дыша, он уткнулся в бревенчатое строение. Посветил телефоном. Странно! Ни окон, ни дверей. Настоящая избушка на курьих ножках.
 — Хозяева, пустите на ночлег! — что есть мочи завопил Горностаев.
  Гробовая тишина. Пришлось, снова утопая в снегу, обойти весь дом, пока не обнаружилась дверь, которая качалась на одной петле. Без замка, без засова.
 — Что за дела? — опешил Горностаев, — я же ясно видел свет.
  Но не возвращаться же обратно, в самом деле. Он отряхнул с себя снег, потопал сапогами по крыльцу и вошел в дом. Телефонным фонариком, как щупом, обследовал каждый угол, заглянул под самодельный стол и табурет. Никого. Печка-буржуйка совершенно холодная. Зато рядом с нею небольшая поленница и (вот везение!) спички. Горностаев не курил, потому не держал при себе зажигалки. Высекать огонь из подручных предметов был не приучен. В общем, спички были очень кстати.
  Он затолкал дрова в печь, чиркнул спичкой. Но чуда, как в кино, не произошло. Не загудел в печи огонек. Полкоробка спичек были потрачены впустую. Горностаеву даже стало жарко от переживаний. Но, возможно именно потому, что кровь стала лучше циркулировать по телу, она добралась, наконец, до мозга и включила там какой-то рубильник, ответственный за мыслительную деятельность. Горностаева вдруг осенило. Он вынул из-за пазухи папку с документами, скомкал парочку, сунул под дрова и поджег. Пламя уничтожало унитазные прокладки, а вместе с ними надежду на то, что когда-то наступит долгожданное повышение. «Ну и пусть! — думал Горностаев, подкладывая в костер очередной документ, — зато согреюсь». Когда в папке не осталось ни единой бумажки, дрова, в конце-концов, принялись. Но пламя было какое-то ненадежное. Горностаев решил подсуетиться: присел перед печкой и легонько подул на тлеющие угли, потом сильнее. Взвилось облако золы, и Горностаев чихнул. Потом еще и еще, и еще… «Интересно, сколько же раз я чихнул?» — подумал он.
 — Ровно десять, — раздался очень знакомый голос.
  Горностаев испуганно обернулся. Огонь в печи отбрасывал блики на противоположную стену. На этом фоне отчетливо вырисовывался силуэт ребенка лет двух, не более.
 — Ты чихнул ровно десять раз и этим вызвал меня, — голосом навигатора сказал странный малыш.
 — То есть, как это вызвал? Откуда?
 — Оттуда, — как-то неопределенно разведя руками, загадочно ответил тот.
 — Ты мой ангел-хранитель? Или… — заволновался Горностаев, не зная, чего ожидать от незваного гостя.
 — Таким унылым нытикам ангелы не положены.
  Горностаев насупился, но проглотил обиду.
 — Тогда кто? — спросил он, — Домовой? Дух печки? Или, может, навигатора?
 — Стандартно мыслишь. Во-первых, в таких условиях ни один домовой не выживет. С навигатором ты тоже промахнулся.
 — Так кто же? — уверовав, наконец, в реальность происходящего, спросил Горностаев.
 — Эльф я. Эльф Григорий. Приставлен к твоей персоне для препровождения тебя на путь истинный.
 — Как эльф? — удивился Горностаев, — они же все с Сантой на оленях по миру колесят, желания исполняют.
 — Опять примитивно мыслишь! Они тебе не феи — желания исполнять. Просто подарки развозят.
 — А ты?
 — А что я? — погрустнел Григорий, — меня дисквалифицировали.
 — За что?
 — За азартные игры. Сжульничал я. У старшего смены в подкидного выиграл. А он карту в рукаве заметил. И началось. По судам затаскали. Пару раз на апелляцию подавал. Но не помогло. Дисквалифицировали и к тебе, дураку, прикрепили, чтоб ты совсем не скатился.
 — Я что-то не понял. Что со мной не так?! Школу окончил с серебряной медалью, университет — с красным дипломом. Не пью, не курю. В порочащих связях не замечен. Работа у меня хорошая. Правда, — вспомнив сожженные документы, Горностаев сник, — работы у меня, наверное, уже нет. Девушки нет, друзей нет. Даже Новый год встретить не с кем, — всхлипнул он.
 — Как звать тебя, горемыка? — погладил его по голове Григорий.
 — Ваася! — совсем уже расклеился Горностаев, и весь как-то внутренне съежился, ощутил себя маленьким, не больше Григория.
 — Ва-ася?! — протянул Григорий, — а Горностаев, стало быть, для солидности.
  — Ага, — всхлипнул он, — но, как видишь, не помогает.
 — Да вижу, чего уж там. Для того и направлен. Должен исправить ситуацию. Так сказать, честным трудом искупить свою вину. Итак, начинаю разъяснительную работу.
Взгляни на себя. Ты же не живешь, ты притворяешься.
 Возмущенный Горностаев хотел высказаться в свое оправдание, но эльф Григорий опередил его.
 — Вот взять, к примеру, твою лысину, — подскочил он к все еще сидевшему на корточках Горностаеву и стянул с него вязаную шапку.
 — При чем тут лысина? — рассердился Горностаев, — Это генетика.
 — Это не генетика, это глупость. Глупо прилизывать волосинки, маскировать плешь. Все равно видно.
 — Разве? — покраснел Василий, — А я думал, что не заметно.
 — Заметно, заметно, — успокоил его Григорий, — и залысины на лбу, и островок на макушке. Мало того, что ты притворяешься перед другими, так ты еще и себя убеждаешь, что все в порядке. Шампуни, маски всякие. Тьфу! — эльф помолчал и добавил, — Я бы на твоем месте совсем побрился.
Василий украдкой провел рукой по редеющей шевелюре и вздохнул:
 — Думаешь?
 — Да ничего я не думаю, — Григорий подкинул дров в печку, — Твоя жизнь, ты и думай. Только себе не ври.
  Горностаев молча ходил по комнате. Эльф попытался сесть на табурет, но у него ничего не вышло.
 — Подсади, — обратился он к Горностаеву.
 — Что? — не понял тот.
— Да ничего. Помоги сесть.
  Василий взял эльфа под мышки («Надо же, какой тяжелый!» — подумал он) и посадил на стул.
 — Так, следующий пункт — работа, — закинув ногу на ногу, продолжил Григорий.
 — А с ней что не так? — спросил Горностаев, — Да, я извел всю документацию на растопку, но врать не собираюсь. Так и скажу, что уничтожил ее, потому что попал в безвыходную ситуацию.
 — С этим-то все в порядке. Хвалю, что позаботился о самосохранении. Но в остальном… Ты же ее не любишь.
 — Кого? Алевтину? — удивился Василий.
 — И ее тоже. Но я имел в виду работу. Ходишь в свой офис, как на каторгу, перебираешь бумажки, надеясь на какое-то повышение. Зачем? Чтобы занять место Алевтины? Ты об этом мечтал?
 — Но ведь так живут миллионы людей, — робко попытался оправдаться Горностаев.
 — Верно. Ходят на нелюбимую работу, живут с нелюбимыми людьми, и, самое главное, внушают своим любимым детям, что заниматься нелюбимым правильно! Эх, Вася, Вася! Хочешь, открою тайну?
 — Ну, — угрюмо кивнул Горностаев.
 — Жизнь одна!
 — И? — не понял Василий.
 — И прожить ее надо так, — Григорий многозначительно поднял указательный палец,    — чтоб не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы.
 — Островский, — сказал Горностаев.
 — Вторая статья Конституции, — уверенно произнес эльф.
 — Сказочной? — насмешливо спросил Горностаев.
 — Ну почему же сказочной? Всемирной.
 — Да?! А там есть и первая статья?
 — Первая?! Конечно! Дословно не помню, но общий смысл такой: жить надо с удовольствием.
  Горностаев недоверчиво усмехнулся.
  Эльф закатил глаза и шумно выдохнул.
 — Ты ни во что не веришь, ничего не хочешь, ни к чему не стремишься! Жизнь твоя пустая и никчемная, — спрыгнув со стула, он раздраженно направился к выходу, — С тобой я только время теряю. Нужно было найти кого-нибудь посговорчивее.
 — Погоди, Григорий, не обижайся. Ну, есть у меня одно желание. Только мне неудобно о нем говорить.
  Эльф посмотрел на него снизу-вверх.
 — Понимаешь, — Василий замялся, подыскивая слова, — я с детства мечтал научиться танцевать аргентинское танго.
 — Да ладно?! — оживился Григорий, — И что?
 — И ничего. Когда сказал родителям, отец долго смеялся. И пригрозил отправить в военное училище, чтобы мне дурь из башки выбили.
 — Ну, ладно, это тогда. А теперь что?
 — Теперь ничего. Теперь уже поздно.
 — Поздно — это когда умер, — резко оборвал его эльф.
 — Так ты считаешь, мне надо записаться на танцы?
 — Я ничего не считаю и ничего не решаю. Это твоя жизнь, Вася. Понимаешь?
  Тот молча кивнул.
 — Дошло, наконец! Ну, значит, все. Ты тут держись! — Григорий картинно вскинул руку, — А я, как говорится, на свободу с чистой совестью!
 — А хорошего во мне совсем нет? — расстроился Горностаев.
 — Это уже не ко мне. Вопросом достоинств у нас Кристина занимается, — ответил эльф и исчез.
  Горностаев сел на стул, пытаясь осмыслить произошедшее. Вдруг в дверь постучали. Он вздрогнул и … проснулся.
 — Молодой человек! — барабанила в окно девушка в красной вязаной шапочке.
  Горностаев опустил стекло и удивленно спросил: «Кристина?»
 — Да, — растерялась девушка, — а как Вы..?
  Горностаев загадочно повел бровью.
 — Вы не могли бы меня подбросить? — смущенно пробормотала она, — У меня машина заглохла, снегопад усиливается, а сегодня, сами знаете, аварийки не дождешься.
  Он потянулся через соседнее сиденье, чтобы открыть дверь, и вдруг увидел папку с документами. Целехонькую! Горностаев закинул ее назад.
 — Садитесь, — радостно сказал он, — только мне надо в Верхние Опарыши заехать, документы завезти.
 — В Большие, — рассмеялась Кристина.
 — Что Большие? — не понял Горностаев.
 — Опарыши Большие! Я знаю короткую дорогу. Через двести метров поворот направо.
  Горностаев пристально посмотрел на нее: ослышался или это, действительно, голос девушки из навигатора? «Да, нет, показалось», — решил он.
 — А меня, кстати, Василием зовут, — улыбнулся он и повернул в замке ключ зажигания.