Кто храм разгородит?

Кто храм разгородит?

Девочка Люся Климко трех лет жила на хуторе возле огромных подсолнухов и пасеки, под огромным синим небом, любила полоть грядки – выщипывать травку и складывать ее у тропинки. У девочки были красивые черные глаза и длинные черные косы, а у ее сестры глаза голубые и кудри светлые. Вот родные сестры, а такие разные – все восклицали. А девочки привыкли, что они красавицы. Просто Люся была в отца, а сестра - в мать. И все. Никакой загадки.

Лука Климко любил вечером после работы спивать (петь), сидя на лавочке у хаты. Мягким голосом он затягивал: дывлюсь я на нэбо Тай думку гадаю: чому я ни сокил, чому ни летаю…
Собака вылезала из конуры и подбиралась к нему, разваливалась перед ним, с удовольствием слушала.

Так и было, пока однажды всё не кончилось. Утром вдруг по небу полетели огромные черные – не птицы, а машины, - самолеты, сказал отец. Он знал их по другой войне, где они впервые появились. Отец сразу снарядил подводу и сказал:
- Самое страшное – это смерть с неба. Надо двигаться в Россию.

Они жили на Украине. Отец решил, что в России будет безопасно. И они двинулись в путь. Мать с дочками, такими разными, в телеге, а отец, степенный, с длинной бородой клином, шел рядом с лошадью. Ей и так тяжело было тянуть воз с вещами.

Отец всегда сочувствовал лошади. И на той войне, Первой мировой, которую в России тогда называли Второй Отечественной, он был при орудии, а тянули-то лошади.
И так бы шли и шли. Но однажды они надоели летчику в небе, и он сбросил на их обоз бомбу. Отец успел скинуть с воза дочек и толкнуть их под телегу, а мать прыгнула было, но летчик, наверно, был молодой, ловкий, возможно – охотник, прицелился и попал в спину молодой женщине, когда она слезала с телеги за девочками. Упала уже мертвая.

Лука видел ее сползавшее тело и не мог поверить. Мрак отчаяния рухнул на него и поглотил. Даже мысль о проклятии тому летчику не успела доползти до его сознания.
Уцелевшие стояли, ходили вокруг разбитого обоза и страшно злились на того летчика, подбившего заодно и коня:
- Кони-то что им сделали… нелюди совсем – по коням стрелять.

Ни один казак (а настоящие воины и есть казаки) никогда не станет стрелять в коня, только во всадника. Воюют люди. А лошади при чем?

Так без матери и приехали в Россию.

В России решили, что девочек лучше спрятать от войны поглубже, и отца, Луку Климко, столяра по специальности, как уже не молодого, направили на Урал. Там на заводах очень нужны мужики. А при заводе и садик найдется. И они оказались в городе, в доме от заводской ТЭЦ, в отдельной комнате в квартире со всеми удобствами. Лука был доволен. Другим беженцам пришлось хуже.

В садике девочки рассказывали, что их маму убил немецкий летчик, а его самого сразу сбили наши летчики. Девочкам казалось, что так и было в самом деле. И дети, когда слушали, охотно соглашались: так ему и надо, хорошо, что сразу сбили, не будет больше стрелять в наших.

После войны отыскалась троюродная сестра Луки. Приехала к ним и стала вести хозяйство. Варила щи, обмывала-обшивала сестренок. Старшая, голубоглазая блондинка, копия мать, русская, на первом же курсе нефтяного техникума вышла замуж за чалдона, Серегу, практиканта из Сибири, перевелась в техникум в его город и уехала. Лука вздохнул. Сказал младшей:
- Ну что, хохлушка моя черноглазая, поживешь с батькой пока?..

Тетка сказала: рано ей порхать. И Люся задержалась с ними.

Хорошо было в городе. Улицы гладкие, чистые. Хорошо прыгать со скакалкой, еще лучше мелом писать: и классики рисовать, и стрелки–указатели, куда пошли, если играли в казаки-разбойники. Улицы были пустые. Все при деле – работают или учатся. На детей никто не сердится, что пачкают асфальт и рисуют стрелки на стенах. Понятно - играют. Может, и взрослые в свое время сами так же играли. Хотя вряд ли - город их был такой чистенький, как только что построенный.

Главное в нем - заводы, а из всех заводов главный – нефтеперерабатывающий, почтовый ящик 417. На нем работали родители и все соседи. Дети знали, что завод – самое главное на свете. Все живут для того, чтобы работать на заводе. Поэтому даже на фронт не брали их отцов с завода. Когда они вырастут, они будут работать на заводе. Некоторые люди живут в бараках, где – говорят – даже нет воды и туалета, потому что они не работают на заводе. А кто работает на заводе, тот живет в нормальном доме.  Дети из их дома не играют с детьми из бараков. Ну их, барачных, кто их знает…

Дольше всех шла игра в казаки-разбойники. Прятались по всему городу. И где только не оставляли знаки своего присутствия. А иначе - без знаков - казаки не найдут разбойников. Так нечестно. Разбойники должны прятаться, это их дело, а казаки должны искать, это их работа. У всех должно быть занятие.

Когда в школу пошли, учительница в первые дни сентября повела свой класс в дом пионеров, и там определили талант каждой ученицы. Кто-то из девочек будет учиться танцам, кто-то петь, кто-то рисовать. А у кого не нашли особенных способностей, тех приняли в спортивный кружок. Все были заняты.  После школы кто в нефтяной техникум, как Люся, кто на кулинарные курсы, кто куда. Но все они по окончании будут при заводе – в его заводской столовой, в пошивочном ателье или парикмахерской. Заводу нужны все.

Но самое главное - завод охраняется. Очень надежно. Уже в начальных классах девочкам сказали, что их завод (секретный номер: почтовый ящик № 417) является специальной целью американцев.  Поэтому его крепко охраняют. Для Люси это было основным: с раннего детства она поняла, что самое важное – это защита от врага, особенно от нападения с неба, такого огромного и голубого в детстве и такого – оказалось – беззащитного, слишком открытого, слишком ясного.

После техникума Люсю оставили на заводе, а других послали кого куда. Женю Киселева – в Фергану, а оттуда потом - по слухам – на Украину. Раю Актуганову – в Омск. А Люся осталась дома.

Работая техником, на заводе она чувствовала себя в полной безопасности. А при выходе из цеха невольно, незаметно для себя, косилась на небо. Хорошо бы, оно бы немного затуманилось, хоть чуть-чуть нелетная погода.  Это заметил Фогель, приезжий из Сибири практикант и спросил:
- Опасаешься дождика?

Люся растерялась. Ничего не сказала. А он рядом пошел. И ей не было противно. Назавтра он подождал ее и опять рядом пошел. И так ждал, и ходил. а однажды сказал, что завтра уезжает. Она так и вспыхнула: как это – завтра? Сразу – завтра? Не мог заранее сказать? Он начал извиняться. Сказал:
 - Я не знал, как ты среагируешь. Я привык к тебе. Так бы и ждал всю жизнь и шел бы рядом. Но хорошего помаленьку, как гласит русская поговорка.

- А ты не русский что ли?
-Нет. Я еврей.
- Да что ты? – удивилась она. среди ее знакомых не было евреев. Город режимный, может, поэтому были в основном русские, да еще татары. А больше никого.
- А как евреи оказались в Сибири?

- Не поверишь: нас туда сослал царь за участие в польском антирусском восстании и спас этим от Гитлера! И от поляков, они ведь очень охотно нас выдавали немцам. А в России мы все годы жили - не тужили. Время от времени того царя благодарили.

Люся позвала его в гости. Отец одобрительно крякнул. Спросил: а что умеешь делать руками? Оказалось, действительно евреи умный народ, как говорят. Мужчина обязан с детства дать сыну ремесло в руки, а потом можно и в школу, и в институт. Лёва умел шить. Только пиджаки и брюки, а рубашки не просите. Только мужской костюм. И сразу снял мерку с Луки. Как он снимал мерку, стало ясно, что Лёва знает свое дело. Лука удивился и был доволен. Сказал: значит, с голоду не пропадете. Так и сказал: во множественном числе. И умный Лева услышал и спросил:

- Вы не будете очень против, если я посватаюсь к Люсе?
- А что – очень похожа на евреечку? – засмеялся Лука.…

Лева уехал. Вернулся к новому году, поженились – расписались, отгуляли в столовой свадьбу - и уехали… В Израиль. Лева - сын советского генерала, героя Сопротивления. Он принял Православие. И не под воздействием жены она сама была далека от Церкви, а из любви к России, из благодарности к ней, спасшей его и давшей ему жену

Поехали в Иерусалим. Их привели на маленькую площадь, они встали перед большими запертыми воротами.
- А где храм?
- Вот он.
- Где?
- Вот врата, пока закрыты. А храм весь застроили, загородили, птому и не видно.Это вам не Россия. Здесь мало места.
- А как же горазгородить? его же надо открыть.

Когда наконец вошли в храм, Люся молилась как могла, в сильном волнении.
Под утро мысль пришла: вот и жизнь  мелькнула. Как миг. Маленькая жизнь, оказывается. Мама сказала бы: значит, хорошо жила. Когда плохо, то жизнь долгой кажется.
- А все же -кто же храм разгородит? Мы теперь здесь. Нельзя же так оставить.


Рецензии