Греховинка. часть Б. В яме

– Помогите , спасите! – кричал бедолага, но никого не было. Было такое ощущение, будто ночь поглотила это место, навалившись на яму всей своей непроглядностью. Казалось даже, что звук оставаться решил весь внутри и ни одного шороха не отдавать наружу. Через время, весь измученный и охрипший, воришка присел. 

Вдруг из глубины души, из самого сердца как-то вырвалось: "Господи помоги!". 

И в этот самый момент, когда была сказана последняя буква в слове помоги, на дно ямы упала веревка. Один край её лежал кольцом, словно змея, второй же уходил вверх словно в самое небо. Удивлённый и обрадованнай небывалым чудом, воришка схватился за край верёвки и хотел было подтянуться, чтобы по ней вылезти наверх, но внезапно она рассыпалась на тысячи мелких бумажек, скрученных в трубочки. Он обомлел от увиденного открыл рот. После наклонился, поднял одну, развернул, прочитал и замер. 

Вспоминал он теперь себя маленького – как мама ругала его, взывая к совести, что печеньки не только для него одного, что ещё есть другие рты в этой семье, которые не прочь были бы полакомиться, а он взял всё и съел, просто украл у родных! А они ведь родные, близкие, они такие же как он, говорила мама. "Нехорошо это, понимаешь? Грех это!". 

И на влажную, но тёплую землю, имеющую запах серы, из его рук выпала записочка с надписью "воровство". 

А в голове продолжали звучать слова матери "нехорошо это, понимаешь!", и он смотрел на неё, в её светлые и добрые лучистые глаза, а из них капали на его руку горячие солёные слёзы, совершенно без запаха, но такие горькие... И он это знает, что они горькие, потому что сейчас, в эту самую минуту, у него подступило что-то под горло, словно ком... Горький ком... И он не выдержал и заплакал, сам не зная почему, не понимая, как так случилось? И хватаясь, за голову побежал прочь. 

"Захарчик, Захар, – доносился до него зов матери, но он уже не слышал или делал вид, что не слышит. Хотя хочет слышать, хочет прижаться к груди матери и сказать: " Прости, мама". 

Но вместо этого он сидел под лестничной клеткой и беззвучно рыдал, открывая рот словно рыба, выброшенная на сушу и, чтобы никто не услышал, не издавая ни единого звука кричит в душе: "Мама, мамочка, прости!". 

Так громко и так беззвучно Захарчик никогда больше не рыдал. И тут он понимает, просто чувствует это, что все-все записочки, что лежат у его ног, это его собственность его груз, его жизнь, от которой он всё время бежит сломя голову, отмахиваясь рукой! Отмахивается, как от назойливой мухи, мол, все так живут, а чем я хуже? 

Захар наклоняется берет следующую записку, разворачивает... В нос бьёт запах чего-то сухого, пустынного едкого и становится трудно дышать. В ту же самую секунду вспоминает он, как мальчишкой с другими ребятами словил кота и бросил его в канализационный люк, как кричали ему вослед бабушки, а он бежал от них, словно побитый камнями, прижимая голову руками и прикрывая уши. Но он все равно слышал и знал, что они знали и ему стыдно оттого, что не смог утаиться, не смог... И из руки падает очередная записка, в которой написано "жестокосердие". 

Захар никогда раньше не думал, что это грех, всегда считал что это просто... Просто так... И тут он стал слышать звуки, сначала шорохи. Мелькнула надежда, что пришли на помощь. "Ну наконец-то", – пробежала мысль, но во мгновение ока обуял его страх, охватил душу, сжав её, запеленав, связав, словно по рукам и ногам. А потом донеслось рычание и шёпоооот...

– Наш нааааш, наааааааш! 

И вдруг Захар увидел тёмные, мерзко пахнущие фигуры, которые тянули к нему свои уродливые лапы, когти, собачьи морды и свиные рыла, и что-то ещё ужасное, ужаснее ужасного – зло, не имеющее ни глаз, ни ушей, но один рот со множеством челюстей и зубов, который хочет поглотить всего его без остатка.