Глава 75. Неразделенная любовь

Пока Капитан ****ов не появился, мы развлекались просмотром канала "Культура".
Там давали оперу из Большого театра «Funny revolt», новый взгляд на жизнь и судьбу Фанни Каплан, поставленную молодым прогрессивным режиссером из Англии, Джонни Фэготом, в соавторстве с не менее прогрессивным нашим либреттистом, Артуром Голубинером.

На стене пурпурной сцены висел крест, повешенный наоборот. На кресте висел Ильич, головой вниз. Посередине сцены сидела девица  в очках. Даже по телевизору было видно, что у очков диоптрии где-то +15.

Видимо для ясности, на груди у девушки было написано  «Каплан». Вокруг нее ездил на маленьком велосипеде голый старик с огромным большевистском куколем на голове, а на куколе была нарисована звезда верх ногами. Спереди на велосипедике висел номерной знак с надписью «Феликс». Старик резво нарезал круги и пел тенором:
А Ленин такой молодой

И юный Октябрь впереди,
Но ты трогать его не моги,
За его малый рост, малый рост!
Фанни баритоном оправдывалась:
Это началось все с ссылки,
разносила я посылки.
Ленин вышел на крыльцо
Почесать свое яйцо.
Как я это увидала, полюбила, застрадала.
Но сказал его сосед,
"Фанни, шансов просто нет".
Я про что тебе пою-
Любит Настеньку свою!
Да, стреляла в Ильича!
Но стреляла сгоряча!
Не дал слово бы жениться,
С ним не стала бы ложиться.
И стрелять бы я не стала,
Боже, как же я устала!

Послышался горестный плач и из глубины сцены появился молодой и мускулистый юноша Октябрь с пятном на лбу, он опустился перед распятием на колени, обнял висящую голову Ильича и поцеловал в уста.
Из-за кулис вышел Троцкий в джинсовом костюме  и выдал Октябрю зо рублей ассигнациями, заставив расписаться кровью в ведомости.

Мы  потрясенно смотрели на это действо, как вдруг из телевизора послышались крики и ругань. Вдоль рядов театра шли православные активисты с хоругвями, их шествие возглавлял толстый поп с бородой до пола.

В руках он нес трехметровую палку с ведром на конце, в виде гигантского кадила, откуда валил едкий и вонючий дым. Зрители стали разбегаться, английский режиссер по-бабьи заламывал руки и стонал. Трансляцию прервали.

Ровно в 12 часов из-за трансформаторной будки вышел Капитан ****ов, выпил стакан водки и начал свой рассказ.

 Шла война. Перед самой Курской битвой Гитлер смертельно влюбился. Влюбился как мальчишка. Он услышал чистую, без помех, трансляцию Левитана, и этот чарующий голос перевернул его жизнь.

 Неделю он боролся с искушением, но в понедельник вызвал к себе Отто Скарцени и приказал доставить Левитану любовное письмо. В нем, собственно, уже не было того Гитлера, умного, расчетливого, холодного и жестокого, к какому привыкли в Европе. Это было светлое, романтическое письмо отчаявшейся и простой немецкой бабы, мечтающей о своем простом, немецком счастье, с мельницей, коровами и томиком Шиллера.

 Отто трижды доставлял письма Левитану. Разумеется, все письма Левитан отнес куда надо, и поэтому Адика уже вели. После четвертого письма фюрера, Отто увез обратно гибкую рентгеновскую пластинку, надушенную духами Красная Москва. Фюрер в нетерпении поставил пластинку на патефон, нашел новую иглу и долго крутил ручку. Чарующий голос назначал ему свидание на нейтральной территории, в шалаше, и добавил:

-Буду ждать тебя. Твой Юдка.

Потом, прослушав ее раз сто, снял с патефона, прижал пластинку к губам и со слезами завальсировал по кабинету. Бойцы НКВД должны были сразу взять Гитлера, как только тот появится в шалаше. Но человек предполагает, а Бог располагает.

Как настоящий немец -любовник, Адольф ввалился в шалаш не с пустыми руками, а с корзиной, набитой колбасой, кислой капустой, вареным выменем, берлинскими колбасками , мюнхенскими шпикачками, шнапсом и пивом.

А вот бойцы заблудились, завязли в болоте и позволили молодым провести вместе три дня, прежде чем Гитлера повязали. Через час Левитан понял, что это ****ец, тут надо будет либо лечь под фашистскую гадину, либо как-то вывернуться.

Тогда он своим чарующим голосом  сообщил фашисту, что не ел в СССР нормальной еды почти три года, а только воровал провода и пленку, иногда рентгеновские пластины с работы и варил из этого суп.

Доверчивый Адик разрыдался и  долго трясся  у окна, размазывая сопли по стеклу. Так Левитану пришлось жрать три дня и три ночи, изображая ненасытный голод, обычный для  советского диктора, пока наконец боевые офицеры не увели плачущего Гитлера из шалаша. 

Всероссийского диктора  отправили в Москву в госпиталь Бурденко на промывание. Вместо фюрера был отправлен двойник в Берлин и тут же произошел перелом в ходе войны. Иногда, ради доброй и веселой кавказской шутки, Сталин нанимал Отто Скарцени за смешные деньги, и тот привозил Левитану очередное письмо от липового Гитлера. Левитан белел и несся в НКВД, а Иосиф Виссарионович заливался от смеха.