Как Ленин из мавзолея Ленина сбежал

Как ЛЕНИН из МАВЗОЛЕЯ ЛЕНИНА сбежал (в свой День Рождения)
(Двойная преапокалиптическая реминисценция-фантазм
в новом жанре эссесулька, или - эссесушка)
Предупреждение: матюги в наилегчайше облегчённой форме всё-таки затесались в историю.
                Заранее простите.
Дата рождения «произведения» – 22 апреля любого года до апокалипсиса.
Преамбулаторное событие:
   "В Госдуме разработали законопроект о захоронении тела Ленина...
Москва. 20 апреля (2017 года!): В Госдуму в четверг внесен законопроект с предложением правового механизма для захоронения останков Владимира Ленина, сообщил «Интерфаксу» один из инициаторов проекта закона Владимир Сысоев (ЛДПР)"...

И вот наступил 2022-й Хэппи Нью Еар от Рождества Христова, который был, судя по свидетельствам Иеговы, совсем не хэппи.
И опять элдэпээрнутый репрезентатив вякает, чтобы убрали Сталина и Ленина. Ленина - так просто вынули из мавзолея Ленина.
Видимо, эта депутана метит на место в мавзолее.
Выражаю глубокое презрение всем тем, кто ничего не сделал своими руками, а полезного для страны - и говорить нечего, - но пытается пиариться такого рода предложениями.
Этот негодяй типа забыл, что в кремлёвских стенах замурованы урны наших героев. Их тоже надо по меркам этого упырёныша перезахоронить "по-человечески"?!

А ещё это либерастическое 'о'но забыло, что в Ёбурге построили большой центр в честь самого мерзкого в Истории России негодяя, одним росчерком пера разделившего русский народ, вогнав в нищету миллионы семей разных народов, расстрелявший из танков госдуму...

Первое, что должен был предложить это о'вно, если бы он (оно) был (было) настоящим россиянином, - сравнять с землёй этот центр, вырыть его фундамент, оградить территорию, захватив метров сто вокруг центра...зла, и лет на сорок никого близко не подпускать к месту нечисти...

И кажется мне, что по-человечески будет прекратить гулянки на Красной площади - в России - что, разгуляться больше негде, а?

И оставить в покое все урны и могилы людей, создававших нашу Историю, какая бы она ни была противоречивой - ОНА НАША И НИКАКАЯ ДРУГАЯ.

Как же презренно мной всякого рода словоблудие.
____________________________________________________

Собственно, эссесулька (эссесушка, фантастическая такая):

   «Господи, о – Господи, ёлы-палы, лежу я тут уже почти сто лет без семи, почти центней без семи килогъамм, так сказать, въемени. Вставал всего два аза, кости аж скъипели, высохшие жилы все потянул, целых тъи института восстанавливали. Какие спецы голову ломали, в пъямом смысле – мою голову…Лежал себе и думал туда же – в себя, что никому не мешаю, наобоот, бабло собиаю, Отечеству аттъакционом служу даже после своей смейти…» - думал Владимир Ильич в свой очередной день рождения, облетая своим астральным телом своё бренное.

   А рядышком, совсем рядышком, замурованный в кремлёвскую стену, лежал и ничего не думал прах воинов Отечества. Кто-то мудрый догадался не закатывать в стены Кремля гробы, а закатать туда урны. И дощечками с надписями прикрыть.

   Великая была страна – СССР. Всё себе позволяла!

   Этот день для всех граждан страны Советов был Днём Рождения Вождя, хотя далеко не все были пролетариатом. А он был – для всех, хотя имел кличку Вождя Пролетариата. А хлопали все, правда, пролетариат хлопал в ладоши как-то особенно, по-пролетарски неистово.

   Следующей за пролетариатом по неистовости была советская интеллигенция – ох и отбивала она свои ладошки, нежные и не натруженные, в отличие от пролетарских.

   Вождь своими жгучими всякое неокрепшее революционное сознание идеями оторвал их, пролетариев, от станков, а крестьян – от бороны, руки-то и освободились, отсюда и неистовство в хлопках особенное: зачем-то же создал Бог две руки. Значит, руки должны быть чем-то заняты. Если две руки хлопают друг о друга, делать они уже ничего не могут. Отсюда и неистовство. Бесячье.

   Хлопал так, в две руки, пролетариат с присоединившимся к нему остальным Отечеством, что-то около семидесяти лет. И прохлопал своё же Отечество. Точнее, чуть не прохлопал.

Демократы знали давно про это бесячье свойство хлопающих рук. О последствиях знали тоже.

   Три особо ярых хлопальщика в ладоши тайно собрались рядышком с границей вражеской страны, но на стороне тогда ещё БССР, в пуще, Беловежской пуще, где стада зубров (это бизоны такие, выросшие на картошке), не подозревая о заговоре, мирно щипали картофельную ботву.

   Эти новоиспечённые «лидеры», метившие в пассионарии – лавры пассионария Ленина не давали им покоя ни на минуточку, - и распилили практически один народ на три неравные части.

   Неравные части назвали тремя неравными словами.

   Лежит Ленин и думает: «Они что там, в Думе, не знают, что я – ЖИВ! И что я – буду ЖИТЬ!...И что они с этим хотят поделать, а? Или они Богу не молятся? Или они там не знают, что я уже давненько в астрале? И всё вижу и слышу, а? Вот идиоты, точнее – идиёты. А, ну – да, это они демократы-либерасты, на меня всё валят, мол, это моя вина, что у них полное жопито вместо цирка подкатило. Так нефиг воровать безостановочно и безо всякой меры. Хотя, мои возмущения кроме возмущения волн Де Бройля ни к чему не приведут. Эти ушлёпки только что придумали меня отсюда вынести. Вынести меня из моего же дома! Под меня лично построенного. Под сомнительными предлогами, что Россия будет терпеть беды, пока я тут…Вот дебилы - я давно уже везде. А тут только моё высохшее тело, правда, почти как новенькое, только слегка сморщенное, зато в качественном костюмчике – всегда такой хотел. Перед Наденькой покрасоваться, а заодно и перед моим народом. Моим? Ну, да – моим! Я же – Вождь. Значит, народ – мой, а я – их Вождь. Хоть немного успокаивает, чёйт побеи. Ой, от волнения и в астрале картавить начал. Надо успокоиться и думать-думать-думать. Учиться-учиться-учиться уже поздновато. Да и не надо – всё и так знаю. Через астрал всё приходит».

   Два часовых, вытянутые в струночку, словно двое из ларца, но не выпили винца, ощутили необычно сильный ветерок, идущий из мавзолея. Стоя в будке – и то ощутили!

   Да и погода была какая-то особенно не весенняя: даже снег повалил, мокрый какой-то, но всё же снег. Стоять у ступенчатого пирамидоподобного сооружения было противно, но не из-за мысли, что охраняется забальзамированный донельзя труп, и что он никуда, по идее, не должен деться, а именно из-за внезапного навала очень не весенней пароксизмальной снегоподобной косой жижи сверху.

   Дунуло хорошо.

   И вдруг, шквал резко стих, снег и без того мокрый начал превращаться в мокрую кашу. Часовые слышали то там, то тут, редкие почмокивания от ног забредших на площадь отчаянных в ночи странников, туристов.

   У одного часового промелькнула «Стрэнджерз ин the найт» Синатры». Две прекрасные таиландки в шапках-ушанках и персонаж в шубе, подозрительно похожий на Филю Киркорова, привнесли некоторый абсурд в складывающуюся ситуацию на площади у мавзолея.

   Весна была в разгаре.

   Рождественская, для товарища Ленина – рождественская, ночь тоже была в разгаре.

   «Надо валить, самому валить отсюда, пока эти законо(пре)датели меня отсюда не вынесли и окончательно не переломали мои высохшие жилы и мои хрупкие косточки» - принял решение Вождь пролетариата.

   «А как это делается? Я же в астрале, а я – тут. То есть, не я тут, а тот я, которым был я тогда, когда тут не был. Чёйт, опять развойновайся…Успокоиться, батенька, надо, батенька, успокоиться…Вот, хорошо. ХоРошо? Эр. Вернулась! Надо вспоминать, да не Маркса и Энгельса, дуик, а Кабалы всякие, да некромунгейские заклинания. Те самые, которыми меня пичкали, когда в мумию закатывали» - Ленин напряг все свои высохшие извилины, а солдатики снова ощутили внутри своих голо;вушек какие-то волнения внутри мавзолея. Им стало как-то совсем не по себе, и они решили на всякий случай свалить. А как свалить-то – это же пост! И они просто отошли метров так на дцать от входа.

   Ленин тут же ощутил возмущение пространства вокруг своего домика-пирамидки и понял: «вот именно сейчас и надо валить, вход, тьфу, выход, свободен. И такого случая может уже и не быть».

   Самый буйный графоман всех времён и почти всех народов, поймал нужные заклинания и – о чудо! Заскрипев костями и застонав жилами, встал! Нет, не встал, а – сел! Огляделся, нет, сначала посмотрел только вперёд. Всё было размыто: сухие глаза плохо преломляли изображение и совсем плохо проецировали его на сетчатке. Сетчатка катастрофически высохла тоже и с тугой неохотой посылала нервные ещё более высохшие импульсы в высохшие бугры четверохолмия, а те, бугры, отослали вопреки всем смыслам, эту нервную инфу в главный мозг Вождя пролетариата. Всё закипело-заработало. Члены Ленина, управляемые чёрт знает чем, начали движение от гроба к выходу, который ещё недавно был для этих совокупных в Ленине членов только входом.

   И вот, в час волка, это безобра;зие, а точнее – безо;бразие, просочилось наружу, другими словами, вышло из мавзолея Ленина.

   Более народными словами – съе...хало с хаты.

   Всё. Обратных заклинаний Вождь не знал. Теперь оставалось – только впеёд! Вот, всё так напряглось, что и рассказчик картавить начал.

   Часовые не поверили своим глазам и всё списа;ли на очень необычную для разгара весны погоду: по их учению Ленин не мог оттуда выйти, хотя все насмотрелись, меняя портянки, фильмов про всяких мумий и троллей. И отошли ещё чуть немного подальше – так, на всякий, а вдруг не показалось.

   Вечно молодой Ильич ещё не успел совершить первые несколько десятков шагов, неловких и неуверенных, скрипучих и угловатых, как на площадь красного цвета вылетела супертачка. Крутанулась аж три круга и в сантиметре встала, как вкопанная, перед Ильичём.

   «Ты кто, бля, тут качаешься на сухих ходулях?» - голосок был явно женский, причём, женщины молодой. Акцент тянул на армянский.

   Но его резкие нотки и некоторая армянская певучесть немного обескуражили Вождя, и он растерянно ответил вопросом на вопрос: «а ты сама, бья, кто, стейва?».

   «Я тя щаз за стейву как улитку раздавлю, плесень ты старая. Чё вылупился своими пустыми чичами?» - дамочка не снижала градус наезда.

   «Поял, всё поял, ты – шмара московская. Угадал?» - Ильич скачал из астрала информацию, но как-то поверхностно скачал, и уже начал понимать, что перед ним одна из светских львиц Москвы. Заодно считал всю остальную информацию о современном положении всей России и, вообще, всего мира. Йотабайты информации уверенно расположились в высохшем, но по-прежнему, бескрайнем хранилище революционного гения ХХ Века.

      Двигатель взревел, словно в него вселились все силы Ада, а из авто вывалилась на афуительных каблуках с нэйлингом не менее афуительным, чем каблуки, армяночка. Красивенькая такая, с оттянутой попочкой, но до безобразия ухоженная московская армяночка.

   - М-да, Наденька моя получше была – слегка подсохшим, но всё ещё революционным взглядом, оценил обстановку Ильич и невольно отправил обратно в астрал итоги внешнего осмотра девушки.

- Хотя-а-а, давненько, батенька, давненько ты с ней в аст’але не коннектился, не чикинился-не чатился.

- Ну и словечки пьилетели! – Не аст’ал, а помойка какая-то стала.
- Ну чёй-та я тут разнежничался? – Страшненькая моя Наденька была. Годы жестокого аст’ала стёйли всё плохое, хоошее оставили. Вот и стала моя Наденька к’асавицей.

- С д’угой стооны, и я – не к’асавчик. Был. А уж сейчас – тем более уодец п’осто какой-то. И люди это видят! Безоб’азие…полное безоб’азие в полнейшем безо;б'азии.

- Я же п’осил – в г’об меня. В г’о-об. Ничё толком выполнить не могут, коммуняки. Пьедатели все.

   Московская шмара на цирлах неуверенно подошла вплотную к Ленину. Неуверенность придала брусчатка, так как каблучки уверенно в ней застревали, не в брусчатке застревали, а между. Эта неуверенность в походке немного развеселила Вождя, и он прищурился и без того прищуренным со всех сторон лицом. Как же он стал похож на того самого, Великого Ленина, с цветных портретов и чёрно-белых фотографий.

   «Ты чё – под Ленина косишь? Ну у тя и грим, урод. Иди, нах, отмойся и проспись» - шмара не унималась и продолжала давить своим интеллектом.

   Суперкар, словно мустанг, заряженный на гонки, ревел всеми своими четырьмя сотнями кобыл совсем рядышком. Вот это была конюшня под капотом! И всей этой конюшней управляла всего одна шмара. И где вы тут видите справедливость?

   «Иди сама, на тот же нах. Перекушала герыча с водкой…грим, бля. Я те щас…» - «А что я тебе щас? У меня же всё отсохло…» - тут же вспомнил пожилой во в всех смыслах Ленин.

   Тут шмару начало отпускать: свежий воздух, неожиданный отпор в ночи какого-то лениноподобного мужичка. Такого в её жизни ещё не было. Всё было, но такого кокса ей не приходилось пользовать. Герыч был ни при чём. Девушка плотно и уверенно сидела на кокаине. А водочкой всего лишь запивала то, что втягивала своим слегка припухшим носиком с приятной горбинкой.

   «Хороший товар» - пронеслось у неё в голове. «Надо запомнить клуб…хотя, где же я затоваривалась и занюхивалась? Ну, блин, не помню. Мужика в лицо помню, клуб – не помню. Сколько их там было – тоже не помню. Даже день – не помню, а какой день-то сегодня? Блин. Сегодня же ночь! И этот коротышка с плешью. Противненький, бородка остренькая, вся обшарпанная. Щаз бы ему каблучком промеж брючек коротеньких. Не глаженные какие-то…» - быстро оценила собеседника и его прикид московская львица армянского розлива.

   Ленин решил применить к шмаре свои пассионарные чары, чтобы она от него отстала и больше не оскорбляла: «ты должна пойти за мной, за мной, со мной, ко мне…ко мне…ко мне…Моё учение – единственно верное, а значит – со мной, за мной».

   Так он повторил, как учит Кабалистика, семь с половиной тысяч раз, но в тайном ускоренном режиме.

      Неподготовленный мозг шмары был взят с первого штурма. Она уже было начала раздеваться, но Ильич более уверенным движением остановил начавшийся было стриптиз, и скомандовал: «впеёд, в Ёбуйг, Ейцина бъать будем. Точнее, не его самого, а символы его власти уничтожать будем. Этот пьянчуга натваил такого, что мне с ним авняться тяжело. Надо там всё уничтожить. Да и должок у меня к нему – эта стейва, точнее - стеев, меня убьять из моего домика-мавзолея ещё аж в тыща девять соток девяноста восьмом хотел. Я ему за это пуйгу нагнал – зелёный с шести деевянных аж в двадцать четыре ускакал. Так ему и надо за такие мыслишки мейзкие. Что я ему лично плохого сделал? Он же чуть ли не на коленках упъашивал пустить его в мою пайтию объятно. Да-да, именно – в пайтию объятно, в объятие пайтии, так сазать. Вот же мейзкая какашка оказался. Надо должок вейнуть! Себя, навейное, хотел на моё место положить, клизьма семивёдерная...Хей ему, а не моё место: коотковатенькое оно этой пьяной жейдине будет. Маленикий я, да не в пъимей ему - удаленький».

   И ловко сел со второй попытки в суперкар, справа от места водителя. Прыгнул было в первой попытке - назад, но своей дряхлой жопой больно ударился об железяку, да такую нагретую, что аж ойкнул непроизвольно.


   Кресло пассажира оказалось невероятно удобным. Ремни безопасности нисколечко не давили на и без того совершенно не чувствительное тело Ленина.

   Шмара, словно оцепенев от гипноза, покорно села в кресло водителя, поправляя нежные прозрачные бретельки лифчика. Песцовый полушубок свисал и удерживался только какой-то неведомой силой роскошных бёдер.

   Ленин это успел заметить, а астрал вселил в него порочную мыслишку:

- да она ничего, даже – ничего себе. Может, чего и получится…у меня…с ней…Тьфу, да что это я там словил, бъед какой-то. Полто’ы сотни лет, а всё туда же! Мне бы не рассыпаться по дороге. Почистить астрал не мешало бы.

   Нарушив несколько тысяч раз почти все правила дорожного движения, кроме одного – водитель должен сидеть строго напротив руля и крутить его только в двух направлениях, - далеко не рядовые и не стандартные ребята домчались до Ёбурга за считанные часики, которые шмара раздавала по дороге вместо штрафов.

   Ленин высоко оценил современный подход привлекательных девушек к виду оплаты за нарушения ПэДэДэ и каждый раз, когда его последовательница отдавала полчасика-часик, хлопал ей в свои сухие ладошки. И ещё он восхитился выносливости тела молодой девушки, а также бесконечным резервам человеческого организма шмары.

   Только один раз прокатила фраза от московской шмары: «не видишь, что ли, я Ленина срочно везу, в госпиталь ветеранов, заболел он сильно, сушняком заболел».

   Молодой гаишник посмотрел на пассажира, тот – на него. Гаиц немного опешил, дрожащей рукой перекрестился, не отрывая от Ленина глаз, пятясь назад, и неуклюже отдал честь. Полосатая палочка, которую он собирался продать с выгодой не только для себя, но и для своего напарника, а также для своего начальства, предательски соскользнула с руки и укатилась в сторону.

   Шмара с гордо поднятой головой рванула от гаишника со всей московской прытью.

   В Ёбург прибыли-примчались ночью.

   Длинна и темна сибирская ночь. Как короток и светел её день.
   У Ленина в башке были все планы всех домов всего мира, и они быстро добрались до Е-центра.

   «Слушай, вождилло, прекрати меня шмарой называть» - неожиданно даже для самого; Ленина изрекла шмара перед входом в центр памяти величия одного партийного деятеля, который предпочитал заложить за воротник, а не думать о последствиях своего заложения за воротник.

   «А как тебя величать изволите, батенька, блин, матушка?» - лукаво прищурившись, сухо произнёс явно пересохшим языком главный заговорщик всех времён и почти всех народов.

   «Мара я, просто Ма-ра…Запомнил, вожделенный ты мой» - скаламбурила главная каламбуристка московского молодёжного бомонда.

   «Ма;ра или Мара;? – уточнил не в мару, тьфу, не в меру, высохший вождь.

   «Это не я, это из аст’ала шмара прилетела, видимо, с искажениями мой высохший мозг и принял твоё имя, п’асти, панимаешь-панимаешь» - Ленин вдруг закатил свои полупустые глазницы и растерянно добавил: «да откуда это панимешь-панимаешь п’илетело? Ну, бля, и местечко здесь – всё п'опитано духом этого алкаша, панимаешь. Зато как я «эй» выговаиваю в твоем имени – заценила?! Самому пъиятно стало».

   «Да как хочешь меня зови, мужичок с ноготок – всё равно я уже твоя» - не очень приветливо ответила девушка, снимая свои новенькие туфельки, которые модными чуваками для большей взаимной понимательности лабутенами прозвали. Очень было неудобно в Ёбурге в таких передвигаться.

   Дверь была подозрительно приоткрыта.

   Босая на все ноги девушка это отметила своему кормчему. Хотя, только что, именно она и была кормчим для Ленина: это она гнала тачку во все её кобылы почти по всей России. И часики она раздавала, а не этот трухлявый прыщ.

   «Да знаю я всё, только вот напеёд знать не могу, только то, что есть и то, что было – всё знаю. Или – почти всё. Если бы не сухие мозги, знал бы всё. А так – почти всё, чёйт» - немного взволнованно ответил Ильич.

   «Я даже знаю, что там уже есть этот, как его там, пятна у него ещё на лысине, а лысина – ну прям как моя. Да, блин, забыл – как его: горб на языке вертится, а фамилия – никак не высвечивается. Он уже там. Что-то подтасовывает и сжигает какие-то документы» - уже с нотками уверенности дополнил Ульянов-Бланк-Ленин.
   «Туда, я его чувствую, он там, во-он у того портрета. Давай стъемительным бъаском прямо к ним» - Вождь привычно заложил одну руку за лацкан пиджака, а второй, выпрямив ладонь, указал верную дорогу.

   Парочка удивительных людей устремилась внутрь.

   Всё произошло невероятно стремительно и быстро, Мара даже не успела накрасить свои роскошные ботаксы в виде губ.

   «Извейги, уёды, пъедатели, веоотступники…Что вы натвоили? ****и. Тьфу ты вас побеи, ****уны чёйтовы. О чём вы думали?!» - Ленин неистово носился – да-да, именно носился, и именно неистово, - между портретами и фотографиями Ельцина и его всяких соратников. Мужчина с пятнами на лысине едва успевал вертеть своей плешивой лысиной.

   Ильич сначала рвал, а потом – метал разорванные картины и фотографии, он рвал даже всякие книги и отчёты, настолько в него вселилась неистовая сила. Он рвал всё, что попадалось под руку, а всё, что не попадалось, он рвал просто одним взглядом. Всё превращалось в клочья, а стёкла витрин и витражей – в осколки. Грохот стоял адский, пылюга поднялась – вулканическая.

   Мара, осторожно, чтобы её не заметил разбушевавшийся вождь, бесшумно начала давать задний ход. Не тот задний ход, который она давала во время оплаты штрафов, а задний ход в смысле утекания из этого, ставшего адским, места.

   Ленину уже было не до шмары и не до её заднего хода.

   Он решил, что ещё будет время дать ей в задний ход.

   Ленин не мог видеть будущее, и он не мог предположить, что во все его планы про всякие задние ходы и входы, а также проходы, вмешается всего один мальчик, маленький и очень противненький, тёзка, ученик ёбургской гимназии, о – Боже, носящей имя и фамилию первого президента России.

   Вот это совпадалово! Тёзка, гимназия с именем личного врага! Вот это шутки астрала!

   Ильичу ничего не оставалось, как вцепиться в горло пятнистому лысикану.

   «Я те, батенька, щас кислород-то и перекрою» - начал процесс грамотный в смысле всех учений, включая молодую для его времени физиологию, революционер.

    Буква «р» отдавалась в пространстве двойным раскатистым эхом.

   «Ты что здесь, батенька, своей лысиной трясёшь. А ты видишь, сколько зла ты натворил. Именно ты, до этого алкоголика, а? А этот, в чьём доме ты оказался, сколько зла принёс? Ты это понимаешь?» - скрюченные пальцы Вождя с хрустом сжимались всё сильнее и сильнее.

   «Е, ё-е…х-х-х…Ле..Лё…ты – Ле…?» - глаза пятнистого начали пучеглазить, а лицо – нежно синеть. Ручки как-то задёргались, ножки обмякли.

   Ленин аж язык высунул, от ужаса и наслаждения низменным убийственным удовольствием, и ещё больше усилил удушающую хватку..

   «Борис – ты не прав…» - прошипел пятнистый.

   «Какой я те, нах, Борис» - с чётко произнесённой раскатистой «р», ответил Ленин и вложил ещё астральных усилий.

   Тот, с пятнами на лбу, испустил дух.

   «Смотъи-ка, батенька, да я тоже ещё гоазд в сойтие мочить» - закинул в астрал Ильич, когда понял, что он настиг мужика с пятнами именно в сортире центра памяти одного человека.

   Прошло минут десять – тридцать. Точно теперь уже никто не установит по причине того, что такая точность никому не нужна.

   Здание рвануло и полыхнуло одновременно в нескольких местах.

   Один старичок, страдающий бессонницей, успел заметить, как на фоне добротного огня и нескольких не менее добротных взрывов, от горящего сваливающегося внутрь себя по кусочкам, здания, резво отъехала тачка. Такую он у себя в Екатеринбурге не видел никогда. Она даже в ночи была яркого красного цвета.

   «Как Красная площадь» - подумал почему-то страдалец от бессонницы, оценив красивый цвет диковинного авто.

   Яркие всполохи огня красиво и причудливо улеглись на всех элементах кузова суперкара.

   Машина со шмарой умчалась прочь от места событий. Умчалась прочь в ночь.

   Сибирский город нехотя просыпался от всё нарастающего воя сирен очень большого количества пожарных машин, боевых фургонов МЧС и юрких, нагловато-дорогих легковых авто дорожной полиции с яркими мигалками и крякающими крякалками. К этому разноголосью и разноцветию вскоре подключились заспанные неотложки и жёлтые, как только что вылупившиеся цыплята, реанемобилки.

   Город в одночасье проснулся, словно он заново решил отметить Новый Год – так было много разноцветных огоньков и один большой фейерверк почти в центре города. И всё это неожиданное новогоднее великолепие - на фоне минусовой температуры с мокрым обсклизлым снегом, облепившим наполовину безмолвно стоящие повсюду автомобили.

   Это было ровно 22 апреля. Ровно вот этого года.

   Через неделю, в одной ёбургской квартире, мама раздражённо позвала младшего сына на кухню: тот постоянно убегал и не хотел доедать затвердевшие макароны.

   «Вовочка» - в ответ: «ну мам».

   «Владимир, иди доешь, наконец, свои макароны, кот их не ест, хотя и воет с голоду уже два дня. Иди доедай, гречку мы на прошлой неделе доели. Зарплату задерживают, изверги проклятые. Не валяй там дурака, с голоду помрёшь».

   Наконец, ленивый пацан нарисовался на кухне, посмотрел новости, которые вещали, что под завалами нашли два странных обгорелых трупа. Один из них – старого мужчины, второй – вообще полная непонятка – много больше ста лет…и маленький кусочек синей ткани в белый горошек.

Про мумию из мавзолея Ленина - ни слова!

   Вовочка, задумчиво давясь, доел темнеющие от скромности макароны, встал, небрежно кинул тарелку с вилкой в грязную раковину, вытер о штаны свои руки, вынул китайскую подделку пятого айфона и спокойно сказал маме: «садись вот сюда».

   Мама послушно села: никогда она не слышала от младшего таких приказных и очень серьёзных ноток.

   Заинтригованная, в ожидании чего-то необычного, она стала наблюдать, как Вовочка прилаживает айфон с камерой ровно напротив её лица.

   Закрепив ай-фон с камерой, Вовочка включил видеозапись и быстро подбежал и устроился позади мамы.

   Положив детскую, но уже где-то успевшую окрепнуть и немного опалиться, руку на её материнское плечо, он произнёс, смотря в камеру: «недавно террористы взорвали памятник нашему почётному гражданину. Есть жертвы, две жертвы. Могло быть больше, если бы это случилось днём. Мама, я клянусь тебе, люди - я клянусь вам, люди, что мы пойдём другим путём. Ей Богу, пойдём, другим, но пойдём точно. На одних макаронах Россию не поднять. Они, если их есть каждый день, макароны, то есть есть, в определённый момент становятся невкусными, а процесс их поедания превращается в пытку».


РЕЗЮ-МЭ: отстаньте вы от Ленина! Когда в стране всё нарастающая Жэ О Пэ А, не надо валить всё на Ленина...Он, как раз, свои обещания выполнил, а вы - господа демократы - НИ ОДНОГО...сплошное враньё от вас.

   Вы им, враньём, уже пропахли. Этот запах заполнил всю Россию.

   Да, не совсем правильно, что он там лежит. Зато именно он деньги зарабатывает.
 Его тело – это НЕОТЪЕМЛЕМАЯ ЧАСТЬ СТРОЕНИЯ, которое называется МАВЗОЛЕЙ ЛЕНИНА.

   Заметьте, не имени Ленина, а МАВЗОЛЕЙ ЛЕНИНА.

Это – монолитная конструкция из гранита и тела.

   Переносите тогда и мавзолей.

   Куда? Да Россия бескрайняя. Пока она такая! Бескрайняя и беспечная.

Только помните, что там, куда вы поместите мавзолей Ленина, вы создадите центр сопротивления вам же. Причём с большим опытом вооружённого восстания и партизанского движения.

   Далее: если переселять его труп, то надо бы и из стен выковырять все урны наших Воинов.

   Надо бы и лобное место уничтожить – сколько голов там понаотрубали.

   А затем, надо бы, по вашей мысли, господа демократы, и пересмотреть местоположение всех памятников в стране, а затем перекроить и всю нашу Историю.

      …Александр Невский, Пётр Первый, Георгий Жуков…

   Все они беспощадно жертвовали тысячами и сотнями тысяч людей ради своих идей и ради своих планов.

   Ленин по сравнению с ними – святой. Он хотел, чтобы было хорошо большинству людей.

   К чему приведёт ваше законотворчество перемещать трупы?

   Тут даже Богом не надо быть: это приведёт к исчезновению России.

   Болезненному и крайне кровавому исчезновению.

Уверен, что этого вы, господа демократы, и хотите: уничтожения России через её экономическое ослабление и через ослабление её народного духа, путём уничтожения памяти всего, что было.

Да, были ошибки, роковые и кровавые. Но, были и великие достижения.

На этих достижениях выросли все и даже вы - либералы и демократы. Вас родили и воспитали здесь, среди памятников, которые стояли многие годы и века. До вас стояли, и не вы делали Историю, а - они.

   Вы не вбили ни одного костыля в шпалу, не уложили ни одного кирпича в стену.
 
   Вы хотите уничтожить то, к чему вы не имеете никакого отношения?
Ни в смысле вложенного труда, ни в смысле потери хоть одной капли крови. И, вообще, ни в каких смыслах.

Вы просто раковый нарост на теле общества, страшно опасный, так как быстро даёт метастазы внутрь.

Вам предложение: исчезните лучше вы, сейчас, как класс, как совокупный жестокий и кровавый демократический бред, как опухоль на теле огромной страны, рассоситесь по партиям – вам не привыкать менять направления и в нужный момент рассасываться.

А лучше - самоуничтожтесь.

И чтобы о вас никто не помнил.

Чего хорошего для России сделали вы, демократы и либералы в разных сочетаниях этих блудливых слов?

Принимаете предложение?

Нет?

Это пока – нет.

   Все пассионарии устраивали свою пассионарность на крови людей.

 Простых людей демократы обозвали демосом, народом, то есть, подразумевая, что он, народ – это быдло, с которым ни в коем случае не надо считаться. Ни по какому поводу.

   И по причине своей бесконечной лицемерности, особо циничные и кровавые «мудрецы» назвали свою власть демократией. Не имея в виду, совсем и никогда не имея в виду, народ, а тем более, не предполагая дать власть этому народу.

Ленин хотя бы попытался передать власть народу. Что получилось, когда только один понимает свои идеи, а остальные тупо хлопают в ладоши  - мы видим сейчас.

   Такая философия у демократов: власть народа, ему не принадлежащая.

Либералы - это особо скользкая версия демократов: скользить одновременно во всех направлениях.

   Эту власть они сами уже не отдадут народу.

А народ пока не понимает: как же, вроде – название-то «власть народа», а что-то власти у народа всё меньше и меньше.

Я открою тайну: власти у народа вообще нет и не может быть по определению власти.

   Народ пока не понимает.

    Но! Будьте спокойны, батюшки и матушки - у народа есть одно свойство, которое сохраняется во все времена: рано или поздно до народа доходит ВСЁ.

   Но, так сложилось, плохо сложилось, что ещё одной революции с её разрушительными последствиями Россия уже не выдержит.

   Этим и пользуются демократы, думая, что проскочат и в этом историческом отрезке бесконечного времени.

И творят демократический и либерастический антинародный беспредел.

ВЫВОД-ОБРАЩЕНИЕ:

Оставьте Ленина и вообще все памятники нашей Истории в покое.
 
Оставьте их там, где они исторически сложились.

Это обращение относится не только к либералам, демократам, но и ко всем копателям могил и ковырятелям памятников, к коим с уверенностью можно отнести и вcех властолюбивых пассионариев.


Рецензии