След, гл. 1

И вот прозвучало предупреждение – она находилась уже не дома, а в чужом, незнакомом мире. Глаз обшарил окрестности и выдал на экран панораму и информацию: состав воздуха, температура воздуха, наличие живых существ, и многое другое, что полагалось по уставу. Она отдала приказ, пузырь мягко приземлился на нежно-зелёной поляне среди леса. Она подумала, что лес – это хорошо, она любила лес и всё, что его населяло. Гораций на её спине затих, и только с любопытством пялил горящий глаз из-за левого плеча.

- Мда… И помнишь, конечно, как ты едва не попала в пасть тарапухте? – продолжил Гораций.

- Но ведь ты спас меня, милый Драко!

- Так это были звери, от которых знаешь, чего ожидать. А здесь пахнет разумом, что гораздо хуже, – вздохнул Дракон. – Ты сильно рискуешь, и как раз накануне коронации. Незнакомый мир всегда чреват провокациями и неопознанными проявлениями. И разум преподносит сюрпризы похлеще, чем звери.

- А мне нравится, что разум, с ним легче договориться. Мне надоели дикие звери и плотоядные деревья, надоело примерять гадкую личину. А с людьми я обязательно найду общий язык!

- Как нашла его с дикарями Тутты, которые едва не поджарили тебя и не съели?

- Старый зануда! Но ведь ты не бросишь меня?

- Я молодой Дракон! - обиделся симбионт.  Ну, не слишком старый. Будь осторожна, принцесса. Ну, я исчезаю. Ты же знаешь Свод, принцесса: мне нельзя появляться живым перед разумными гуманоидами и тем паче вступать в контакт. Ты приносила присягу.

- Ты противный, Гораций!

- Я чту закон. И я завишу от тебя…

Он съёжился, распластался, истончился и превратился в яркую выпуклую татуировку на прекрасном плече принцессы. Разрез комбинезона затянулся, а сам комбинезон принял защитную пятнистую окраску – под окружающий лес.

Она приказала пузырю растаять, следом развеяла личную защиту-кокон, и пошла вперёд, туда, где почти на самой опушке, среди светлых деревьев с белыми стволами, виднелись люди и их жилища – маленькие домики, а также громоздкое и архаичное средство передвижения – машина с брезентовым кузовом и без колёс.
Она приближалась, едва сдерживаясь, чтобы не крикнуть издалека, разбудив сонную тишину и уют. Жилища оказались палатками и шалашами из веток и мха, а люди оказались молодыми парнями и девушками, что тоже порадовало её: с молодыми легче находить общий язык, они понятливы, распахнуты открытиям и легче воспринимают всё новое.

Она шла к аборигенам, радуясь, что нашёлся кто-то лучше и симпатичней зверя или насекомого, в чьей душе и памяти можно будет оставить яркий и запоминающийся след. Вот ближайший человек поднял голову, прислушиваясь, увидел её и заулыбался, как старой приятельнице, ненадолго отлучившейся из дома.

Ей никто не обрадовался, никто не испугался, не удивился и не рассердился, словно на эту прогретую весенним солнцем поляну каждый день являлись девушки королевского рода из Инмира. А гордость и честь Инглард – её роскошные и волнистые рыжие волосы до копчика, наверное, и не могли поразить слишком сильно, ибо каждый житель поляны имел длинные, хотя и довольно спутанные волосы.
Она шла, легко и грациозно, концы волос взвихривались, и на них играли золотые блики. А навстречу ей шёл русоголовый и бородатый парень с голубыми глазами, и улыбался во весь широкий рот. В глазах светился вопрос – кто ты, откуда, как тебя зовут?

Её высочество Инглардианелла Маршат Ойя Третья подумала – и решила предупредить вопросы, первая назвала своё сокращённое имя, как обычно всегда поступала.

- Инглард, - сказала она нараспев, как говорили в её мире, и ещё раз подивилась, как замечательно справляется Гораций со своими обязанностями, незнакомый язык легко влился в её мозг, стал приятен и понятен. Она протянула вперёд обе руки ладонями вверх, приветствуя. Но парень растолковал её слова по-своему: - Инга Лард? – переспросил он, улыбаясь, - Клёвая кликуха, и вообще, ты супер!

Он взял её ладони в свои, что было совсем не по этикету. Руки его были очень мягкими и тёплыми, приятными на ощупь, и Инглард мысленно его простила: «Инга так Инга», - согласилась она, и кивнула головой.

- А я – Мятлик, - сказал улыбчивый парень. Впрочем, все они тут были на редкость улыбчивыми. И – ни следа агрессии, тревоги или недовольства, отпечатавшихся на лицах, въевшихся в ауру или опоясавших круг их жилищ.

- Привет, Мятлик, – проговорила она старательно. - Ты не против, что я шагнула в ваш мир?

- Привет, Инга. Добро пожаловать  в наш мир, мы всегда «за»!

Тогда и все прочие зашевелились, стали подтягиваться к Мятлику, который продолжал держать её руки в своих широких ладонях, и освободил их лишь для последующего знакомства.

К Инге подходили по очереди девушки и парни и представлялись, протягивая ей руку.
 
- Дорогуша, - прощебетала маленькая невзрачная птичка в застиранной майке, с тусклым взглядом и кругами под глазами.

- Ирис, - тихо сказала худенькая, темноволосая и кареглазая девушка.

- Свистун, - представился долговязый щербатый парень и гоготнул.

- Алабама, - пробасил сияющий, губастый и смуглый парень, чьи волосы свисали длинными кручёными сосульками.

Таким же манером были закручены светло-русые волосы у крупной светлоглазой девушки по имени Тата.

- А я Котёнок, и я тебя люблю, - сказал Котёнок, маленький, худой и нервный, его пальцы всё время то теребили бородку, то губу, глаза сильно моргали, а руки подрагивали. Котёнок не просто признался ей в любви, но и в знак подтверждения чмокнул её около подбородка – выше он просто не дотянулся.

Все обитатели поляны улыбались приветливо, а в глазах их таилось что-то такое, что Инге сложно было уловить: немного любви, немного отрешённости, немного дум о чём-то своём, немного светлого ожидания. Это было замечательно! Инглард радовалась, как дитя, что мир не обманул её ожиданий. Сначала, как всегда, она осмотрится, попытается понять, чем живут встреченные, потом расскажет о своем, может быть, предложит что-то совместное – вроде того, как в прошлом году она разбивала висячие сады в Строгнейте, или рисовала живые звёзды на коже смуглых и хрупких итерейцев…

Но – всему свое время. Никогда не стоит торопиться. Это, кажется, понимали и местные девушки и юноши – они явно никуда не спешили и просто наслаждались природой и обществом друг друга. Единение с природой – это прекрасно, подумала Инглард, и Гораций согласно завозился, испуская тепловые лучи. «Постарайся не слишком выделяться и шуметь», - предупредила она Горация. – «Пока ещё не время им знать о тебе». И услышала в ответ лёгкую обиду.

Девушки готовили завтрак в огромном котле, стоящем на горящих углях, приятно тянуло дымком. Инглард сидела на грязном резиновом коврике, Дорогуша беспрерывно щебетала о чем-то невнятном, сама себя перебивала, хихикала, а то вдруг принималась плакать, рассказывая новенькой свою невеселую историю.
 
«…Ой, а я как испугалась, когда он в окно выглянул, думаю, сейчас вывалится, и под колеса, а мамашка как даст ему подзатыльник, а потом как начала лупить, я Андрюшку схватила и потащила из кухни, а она за нами. Кричит – это ты, сука, мою бутылку спрятала? Давай сюда. А я кричу – не брала, ты сама от своего толстого борова спрятала, он выпил, я видела. А она – врешь. И хлоп – растянулась, лежит и ревет, а мне её так жалко стало, так жалко, я её по голове гладила-гладила, мам, очнись, давай жить как раньше, втроем, чтоб никого больше, так лучше будет, а она опять как закричит – не учи меня, сука. А мне все равно её жалко. Но Андрюшку больше. Она же не знала, что он клей нюхает. А когда его в больницу забрали, мамашка ни разу не пришла, я ему конфетки таскала, а потом жирный боров на меня полез, мамашка смотрела, как он меня трахает, потом я и ушла, совсем ушла. Как вернусь домой – пойду Андрюшку навещать…»

Инглард никак не могла осмыслить, в чем дело и как такое может быть. Она поняла, что девушка покинула дом, где у неё остался младший братишка и мать, которая пила и колотила её, а потом натравила любовника. «Неужели такое возможно?» - размышляла Инглард. – «Разве можно колотить собственных детей? Может, просто её фантазия разыгралась не на шутку? Случается так, что человек любит сочинять и рассказывать сказки, и не в силах остановиться, а потом сам начинает верить в собственные фантазии…» Но Гораций вздохнул и слабо пискнул, подтверждая правдивость бесконечного рассказа. Разве все, тут собравшиеся, ушли из дома оттого, что их там третировали и обижали? Невозможно.

- Ой, а можно, я заплету тебе косички? – спросила Тата, застенчиво присаживаясь рядом на корточки и неуверенно протягивая руку. – Так не будут мешаться и пачкаться, а то помыться мы еще нескоро сможем…

- Можно. Заплети, Тата.

Тата с радостью принялась за работу. Руки у Таты оказались золотыми, она ласкала теплые и блестящие волны и тихонько напевала. Скоро толстая коса обвила голову Инглард подобно короне, тут и скромный обед подоспел: ребята сварили в котле наловленную рыбу с кореньями и крупой – довольно вкусно, особенно, если учесть, что к вечеру Инглард успела проголодаться. Гораций шепнул на ушко, что еда вполне доброкачественная, и что он сам не откажется от вкусовых ощущений…

После еды Инглард вызвалась помочь мыть посуду вместе с Татой. Они спустились к реке, над которой кишели мелкие насекомые.

- А ты отличная девчонка, – сказала Тата. – Ты сама хотела к нам, или тебя Мурзик пригласил?

Инглард замешкалась и неопределенно кивнула.

- Здорово. Мурзик, он классный… А я вот за Мятликом увязалась. Я без него не могу, понимаешь?

- Понимаю.

- А у тебя есть любимый?

Инглард хотела рассказать, как есть, что особе королевского рода мужа выбирает совет, а любимого она вольна выбирать уже после того, как родит наследника. Но в её роду мужьями становились любимые, и она не собирается отступать от традиции.

Но – не рассказала, а только отрицательно покачала головой: - Пока еще нет. Но обязательно будет. А вы всё время живёте тут?

- Да нет, конечно, зимой разбегаемся кто куда. Да тебе, наверное, Мурзик объяснял.

- Да, объяснял, но не слишком внятно. Кто куда – это куда?

- Ну, Мятлик возвращается на учебу и в общежитие, Свистун домой, и его ждёт тёплый приём – отчим тут же надраит задницу, а потом будет обливаться пьяными слезами. У Ириски есть мама, но она к ней не идёт. Только Котёнку и Дорогуше некуда возвращаться. Они тусуются, где придётся. Чаще – с бомжами в подвалах. Ну, а Алабама… подрабатывает на разгрузках, в ангарах, складах, там и спит, и харчуется.
 
- А ты?

- Я? – Тата пожала плечами. – Сеструха у меня есть, иногда принимает, только сама живёт в бригаде, с татуировщиками. Иногда в подвал иду. А иногда Мятлик платит за угол одному деду, ему разрешают пожить, и тогда я с ним. Он мне сказал… - И Тата расцвела. – Что мы снова будем жить вместе в его комнате, он баблом разжился, выплатит за месяц вперёд, только не говорит, откуда деньги, но я догадываюсь... – Тата вздохнула. – Студентикам легче забомбить.

- Разве ты сама не учишься?

Тата замялась: - Училась, на бухгалтера, выгнали за травку, а бабуле стыдно признаться…

- Наверное, лучше признаться, - рассудила Инга. – Самой легче станет. А назад на учебу вернуться не хочешь?

- Хочу, да куда там, спасибо, что в ментовку не сдали.

- Ментовку?

«Здешнее охранное заведение», - шепнул Гораций в ухо.

- Ну да… Жаль… А тут всё так и бросаете?

- Так всё и бросаем. Всё равно местные раскурочат, да еще как злостно, просто щепочки полетят по закоулочкам. Через зиму Мятлик найдёт новое место.

Наступил вечер. Птичья перекличка сменилась совиным пыхтеньем и шорохом. Взвился потрясающе красивый костёр. Ребята собрались вокруг, расселись поудобнее, многие обнялись, и вот они принялись передавать друг другу белые дымящиеся трубочки, прикасаться к ним губами и вбирать в себя сероватый пахучий дымок. Это был некий ритуал, тревожный и завораживающий, и Инга затаила дыхание.  Ребята глотали дымок жадно, так сильно втягивая в себя, что щёки становились впалыми. Кто-то закрывал глаза сразу же, кто-то постанывал, кто-то обхватил себя руками, повесив голову. Наконец белая трубочка дошла до неё, и Мятлик ласково улыбнулся.

- Ты любишь сны? – спросил Мятлик, держа в руках белую трубочку с пряным голубым дымком.

- Ммм… пожалуй, да.

- Хочешь посмотреть прямо сейчас?

Она невольно рассмеялась и ощутила странное волнение. «Инглард! Принцесса! Ты сильно рискуешь. Это негодное развлечение».

- Бери сигарету, - он приложил трубочку к её рту: - Вдыхай в себя, глубоко, вот так, умница, ещё раз, и на первый раз хватит, - он отобрал сигарету и передал её соседу Алабаме, который не переставал покачиваться, тихонько напевая замысловатый мотив. А Инга поперхнулась, закашлялась и подумала, что с кашлем она вряд ли уснёт. И тут же её качнуло назад, потом вперёд, костёр расплылся и превратился в щекотного прыгающего зверька.
 
Теперь понятно, почему все тут такие улыбчивые. Инга рассмеялась – это было так забавно, она смеялась и не могла остановиться, а вокруг неё прыгали чудные разноцветные существа и кричали наперебой: «Пляши! Пляши!» Она захотела встать, чтобы сплясать вместе с ними, но ноги не держали её. Тогда очередь снова дошла до неё, и кто-то большой и улыбчивый вставил в её рот белую дымную трубочку.

После которой она завалилась навзничь, и её подхватила волна, закачала, понесла, все дальше и дальше, прямо в открытый зев некоего зеленоватого существа в чешуе и с костяными гребнями по всему змеиному телу. Инглард знала, что такие существа водятся в Межмирье, но путешествующие стараются не сталкиваться с ними, дабы не застрять в Межмирье навсегда. Гораций жалобно пискнул, но кроме неё никто не услышал. «Потерпи», - попыталась она ему шепнуть, – «это такая игра, всего лишь игра».

Инглард попробовала оттолкнуться, свернуть в сторону, но ноги-руки не слушались, попробовала закричать – но язык онемел, и изо рта вырвалось сдавленное мычание, и это было уже не смешно. А затем она влетела в пасть, и её поглотила многорукая, многоглазая, лениво шевелящаяся тьма – множество мелких межмирных жителей, которые, собственно, и составляли Межмирный промежуток. Далее сознание покинуло её и отправилось путешествовать самостоятельно. Оно ловко лавировало между амебоподобными межмирниками, легко увёртывалось от их цепляющих щупалец и разверстых пастей – каждое существо хранило в себе собственное пространство, населенное ещё более мелкими существами. Оказалось, что плотность населения была не столь уж великой, и можно было запросто путешествовать в Межмирье, словно в некоем внутреннем Космосе.
 
Инглард просто видела мрак таким, какой он есть. Кайф подкрашивал его, как мишура, конфетти, блестящие игрушки – новогоднюю ель. Инглард видела просвечивающие сквозь тени звезды, ловила неявный отсвет внутренних светил, и стремилась к нему, желая вырваться из узкой ловушки, всё увеличивая и увеличивая скорость, пока перед глазами окружающее не слилось в однородный, смазанный шум…

…И тут она очнулась резко, словно из-под головы выхватили мягкую подушку, она упала навзничь, хватая воздух открытым ртом, и голова с силой стукнулась о землю. Гораций вскрикнул.

- Что тебе снилось? – спросил Мятлик ласково, склоняясь к ней, и его лицо расплывалось.

- А разве я спала? – удивилась Инга.

- Мы так это называем – спать. Потому что ты витаешь в других мирах, находясь здесь и сейчас – словно тебе снятся сны. У каждого свой мир, и каждый стремится попасть в него. Тебе тоже понравится путешествовать, и ты рано или поздно захочешь вернуться.

Инга подумала, что для того, чтобы побывать в другом мире, совсем необязательно спать или вдыхать пряный дым. Достаточно вызвать Личный Пузырь и отправиться в путешествие.

Она огляделась – обитатели поляны  и впрямь словно бы спали. Они лежали, свернувшись калачиком, на своих матрасиках, у кого-то глаза были закрыты, у кого-то – открыты – но они ничего не видели, в открытых глазах покоилась пустота. Ну, значит, и ей надо отдохнуть. Она уронила голову на грудь ласкового Мятлика и действительно уснула, словно от долгой тяжёлой работы. Межмирные амёбы больше не тревожили её. Напротив, в настоящем сне она с радостью увидела свой родном дом – голубой дворец на холме, окруженный короной венценосных деревьев. И венцы сверкали и переливались на солнце так, что глазам стало больно.