Несбывшееся

     Я открыла глаза. Солнечный свет вламывался сквозь стекла и давил на плотные занавеси. Под их защитой я чувствовала себя спокойно. В голове шептались голоса.
  — Всставай.
  — Сейчас.
  — Он обиделсся…
Крошечные коготки страха вцепились в мышцы чуть выше желудка и начали их стягивать. Премерзкое ощущение.
  — Черт! Черт! Черт! Да он понял все, что я говорила, превратно. Да сам еще и обиделся. Все, больше об этом не думаем.
  — Если усслышать только половину из ссказанного, можно так обидетьсся…
Для мужчин это такое  больное мессто … Пссихолог хренов… Он может вообще больше не ответить на твои звонки…

     Стало так плохо, что стянуло виски.
     Вообще—то у меня не болит голова, то есть за всю жизнь она болела только один раз, и я поняла, какая это мука. С тех пор я сочувствую тем, у кого бывают мигрени. Как говорил мой брат: «У тебя там нечему болеть, у тебя там  кость». Так что там, где у других болит голова, у меня возникает легкая ломота в висках.

     Я вылезла из кровати, прошлепала босиком на кухню и открыла холодильник. Апельсинового сока не было… Я налила полстакана белого вина. Вкус был слишком мягким, почти никаким.  Я подняла бутылку к глазам, жидкость соломенного цвета слегка плеснула внутри стеклянного цилиндра. Айрене. Прекрасный виноград. Что—то у меня не так со вкусом сегодня.
  — Пью в твою честь, Красавец.
Я посмотрела  на часы, бегом вернулась в спальню и плюхнулась в позу лягушки посреди кровати. Время прыгнуло, со мной такое бывает.  Я вообще не понимаю времени, часто помню что, но не помню когда. Опаздывать на работу не хотелось. Но молитву я не пропускаю. Господь любит меня, и иногда кажется, что только волею его теплится еще, тянется нить моей жизни. Я закинула руки за голову, повернула ладонями вниз и переплела пальцы. Мягкой волной прогнала ощущение растяжения вдоль позвоночника, от атланта до копчика и обратно. Позвоночник заметно вытянулся, голову пришлось передвинуть. Теперь расслабить все мышцы и : «Хранителю семи печатей небесных…»

Эту молитву прислал мне один из моих любовников давным—давно. Я не помню, что привело нас в одну постель, как и не понимаю, почему мы вскоре расстались, решительно и без всяких объяснений. Секс был хорош и начинался сразу после того, как он переступал порог моей квартиры. Он наклонялся, и его  губы накрывали мои. Он проходился по ним языком, засасывал их, перебирал, то отпуская, то зарываясь в них так, что я чувствовала его зубы. Когда его язык проникал глубоко в рот, это было так похоже на вторжение члена в вагину, что от одной  этой мысли  я становилась мокрой. Он подхватывал меня на руки и нес в спальню, и целовал меня так, как будто был не в силах разорвать поцелуй, стягивая тельняшку одной рукой.   Его желание казалось непреодолимым и принадлежало мне целиком. Во всяком случае, мне  тогда так казалось. Секс, в сущности, простая химическая машина. Но насколько сильным  и изысканным будет наслаждение и насколько впечатляющим оргазм зависит от ощущения желанности. Техника здесь не спасает. Сегодня я понимаю, что еще и от того, насколько для тебя притягательно это тело.

  — Боже, это опять о тебе Обаятельный мой! Вернее, не мой. 
Я зову его Красавцем, и это правда. С ним я впервые поняла, насколько cильным бывает телесное притяжение. Я смеялась от переполняющей меня радости, когда всего-навсего смотрела, как он стряхивает с себя капли холодной воды под душем, фырча и улыбаясь. Ему нравилось, как я на него смотрю.  Мощная грудная клетка и могучие плечи, не такие, как у бодибилдеров, но как у тех, кто этими руками работает.  Округлый живот, подтянутые ягодицы и крепкие ноги, вынужденные таскать все это великолепие.
Страх отрастил когти  при этом воспоминании и полоснул чуть ниже.  Тягучая боль накрыла верхнюю часть тела, скрутила мышцы, и снова дотянулась до висков. Ну вот, молитва помогла  так  ненадолго. Все, не думаем об этом! Подожду несколько дней, чтобы успокоился и позвоню. Он выглядит таким разумным… Принятие решения должно успокаивать, но не успокаивало.

На работу я опаздывала даже без завтрака. Этот калейдоскоп мыслей забирает ужасно много времени.  Я села в метро, прикрыла глаза за стеклами темных очков и погрузилась в мир теней. Там живет мой Дракон. Та моя часть, которая  пребывает  вне времени, обладает большой силой и могуществом. Та часть, которая никогда не позволит мне дешевой влюбленности и не даст разбиться моему сердцу. Фиг вам – индейское жилище.

Я летела над долиной, зажатой горами с трех сторон и плавно спускающейся к морю с четвертой. Огромные крылья почти касались друг друга  при взмахе над хребтом и при обратном ходе под корпусом. Взмах требовал значительных усилий, но мышцы привычно сокращались и расслаблялись, перекатывая напряжение, как мы перекатываем мячик в ладонях. Солнце садилось, в домах зажигались огни. Ритмичные взмахи тяжелых крыльев заставляли дышать ровно, успокаивали. Пора было выходить. Я зависла в этой картинке, как муха в янтаре. Когда процесс не заканчивается как надо, это плохо, но не фатально.

     Выскочив из метро, я понеслась по широкому тротуару, автобусов в пределах видимости не наблюдалось. Моя контора называется Центр психолого—медико—социального сопровождения управления образования и находится по адресу: Большая набережная, дом 13.  Забавно, но никакой реки поблизости нет, а контора находится в жилом доме на первом этаже, о чем извещает скромная табличка возле входа в подъезд. У подъезда стоял черный автомобиль. Я пролетела на такой скорости, что не различила марку машины, но прямоугольник с изображением Российского флага за стеклом бросался в глаза. Клиент приехал на полчаса раньше назначенного времени. У нас не принято называть желающих получить психологическую консультацию «клиентами», мы их называем «посетители». Посетители у нас, в основном, учащиеся данного района разных возрастов, их родители и ближайшие родственники.
В холле от стены до стены ходил мужчина:  лысыватый, темноволосый, хорошего среднего роста,  несмотря на жару в добротном, темно синим с белой полоской костюме. Когда он обернулся, я увидела лицо, которое было  таким обычным, что забылось бы сразу, как только отвернешься, если бы не  выражение властности и злости. Помятое и небритое лицо контрастировало с безупречно отглаженным  воротничком белой рубашки. Он смотрел на меня недружелюбно.
  — Я тороплюсь.
Никаких извинений или разъяснений. Я повернулась к нему спиной и открыла кабинет. Психология – наука конфиденциальная, поэтому ключи от кабинета были только у меня и моей напарницы Оли, круглолицей, очкастой женщины, матери двух строптивых мальчишек. 
  —Заходи. По—хозяйски распорядился посетитель.

     Со стула возле двери поднялся подросток  лет  четырнадцати—пятнадцати, худой, длинный с растрепанными вьющимися темными волосами и  небольшими темными глазками. Он был миловидным и изо всех сил старался выглядеть дерзким, но лицо все время расползалось, как будто он вот—вот заплачет.
  — Разбирайтесь. Мать за ним заедет.
Я улыбнулась. Эта крутизна была забавной. Самое забавное было то, что он не притворялся, он действительно считал, что чего—то стоит в этой жизни.
Дверь закрылась. Подросток сел на стул у двери, подальше от моего стола. Это было протестом,  слабеньким, и это было не важно.

  — Как мне лучше к Вам обращаться, на «ты» или на «вы»?
Я это спрашиваю у всех, даже у первоклашек. Он думал секунд тридцать.
  — На ты.
  — Как тебя зовут?
  — Влад.
  — Ты когда-нибудь был у психолога?
  — Был. У школьного. Мне не понравилось. Я больше и не пошел. Так она меня в коридоре зацепила. «Ты почему, — говорит, Зюганов не приходишь?» Прямо при всех.
  — Понятно. Это называется нарушением правил конфиденциальности. Я их никогда не нарушаю, так что то, о чем мы с тобой будем говорить, не узнает ни мама, ни папа,  ни твоя классная руководительница, абсолютно никто. Я имею на это право.
В скепсисе, затопившем его лицо, можно было утонуть.
  — Влад, за что на тебя так разозлился отец?
  — Я уже полиции все рассказал.
  — Знаешь, у меня нет никакого желания ехать в полицию, к  тому же я хочу знать, как всё было на самом деле.
Деваться ему было некуда. Он смотрел мимо меня, на фикус, стоящий в углу. Фикус был ничего так себе фикус, он не доставал до потолка сантиметров десять.
  — Да ничего особенного, пацаны киоск хряпнули.
  — Ну хорошо, пацаны. А ты тут при чем?
  — А я на стреме стоял.
  — То есть ты знал, что они будут грабить?
  — Н-ну, они сказали, что пива выпить захотелось. А потом, когда Борща в разбитую витрину засунули, он начал всё подряд выкидывать, банки с драйвом, бутылки, сигареты. Потом спайсы нашел. Я подошел посмотреть, а тут полиция подлетела. Наверное, кто-то из окна увидел и стукнул. Мы, конечно, подорвались, эти придурки с сиреной и мигалками прикатили – за километр слышно. Я думал, все обошлось, а вечером завуч Борщовским родителям позвонил. Борщ оказывается уже три дня в школу не ходил. А папаша у Борща серьёзный.  Начал его трясти, спайсы нашел. Надо же было Борщу пару упаковок стырить!  И озверел. Даже бить не стал, прямо в полицию позвонил. Борщ – он несовершеннолетний.
  —Раскололся он короче, сдал всех.  А что делать? Когда отец его бьет, он два дня на жопе сидеть не может. А тут вообще убил бы.

     Я посмотрела на него пристально. В голове плавно проявилась мысль: «Он никогда не будет таким как ты, Красавец: сильным, привлекательным, целеустремленным. Он – сломан». Почти не отражаясь в сознании, закопошились, зашуршали по—мышиному мысли. Начался поиск, что делать, как починить его, хотя бы частично. Он сидел, прикрыв глаза. Темные круги под глазами и бледность лица выдавали серьезный недосып.
  — Отец бьет тебя? 
Он вздрогнул,  его отрешенность слетела мгновенно. Длинный, бледный, ни в чем не уверенный.
  — Не. Больше замахивается.
Он слегка прищурился, скулы напряглись, губы презрительно изогнулись.
  — За что ты его так ненавидишь?
Пауза повисла, затопив комнату целиком, слишком тяжелая, слишком длинная.
  — Он бьет мать.
Мальчик почти шептал.
  — Он орет: «Кого ты мне родила, сука!» и матерится.
  — Я убью его.
Голос стал нормальным, он четко выговаривал слова. Но лицо оставалось таким же беспомощным.

     В этот момент, ну просто по законам жанра! дверь приоткрылась, и в проем заглянула темноволосая женская голова.
  — Можно?
  — Нет. Подождите в холле.
  — Я его мать.
Я уже знала об этой женщине больше, чем она обо мне. Но мне надо было знать еще больше. Ее дыхание было учащенным, лицо встревоженным. По углам губ и возле глаз лежала тень страдания.
  — Подождите пять минут в холле, нам надо закончить работу.
Дверь закрылась. Влад, уже оторвавший задницу от стула, плюхнулся обратно.
  — Сколько тебе полных лет?
  — Четырнадцать.
  — Продиктуй мне свой контактный телефон.
  — Я не помню.
  — Посмотри в телефоне.
  — А у меня его забрали. Я под домашним арестом.
  — О как! А как узнал обо всем твой отец? Давай закончим с этой историей, чтобы мы могли двигаться дальше.
Его лицо выразило полное недоумение. Куда и зачем надо двигаться, да еще вместе со мной, для него было загадкой, причем, полностью бессмысленной.
  — Я хочу попытаться сделать так, чтобы вы с родителями лучше понимали друг друга.
Кривая улыбка ясно продемонстрировала, что подобные перспективы даже не рассматриваются, а сама мысль кажется ему идиотской. Но рассказ он продолжил.
  — Менты приехали часов в 10. Сказали родителям, что я участник ограбления.
Отец даже не поморщился, выслушал все и говорит:
  — А Вы, капитан, уверены, что он - участник? Может быть, он просто подошел не вовремя. А?, и уставился на меня.
  — Ну, мент и говорит, что Борщевский (Борщ мы его зовем) сообщил и протокол подписал, что я вместе с ними собирался киоск брать, а его насильно внутрь засунули.
  — Я аж онемел. «Да кто собирался чего грабить? Пацанам пить захотелось. Что, хозяин от пары бутылок пива обеднеет? Да я и не брал ничего, стоял себе в сторонке. Вы этого звонаря спросите,  говорю,
  — И пацанов.
  — И вот тут оказалось, что старших то они и не поймали. Те домой не пошли, сховались где-то.
 
     Отец сразу все просек и говорит: «Давайте рассматривать ваш визит, как недоразумение. Я Борщевского знаю, он с моим сыном в параллельном классе учится и во дворе болтается постоянно. Тот еще фантазер, да и любитель валить с больной головы на здоровую. Можете в школе поинтересоваться.  Мой сын об ограблении ничего не знал и в нем не участвовал. Я усилю контроль за времяпрепровождением сына. И отвезу его к психологу из Управления образования, поскольку вся эта история для него – шок, а он еще несовершеннолетний». Ну, они потоптались в передней, да и уехали. Отец еще сказал, что если они продолжат дискредитировать меня без основания (вот прямо так и сказал), в школу сообщать или слухи во дворе  провоцировать…
Влад произнес это слово с явным удовольствием.
  — Он будет разбираться с ихним руководством. Вы бы на их лица посмотрели!
  — То есть, отец тебя выручил?
Лицо Влада помрачнело.
  — Да он о себе беспокоился. Если у него на работе узнают, что сына в ментовку загребли…
  — Но ведь одно другому не мешает?

Я ушла в состояние крайней доброжелательности и сострадания, и постаралась дотянуться до этого изломанного ребенка. Он поднял глаза и моргнул несколько раз. Сознание слегка плыло. Такое бывает, если сильно хочется спать.
— Да Вы не знаете ничего, ему на меня наплевать.
 — Вот ты мне и объяснишь. Придешь ко мне через неделю?
— А что, я могу не приходить?
— Можешь.
Момент принятия решения. Да или нет. Нельзя бояться, что рыбка сорвется с крючка. Нужно свято верить в то, что она уже взяла нож и вилку и готовится отведать червяка.
— Я подумаю.
     Я пошла открыть дверь и пригласить мать. Сквознячок плюнул мне в лицо. Сюрприз. Это был не протест, от «ребенка» отчетливо пахло водкой.
Женщина была миловидной и слегка испуганной. Темные глаза, мягкая линия плеч, упакованных в коричневую кофточку. Чуть выше меня. Впрочем, это не достижение при моих 160-ти.
Влад вывалился в холл одним неграциозным движением. Женщина вошла и прикрыла за собой дверь.
  — Можно я к Вам заеду поговорить без него?
Я взглянула на расписание, занимающее пол-стола, спасибо «Техноэкспорту». Четверг светился белой заплаткой.
  — В четверг, в 10. А Владу скажите, что жду его в следующий понедельник. А почему шепотом?
  — Не хочу, чтобы муж узнал.
  — Хорошо.
Женщина пошла к выходу, подталкивая впереди себя сына, который был выше ее на полголовы. Та же машина с шофером дожидалась у подъезда.

День потянулся «серыми окольными тропами». Надо было писать отчет за второй квартал, какие-то программы по развитию чего-то там. Я плохо пишу документы и еще хуже в них разбираюсь. Мои попытки найти логику или хотя бы какие-то разумные намерения в постановлениях, стандартах и ими устанавливаемых правилах постоянно терпели крах. И рождали ощущения глубокой апатии и раздражения. На сердце было тяжело.
Обстановку разрядил здоровенный румяный мужик, которого директриса представила как специалиста по Аюрведе. По-свойски усевшись на край моего стола крепким задом, он доверительно заявил:
  — Я уже три месяца съедаю по одному яблоку в день  и пью только воду. Правда, много. Пора уже отказываться и от яблока. Тому, кто может питаться от Космоса, органика не нужна.
Он внимательно следил за моей реакцией. Когда ожидаемого «Вау!»  не последовало, он слез со стола и удалился, демонстрируя всей своей немаленькой фигурой полное презрение к непосвященной. А я изо всех сил старалась не засмеяться и делала нейтральное лицо.

     Директриса у нас была миловидная еще не старая женщина с русыми волосами и огромными серо-голубыми глазами. Я думаю, ее внешность немало способствовала назначению и помогала выкручиваться в административных лабиринтах образования. Она была стройной. Но ни хрупкой, ни нежной она не была – она была упертой и умудрялась сочетать официальную деятельность с увлечением эзотерикой. Так что у нас постоянно появлялись забавные личности, среди которых попадались и по-настоящему талантливые, и обладающие «определенными способностями». Иногда таких людей можно было «слышать». Когда кто-нибудь из них входил в комнату,  я знала об этом,  не оборачиваясь. Это не было импульсом или искрой, или чем-то, что вообще можно почувствовать. Просто знание неощутимо раскрывало лепестки где-то в глубинах сознания. Я просто знала об этом. Впрочем, подобные персонажи у нас надолго не задерживались.
Рабочий день закончился молитвой, которую читал «аюрведист» на санскрите. Это он так сказал – опровергнуть его было некому. Мы стояли в круге с горящими свечами и подпевали рефрен. Это было бессмысленно, но красиво.

     Я вывалилась на улицу, когда солнце стояло еще высоко. Июнь был жарким. Я собиралась доехать до дома, позвонить кому-нибудь из приятелей и побродить по Коломенскому над Москвой рекой, а потом посидеть в местной кафешке, поболтать под блинчики с икрой. Но планы начали плавиться еще в метро. Я тихо сидела в углу диванчика, никого не трогала, когда вдруг внизу живота возникло напряжение. Оно усиливалось, в него вплетались тонкие пальчики щекотки, нарастающее возбуждение становилось трудно переносимым.
  — Ты вспоминаешь меня, Красавец. Ты меня хочешь.
Страха на этот раз не было. Я знала, что мы еще увидимся. Я раскручивала возбуждение, я тянулась к нему мыслями, телом, всем, что у меня есть.
   — Услышь меня, ощути то же, что я. Думай обо мне, mon ami.
 И я к тебе приду, приду во сне.
 Приду, прильну, голубить и ласкать,
 Чтоб без меня не жить:
 Не пить,  не есть, не спать,
 Кружиться в полутьме над пыльной мостовой
 Не блестками любви, но похотью слепой.
Стихи означали, что я нахожусь в лирическом состоянии духа.  Стихи — отличный способ выпустить сбрендивших фей, оккупировавших мое подсознание. Причем всей толпой. Рядом со мной сел подтянутый молодой мужчина. Вагон дернулся, его колено коснулось моего, и он его не отодвинул. Я вспомнила, как проверяла свою силу лет этак 10 назад, совместила мысленно свое тело с его и закрутила желание кольцом. Оно охватывало член, мошонку и низ живота. Круговерть желания неслась внутри моего и его тел, я подталкивала поток, не давая ему утихнуть. Мужчина заерзал, убрал колено, вновь подвинул, прислоняясь теснее. Смотрел не на меня, а в пол. Мне стало смешно.  Я убрала проекцию и отодвинула колено. Хорошенького понемножку. Когда я только начинала экспериментировать подобным образом и рассказала об этом Морячку,  он сказал, что однажды я нарвусь. Но Бог миловал.
Дома вместо того, чтобы звонить я погладила сосок, натянувший ткань легкой цветастой блузки. Возбуждение вернулось моментально. Странно, но с тех пор, как мне было позволено касаться твоего тела, Красавец, я стала реже встречаться с другими мужчинами, и самоудовлетворение меня смущало. Хотя тебя даже любовником назвать язык не поворачивается. Мы никуда вместе не ходили, ты не назначал мне свиданий и не говорил, что я тебе нравлюсь. Даже когда секс случался, ты как будто уступал моему желанию и прилагал минимальные усилия, чтобы доставить мне удовольствие.

     Когда я об этом задумалась впервые, я спросила у приятеля.
  — Может ли так быть, что мужчина занимается с тобой сексом из вежливости? Просто потому, что ты этого хочешь?
Он заржал.
  — Дай телефончик, я его девчонкам раздам.
Еще чего! Хотя я не исключаю, что девчонки у моего Красавца есть. Мне, в сущности, все равно. Сначала я думала, что это просто секс  и даже хотела закончить эти игры, но стоило мне увидеть это тело, прикоснуться к нему, и меня начинало колотить от возбуждения. Когда его член, который я прозвала Волшебником, проникал в дозволенные ему отверстия моего тела, мне казалось, что одно прикосновение к клитору, и грянет оргазм. Просто потому, что это – его тело. Но он редко гладил клитор. И оргазм я переживала не каждый раз. Но я не уходила. И мой Дракон ничего не мог здесь поделать. Когда из глубин сознания всплывает Кошка – ее никто не остановит. Но и она не имеет полной власти. Эта связь все больше вторгается в глубины моей психики. Я все больше испытываю не только влечение, но понимание и сострадание. И я часто разговариваю с ним мысленно, разбирая ниточки причинно—следственных связей. Это моя третья ипостась – мой Компьютер. Благодаря ему я умею понимать людей.

     Я мягкими круговыми движениями гладила соски, то сквозь ткань, то под блузкой. Когда они стали твердыми, каждое прикосновение к самой вершине соска вызывало вспышку желания. Вульва набухла и стала влажной.
  —Девочка моя!
Это был не твой голос, не ты был рядом. Это был мужчина, который жаждал меня, изнемогал от желания. Я разгладила вульву и прошлась пальцами вокруг клитора, слегка погладила его и снова вернулась к соскам. Возбуждение было настолько сильным, что каждое прикосновение казалось последним.
  —Девочка моя! Я больше не выдержу. Я так разбух, что боюсь порвать тебя. Широким вращательным движением член погрузился  в самую глубину. Желание толкнулось еще раз, и вагина охватила резиновый ствол так плотно, что извлечь его получилось не сразу. Меня колотило. Вибрации возникали по всему телу, даже грудная клетка коротко сжалась и я закашлялась. Возбуждение спадало, но медленно и плавно. Глоток холодного Вердехо задержал его и вызвал легкую дрожь во всем теле.

      Желание – очень красивое состояние. Его приливы и отливы похожи на океанические волны, с их шумами, внутренними течениями и чудовищами, таящимися в глубине. Каждый раз оно возникает иначе и по-разному утоляется. Оно капризно и может внезапно появиться или оборваться.
Я никуда не пошла. Я сидела обложенная подушками, овеваемая легким сквознячком, создаваемым очистителем воздуха, и читала любимый fantasy про Шныр, пока не заснула. Сон был легким.
На следующий день я проснулась рано. Не только помолилась, но сделала гимнастику и позавтракала. Кофе пах восхитительно: у меня хорошая кофе-машина и на зернах я не экономлю. Я наслаждалась вкусом кофе и ни о чем не думала. А потом, шагая по широкому бульвару, набрала его номер. Просто набрала его. Он ответил чуть погодя, и этого было достаточно, чтобы страх опять стянул мышцы живота, но пока тянул слегка, дожидаясь результата.
  — Привет! Собственный голос показался мне смущенным и неловким, как у подростка.
  — Привет, привет!
Как ни в чем не бывало.
  — У меня есть бутылка Пино—гриджо, и мне надо посоветоваться…
  — У меня сумасшедшее расписание. Может в пятницу ближе к вечеру… Позвони в четверг после обеда? Окей?
  — Хорошо.
Ну, вот и все. Ждать и догонять…До чего же я этого не люблю. Но мысль о том, что я его увижу, наполняла меня ликованием.
Среда была выездным днем. Я поехала в Управление образования договориться о лекции для директоров и завучей школ. Подавляющее их большинство не представляло себе, что такое наркомания, и думали, что в их школе этого зла нет. Наивные. И невежественные.

     Начальница соответствующего отдела сделала приглашающий жест рукой, я села к столу и смотрела, как она разговаривает по телефону. Как я поняла, группа учеников поехала на каникулах на экскурсию в Питер, и один ночью вывалился из окна. Женщина поставила карандашом галочку в графе «несчастный случай» и закрыла журнал. Тут ей сказали что-то еще, она снова открыла журнал, стерла галочку и поставила ее в другую графу. Мне стало любопытно.
  — Что-нибудь серьезное? – спросила я сочувственно.
  — Обкурился  парень – ответила она, закрывая журнал и глядя на меня  вопросительно. Мы быстро обо всем договорились. Она даже показала зал, где будет проходить лекция. Кресла, обитые красным плюшем, разбегались красивым амфитеатром. Техника наличествовала.
Удивительно. К подростковой наркомании привыкли так быстро. Несколько лет назад вся образовательная среда Москвы гудела: прошло всего полтора года с момента, когда выпускнице вручили золотую медаль, до ее смерти от передозы.  Новость была шокирующей. Это обсуждали, этим возмущались. А сегодня поставили галочку в журнал — и все. Не то, чтобы сдались, а сделали вид, что ее нет, и никогда не было, и перестали замечать. Впрочем, лекции приветствовались, и шумные мероприятия проводились с периодичностью раз в полгода.
 
     Года два мы рассказывали о механизмах наркомании в ВУЗах и школах. Мы — это скудное кадрами сообщество из 4 человек, которое я называла "Группа социальных инициатив "Феникс". День за днем, школа за школой. Занимались с детьми, пытались изменить состояние их психики так, чтобы они отказывались пробовать наркотик, и довольно успешно. Бесплатно. Деньги у властных структур находились только на рекламные акции. Как только выяснилось, что денег на этом не заработать, работодатели тоже потеряли интерес к нашей деятельности. А у моих коллег росли дети. Так все это и сошло на нет. Я до сих пор знаю, как снизить количество юных наркоманов, но это никому не интересно.
День закончился прекрасно. На теннисном корте. Я выиграла, нагло пользуясь тем, что низкое солнце мешало подавать моему противнику. Но поскольку пиво выставляли победители, никто не обижался. Было весело, жаркие токи силы носились внутри моего размятого тела,  вокруг мелькали загорелые мужские торсы. Я не вспоминала о тебе, mon amour!

     Ночью я смотрела на звезды.

     В четверг без пяти десять мама Влада ждала меня в холле. Она все время одергивала рукав, но я уже заметила синяки на запястье. Машины у подъезда не было.
  — Муж повез Влада в школу. Я должна его забрать в два. Сказала она.
Я открыла дверь и пропустила ее в кабинет.
  — Вы знаете о правиле конфиденциальности? Я не только не рассказываю никому без Вашего разрешения, о чем мы говорим, но и не сообщаю о факте Вашего посещения.
Она приободрилась.
  — Но я и Вам не буду рассказывать, о чем мне говорил Влад, без его разрешения.
  — Ладно. Неожиданно  легко согласилась она.
  — Главное, чтобы он с отцом помирился. Мне самой нужен Ваш совет, и знаете, я не хочу, чтобы муж знал, что я приезжала. Я приехала на электричке.
  — Хорошо. Давайте поговорим начистоту, это в Ваших интересах.
Она кивнула.
  — Ваш сын пьет?
Она растерялась. Этот вопрос застал ее врасплох.
  — От него пахнет водкой. Не говорите, что не замечали этого.
Она заплакала. Слезы беззвучно текли по щекам, рот кривился. Она пыталась перестать, но у нее не получалось.  Я протянула ей открытую пачку носовых платков и сказала:
  — Плакать можно. Видите, сколько платочков уже исплакали.
Она глубоко вздохнула.

  — Когда милиция уехала, муж открыл шкаф, где у него стояла открытая бутылка водки, и увидел, что Влад отпил пару глотков. Он уже заметил, что тот прикладывается к бутылке и отметил уровень. Он орал на него, схватил за шкирку и выкинул на лестницу. Велел принести полную бутылку, и без нее не возвращаться. Ты, кричал, еще и на глоток не заработал, паразит.
  — Это ужасно. Он сам в последнее время много пьет и звереет каждый раз. Ну, где подросток в двенадцать ночи возьмет бутылку? Без денег? Я попыталась его вернуть, но муж схватил меня за руку, толкнул в комнату и забрал ключи. Когда он пьет, я его боюсь. А в этот раз он еще и глотка не сделал…, а…Она замялась.
  —Что было дальше? Я слушала крайне внимательно. От моего понимания ситуации зависело, смогу ли я подтолкнуть линию судьбы Влада в нужную сторону. В ненужную ее уже азартно толкала целая толпа.
  — Он пришел в 4 утра. Я не спала, молилась, чтобы с ним ничего не случилось. С бутылкой водки. Бухнул ее на стол и ушел к себе. Дверь на защелку закрыл.
  — Представляете, сам эту защелку к двери приспособил. Она, конечно, одна видимость…Я не могла заснуть, все молилась и думала о том, что сделает муж, когда поймет, что я забрала ключи у него из кармана. Он открытую бутылку допил и заснул в кресле. Спать я не могла, рубашки гладила – молилась, завтрак готовила – молилась. В 8 часов накрыла на стол – а никто не идет, и позвать страшно. В  начале девятого вышел Влад. Сказал, что в школу не пойдет. Я его просила пойти, я его умоляла — я знала, как отец на это отреагирует. И его жалко, ночью—то почти не спал, и уроков не сделал. Муж вышел хмурый, но все обошлось...
  —  Сегодня в школу не пойдешь — говорит, мать записку напишет. Я тебя к психологу отвезу, а мать за тобой заедет. И из дома – ни ногой, грабитель хренов. Потом поговорим о твоих художествах. Телефон дай сюда.
— Влад его приказ проигнорировал, а он прищурился так нехорошо и кулаки сжал. Я встала между ними и сказала: «Влад, отдай телефон, это на сегодня, так лучше будет…», — говорю.
  — Ты его еще поуговаривай, труху тюремную. Пошли.
Отодвинул меня в сторону. Из рук Влада телефон забрал. Тот отдал, только глазами сверкал. А тут Ксюша выползла из  своей комнаты, и все замерли.  Я не знаю, что мне делать.

     Она опять заплакала, уже не сдерживаясь, тихо и как—то мирно, не вытирая щек.
Мы проговорили с Мариной (отчества она не назвала) около часа. Я узнала, что она верующая, православная, бухгалтер по профессии, но по специальности сейчас не работает, выполняет всю работу по дому. Кроме Влада у нее есть дочка, ей всего 3 года. Марина очень старается, но мужняя любовь утекла, испарилась. Он все время на работе: даже по выходным у них то митинги, то совещания.
  — Я думаю, что у него там кто—то есть, сказала она тихо, порозовев щеками.
  — Вы все еще его любите?
  — Конечно – ответила она, не поднимая глаз.
  — Я молюсь Богу, чтобы согрел мое сердце, чтобы искра любви не погасла…Муж ведь он мне, и дети…
Я молчала. Она подняла глаза.
  — Я когда первый раз о разводе подумала, батюшка меня отговорил. Грех ведь это. И в ту же неделю выяснилось, что беременная я. Младшенькой всего 3 годика. Не хочет Бог меня от Александра отпустить. И ведь любит он Ксюшеньку. Кажется, только ее и любит… На Влада орет. А последнее время начал мне кричать, что он не его сын, что я со своими молитвами воспитала чмо. Это при нем. И пьет все время до одури. И отмолить не получается.
  — Он бьет Вас?
  — Я бы так не сказала. Но ударить может, и сильно.
  — Кто—то об этом знает кроме детей?
  — Однажды соседи милицию вызвали. Муж на Влада замахнулся, я заступилась, и он ударил меня в плечо. Синяк месяц не проходил. И мы кричали все тогда, а Ксюша плакала. Самое страшное – он ведь в лицо бил, не пожалел. Я рукой заслонилась.
Я встала и погладила ее по волосам. И вот тут она зарыдала по—настоящему, уткнувшись мне лбом в живот. Рухнули заслоны, и боль лилась широким потоком, истекала, изливалась, очищая подсознание. Когда поток почти иссяк, поверх него понеслась волна гнева.

  — Он не смеет так с сыном!
  — А с Вами?
  — И со мной! Я уйду от него! И детей заберу! Они с Владом однажды покалечат друг друга.
Такая, с блестящими глазами и вздернутым подбородком, она нравилась мне намного больше.
  — Мы поговорим об этом в следующий раз. Сегодня я хочу дать опору Вашей личности. Я объяснила, что буду делать, и начала произносить формулу расслабления. Наши тела согрелись, потяжелели. Время остановилось, мысли растворились в окружающей мгле… Я погрузила ее в темноту и тишину ее  Истинного Я и позволила ощутить то, что прячется в самой глубине подсознания. «Я есть – и этого достаточно» — вдыхала я в нее, « Я в этом мире – дома». Формула уверенности разворачивалась, ее лицо успокаивалось и разглаживалось. Мое Истинное Я  наполняло меня радостью. Когда все завершилось, она распахнула прекрасные темно карие глаза и улыбнулась.

     После этих процедур я не люблю что—либо еще делать с людьми. У них внутри какое—то время еще продолжают трудиться сущности, обитающие в подсознании, так что я предупредила о том, что внимание будет слегка рассеянным еще около полутора часов, и отпустила ее, условившись о следующей встрече.
После обеда я взяла телефон. Страх снова оживленно трогал и натягивал мышцы, то в районе желудка, то у основания горла: он мог «не найти времени» или не ответить. Но он ответил.
  — Привет, mon ami – сказала я бодро.
  — Привет.
Он выжидательно замолчал.
  — Ты собирался уточнить время.
  — Ну, смотри. Сегодня все забито клиентурой. Давай завтра, часов в 7?
  — Давай.
Короткие гудки. Занят телефон, занят мой дружок.
Красавец – бывший боксер, у него даже медали есть, и кубки. Они стоят в специальной витрине в «тренерской», сохранившейся в недрах стадиона еще с Советских времен. Рядом небольшой зал с рингом в одном углу и татами – в другом. Надо пройти по коридору мимо раздевалок  метров пять – и Вы попадаете в другой мир.

     Впервые я пришла туда с подругой смотреть, как боксирует ее приятель. Он матч проиграл, но не слишком расстраивался. Его нагой торс блестел, глаза горели. Он ловил заинтересованные взгляды женщин и был чрезвычайно доволен собой. В зал набилось человек 40, в основном такие же любители, как Коля, их подруги и приятели. Мы выпили пива, и смотреть  матчи стало намного веселее. Подошел еще один их знакомый, полноватый и похотливый Мотя, который немедленно предложил отпраздновать встречу. В его сумке звякали бутылки, и он был одноклассником местного тренера, имя которого было Эрик, но «свои» звали его Тодором по фамилии Тодоровский. При  мужской раздевалке была маленькая сауна, которую тут же включили. К концу спортивного праздника жизни она была приятно теплой, и мы, завернувшись в простыни, бегали в нее греться. Мотя, приобняв меня, рассказывал пошлые анекдоты, взвизгивая и похохатывая мелким смешком каждый раз, когда выдавал особенно сальную шутку. Запасы пива подходили к концу. Мы набились в сауну всей командой. Тодор, на правах хозяина стоял, поскольку сесть в крохотной комнатенке, расчитанной на 1—2 человек было уже некуда, и смотрел на нас диким взором. Я пыталась спихнуть Мотю, который лез целоваться, с лавки, простыня сползла, но меня это не беспокоило.

Мои родители были чрезвычайно скромные люди. Настолько скромные, что меня "в этом смысле" никто не воспитывал. Вообще. Результат был потрясающим. В 20 лет я понятия не имела, что такое секс, и не испытывала чувства стыда или смущения от наготы, ни своей, ни кого бы то ни было.
И тут Тодор оттолкнулся от стены. Он сделал короткий шаг и подхватил меня на руки. Он сделал это так легко, как будто я весила не 55 , а 5 килограммов, и понес меня по безлюдному коридору в тренерскую.  Там он положил меня на стойку возле окна, смахнув с нее запасные шлемы и перчатки и бросив мне под спину свой роскошный халат.  Подняв мои ноги себе на плечи он, воткнул член в вагину. Он двигался все быстрее, а я смотрела на его лицо. Глаза были  тупыми от алкоголя и предельно сосредоточенными на чем—то внутри, вряд ли на мыслях, поскольку лицо выражало их полное отсутствие. Его прикосновения вызывали вспышки желания, но до оргазма было еще далеко. Я лениво думала, что надо бы его оттолкнуть. Но пиво было с приколом, или его просто было слишком много, великая лень охватила меня, никакого желания  с ним разбираться у меня не было. В конце концов, это было приятно. Он кончил, закрыв глаза и тяжело навалившись на край стойки. Мое состояние его не интересовало.
Через пару минут он повернул меня на живот, и его руки заскользили вдоль позвоночника. Удивительно, но его пальцы не были твердыми, они были мягкие и горячие, они разминали мышцы, иногда замирая на болезненных участках. Ну да! Я же говорила в сауне, что позвонок опять «вылетел», он часто вылетает, когда я подаю не разогревшись. Закончив свои манипуляции, он завернул меня в махровый халат  и сказал:
  — Погрейся еще немного. И никаких сквозняков.
Мы шли в сауну по коридору друг за другом, запахнув халаты, и он меня даже не обнимал. Все восприняли наше возвращение как должное. Мотя поутих, ребята засобирались домой. Я расправила спину на лавке и наслаждалась покоем и какой—то воздушной легкостью во всем теле.
Когда мы спускались по бесконечным пыльным лестницам стадиона, Тодор протянул мне визитку.
  — Опять вылетит, заходи.
Вот так это и началось.

     Я позвонила через неделю, и мне показалось, что он обрадовался.
  — Как спина?  И не дожидаясь ответа, добавил:
  — У меня тут завалялась бутылочка итальянского из самой Италии. Заходи завтра?
День был «выездной», в середине дня можно было исчезнуть на пару часов или уйти пораньше. Я приехала на стадион около 5. Он еще работал с юной блондинкой, наносившей удары с такой скоростью, что щитки шипели, угрожая лопнуть и взорваться ошметками поролона. Это были занятия по самообороне, хотя то, что я видела, больше походило на нападение.
  — Подожди в тренерской, ладно?
Я села в единственное в комнате кресло. Вокруг царил рабочий бардак, но было удивительно чисто.
Тодор появился минут через 15 и приложил палец к губам. Пока девушка принимала душ и одевалась, он вытащил из шкафчика стаканы и бутылку Пино Гриджо, которую тут же открыл.
  — Пусть подышит, сказал он и пошел провожать клиентку (частная клиентура требовала повышенного уровня внимания). Я встала посмотреть на фотографию в скромной рамочке, стоявшую на полке рядом с нарядным кубком. Это была его дочь. Симпатичная, с темно русыми волосами и ореховыми глазами. Довольно аккуратный нос, высокие скулы. Собственно от Тодора у нее были только губы: полные и красиво изогнутые. Мотя успел рассказать, что она закончила школу и будет поступать в медицинский, и что Тодор ее о—бо—жа—ет. Мотя растягивал гласные, ему казалось, что таким способом можно выразить  крайнюю степень привязанности.

Тодор пододвинул от стены низкую лавку,  времен развитого социализма, и сел, оказавшись ниже меня и очень близко.  Я немедленно поставила ноги рядом с его ягодицами – люблю поднимать ноги повыше, когда сижу.  Мы пили Пино Гриджо со льдом и болтали.  Тодор поглаживал мои колени, это было приятно, и я впервые рассмотрела целиком его  влажное тело. На нем были только плавки, плотно обтягивающие ягодицы. Я не задохнулась от восторга, я просто разом поняла две вещи. Первая – насколько мне нравится его тело, и вторая – он «из наших». Он – Божий ребенок.

     Я протянула руку, засунула средний палец под широкую резинку и провела несколько раз по его животу. Он моментально вскочил и сбросил остатки одежды.
  — Жарко, сказал он  нейтральным голосом и замер.
Когда я встала, мое лицо оказалось на уровне основания его шеи. Я пролизала дорожку от яремной ямки до его поднятого на приличный угол члена. Он прикрыл глаза и прислонился к углу витрины. Мне нравится играть с  желанием, для меня это почти как исполнять музыкальное произведение. Я наблюдаю, как вздрагивают ресницы, напрягаются скулы, перетекают из одной формы в другую губы. И еще мне нравится вкус спермы. Когда я спиральным движением языка опустилась к основанию члена и воткнулась лицом в его живот, он содрогнулся и отдал мне свое молоко. Я слизывала остатки с кончика члена и наблюдала его искреннее изумление.
  — Тебе это нравится? Ты это глотаешь?
  — Да, сказала я.
До следующей тренировки оставалось всего полчаса. Тодор лег на стойку, а я распласталась на нем сверху, сплела свои пальцы с его и слушала всем телом, как бухает, постепенно успокаиваясь, его сердце. Кошка была довольна.
А через пару часов, когда я сидела дома за компьютером я почувствовала, как поет каждая клетка моего тела. Это не было похоже на оргазм, и это было умопомрачительно!

     Мы встретились еще несколько раз, когда у него и у меня появлялось свободное время. Стало понятно, что он позволит себе встречаться только на стадионе, только в тренерской, которая закрывалась на ключ. Тодор не хотел, чтобы даже комар совал нос в его семейные дела. Его жена была ревнива.
Мотя на той «спортивной» тусовке сказал:
  — Мы – верные мужья. Но когда пьяненькие… всякое может случиться. И некоторые этим пользуются. Он поднял указательный палец на уровень лица и многозначительно кивнул, чуть склонив голову набок. Тодор стоял с ним плечом к плечу,  и согласно улыбался. Быть «некоторой» мне не нравилось. 
Но познавать его как мужчину и как человека было увлекательно. Божьих деток на свете не так уже и много. К тому же были и дополнительные бонусы к сексу. Тело больше не пело, но то на следующий день накатывало веселье, то через пару часов по нему начинали гулять вибрации. Любопытство толкало на эксперименты. Любопытство и сгубило Кошку.
 
В тот раз, слегка пройдясь пальцам по губкам и клитору, Тодор вылил мне на промежность изрядно массажного масла, и его член, поиграв в вагине,  вдвинулся в анус. И это не было грубым вторжением. Ощущение было такое, как будто  гибкое щупальце просочилось внутрь и гладит анус изнутри. Это было чертовски приятно. Затем он лег на стойку сам и предложил поездить верхом. Я смотрела на его член и не могла поверить своим глазам. Его вполне себе напряженный член был намного тоньше обычного. И любопытная Кошка, когда все закончилось, отважилась спросить.
  — Как ты это делаешь?
  — Что?
  — Ну, когда ты на спине лежал, твой член был тоненький как … Я замялась, подбирая сравнение.
  — Как карандаш?
  — Ну, да. Произнесла я, еще не понимая, куда меня занесло.
Когда я подняла глаза, я увидела на его лице такое смятение, такую бурю чувств, какую не видела никогда. Это продолжалось секунду, а затем его лицо стало каменным.
  — Давай по домам, я сегодня спешу. Сказал он очень холодно. И вот тут я испугалась.
 Расстаться с ним сейчас для меня было бы слишком плохо.

И вот теперь я шла по аллее вдоль Москвы реки, помахивая рюкзачком с искупительным даром. В сущности, кто бы мог подумать, что у такого уверенного в себе человека есть скелеты в шкафу. Наверное, они есть у всех. И я задумалась о собственных скелетах. Кошка шептала мне, что я очаровательна, Дракон  пел о незыблемости, Компьютер бормотал, что требовать от себя больше, чем ты можешь глупо. В сакральной глубине моего Истинного Я лежала чистая радость.
Такие дела.

     Поднявшись по бесконечным лестницам, я  постучала в дверь. Тишина. Страх опять слегка цапнул меня, хотя сейчас—то чего? Я набрала номер, Тодор высунулся из двери в спортзал.
  — Через 5 минут закончу. Это было обычным делом. Клиенты опаздывали, приходили, когда им в голову взбредет. Клиент всегда прав.

     Все как всегда. Но когда лед звякал в стакане с Пино Гриджо, а Тодор рассказывал о смешных эпизодах своего обучения в Запорожском физкультурном, я вдруг отчетливо поняла – секса сегодня не будет. Меня это не расстроило, я знала, что это не конец. Моя жизнь полна мелких предчувствий и прозрений. Я не ведьма, я существо другого порядка, но с похожими возможностями. И сейчас меня в большей степени волновала судьба моего подопечного.
  — Возьмешь мальчика на обучение? Спросила я небрежно. Его глаза стали внимательными и насмешливыми.
  — Мальчика лет 30? Он улыбался.
  — Нет. 14. 
  — Покажи фотку.
  — Сейчас, сказала я и набрала номер Марины. ВотсАпп – удобная программа, и через пару минут фотография была на экране.
  — Не пойдет, сказал Тодор.
  — Мышцы не те. И уже поздно что-то делать.
  — Никому не надо, чтобы он стал чемпионом. Просто пусть научится дисциплине, познакомится с нормальными ребятами.
И с тобой пообщается, добавила я про себя. Я видела мельком, как он работает  и разговаривает со своими учениками. Официальной,  т.е. бюджетной, у него была только одна группа, с которой он занимался дважды в неделю, все остальные были «внебюджетные». Но и бюджетные и внебюджетные они все были его учениками. Он говорил с ними не только о видах борьбы или боксировки, но и о музыке, которую любил (особенно джаз), о жизни и об их проблемах. Он обладал живым умом и непреодолимым обаянием. С отцом Влада они были как два полюса «+» и «—».
  — Это будет дорого стоить. Клиент? Я кивнула.
  — Может родители согласятся заплатить. Я с ним еще не говорила. Мне нужно  твое принципиальное согласие.
  — А что за чел?
  — Семья конфликтная, подробности не могу — у меня конфиденциальность.
  — Хор. Дай им телефон, и пусть скажут, что от тебя.

  — Обольемся холодной водичкой?
Я стояла под струями прохладной воды и наливала на капроновую мочалку  ароматное масло.
  — Потереть тебе спинку?
  — Давай.  И добавил, когда мочалка круговыми движениями заскользила но его
  широкой спине.
  — Давно мне никто спинку не тер.
На этом месте в женском романе он бы обернулся ко мне и заключил в жаркие объятия. Но Тодор в рамки героя—любовника не вписывался от слова «совсем».
  — Разбежались. За мной жена заедет. Дорогу найдешь?
  — Найду, сказала я бодро, с дрожью вспоминая, как блудила по коридорам в прошлый раз. Ему хватило одного взгляда. Он взял лист бумаги и нарисовал схему. Ну, да. У меня пространственный кретинизм. Я могу полтора часа искать дом, в котором уже была. Дракон меня презирает за это, Кошке все равно, а Компьютер мучается из—за того, что никак не может понять, как такое получилось.
При этом я хорошо соображаю во многих других сферах. А пространство, что ж. Пространство – оно лукаво.

     В понедельник пришел Влад, радостно прогуляв школу. В его элитном колледже занятия заканчивались только через неделю. На этот раз он сел рядом со столом. Глаза его блестели.
  — Ну вот, сказал он, пропуская приветствия.
  — Теперь пацаны действительно грабить киоск собрались. И его из окон не видно.
  — Почему ты мне это говоришь? Ты в этом собрался участвовать?
  —Да, — сказал он,  хитро прищурившись.
  — Малыш,  подумала я, провокатор из тебя никудышный.
  — Давай лучше поговорим о другом. Ты любишь драться?
  — Да, в общем, нет.
  — А приходится?
  — А то.
  — Расскажи.
  — Да это часто случается. О чем рассказывать – то ?
  — Расскажи о последней драке.
  — Ну, иду я от электрички, отец больше не присылает за мной машину. Уже в подъезде. И  слышу, котенок плачет. Орет прямо. Я поднялся на самый верх и вижу двух придурков, которые котенка к перилам привязывают. Он висит над лестничным пролетом и орет. Я одного толкнул, он отлетел к стене. Второй полез с мотком веревки в руке, я его пнул по коленке. Вот тут мне мотком по скуле и прилетело, да еще поскользнулся  и шлепнулся на копчик. Больно было офигенно. Я бы все равно отбился, но они струсили и сбежали.
Спасение котенка согрело мою душу, и я не спросила, сколько лет было его «противникам».

  — А хотел бы ты научиться драться так, чтобы никто не посмел обидеть тебя или тех, кого  ты будешь защищать?
  — Нет, — ответил он, не задумываясь. Мгновение спустя работа мысли затуманила его безмятежное чело.
  — А что Вы имели в виду?
  — Очень хороший тренер может тебя потренировать. Я думаю, и родители не будут против.   
  Это платные занятия и без их согласия нам не обойтись.
  — Вы думаете, отец согласится?
  — Думаю, он будет только «за».
  — Здорово! — сказал Влад, и что—то очень неприятное промелькнуло в тоненьких морщинках в углах его глаз.
  — А теперь расскажи о самом ярком событии недели, я говорю о хороших событиях, с драками более—менее понятно.
Влад совсем развеселился.
  — Самое яркое – это была демонстрация электричества малькам. Они за мной ходят толпой, хотят, чтобы я их на дело взял. Ну, я их отвел в подвал башни. Ее недавно построили, этажей 20. Там в подвале электрощиток, а дверцу железную еще не приварили. Ну вот, я им и устроил короткое замыкание по полной программе. Искры летят, светло, как на улице. Мальки визжат, отпрыгивают подальше от пламени. Кайф!
  — А ты не подумал о том, сколько людей окажутся без электричества: без холодильников, вентиляторов и прочего. Жара стоит. Там же в доме были и малые и старые, и больные?
  — Да его починить – пару часов, ответил Влад бодро. Его ясные глаза свидетельствовали о том, что мысли о благополучии незнакомых людей в его голову не приходят в принципе.
 – О как все запущено, — подумала я, протягивая Владу визитку Тодоровского.
  — Будешь звонить, скажи, что от меня,  и с родителями договорись об оплате. Я матери позвоню. И жду тебя через неделю.
  — Лучше бы отцу, проворчал Влад, захлопывая дверь.
Мысль о планируемом ограблении не давала мне покоя. Это была явная проверка «на вшивость». А вдруг нет?

     Я набрала номер Марины. Она ответила сразу, как будто ждала звонка.
  — Работать с Владом мне придется не один месяц.
  — Это было понятно, и я рада, что муж привел его именно к Вам.
  — Мне нужна Ваша помощь, и было бы хорошо, если бы Влад занялся спортом.
Трубка замолчала.
  — Марина?
  — Он уже пробовал несколько раз, и каждый раз бросал через два—три занятия. Он самолюбивый, а сразу у него не получается: мышцы слабые, не тренированные. Я просила Сашу сходить с ним на лыжах или пробежаться по парку, но то ему некогда, то не хочется. А на сына ему наплевать. Как так получилось, не пойму, родная ведь кровь.

     Этот ход мыслей надо было прерывать, он вел в тупик, и дорожка туда была натоптана.
  — Я очень рассчитываю на то, что тренер будет ему хорошим примером мужчины, мужа, да и просто человека. И там в группе нормальные ребята. Многие уже работают, им приходится самим зарабатывать в 15—16 лет.
Я рассказала ей, что Эрик Иванович  выступал за сборную, и завоевал среди прочего серебряную медаль на чемпионате России.  Он не только умеет боксировать и владеет несколькими видами борьбы, он знает, как устроена мускулатура,  и на что способны мышцы конкретного человека. Он Мастер, а это встречается редко, и он умеет работать с учениками.
  — Я поговорю с мужем, сказала Марина.
  — А могу я заехать завтра? Добавила она.
  — Думаю, и вопрос тренировок уже будет решен.
  — Увы, завтра я работаю в школе. Национальные вопросы преподаватели сами разрешать не умеют. Давайте в четверг, как обычно?
  — Да, и стоимость уточните у тренера, у Влада есть его телефон. И скажите Владу, чтобы до понедельника  не пил спиртное. Скажите, что я просила. Хорошо?
  — Хорошо. До свидания.
Нет не хорошо, но кое что.

     В четверг Марина опоздала. Я уже думала, что что—то случилось, когда дверь открылась и в кабинет зашла красивая женщина, в туфлях на каблуках и с элегантной прической. Она села в кресло и расправила юбку.
  — Спасибо Вам. Влад уже 4 дня не пьет спиртное. Ее глаза возбужденно поблескивали.
  — А я решила привести себя в порядок. Она смущенно улыбнулась.
  — Вот. Муж смотрит озадаченно.
  — Нет, на работе он по—прежнему задерживается, но почти не кричит и пьет меньше.
Ей так хотелось верить в чудо, а мне так не хотелось ее разочаровывать. Я-то точно знаю, что чудес не бывает.
  — Вы прекрасно выглядите, Марина, — сказала я приветливо.
Она покраснела и стала еще привлекательнее.
  — Давайте поговорим о том, чего Вы хотите от семьи и как хотите этого добиться.
Мы проговорили еще минут 40, и я в очередной раз поразилась тому, как девочки, безуспешно пытавшиеся добиться в детстве любви отца, вновь пытаются завоевать ее повзрослев. Но уже не отцовскую… И мужчин выбирают себе таких же бесчувственных или проблемных. Уже задерживая следующего посетителя, я провела с ней еще одну свою любимую процедуру — «защиту внутреннего ребенка». Я для нее даже специальный звуковой файл написала. Когда она открыла глаза, они были полны слез, но это не было плохо.

     С Тодором мы встретились в субботу. Для него выходные бывают самыми что ни на есть рабочими днями, а отдыхает он среди недели.
Он открыл бутылку красного вина, и я уловила его аромат уже тогда, когда он разливал его по стаканам. Когда я на них смотрела, каждый раз думала, что они не подходят к благородным напиткам, но ничего не говорила.
  — Испанское, небрежно  сказал он.
  — Что, из самой Испании? Запах чудесный.
  — Именно, именно, — воскликнул он,  довольно улыбаясь.
  — Жена с дочкой на неделю  в Испанию скатались. Девочка заслужила праздник: сдала экзамены вполне прилично, должна поступить. Его лицо сияло.
Мне было приятно, что он заговорил о близком и любимом человеке. Это было впервые. Отношения развивались в нужную сторону.
И секс был прекрасный, он гладил соски и лизал клитор, и вошел в меня только тогда, когда я попыталась поймать его за плечи и притянуть к себе. Так что оргазм был бурный, с криками и закрыванием рта ладонью.
  — Тише ты, сказал он, замерев после последнего рывка.
  — В субботу здесь до ночи народ толпится.
  — Класс. Я соскользнула со стойки и прижалась к его вспотевшему телу.
  — Кончить одновременно это здорово. Почти вдавливаясь в него, я завершила взаимодействие, обменяв энергии. Я отдала свою и забрала его. Это получается лучше всего, когда кончают одновременно. И тогда секс перестает быть утомительным для обоих.
  — Слушай, а почему раньше секс был гораздо скромнее? Я уж думала, не научить ли тебя чему—нибудь стоящему? Мне было весело.
Он демонстративно потупился.
  — Ну, завтра должно быть лучше, чем сегодня.
  — Тогда начинать надо с ужасного секса?
  — Ну, не с ужасного, а с более примитивного.
Кстати, мой Красавец аудиал, а это означает, что однообразие должно его раздражать. Но планировать секс? Я почувствовала себя мышонком. Доктор в халате проводит эксперимент, а мышонок радостно скачет по клетке, получив кусочек сахара, и думает, что это за его пушистую шерстку и сообразительность.
Так что же для него секс? И что для него я? Впрочем, это вопросы кинестетические,  аудиалам не свойственные. А свойственно им хладнокровие, а уж боксерам оно жизненно необходимо.

      В эту субботу мы вместе шли к метро, я взяла его под руку, и касаться его тела было чертовски приятно.
Влад пришел в понедельник с опозданием, вальяжный и довольный. У него начались каникулы. На вопрос о новостях он радостно воскликнул:
  — Учебный год закончился! Теперь 2 месяца – делай, что хочешь.
  — И как он закончился?
Влада ничем нельзя было смутить.
  — Хорошо закончился, без двоек. У меня даже пятерка одна есть, ну и тройки тоже… есть.
  — Главное – нет никаких пересдач и заданий. Наша директриса считает, что в стране с таким климатом дети должны летом отдыхать, сил набираться.
Длинная фраза стоила ему определенных усилий, но он справился.
  — А зачем ты учишься?
  — Ну, как. Все время по тюрьмам мотаться не хочется. Да и машины богатеньким отгонять или там жратву подавать, как пешка последняя, противно. Да и денег надо зарабатывать.
Легкое смущение мелькнуло на его лице.
  — Я хочу, чтобы у меня была семья. Сын или дочка, ну девка – это хуже, конечно, ну тут не всегда угадаешь. Я его никогда бить не буду.
Глаза его стали злыми.
  —Давай, я поговорю с твоим отцом. Сначала одна, а потом мы встретимся втроем. Обычно, у поступков есть свои причины. Я понимаю, что ты не получаешь от него того внимания, которого заслуживает любой подросток.
  — Но злить его – не лучший способ исправить ситуацию. Может быть, он сам не знает, как ее исправить, и злится еще сильнее.
  — Он думает, раз сильнее, то может командовать. Но это не навсегда.
  — Ты думаешь, когда станешь сильнее, командовать будешь ты?
  — Сила – не главное.
  — А разве побеждает не самый сильный? —
  — На всякую силу еще сильнее сила найдется.
Сказал Влад грустно.
Мы поговорили еще минут сорок о том, что важно в жизни и какие цели бывают у людей. Влад  далеко не заглядывал, и в его рассуждениях не было ни грана романтики.

     Когда настал момент прощаться, он с некоторой обидой на то, что я не спросила, объявил:
  —  Я уговорил пацанов киоск не трогать.
  — И всю неделю водку не пил, только пиво.
  — А до этого как часто ты ее пил?
  — Да каждый день.
  — Молодец, что сумел продержаться. Давай еще неделю так же. Я тебе в следующий раз расскажу, что водка делает с мозгами.
На этой мажорной, почти дружеской ноте мы расстались.

     День тянулся, как жвачка, которую дожевали до полного безвкусия. За окном накрапывал дождик. Я скучала. С Тодором мы никак не могли встретиться, он был чудовищно занят. Его принцип служения семье был незыблем, и когда возникала возможность заработать дополнительно, он никогда не отказывался, а такие возможности у него возникали довольно часто. Да и моя жизнь стала более плотной — я начала консультировать частным образом, сняв на пару с подругой маленький кабинетик.

     В четверг Марина на консультацию не пришла. Ее телефон не отвечал. Я мысленно пожала плечами: посетители — существа капризные и забывчивые. В конце концов, это надо ей, а не мне. Обычно такие вещи меня не расстраивали, но сегодня на сердце было тяжело. Даже звонок Тодора, который сам звонил не часто (я думаю, то, что инициатива была моей, оправдывало его в собственных глазах), не снял этой тяжести. Мы договорились на субботу, а я даже не обрадовалась.  Дождь лил вторые сутки с короткими перерывами, было холодно. Что-то происходило или неумолимо надвигалось. Я расслабилась, успокоила мысли и воззвала к Дракону. Я увидела, как он плывет из прошлого в будущее в потоке времени, оставаясь на месте. Он даже головы не поднял, от взмахов его крыльев веяло леденящим дыханием фатума. Это означало, что я ничего не могу сделать, что бы ни происходило.
Всю пятницу телефон Влада молчал, молчал и телефон Марины. Она позвонила вечером и сообщила, что Влада они только что привезли из милиции, что возможно, потребуется мое заключение, но у них есть свой психолог, так что, может быть, и не потребуется.  И что больше он ко мне ходить не будет. Ну вот, все и разрешилось.
  — Что случилось?
  — Все началось еще в среду. Он пошел на тренировку, с деньгами. Пришел пьяный, но на ногах стоял прочно, сказал, что тренер не стал с ним заниматься из—за поврежденной руки. У него и правда костяшки на правой руке были содраны. Злющий. Быстро поел, вышел и дверью хлопнул. Пришел вечером, а отец его с порога завернул.
  — У тебя деньги на тренировку?
Я их не забирала, думала, в следующий раз использует.
  — Ну...
  — Пойди в ближайший магазин, водки купи. Скажи продавщице, что для меня.
  — Сам иди.
Влад окрысился, подбородок вздернул и даже шаг по направлению к отцу сделал. На трезвую голову он бы не стал, а тогда ему море по колено было. Отец его ударил наотмашь, за ворот куртки схватил, и пока тот не прочухался, выволок за дверь и швырнул на лестничную площадку.
  — Будешь делать, что велят, щенок, — сказал отец и захлопнул дверь.
Влада не было всю ночь и весь следующий день. Я с ума сходила, но на работу мужу я никогда не звоню. Когда Александр с работы пришел, попросила в милицию позвонить. Да он и сам начал беспокоиться.

     В милиции выяснилось, что сидит у них в кутузке парень, кто такой не говорит, родителям звонить не хочет. Поехали мы, Александр машину вызвал. Влад.
Домой ехать отказывается.
  — Что, родители дорогие? Социальную службу вызываем? Лет то нам сколько? Ага, четырнадцать... — сказал добродушный толстый майор, вертя в руках новенький паспорт.
  — Вызываем? Это он уже Владу.
  — Какую службу?
  — В интернат поедешь, раз домой не хочешь, до суда. Не на улице же тебе жить.
  — До какого суда?  — спросил Александр грозно.
  — Что еще он натворил?
  — Да, киоск пытался ограбить, практически в одиночку, только пару малолеток с собой взял.
  — Тут его тепленького и повязали. Свидетелей полно. Как будто специально киоск выбрал на самом виду. Только и успел витрину разбить да мальчонку маленького туда засунуть.
  — Я заплачу хозяину, — сказал Саша,
  — Не надо дело заводить. Вышли они с толстяком в коридор, поговорили тихонько.
  — В общем, увезли его домой, он на кровать рухнул и отрубился.
  — Понятно, приходите сами в следующий четверг.
  — Я не знаю, получится ли у меня, я хочу на работу устроиться, на полставки. Если смогу, я позвоню. До свидания.

Ночью я смотрела на звезды. Меня это успокаивает.
В субботу я переступила порог тренерской и сразу увидела Тодора. Он стягивал тренировочную куртку без рукавов, его тело блестело от пота. Он, как всегда, был чертовски привлекательным.
  — Подожди минутку.
Я рассеяно бродила по комнате. На стеллаже появилась фотография его дочери в мантии и конфедератке.
  — Что произошло у вас с Владом?
  — Ты про парнишку своего?
Тодор достал из шкафа бутылку виски и бутылку белого вина. За бутылками появились стаканы.
  — Он же мерзавец, Лола.
  — Прикинь, приезжает пару дней назад, рука правая разбита. Я такие ссадины хорошо знаю.
  — Что случилось? — спрашиваю.
  — Он, представь, гордо так отвечает, что подрался. Начинаю выяснять. Подрался в метро. Какой—то пьяный мужик его обматерил, а он его ударил по лицу, как он сказал "урок, чтобы не задирался". А тот и на ногах не стоял, за стойку уцепился, встать пытался.
  — Так твой Влад его еще раз ударил и ногами попинал, когда тот свалился.
  — Я ему сказал, что это мерзость — бить слабых, бить того, кто сдачи дать не может. А он ответил, что прав тот, кто сильнее. В следующий раз этот мужик ему наваляет, если по-другому сложится. Он мерзавец. Я ему так и сказал, что я с мерзавцами не работаю.

     Все были правы, но у меня осталось горькое чувство, что я профукала свой шанс выправить эту косую судьбу. Я смотрела на Тодора. Он казался мне не таким прекрасным, как раньше. Он погрузнел, как-то осунулся, его тело уже не излучало той энергии, которой я всегда любовалась. Кошка терлась о низ живота изнутри, но возникающее желание вызывало досаду.
И вино казалось дешевым и терпким.
Часы пробили четыре где-то справа по коридору…