Воитель

От автора.
Очень давний рассказик, советских времен, но мне он нравится. Решилась выложить.

...

Живём мы с женой тихо-мирно, никого не трогаем. А что собаку сторожу прибил – так давно это было, чего вспоминать-то? И вообще, плохонький был кобелек, блохастый, и брехал много. А я энтого не люблю – когда собака много брешет без толку. Мы в тот вечер телевизор смотрели, концерт ко дню милиции, а он – сторож то бишь – заявился: мы мол людям спать мешаем, окно открыто, громко. А что же нам теперь из-за энтого, культурно развлекаться нельзя? Культурные люди должны телевизор смотреть, музыкально образовываться, значит. А тут еще энта собачонка за ним увязалась, да нет, чтоб по дорожке – прямо по цветочкам жениным сиганула.

 Легли мы, значит, со старухой спать, а энтот кобель брешет и брешет. Ну, я, конечно, возмутился – до каких это пор собаки трудовому народу будут спать мешать? Ну, думаю, будет тебе телевизор. Взял я мяска залежалого, не пожалел, жёнкиными лекарствиями напитал, выманил кобеля за овраг, да и там она мяско и слопала, и того… ногами задрыгала, а я её того… камешком по голове… Да и чего всё энто вспоминать, давно было.

Мы вообще с женой люди мирные, никого не трогаем. Вот я вчера заборец новый справил. Да. Досочки все отборные, гладкие – деверь постарался, так их сколотил – ни одна тварь уродская не пролезет! В зеленый цвет покрасил, чтоб не видно, значит. Зеленый цвет, говорят, самый приятный и полезный для глаза. Да. Только вот какая штука вышла.

Соседка у нас справа, у неё участок такой еще плохонький – говорил же, зачем земля старухе, пока она там доколупывается, мы с женой уже дом отгрохаем! Да нет, разумные мысли они не слушают. Да. 69 лет бабке, ну, натурально ноги еле волочит, а туда же – наследный участок, вишь, от прабабушки, всё ей неймётся – яблоньку посадить, вишенку, розочку, те-те-те, сю-сю-сю, с лейкой бултых-бултых. Племяш её с племяшкой кажное лето наезжают, туды-сюды, воды накачают, баню топят, расшумятся, разбегаются, траву косят.

А то еще цельную ораву притащат мальцов – те верещат, носятся,  и визгу, и писку, и в энтот играют… ну, как его… ну, сетки на палке – биоминтон, что ли, и бабка довольная до соплей. А то танцы-шманцы, и бабка, того и гляди, сама в пляс пойдёт, вокруг мельтешит. Толечка, Олечка, девочки, мальчики. А то цельную тачку какой-то травы привезла – хвастает, цветы, говорит, будем сажать! И насажали. И что с энтих цветов толку? Сено оно и есть сено, сплошные расходы, и тихой жизни конец. Нет бы огурчиков-помидорчиков-морковки для продажи, вот как мы с женой – тихенько себе работаем и работаем в поте лица, да. И посмотреть есть на что, и польза немалая желудку, и в кармане не пусто. Да.

А у бабки энтой – как же, инталлигентная ведь, - котина был. Это я говорю был, потому что уже нету. Хе. Жирный и чёрный, как чёрт, тьфу ты, смотреть противно, откормила. Так она цельный день скрипит только: Мурзик, Мурзик, ты где? Иди сюда, Мурзик, попей молочка, съешь котлетку! Жену мою от ейного голоса каждый раз блючило. Да.

Так вот. Прошлое воскресенье энти Толечка с Олечкой пришкандыбали – в отпуск. Они у неё вроде как художники – от слова худо которые, хихихи. Привезут огромные доски – и на озеро, природа здесь у нас, говорят, красивая. Ну, был я разок на энтом озере – ничего особенного, вода как вода, у меня такой душ стоит, что любо-дорого, моешься – и собственная приятственная природа перед глазами. Опять же, лягушки там квакают, утки летают – жирные, хоть щас на скороводку, да рыбаки на кажном метре удами машут. Да.

Девчонка энта, художник, вроде ничего ещё, ладная, круглолицая, все формы на месте, то да сё, хехе. Хотел поговорить по душам, да парень энтот патлатый ни на шаг от неё – брешут, не иначе, что племяш с племяшкой, с племяшем так в обжимочку не пойдёшь, небось.

Так вот. Повадился энтот Мурзай через наш участок шастать. Нет, чтоб обойти, как культурному коту полагается, так сиганет через забор и лапищами своими бегемотными по грядочкам топ-топ, а потом роет-роет, зря, что ли, заборец сладил, да с колючками поверху, но раньше надо было, раньше. Я бабке-то энтой и говорю: ежли своего кота не придержишь, я ему устрою котлетку, ишь, избаловала!

 Извините, говорит вежливо, Мурзик мой такой-растакой умный, я ему скажу – не будет больше! Интеллигентный кот, вроде неё, хи. А Олечка энта стоит и слушает, да смотрит во все глаза, я приосанился, а она говорит: ой, какой типаж! Давайте, говорит, я вас нарисую!

Ну, я вообще-то против художников ничего не имею, это жена моя ревнивая, а я-то нет. Позвольте, говорю ей, я переоденусь, так вежливо говорю, но твёрдо, по-мужски. Ну, я рубаху сменил, шляпу надел и ботинки, чтоб все как следовает было. Жене сказал – работай, мол, жёнка, а меня для картины рисовать будут, если б ты поменьше ела, да живот втянула – ишь, ряшку наела, поперек себя ширше! – то и тебя бы нарисовали. Одеколоном спрыснулся и пошел. На лавку меня посадили. Я сижу, она карандашиком машет, а сама все говорит, говорит, смеётся во весь рот – весёлая, видать.

Уши, говорит, лицо человека красят. А у вас, говорит, такие уши, что летать можно. Без парашюта. Ну, спорить не стану, уши у меня замечательные, соседская кошка ночью шнырит по грядкам – услышу!

Вы меня с красками, говорю, изобразите? А она мне: для вас только один цвет подходящий, тот, что на кончике карандаша. Тут я не выдержал, подвигаюсь ближе. Сидите смирно – это она на меня покрикивает. Вы, говорю, очень и очень соблазнительны. Она молчит, себе под нос хихикает. Ну, я тихонечко так, воспитанно, за талию беру – она все смеется.

И вдруг как заверещит, задергается. Тут уж не знаю, откудова он взялся, племяш подлетает. Да вы, мол, такой-сякой, не смейте мою сестру трогать! Орет, сам аж трясется. Ну, а я ему так культурненько: вы, молодой человек, не особенно орите, а то ведь я и приголубить могу. А он руками размахался – размашистый. Ну, я его так тихонечко отодвинул, перешагнул через него и гордо так зашагал. Бабка мне вслед верещит – куда вы прямо по настурциям? А я ей снова так вежливо: я вас с вашей настурцией в гробу видал в белых тапочках.

Ну, мы с женой живем тихо-мирно, никому не мешаем. Но уж если нас оскорбляют – мы этого терпеть не можем. Этого в законах советских нет, чтобы культурного человека оскорблять. Утром мы с женой встали, глядим – бабка с племяшем и племянницей в машину садятся и тю-тю, в Москву, значит, подались, за продуктами.
Ну, я как встал, пошел огурчики собирать, чтоб не перерастали. Люблю я этак натощак огурчиками закусить – для организма оченно полезно. Слышу только, жена зовет. Петруша, говорит, подь сюды. Я, конечно, поругал, чтоб не мешала зря. Не мешай, говорю, я природой наслаждаюсь. А она – подь сюды, тут на тебя картинка имеется. Тут я заинтересовался. Иду, гляжу – висит на заборе картинка, кнопкой прикноплена я на неё гляжу, выдохнуть не могу от возмущения благородного.

 Слыханное ли дело, так над советскими тружениками измываться? Где это видано, чтоб у меня такие уши были? А нос? У меня разве такой нос? А туловище? Что это за туловище?

Чего ржешь, кобыла коровья, говорю жене, чего лыбишься? Вот я этой интеллигенции задохлой покажу, юмористы! Заманил я к себе этого ихнего Мурзика – дурак был кот, скажу я вам, на котлетку пришел. Я его так ласково погладил, потом веревочку взял, вокруг шеи аккуратненько завязал и повесил на бабкину сирень, что подле самого ихнего крыльца произрастала. Так аккуратно все сделал, красиво. Он живучий оказался, полчаса лапами все дрыгал, пока не сдох.

А бабка только наутро прибыла. И понятное дело, подымает крик. К нам стучится – соседушка, мол, не видал, что за душегуб моего Мурзика погубил? Нет, говорю, не видал. Наверное, мальчишки соседские, они ж у Маньки хулиганистые, давно к нему придирались.

Ох, котик мой любимый-дорогой, причитает, я перед тобой виноватая, оставила одного-одинёшеньку, вот и погубили тебя злые люди. А я про себя думаю – на себя, бабка, посмотри, какая ты есть сама!

Сняла она его, ямку выкопала под яблоней – могилку, значит, хоронит мурзика, а мы с женой втихаря покатываемся. Племяш с племянницей хмурые ходят, бабку успокаивают. Не плачь, говорят, Марь Пална, мы найдем убийцу и накажем.
Ну, нам с женой на все это смотреть надоело, пошли мы обедать. Щи моя жена отменные варит, да и капуста у нас своя – прошлой осенью цельную бочку наквасили, шикарный закусь. Только за стол садимся, как заявляется эта Олечка – нагло так, прямо в комнату входит, только попкой вертеть не забывает. Я знаю, говорит, все знаю, это вы!

Что – вы, позвольте спросить? – это я ей отвечаю. Вы, говорит, подлый убийца! Это как же так, говорю, вы пришли сюда оскорблять честных людей? А доказательства у вас есть?

А она не слушает и головой мотает. Вы, вы, вы – заладила как кукушка – вы подлый убийца! Смотрю – разревелась – мне еще этого не хватало. А если я на вас, говорит, в суд подам за оскорбление личности?

Это кот-то у них личности? Я таких личностей в гробу видал. Идите, девушка, говорю ей вежливо и культурно, идите к себе домой, успокойтесь, валерианки накапайте, нам вашего кота не надо, слез ваших тоже, мы на вас – ноль внимания, так что не кипишуйте.  И бабусе так и скажите, неча нам тут истерики устраивать.
Хотел под ручку её взять – проводить культурно, значит. А она как дерганется. Вы руки-то не распускайте, говорит, вы у нас за все ответите! И пошла, и пошла, попкой виляя. Нервная, значит. Ну а нам-то что? Обязаны всех нервных успокаивать? Мы с женой люди тихие, мирные, никого не трогаем.

А что у соседа на прошлой неделе грушку подпилил – так у неё цельная ветка над моей свеклой висела, да что и за грушка – дикарка бестолковая. Ну и что, что высоко – а   тень на свеклу падала. А овощам тепло нужно и свет. Предупреждал ведь. Нет, не послушал, нога болит. Ну и нанял бы Федьку-сторожа. Нет, мне корячиться пришлось.

Нас вообще лучше не трогать. Потому как мы сами никого не трогаем – люди мы тихие, мирные, живем ладно, никого не обижаем – и к нам не лезьте.