Кукушки и драконы

- Да сними ты этот наеб*льник!

- Деда, ну харэ, не шутки.

- Шутки в маршрутке, а в моем доме стерильно и вирусы не пройдут. Особенно выдуманные.

- Опять ты напился, чертяка. У нас в больнице эти выдуманные вирусы по десять человек в день забирают.

- Ай, пердеж это все… Зачем вообще приехал?

- Как зачем? Тебя, отшельника, проведать, и продуктов привезти.

- Продукты мне автолавка привозит, мой дружище Махно. И стратегический запас еще есть. У нас с бабкой эта практика еще с 90-х завелась - знали что пригодится.

- Стало быть, не весь сахар на самогон выгнал. А еще таблетки твои – от головы, от почек, и от этой…

- Простоты душевной моей. Ох, как хорошо, что ты это название еще в уме не держишь. Такая хрень мерзкая - через семь гробов в сраку. Но за это спасибо. Пошли на кухню.

- Может, лучше прогуляемся немного?  По деревне, вон зима какая чистая, беленькая.

- Что я тебе? Девочка какая? Под ручку гулять еще. Пошли давай на камбуз – моя беленькая уже разлита.

- Я же за рулем деда.
 
- Всего 20 капель фирменной. И морсом своим угощу.

Дом дедушки Пахома ничем особо не отличался от любого дома пожилых людей, за тем лишь исключением, что в нем не было женщины. Бабуля Матрена заболела нервным расстройством и однажды, ранним утром, ушла на мороз голая, в одной сорочке. Дед проснулся, и нашел ее осиневшую в соседнем лесу, и хотя бабку удалось отогреть, от воспаления легких ее не спасли. Вот так Пахом и жил без своей подруги, которую не то чтобы очень любил или не любил, а привык сильно.

Отсутствие бабули сказывалось на однообразии быта, но не на чистоте. Дед мог не замечать развитие плесени в кастрюле из-под древнего супа, в то время как усердно драил пол. В прошлом он был моряком, и этот пунктик в его биографии отыгрывал свою роль на склоне лет.

Входя в дом Толя тщательно вытер руки личным санитайзером. От запаха антисептика у дедушки, как у пса, заерзал нос и навострились уши. Внук показал свой тюбик с прозрачной жидкость – старик лишь с досадой отмахнулся. Кухонный стол был накрыт скромно, но крепко. Выпили, закусили. Морс вдогонку оказался просто отличным. Однако после этого ритуала Толя все равно надел маску обратно. Дедуля посмотрел на потомка с добрым вызовом.
 
- Внучек, вот ты умный черепок. Ты мне скажи – ну сказка же этот вирус? Нет же его? Или он, ящур, есть, но не такой, каким его малюют? Правда?

- Правду сказать? – Толя решил немного подыграть деду.

- Ну… конечно.

- Конечно выдумка. Ее придумали жидомасоны с планеты Пук-пук, чтобы насадить свой порядок и внедрить всем чипы дистанционного управления. От этого все превратятся в обезьян и начнут войну против единорогов.

- Тьфу на тебя. Я про настоящую правду.

- Валяй, скажи, какая она?

- Я думаю, что она простая как шхер. Никакой болезни нет, а есть просто куча стариков по всей планете, от которых решили избавиться. Как зачистка от экономически неактивного элемента. Планета-то не резиновая, перенаселение у нас. А вакцина – это так, физраствор по вене. Или глюкоза. Вот и все.

- Это ты по телевизору выслушал?

- Нет, там такого не скажут. От сведущих людей знаю.

- А они от кого?

- Ай, ну что за глупые вопросы. Сами, своим умом дошли.

- То есть, по-твоему, те, кто лежат в больницах – они симулянты?

- Почему же. Нет, они мож и болеют своими болячками. От которых их никто не лечит, и лечить не будет. Их то и запускают, и мрут люди.

- Стало быть, и я не лечу?

- Вот про тебя не скажу. Ты человек порядочный.

- А мои друзья, коллеги, которые их лечат, и которые тоже вирус подхватили – они тоже прикидываются?

- Да вот не знаю. Может и тоже. А может грипп или какая сопля большая у них в груди. Зимой бывает.

Толя начинает что-то искать в своем телефоне. Пахом выпивает еще и тянет бутылку к стакану внука, но тот оказывается перевернутым. Дед крякает и наливает ему еще морса в кружку.

- Вот на – погляди на «симулянтов», – внук протягивает свой смартфон.

Глаза Пахома пьяненькие и ему не до картинок, но он все же вытаскивает из нагрудного кармана засаленные очки. Толя крутит картинки. Дед молчит.

- А вот мои друзья – тоже врачи и тоже прикалываются на койках. От нечего делать.

На маленьком экране мелькают лежачие люди, лиц которых не разобрать за медицинскими трубками и проводами.

– А эти все на ИВЛ. Аппараты искусственной вентиляции легких. Без них они задохнутся за час.

 Пахом чешет свою седую бородку, в глазах что-то поблескивает.

- Все, хватит. Убери.

- Что? Правду убрать?

- Тьфу на тебя. Убери, говорю.

Толя послушно прячет мобильник в карман и принимается за морс и сухари, ловко забрасывая их под маску. Дед задумчиво крутит цигарку между пальцев. Молчат.

- Знаешь, деда, как оно сейчас все обстоит? Свои родные-близкие заболеют или не дай боже умрут – вот тогда верят. Тогда в первых рядах страдальцы. А если человек один-одинешенек, ему кроме диктора новостей и редких знакомых никто ведь ничего и не скажет. Так и будет сидеть, и трястись в своем углу. То ли от злобы, то ли от тупости.

Пахом закурил, красиво затушив спичку с размаха. Второй дымок выпустил из ноздрей, отчего его вытянутое лицо на миг стало похоже на мифического зверя.

- Ну хорошо, так оно может и так. Но вот в вакцины я эти ваши вообще не верю. Выдумали, чтоб бобов нагреть. Ведь никто толком ничего не говорит - проверял кто их, не проверял. Вон, даже ваши медики сумлеваются, не все прививки делать хотят.

- Ой, это конечно беда. Только началась она еще до вируса.

- Да ну?

- Ага, лет так двадцать назад всплыло чудо-юдо такое – «антипрививочники». Вроде в Америке началось.

- В Сей-Шей-А? Да ну? Они же там все зомбированы. И сами забунтовали?

- Деда, ты вроде весь мир на корабле отплавал, а так мало про мир знаешь.

- Отходил. На кораблях ходят.

- Извини, ходил. Так вот, эти самые американцы, а может еще кто, и начали поход против прививок. Некоторые умники прочитали куски медицинских статей и стали трубить – «От прививок рождаются дети-дауны! Стоп прививкам! Они убивают иммунитет наших детей!» Вот до чего дожили, деда. Хорошо хоть против мыла еще не воюют.

- Так может оно и правда, сейчас колят всякую гадость.

- Дедушка, так ведь и ты колотый и я колотый – тебя так еще в Советах прививали, и ничего жив-здоров.

- Так то Советский Союз – не фигня какая-то.

- Не сомневайся, все те наработки дошли и до наших дней. Это наша братия медицинская. Вот где корь, столбняк, полиомиелит?
 
- Полька в Африке есть, бывали, знаем.

- Правильно, потому что там с прививками проблема. Где оспа? От которой в даже Екатерина Великая прививалась. Где холера? От которой Пушкин прятался в Болдино. Врачи! Талантливые люди! Жизни положили на поиски вакцин! Сами кололись и умирали, не рассчитав дозу патогена.

- И много таких было?

- Сотни и тысячи смелых людей - простые герои. А мы теперь харкаем на них, на их жертвы и надежды. Вот она тьма египетская!

- Ох, мне чой-то даже поплохело.

- Напускное. Но я должен согласиться - по мозгам пандемия эта бьет. Сильно бьет. Это так кукушки летают над миром. Стаями. И некоторые из них просто выдумывают заговоры, а кто-то и вовсе трель выдает: «Раз так, пусть выживет сильнейший». Это как раз про то, что ты говорил – «стариков изжить, подчистить планету от ветоши». Вот кто нагнетает шум, а не медики и ученые.

Пахом поднялся, открыл форточку и, замешкав, выстрелил окурком прямо до забора. Стало и правда тепло, согревала и настойка. Дед стоял и дышал глубоко, в полную грудь, скрестив руки над старой тельняшкой. Потом сел, налил самогона себе и внуку. Толя отодвинул стакан, но Пахом шахматным движением вернул его обратно.

- Ты выпей. Я тебе важное кое-что скажу. Выпей, выпей. Я про папу своего поведаю, и можешь ехать.

Внук нехотя подчинился, приподнял маску, и сильно сощурил большие карие глаза. Пить он не любил, но видел, что это дает терапевтический эффект в отношениях с дедом.

- Батя мой, твой прадед, всю войну прошел. Грудина в золоте. Без единой царапины. Но от войны все равно помер. От того, что увидел. Я тебе этого не рассказывал, да и не было тебе интересно. Он ведь спился, жутко спился. Сначала приехал, прабабку твою мной обрюхатил, на завод устроился. А потом всё, потух. Я и сам поначалу не знал, от чего именно – известно, что после войны все страшно квасили, а кто-то хотел и дальше идти куда-то, воевать, защищать, - в голосе Пахома появилась кислинка. – Мне его боевой товарищ случайно все рассказал, в деталях. Я от этого потом две ночи не спал. Оказалось, он был среди тех, кто освобождал концентрационный лагерь…  Равен… Равенсбрюк, под самый конец войны.

Пахом вышел на минуту и вернулся с пачкой старых фотографий. Среди них было армейское фото трех лейтенантов. Пальцем дед указал на того, что в центре – «Батя Данила. Красавец, бабы охали».

- Наши-то ничего толком не знали о зверствах в тех лагерях, они били фашистов и гнали супостата, радостные. На крыльях победы. 100 камэ до Берлина оставалось. Вот надо было отбивать Равенсбрюк. И никто сначала не понял, почему там так много женщин, и чего они такие больные. Кстати, простые солдаты так и остались в неведении. А вот папка, он же из офицеров, им было положено разбираться. Он там и узнал, что женщин этих бесплодными делали, мучили, всякие препараты им вгоняли. Короче, ад адский. Когда стали в кабинеты входить, там, где профессора нациков сидели, многих выворачивало от увиденного.

Часть девушек была скелетами – тонкие, словно веточки, и с опухшими животами. Другие были со страшными порезами, как будто кусок мяса вырезали на филе. И большинство - молодухи, совсем молодые. Оказывается, за полгода до этого к ним сам Гиммлер приезжал и приказал: «Уничтожить всех старых, больных и не способных арбайтен». Тотальная чистка. Может уже знали, что кирдык им идет, и надо было, чтобы рабы работали лучше, а лишних – сжечь. Так вот так, Тоша.

Помолчали. Где-то за окном мягко постукивал лесной дятел, понемногу приходил ранний зимний сумрак.

- Мама говаривала - папка Данила, когда вернулся, ни разу на нее голоса не поднял, не бранил и не бил. Наоборот – за других девок вступался, пьяных оттаскивал. Вот только снился ему этот лагерь. Будто бы он там сам стоит перед очкастыми учеными, а они его в женщину превратить хотят, чтобы потом замучить. Ох, лихолетье. Страшны дела твои…

- Да, чума… Честно, не слышал ни разу про такой лагерь, надо будет почитать как-нибудь.

- Не, не читай Толя. Страхи это. Ты так, мои слова запомни, как есть. Подумай и запомни.

- А больше фотографий нет?

- Папа сжег многие, что с фронта были, они ему покоя не давали. Он матери потом рассказывал, отчего ему так горько было – он к победе через ужасы шел, а пришел к такому ужасу, от которого уже не уйдешь. Будто костлявой в самое лицо глянул.

На кухне все как-то замерло, словно время застыло – так иногда бывает, редко, да случается. Даже тиканье настенных часов хоть и продолжалось, звучало где-то в другом мире, далеком от этого момента. Толя и Пахом сидели напротив, и смотрели на руки друг друга – дед на аккуратные пальцы молодого инфектолога, а внук – в обветренные ладони бывалого моряка, на которых складками застыл океан. Белесый, снежный свет покрывал кухню своим сиянием, застывая над подоконником.

Дедушка тихо встал и вышел. Анатолий откупорил настойку и быстро влил себе полрюмки. Можно и такси вызвать, хотя хмель не брал за нервы, а лишь согревал и отчего-то заострял слух. Старик вернулся, неся с собой маленький ситцевый узел с чем-то внутри.

- Ты говоришь, кукушка над миром летает, наговор свистит. Как по мне, пусть свистит себе, пусть. Лишь бы кукушка драконом не стала. Тогда уже и спросить не успеем, сколько нам осталось.

Пахом вытер рукавом подступающую мокроту и развязал узелок. В коробочке оказалась маленькая медаль в виде золотой звезды с красной колодкой.
 
- Это вот – «Золотая Звезда», для победителей. Я хочу, чтобы ты ее теперь у себя хранил. На, возьми, и будь победителем, как папка. Бери говорю. На грудь только не вешай – пока еще не время.

Толя задержал дыхание и обнял старика, который затрясся и стал крепко гладить внука по спине, приговаривая: «Вот так, сильно, сильно. Сильно, сильно».

//посвящается Василию Макаровичу Шукшину//