Увези меня в Прованс

…Я люблю тебя в бесконечном разнообразии форм, бесконечное количество раз, и в жизни, и после жизни, и даже после того, как закончится вечность…
 
Рабиндранат Тагор

…Случалось, ли вам когда-нибудь задумываться о том, согласны ли герои с судьбой предопределенной для них автором? Быть может, им не спится по ночам вместе с писателем, который мучительно, но хладнокровно решает, кому и как суждено умереть. Радуются ли они, видя, как встречаются люди, разлука которых тянется из прошлой жизни. Задаются ли вопросом, попадет ли кто-то в Прованс или нет. И наконец, понимают ли они, что бессильны хоть что-то изменить. Сдаётся мне, что многие из персонажей просто возмущены таким порядком вещей, когда единственное, что им разрешено, это быть безмолвными наблюдателями. Возможно, если бы им дали право что-то менять, то некоторым писателям не поздоровилось бы. Но те из авторов, что искренне любят своих персонажей, вероятнее всего, были бы вознаграждены сторицей. Впрочем, давайте-ка пока оставим взаимоотношения писателя и персонажей. Самым любопытным остается вопрос, а знают ли сами герои, чего они хотят на самом деле?


Лицо было такое белое, что сливалось с белоснежной наволочкой. Глаза закрыты. Непонятно, спит она или нет. Дыхание слабое, почти неслышное.
Он, из-за своей худой длинноты согнувшийся колесом на неудобном деревянном стуле, держал и гладил её истонченную, почти детскую, руку своими огромными ладонями.
/Она называла их лапами…/
Он был немолод и некрасив. Сидя часами возле её кровати, он подолгу смотрел в пустоту, где, казалось, только он мог что-то увидеть. Бессвязно шептал. Иногда плакал детскими светлыми слезами, и глаза его теряли акварельные полутона, и становились совсем прозрачными.
На тумбочке возле её кровати стояли цветы. Скромные, ирисы, васильки, ромашки, но каждый день новые.
Медсестры уже привыкли к этой странной паре. Старались не тревожить. Новые же сотрудники, по незнанию или бестактности, нарушали это негласное правило, - как это и сделала очередная новенькая.

- Вы родственник? – строго спросила она у мужчины-колеса.
- Я? – вскинулся он блуждающим бледно - голубым взглядом, - я…я…
- Вы родственник? - твёрдо повторила медсестра.
- Я.., - он, наконец, собрался и понял, о чём его спрашивают, - боже упаси! Как я могу быть ей родственником? Она же ангел!

Новенькая брезгливо поморщилась, - только сумасшедших ей тут не хватало.

- Что там за чудики в седьмой палате? – спросила она вторую медсестру, вернувшись на пост.
- Не надо так…Это же Шанталь.
- Какой ещё Шанталь? – раздраженно переспросила новенькая. Она, жуть, как не любила незнакомых слов, особенно иностранных.
- Не какой, а какая. Поэтесса. Между прочим, очень известная. И он тоже известный. Он художник. Как же его…, - попытка вспомнить легла волной морщинок на лоб женщины, но тут же рябь изгладилась, как бывает у добрых женщин, -  вспомнила! Грей его зовут. 
- Шанталь, Грей, - чудно, - разве могут у нормальных людей быть такие имена? - подумала новенькая.
- Ты знаешь, - глаза медсестры сделались задумчиво - мечтательными, - я про них много читала. Она стихи писала с детства, но знаменитой стала только после сорока лет, когда издали книгу с её рассказами. Тогда же она стала Шанталь. То есть, не стала, конечно, псевдоним такой себе придумала. Её в каждом интервью про эту Шанталь выспрашивали, откуда, мол, да почему. А она только загадочно улыбалась и говорила что-то про Францию. Я толком так и не поняла, родилась она там или хотела уехать. Грей тоже не сразу стал художником. Познакомились они с Греем, когда были уже очень взрослыми. Интересная парочка.
- И странная, - добавила новенькая.
- Представляешь, когда он её встретил, - продолжала медсестра, - кроме картин тоже стал писать стихи и прозу! В основном, ей, конечно, посвящал. А потом они, кажется, что – то вместе сделали, - она наморщилась опять, припоминая, - только не помню, что именно. Не зря говорят, -  талантливый человек талантлив во всём. Точно про них. Вот это я понимаю, романтика - и любовь и творчество! - по-детски восторженно закончила медсестра своё повествование.

- Жаль его, сердце кровью обливается. Любит её, убивается просто. А она больна.
И эхо больничного коридора подхватило: умирает…умирает…умирает…

*****************************************************
Он тяжело вздохнул и прислонился к стене.

- Сигареты есть? – спросил внезапно охрипшим голосом.
- Ты же бросил, - спокойно заметила женщина.
- Ну на этот раз она перегнула, конечно. Я не переживу, если ты умрешь. Опять.
- Переживешь. Всегда переживал, и сейчас переживешь, - иронично ответила она.
- Это жестоко. Я никогда к этому не привыкну.
- Привыкнешь. У нас еще всё впереди. Целая вечность…

*****************************************************
- Да что вы знаете о вечности, - проворчала писательница.

Каждое утро писательницы начиналось одинаково: тяжелый подъем, потому что поздно легла, мимолетный взгляд в окно на вечный серый пейзаж холодного города: каждый день одно и то же. Размышления о том, что принесет ей новый день, и ответ на размышления - ничего. Но вставать надо. Ведь они ждут. Как она оставит этих несмышленышей, - своих персонажей, -  вечно они что-то придумывают. Им-то всё время хочется другого, не того, что она для них пишет. А потому за ними - глаз да глаз. Только отвернешься, - натворят чего-нибудь, а ей потом разруливай.
Когда привычные размышления заканчивались, писательница вяло опускала ноги на пол, почти вслепую находила резинку для волос, вставала с постели, по дороге на кухню делала на голове нечто похожее на хвост, - это помогало сосредоточиться. С рабочего стола захватывала бокал из-под вина, чтобы вымыть. Кофе окутывал душу теплом, и она, приняв новый день окончательно, как суровую необходимость, начинала думать про их жизнь. А их жизнь была хоть и трагичной, но порой, искрилась как бенгальский огонь, и радостью, и счастьем, и любовью в отличие от её собственной жизни, что тихо тлела как пепел. Но как бы ни было грустно, писательницу спасала мысль о том, что все - таки они живут только благодаря ей. Не взмахни она пальцами над клавиатурой, - их просто не существовало бы вообще. И это ее успокаивало.

*******************************************************
А, действительно, были ли эти двое нормальными? Особенно в точке встречи своих сумасшедших вращающихся вселенных. В этой самой точке оба сильно удивились: он - восхищённо, пытаясь понять, не сон ли это, она - с недоумением и ужасом, обнаружив себя в его постели после первого свидания.
Смехотворность ситуации заключалась в том, что каждый считал другого более ненормальным, чем был он сам. Он её - законченным трудоголиком. Она его – вообще очень странным.

Её ужас, конечно, вскоре прошёл, а вот недоумение осталось. Привязалось к ней как простуда, никуда не исчезало, не трансформировалось, всё время её сопровождало. Однако, к собственному изумлению, эти отношения уже катились на её жизнь снежным комом, не останавливаясь ни на секунду и не давая ей опомниться. На второй день после встреч с ним, некрасивым и худым, она начинала скучать. А на третий, во время  кратковременных разлук из-за  смешных размолвок или, если он  пропадал (а это с ним случалось), мысленно готовилась к смерти в виду странного ощущения тотальной бессмысленности продолжения жизни без него.
Через неделю их странного знакомства ссоры вспыхивали, как фейерверк. И хотя потом и казались смешными, в момент своего происхождения почему – то всегда разворачивались с широким драматическим размахом и грозили сиюминутным отчаянным расставанием. Ну, что тут скажешь, ненормальные отношения и нормальным-то людям не под силу, а уж ненормальные отношения людей ненормальных... Подруги подтрунивали, - ты, наконец, нашла такого же, сумасшедшего, как ты. Она не спорила, потому что с самого первого дня, поняла, что она его не просто встретила, а узнала. Поняла, что её любят очень сильно и будут любить всегда. Это радовало и пугало одновременно. Звенело волнительным лейтмотивом: а вдруг показалось? Показалось? Показалось?

Нарисовал себя. Потом меня.
Потом – двоих.
Он бледен, худ и в целом несолидный.
Она – как море, на котором ветер стих.
И первозданность наша очевидна.

Город смеялся листопадом и плакал дождями, а они перестали замечать погоду.
Город готовился к осени, а они ели яблоки и запасались вареньем.
Город дрожал от ненастья, а они пили рубиновое вино.
Они разговаривали обо всём на свете.
Они любили своих детей и своих кошек.
Они читали книги и готовили еду.
Они смотрели фильмы и долго обсуждали их.
Она очень любила солнце. Он любовался на луну.
Она писала стихи, он – картины.
Она, обычно не ревнивая, ревновала страшно.
Он, обычно ревнивый, ревновал ещё больше: к бывшим, настоящим и будущим. Ко всему, что могло украсть хотя бы часть их долго кочевавших в одиночестве и холоде, озябших душ, теперь так трепетно согревающих друг друга.

Она, нежная и красивая, а временами даже гламурная, каждое утро бежала на нелюбимую работу, расталкивала нерасторопных пассажиров в метро, мысленно ругаясь самыми грязными словами. Её рассказы летели за ней как воздушные шарики, не успевая за этой стремительностью, и обычно по дороге просто терялись.

Он шёл пешком на нелюбимую работу, рисуя в голове Прованс.
 
Она постоянно хотела спать, уставала, раздражалась, кусала губы, забывала поесть. Но иногда прямо посреди суеты, в промежутках между бесконечной рутиной обязанностей ей удавалось нервным ловким движением ухватить один из потерявшихся мысленных шариков. Она начинала торопливо писать драгоценные строчки, боясь опять упустить хрупкую нить.

Он каждую свободную минуту представлял, как можно приручить неуловимый капризный свет. Свет тёплый. Свет струится. Свет заполняет. Свет проникает. Свет вибрирует. Свет снаружи. Свет изнутри. Свет существует. Свет это Она.

Они мало бывали вдвоём. Она, голодная – холодная, бежала домой, засыпала в метро, злилась на весь мир, а заодно – на него. Он спокойно спрашивал: ты покушала? Она сразу успокаивалась, интересовалась: был сегодня свет?

Он звонил по телефону, ворковал, уговаривал, убаюкивал.

Она засыпала. Приходили счастливые цветные сны. Приходила уверенность. Приходила радость, и она спешила в первом же сообщении написать ему об этом.

/Проснулась сегодня счастливая. Впервые за долгое время. Не истерично- возбужденно - счастливая. А спокойно-счастливая. Конечно, следующая мысль, - что это мимолётно. Что это только сегодня. Ну и пусть. Благодарна за этот пасмурный, но внутренне счастливый день. Потом, уже в метро поняла главную идею и мысль этого состояния. Верить. Даже зная, что могут опять обмануть. Опять покинуть. Опять сделать больно. Все равно верить. Не слепо доверять. Не глупо доверяться. Именно верить. Как же это трудно. Но главное - без этого никак совсем. Не сможешь, спрячешься, - пиши, пропало. Будешь проходить этот урок бесконечно. В общем, девиз сегодняшнего дня: счастье - это верить. Несмотря ни на что…/

Они не собирались жить вместе. Они хотели жить вместе.

Иногда проводили вместе целый день. Лежали разнеженные, довольные, молчаливые. Вдруг она выпрыгивала из постели, не извинялась даже, накидывала его белую рубашку, почти бежала к монитору. В этот момент он терял её.
Обычно несколько минут сидела молча, смотрела вдаль, будто вспоминая сон. А потом, входила в невидимый   поток, и её пальцы начинали парить над клавиатурой   как по клавишам фортепиано. Волшебное зрелище.
Когда это произошло в первый раз, его это удивило и даже немного задело. Потом он понял, что ей это неподвластно, а уж ему – тем более. Оставалось только подливать вино и любоваться на неё.
 
После встреч они разлетались в разные стороны, а навстречу уже летели тысячи их сообщений друг другу.

Расставшись, оба сразу же начинали отчаянно скучать и так же отчаянно творить. Она неслась к клавиатуре. Он брал в руки кисть. Творили каждый – своё, но мощные волны со-настроенности сумасшедших астралов непременно пытались соединить их творения в одно невероятное целое.Сначала изумлялись и радовались как дети. Потом приняли как данность. Только их особую реальность. Их со-настроенность. Но иногда, в тревожные или грустные дни, спрашивали друг друга: может быть, им просто это всё показалось?
/Сегодня поняла очень важную вещь, - в чем основное различие наших творческих подходов. Ты – Мастер изящного написания и хрупкого описания. Ты кропотлив в самых мельчайших деталях. А я – нетерпеливая и в жизни, и в творчестве. Мне бы всё быстрее, быстрее. Получить результат, и есть его полной ложкой! Мне не терпится сфокусировать, аккумулировать главную мысль, - и тем самым, - мгновенно выхватить прожектором и вызвать главное чувство. А детали- запахи, очертания, ощущения, цвета, оттенки, полутона, - кружат хороводом вокруг этого главного. Но поймать, ухватить, укротить, описать их мне не хватает терпения. И тут ко мне на помощь приходишь ты, тонкий ювелир реальности…/

Они решили никогда не признаваться в любви.
 
Они хотели жить в Провансе, если не в этой, так в следующей жизни.
 
Расставание было столь же странным, как встреча. И столь же нелепым, как уже не раз  случалось во всех жизнях. Центростремительная сила этих вселенных всегда была равна центробежной.
Они вместе собирались на море. В последний момент он неудачно подвернул ногу, и она уехала на море одна. Стала редко звонить. Перестала появляться в сети. Она не хотела с ним расставаться, ей просто жизненно необходимо было побыть наедине с собой. Ласково собрать все свои шарики. Написать свои рассказы.
Он затосковал и решил, что она его предала. И тогда явился его персональный дьявол и враг, его сталкер в мире грёз.
Когда он вернулся в реальность, её в этой реальности с ним уже не было.

**************************************************
/- Мама, - а знаешь, о чем я подумала? – четырехлетняя Шанталь нетерпеливо и   беззаботно подпрыгивала на теплом летнем асфальте, - когда  я снова рожусь, то я…
- Милая, - как можно ласковее постаралась произнести мать, - дело в том, что ты уже родилась и больше не родишься…
Шанталь остановилась, как вкопанная, на солнечных квадратах тротуара и горько расплакалась…/

Шанталь на долю секунды очнулась ото сна, приоткрыла глаза и посмотрела на него удивительно ясным взглядом. В это мгновение Грею показалось, что всё наладится, страшный морок растает и уплывёт проплакавшимся грозовым облаком далеко за горизонт.

- Что? Что, милая? Что - то хочешь? – он, как обычно, держал её за руку.
- Да…Хочу... Пожалуйста, увези меня в Прованс. В тот самый, наш Прованс.
Рука бессильно выпала из его лапы.

***********************************************************
- Вот стерва! – его худые плечи сотрясались от беззвучных рыданий, - всё-таки убила…
- Я люблю тебя, - она нежно обняла его за плечи.
- Не уходи, я прошу тебя, - не поворачиваясь, глухо сказал он бесцветным голосом. Он не мог повернуться к ней, сидел окаменевший. Он не в силах был видеть, как она опять уходит.

- Я буду ждать тебя в Провансе, - тихо и нежно сказал родной голос, - в нашем Провансе.

-Да уж, конечно, в Провансе, - саркастически усмехнулась писательница, - не дождетесь, голубчики. Сколько уже можно давать вам шансов?
Писательница сняла очки, потёрла уставшие глаза. Выпила большим глотком остатки вина из бокала и откинулась на спинку рабочего кресла. Спина совсем затекла, и голова гудела, она не понимала, сколько времени провела перед монитором. Часы сказали, что уже утро. Раннее и тёмное осеннее утро.

 - Сколько давать вам шансов? - продолжала она разговаривать со своими персонажами, будто они находились в той же комнате, - бедная моя, бедная Шанталь! Опомнись! Ведь всё опять будет, как всегда. Уж поверь мне, я-то знаю. Я вам дарю вам вашу любовь, а вы никак не можете принять ее. Сомневаетесь, бежите в разные стороны. Я вас соединяю, а вы снова начинаете причинять друг другу боль…
 - Надоели вы мне, честное слово, - устало закончила она свой странный монолог.
Выключив настольную лампу, писательница медленно поднялась со стула и направилась в сторону спальни. На пороге комнаты она внезапно остановилась в дверном проёме, и как ей показалось, почти помимо воли, оглянулась. Монитор красиво мерцал в темноте голубовато-белым листом, на котором она несколько минут назад решительно напечатала «end». Несмотря на сильную усталость, которая обычно охватывала её после завершения произведения, что-то не давало ей спокойно уйти спать.

- Или всё-таки Прованс? – писательница вздрогнула от звука собственного голоса, - она это сказала или ей показалось?


- До встречи в Провансе, - она улыбнулась, и в её в глазах капельками рассветной росы блестели счастливые слёзы.
Он, нащупал в кармане заветные билеты, обнял её и твёрдо ответил:
- Не показалось…


Автор: Наташа Васильева
Санкт-Петербург
Октябрь 2019