Доктор из моего детства

   Так уж получилось, лет около 13 я вдруг приболел. А чем приболел - никто не может понять. Только стал мне вдруг запах щей страшно неприятен. Только заходил в дом после школы, меня сразу преследовал запах этих противных щей на соленых помидорах.
   - Мам, опять эти щи?
   - Хватит носом крутить, другой еды у меня нет, - взгляд мамы становился сердитым. Ел конечно, а куда деваться. Учебный год все тянулся и тянулся, но наконец все-таки закончился. А потом меня вдруг положили в нашу деревенскую детскую больницу.
   - Какой-то ты совсем желтый стал, - с грустью говорила мама.

   Наш детский врач Зинаида Дмитриевна осмотрела меня и вынесла вердикт - пониженное давление. Ее муж, Александр Владимирович был нашим учителем физкультуры. Мы все его очень любили - добрейший человек, всегда разрешал нам играть в подвижные игры на уроках. Лечить меня стали витаминами, чем-то еще, не помню. Больница - это какой-то особый мир. Это когда ты не дома. И все странно: и эти кровати с тумбочками и тарелками - вилками - чашками в них. И эти обеды в больничной столовой. И уколы, и процедуры. В первый раз даже интересно.

   В больнице лежали мальчишки и девчонки разного возраста, поэтому было не скучно. Мы выдвигались на больничное крылечко, благо такое было подарено нам деревенскими "архитекторами", и начинались разговоры ни о чем. Была среди детворы одна девочка, мне даже запомнилась ее фамилия, ее звали Пивоварова Лена. Она была так хороша, что вызывала восхищение в моей душе, да мне кажется, и у других. Где-то на полгода старше меня, с темными длинными вьющимися волосами, светлой кожей с легким загаром, прекрасными карими глазами - она словно освещала наше общество своей красотой. Я считал себя тогда обыкновенным невзрачным мальчишкой, поэтому не вступал в разговор с Леной, но мне всегда хотелось быть где-нибудь рядом. А она, бойкая и веселая, все время поддерживала разговор с нашим мальчишеско - девчоночьим обществом, ощущая свою красоту и звездность.

   Я вроде уже стал привыкать к этой привычной больничной жизни, как вдруг, дней через шесть нам объявили, что наш доктор Зинаида Дмитриевна уезжает в пионерский лагерь "Радуга" и всех нас выписывают по домам. Я шагал по улице с моим нехитрым скарбом и думал: "Какое счастье, что меня выписали! Теперь-то наступит настоящая свобода, которая только и бывает, если ты мальчишка, а вокруг бушует деревенское лето."
   - Как выписали? - удивилась мама. - Но ведь ты должен был пройти курс лечения полностью.
   - Да мам, меня уже вылечили. Ты не беспокойся, я чувствую себя прекрасно.

   Но мама на этом не успокоилась. После нашего консилиума из родственников было решено повести меня к доктору Студеникину. Этот человек был для нашего села невероятным авторитетом, как мне тогда казалось, чуть ниже самого Господа Бога. Уже тогда, или может позже Митрофан Яковлевич стал ректором института педиатрии в Москве, написал детскую энциклопедию здоровья. В отпуск он приезжал в наше село к своей маме, которая болела сахарным диабетом. И там, прямо дома, в определенные часы Митрофан Яковлевич вел прием и консультировал односельчан. Делал это он совершенно бескорыстно, и надо было еще придумать, как его отблагодарить. Для этого была приготовлена баночка меда, которую еще и нельзя было вручить, а как-то подсунуть где-нибудь под лавочку в сенях.
 
   Повести к доктору взялась моя старшая двоюродная сестра Валя. Путь предстоял неблизкий, Митрофан Яковлевич проживал в самой отдаленной части нашего села - в Тюклино, где-то, мне думается, километрах в семи от нашего дома.
   В одно солнечное летнее утро мы с Валей весело шагаем по нашей огромной, раскинувшейся километров на 12 в разные стороны Листопадовке. Мимо проплывают дома, палисадники, клумбы с георгинами и другими цветами. Мы немного напряжены - как-то все получится? Путь наш минует деревню и спускается в лог, на дне которого мы видим родник, огороженный срубом в виде маленького колодца. Валя говорит, что вода в нем целебная. Что приезжали специалисты, брали воду на пробу и это подтвердили. Мы пробуем воду, она такая холодная, что ломит зубы, чистейшая и невероятно вкусная. Она пришлась как раз кстати, к этому времени мы уже устали и упарились на солнце. Окинув взглядом вокруг, обнаруживаю, что неподалеку холм, а наверху кладбище.
   - Валя, как же так, - спрашиваю, - наверху кладбище, а из под горы течет эта вода. Ее наверно нельзя пить?
   - В том-то и загадка, - говорит Валя, вода ж чистейшая, проверена, в ней нет никаких вредных микробов и бактерий.

   Наконец-то мы приходим на место. Мы видим справный сельский дом, который подтверждает наличие в нем хорошего хозяина. Стучим в дверь. К нам выходит приятный молодой мужчина лет 40 и приглашает нас в дом. Приходится удивляться еще раз - на мужчине шорты. Я никогда прежде, а это середина 70-х прошлого века, не видел, чтобы взрослые люди носили шорты. Доктор осмотрел меня, пощупал мой живот, и когда пальцы надавили под правое ребро, я согнулся от боли.
   - Все понятно, у мальчика воспаление желчного пузыря, - сказал он Вале.
   - У него лечили пониженное давление, - сказала Валя.
   - А какое у него было давление?
   - 100х60.
   - Ну, для этого возраста это вполне нормальное давление, - сказал Митрофан Яковлевич. Потом он достал бланки и выписал для меня несколько рецептов. Помню, на них стояла большая треугольная печать Московского Института Педиатрии. Пока мы обследовались, мы увидели в сенях тазик с водой, в котором плавали некрупные щучки. Чуть дальше под лавкой стояла трехлитровая банка с парным молоком, куда рядышком мы водрузили нашу литровую баночку с медом.
   - Ох-ох, все несут и несут, - сказала появившаяся из дома пожилая полноватая женщина в домашнем халате. Он ругается, а они все равно опять что-нибудь приносят.
Мы горячо поблагодарили доктора и хозяйку дома и отправились в обратный путь. Следует сказать, что курс лечения, назначенный Митрофаном Яковлевичем, я полностью прошел на дому и вылечился окончательно, и мой желчный никогда меня больше не беспокоил.

   Позже я узнал, что у мальчика, сына моих дальних родственников, был обнаружен врожденный порок сердца. И они тоже обращались к доктору Студеникину, только для этого ездили уже в Москву. Митрофан Яковлевич помог и с гостиницей, и с операцией, и с реабилитационным лечением. Митрофан Яковлевич не отказывал ни одному из земляков, жителей нашего села, кто бы к нему не обращался. Мне очень приятно, что жизнь свела меня с таким прекрасным человеком и замечательным врачом. Люди хранят о нем самую добрую память.


   ... Минуло с тех пор 45 лет. И село наше, в то время огромное, сжалось с 12 тысяч жителей до 3-х. И не приезжает в него больше высокий и бескорыстный врач Митрофан Яковлевич Студеникин, а напоминает о нем только памятник, установленный в парке в центре села. И закрылась последняя больница в угоду новым "медицинским реформам и оптимизации". Население села сильно постарело. Не могут теперь наши бабушки и дедушки прервать свою старость такой роскошью - полежать в больнице, подлечиться, пообщаться со сверстниками, да хотя бы не готовить себе старушечьими руками пищу пару недель. Нет на это в нашем нынешнем государстве денег. Осталась только амбулатория с единственным фельдшером. Теперь, чтобы попасть на лечение, надо ехать за 35 километров в Грибановку, в райцентр, отстаивать там очереди по полдня в регистратуру. Вот и не едут теперь наши больные старички и старушки, дома лежат да и помирают потихонечку.
   Не стало теперь ни танцев, ни свадеб, куда бы могли люди могли бы просто пойти посмотреть просто обычную жизнь, порадоваться чему-то. Из новостей только известия о том, что кто-то опять умер. Построили, правда впопыхах, большой новый клуб, да опоздали. Стоит он теперь пустой, и ходить в него больше некому.
   Умирает село, а вместе с ним будто умирает частичка моей души.