Судьба советского еврея

Мои приключения начались ещё до моего рождения. Папа после окончания техникума в Киеве был распределён в Красноярск. Он проработал на железной дороге вплоть до отъезда в Израиль с перерывом на учёбу в НИИЖТе. Мама не закончила школу, что не помешало ей быть очень образованной и начитанной. Она всю жизнь в СССР работала очень даже хорошо бухгалтером. Они поженились в 1951-м году, а умерли в 2011-м. Теперь речь пойдёт обо мне. Папа отправил маму рожать на Украину. Там была бабушка Циля, тётя Галочка и многие другие родственники. Жили мои родители очень бедно. Ничего не было для встречи со мной на этом белом свете. Конечно, мама нуждалась в поддержке. Проблема была в том, что поехала она к маме Циле в начале апреля 1953-го года. И, конечно, в общем вагоне поезда. А кто, хоть немного знаком с историей СССР, должен знать, что после смерти Сталина 5 марта была массовая амнистия зеков. Причём, отпускали в основном именно тех, для кого нары были  и предназначены. "Вшивую интеллигенцию" и политических придержали вплоть до 1956-го. И вот моя мамочка разместилась на третьей полочке, почти упёршись в потолок животом, где я и находился. А внизу зеки вели примерно такую беседу: "И чего эта баба заняла целую полку, а мы тут теснимся? А, может, её за ноги спустить вниз?" После таких разговоров мама  не сходила вниз все пять дней поездки до Москвы. Она всё-таки добралась до Новоград-Волынского. Это небольшой городок в Житомирской области. Причём, из роддома мы с мамой пожаловали в дом, где когда-то жила легендарная Леся Украинка. Это было радостно. Но, что плохо, так это то, что у мамы почти не было молока. Но, что хорошо, что тётя Галочка чуть раньше родила дочь и мне перепадала часть её молока. Я всегда и писать, и говорить буду именно "Галочка". Дальше вы поймёте-почему. Кстати, мои родители её только так и называли всегда. Меня надо было как-то тоже назвать. С фамилией проблем не было, т. к. мамина девичья совпала с папиной. Но вот имя.. Дедушка (по маме) был цадик, что по-русски означает "святой". Звали его Хаим-Бурах. Он умер от тифа сразу после войны. А у бабушки были одни внучки. А тут вот он-я. Хотели и меня назвать Хаим-Бурахом. Мама сказала, что в детском саду, в Красноярске, могут не понять или позавидовать. Решили остановиться на имени другого дедушки, который умер во время войны,- на Ефиме. Если быть до конца честным, его звали Хаим. И мой папа проходил по одним документам-Ефимовичем, в других-Хаимовичем. Причём, соответственно отчеству он был и Григорием, и Гершко.
Итак, я-Фельдман Ефим Гершкович, в возрасте пару месяцев с родителями начинаю жить в Красноярске, в самом центре города, в коммуналке из трёх комнат. Наша -5 кв. метров. Железная дорога обеспечивала квартирами лучше, чем другие организации. В одной из комнат жила умеренная антисемитка-одиночка, в другой-женщина с ребёнком. Когда она навещала мужа в тюрьме, у папы накануне пропадали всякие нужные в тюрьме вещи. Но жили дружно. Я не помню ссор, ругани. На этой же лестничной площадке в двухкомнатной квартире жил дядя Гера с семьёй. Я играл с его дочкой во что-то, а с дядей Герой-в шахматы. Это он научил меня этой игре. Потом папе дали отдельную квартиру. Второй и третий класс я закончил уже в другой школе. И тут произошло событие, о котором я не могу умолчать. Я вдруг узнал, что я-еврей.
А дело было так. Мама стояла в очереди  у машины с картошкой. "Давали" по 5 кг в руки. Я играл рядом, во дворе, в футбол. Мама подозвала меня, чтобы в руки "дали" 10 кг. Так делали многие. И тут одна из очереди заявила, что все эти евреи хитрые и т.п. Мама, конечно, не смолчала и сказала ей и про фашистов, и про антисемитов и ещё много всякого. В этот вечер я просто рыдал дома. Я в свои 9 лет осознал, что я не такой, как  все и это очень плохо. Родители приводили всякие примеры, чтобы объяснить, что с этим тоже можно жить. Что Эйнштейн, Карл Маркс, а главное-тётя Галочка тоже евреи. Я сказал: "Так они же -хорошие". После этого я никогда не стеснялся своей 5-й графы.
В 4-й класс я уже пошёл в Коростене (Житомирская область). Родителям надоело жить вдали от родных и кататься каждый год их проведывать. Катание на поездах (бесплатно) занимало ровно половину от месячного отпуска. Ох, уж эти поездки с приключениями и переживаниями, с пересадками и компостеровками! Но это-отдельный рассказ.
Итак, Украина. Здесь сразу всё объяснили и показали "ху из ху". На меня сразу навалились идиш и украинский языки. Лично я не ощущал антисемитизма. Я был одним из лучших учеников. Я давал списывать. С 6-го класса играл за школу в футбол и в шахматы. В пионерском лагере всегда был капитаном КВН и всегда там занимал 1-е место по шахматам. Да и друзья были боксёры, которые меня обучали. По окончании школы у меня были грамоты по физике и математике, 1-й разряд по шахматам. До золотой медали не дотянул. А вот знамя директор школы на последнем звонке поручил нести именно мне, чем я горжусь.
Поступать в институт НАДО было в России. Причём в медицинский. Так считали в Коростене в то время. Иначе-"загремишь в армию". Ну, против поступления я ничего не имел. Но вот в  медицинский наотрез отказался. Смотреть всю жизнь на страдания-это не для меня. Против России возражений не было, т. к. евреев на Украине срезали при поступлении на устных экзаменах. И я почувствовал это даже в Перми на экзамене по математике. Три экзамена сдал на
«5», а вот за этот-"4". После поступления я встретился в Коростене со своей учительницей по математике и рассказал про свои успехи. Она была в шоке. "Что ты не ответил, чего не знал?"-спросила она. Я её успокоил, что на все вопросы ответил чётко. Нина Михайловна Жернова занималась бесплатно с нами, с продвинутыми, после уроков и она знала, что школьная программа была для нас-"тьфу", т. к. мы учились по совсем другим программам и учебникам. Мы расстались, оба понимая, почему я не добрал один балл.
Итак, я-Фельдман Ефим Гершкович, поступил в ППИ (ныне университет) на факультет "Авиационные двигатели". Почему в Перми? Потому что было веселее поступать с дочкой тёти Галочки, которую я в младенчестве бессовестно объедал. К тому же там уже училась старшая дочь тёти Галочки. А почему "Авиадвигатели"? Я не знаю. Видимо, красиво звучало.
Куратором нашей группы был назначен замдекана факультета Корж Николай Дмитриевич. Он был из Харькова. Шестым чувством я сразу понял, что он "питает к нашей братии чувство резкой антипатии". Мне не дали место в общаге. Это было ужасно. Пока все студенты не вернулись после каникул на учёбу и в общежитии ещё были свободные места, я как-то проникал и спал на пустых койках. Постельное бельё, естественно, отсутствовало. Но самое плохое было то, что после лекций я мало занимался, а искал жильё вблизи института. Тогда же я установил личный рекорд по прыжкам в высоту. Во время поиска жилья я не понравился хозяйской собаке. Она вдруг побежала на меня со страшным выражением морды. Пришлось перелететь через забор (времени, чтобы открыть калитку не было). Там было метра два. Я взял бы и больше тогда.
Через пару месяцев после таких мытарств мой согруппник Володя Тихомиров предложил мне занять вместо него место в квартире, где он и ещё 4 человека снимал угол. Думаю, товарищ Корж посодействовал ему в устройстве места в общежитии.
Время было упущено. Сессия прошла с пересдачами и "хвостом". То есть один из экзаменов надо было сдать уже в начале следующего семестра. Зачётная книжка была испорчена "тройками". Настроение бывшего отличника было испорчено тоже. Да, "время было не то, время было другое и атмосфера была мерзопакостная, но рыба в Каме была", как сказал А.И. Райкин. На втором курсе на вопрос преподавателя по физике "Почему я пропустил две её лекции?" я честно сказал, что мне было некогда. Это я сказал зря. В присутствии ста студентов в аудитории это прозвучало очень нагло. Препод пообещала мне "сладкую жизнь" на экзамене. Слово она сдержала, завалила. В деканате я встретил т. Коржа. Он: "Зачем пришёл?" Я: "Взять разрешение на пересдачу" Он: "Не стОит. Я разговаривал с преподавателем. Она тебя завалит опять. Возьми академку. А после армии опять к нам придёшь". После армии я восстановился на эти «Авиадвигатели» и встретился с т. Коржом. Надо было видеть, как его перекосило от злости. Но я уже был другой-"после армии" и мне дали общежитие.
Кстати об армии. Свинину сначала почти никто не ел. Ни татары, ни евреи, ни дагестанцы не могли даже смотреть на это варёное блюдо, плавающее в подливке, которую все называли "изжога". Но это только сначала... А служил я опять-таки благодаря тёте Галочке в авиации, а не в подводных войсках, куда меня определял военкомат. Она была на хорошем счету, работая в военкомате Новоград-Волынска. Она-участник ВОВ, орденоносец. Короче, она -тётя Галочка.
Ни в армии, ни в институте, если не считать т. Коржа, никто не считал меня другим. Я был свой. Я был патриот, атеист, участвовал в художественной самодеятельности и пил водку не меньше русских. Но, когда я уезжал из родного дома после каникул или отпусков, мои родители всегда напутствовали так: "Не рассказывай политические анекдоты и не женись на шиксе". Шикса, кто не знает, это девушка-не еврейка. "Тыл должен быть надёжным"-объясняли мне. Чтобы их не огорчать, я женился на еврейке с русской фамилией-Симоновой Рите. Я знаю про любовь с первого взгляда вот что. Это, когда ты видишь человека впервые и получаешь сигнал свыше даже если ты-атеист. Сигнал прост до невозможности, но очень чёткий. За три дня знакомства мы всё решили. А пару писем в стихах убедили Риту в правильности и её выбора. Я оставил в Перми друзей, интереснейшую работу инженера-технолога на заводе, где изготавливали авиамоторы, и переехал к невесте в город-герой, культурный центр и самый замечательный в СССР-Ленинград. И, как не странно, именно здесь я получил то, чего у меня не было до этих пор,-особое отношение со знаком минус. Да, у меня было три жирных минусов по приезду в Ленинград. У меня не было прописки, я был и есть еврей и я был инженером. Да, прописка-это интернациональная проблема в СССР. Но вот устройство на работу еврею-инженеру-это ещё похлеще проблема. Рабочим давали лимитную прописку и место в общежитии. Но только рабочим.
И вот я такой являюсь в отдел кадров на завод им. Карла Маркса, чтобы поработать там, где я знаю, что пригожусь в любом качестве. Кадровик попался мне не тот, т. е. не еврей, а совсем наоборот. Он чётко, по-военному довёл до меня, что Таких им не надо, да ещё без прописки. После того, как я уже с пропиской (временной, конечно,) вновь предстал перед ним, он просто взбесился: "Ты что, русский язык не понимаешь? Для тебя на заводе места нет!" Я что-то мямлил про то, что я бывал в командировке на этом заводе, что я не могу идти на какой-то другой завод. Пока я нёс эту бесполезную ахинею, я вспомнил, что есть завод-филиал у этой громадины. Он был в два раза меньше и носил гордое имя "Красный Октябрь". В кадрах там был тоже отставник. Но он когда-то закончил пермское лётное училище. После того, что он узнал, откуда я приехал, мы через пару минут уже были друзьями. Он выяснил, чем я занимался в Перми и подобрал мне соответствующий цех. Проработав пару дней в этом цеху, я разговорился с ещё одним евреем, работавшего там нач. участка. Звали его Эммануил Пилхусович Розенфельд. Выговорить его имя-отчество в цеху мог только я. Он мне поведал, что он с его 25-летним стажем работы на заводе пытался помочь племяннику-отличнику устроиться на нашем предприятии. Его даже слушать не стали. Спасибо Пермь, спасибо бывшему лётчику. Ведь даже мясником меня не взяли на 8-й Советской. Да, после моих пермских станков с программным управлением переход на рубку мяса был бы очень резким. Отношение ко мне на работе о-очень отличалось. В Перми у меня были коллеги-друзья, а здесь люди, державшие положенную дистанцию.
У жены было ещё хуже. Её переход на мою фамилию стоил ей исключения из очереди на жил. площадь в Петроградском райисполкоме. Там срочно потерялись документы, подтверждающие то, что Рита закончила учебное заведение и является молодым специалистом. Рите и её папе, инвалиду войны, пришлось ехать в Москву, где им удалось раздобыть подтверждающий документ.  Она была восстановлена на льготную очередь. А для её папы эта поездка стоила ухудшения здоровья. В Москве было скользко. Он неудачно упал.
В квартиру мы вскоре въехали. Сделали капремонт. А через год грянул Чернобыль. Из-за этого и благодаря перестройке многие стали покидать страну. Наши родные жили в 150 км от Припяти и тоже стали собираться. Никто никого не держал. Уезжали специалисты, трезвенники, оставляя всё и в том числе-жильё. Мы уехали последними, т. к. Ритин папа не мог пройти весь этот тернистый путь. После его смерти у нас было точно по Жванецкому: "Это же надо так ненавидеть Родину, чтобы простоять столько лет в очереди на квартиру, сделать ремонт и уехать". Нет, ненависти не было. Были сомнения, неуверенность в правильности решения. Были мучительные расставания с родными, друзьями, соседями, сослуживцами. Но не ненависть. Было ведь очень много хорошего. Я был насквозь пропитан русской литературой, культурой и т. д. Уместно употребить сейчас слово "менталитет"
И вот мы в самолёте. Курс такой-Москва-Будапешт-Тель-Авив. В Тель-Авиве, а точнее-в г. Лод, что под Тель-Авивом, проходили проверку все вновь и вновь прибывшие. Первыми прошли проверку мои родители. Напоминаю. Папа-Фельдман Гершко Хаимович и мама-Фельдман Александра Борисовна (Хаим-Буроховна). С ними даже поговорили на идиш. Кстати, в Красноярске они между собой иногда говорили на идиш, а мне говорили, что это- немецкий язык. Боялись, что я, не дай Б-г, проговорюсь где-то. Итак, я захожу в ту же кабинку после них и первый же вопрос застал меня врасплох: "Ты еврей?" Я объяснял, что пару минут тому назад были мои родители и я, конечно,-еврей. И вот уже 30 лет мы в Израиле. И ни у кого из окружающих не возникает этот вопрос: "Еврей я или русский?" Все знают точно, что я-русский.