Колёк

      КОЛЁК
      
       Зима, долгая и беспросветная, тянулась и тянулась. Небо невесело пухло всё новыми снегопадами. Потом лениво сыпался тяжёлый снег. Он делал глухоту и вату, ложился метровыми пластами на обрезанные лопатами дворников края сугробов на которых виднелись чёрно- серые мраморные жилы. Количество снегопадов было огромно. Следом выпадала сажа из котельной и оставляла свои временные следы, графически вкрапляя чёрное в белизну, часть земли в часть неба.
  Я не могла пойти на работу, потому что здесь, на посёлке, работали только свои. Мои попытки устроиться хоть кем - нибудь ни к чему не привели. Среди зимы освободилось в школе место вожатой, но дирекция требовала невозможного за нищенскую зарплату и я, вспоминая, что в Москве столько не получают даже уборщицы, отказалась.
- Сиди уже дома. Весною свадьба, а потом родишь.- сказал Славка.
- Но мне очень грустно.-  хныкнула я.
- Иди пой. В Дэкашке есть прекрасный хор.
   Я стеснялась прийти в хор и попроситься петь, поэтому Славка повёл меня сам.
 Держась за Славку обеими руками я скользила по заметённой дороге к поселковому Дому Культуры.
  За деревянными резными дверями и просторным холлом Дом Культуры был похож на все подряд такие - же советские заведения. Огромные мозаичные панно с читающими на траве девушками, мышцатые рабочие в спецовках, приветствующие молодое племя поднятыми вверх руками и несколько неимоверно крутых картин выложенных блистающей смальтой с дивными цветовыми переходами, с оттенками и тенями, сделанные руками настоящих местных мастеров.
 В остальном Дом Культуры фонил запахом столовки, где никогда не прекращалась жизнь и в большом холле почти всегда были разложены столы под скатертями. Поминки, свадьбы и юбилеи проводились здесь.
 Когда Славка переобнимал всех своих воспитательниц, нянь и учительниц, поющих в хоре и представил меня коллективу, словно что-то родное вдруг коснулось  сердца. Они здесь жили так тесно и неразделённо, десятилетиями,  годами, что хотелось плакать от умиления. Такой искренности нельзя было больше найти в Москве. Она оттуда ушла ещё в начале девяностых, вместе со старой страной, а тут никуда не делась. Жила в людях.
 Славик ушёл, а меня посадили между двух сопрано. Руководитель хора, длинный человек в интеллигентной одежде, поразительно сильно отличающийся от шахтёрской братии, Дмитрий Фёдорович, выдал мне листочек и карандаш для записывания песен.
 Я вернулась домой с таким полным и счастливым сердцем, что боялась расплескать это чувство разговорами. К счастью, Славка ушёл в ночную смену и я заснула в гостиной на диванчике, с ощущением обретённого покоя.
 

       Теперь у меня появилось важное дело, кроме домашних забот и гощения у свекра со свекровью. Свёкр сейчас работал на тракторе, чистил от снега улицы посёлка и я иногда видела знакомый красный кузов то там, то сям, останавливалась, махала двумя руками и он сигналил в ответ.
 Я часто выходила из тёмного подъезда встречать Славку, и как -то стала замечать, что при моём выходе из -за сугроба, вверх по косогору , всегда к моей скамейке бежит чёрная тень.
      Эта тень называлась Кольком. Служила сторожем на водоканале и выглядела, как чёрный ушастый пёс, размером с небольшую овчарку.
      Сперва я не замечала его, когда он, с другими собаками, пробегал, стремглав, по посёлку. Но как -то раз вынесла для него косточек и он аккуратно, из темноты вышел и взял в зубы пакетик  прямо из моей руки. С тех пор я выходила в любую вьюгу, в любой мороз и холод, чтобы открыть ему подъездную дверь и впустить погреться.
      - Колёк! Колёк ! Колёк! - звала я его из метели и он прибегал припорошённый, довольный, гордый.
       Его шкура вся была чёрная - от хвоста, весело загибавшегося  пушистым колечком, до носа. Только на груди сияло пятно белой шерсти величиною с чайное блюдце. Поджарый и длинноногий Колёк выглядел уютным и добрым из-за длинной шерсти, хоть и держал в строгости всех окрестных собак.
       Он полюбил сидеть у моих ног на горке, с удовольствием глодая выкопанную из под снега кость. А когда я шла в баню, становился между мной и водоканальской псиной, которая, увидав Колька, пряталась в будку. Колёк, дождавшись, что я пройду, сам уходил куда- нибудь, и ждал, когда я буду возвращаться, чтобы опять построить псину - водоканалью и не дать ей испугать меня.
      - Он здесь смотрящий...- ласково говорил Славка, потрёпывая Колька по загривку.
       Славку обожали все без исключения собаки. Вот только в людях он вызывал либо ненависть, либо любовь. В этих эмоциях он не разбирался и просто старался делать больше добра, за что его начинали ненавидеть втрое больше, как выскочку и недобитого энтузиаста.
      
      
 Уже стала постепенно слезать линялая шкура старого снега, засыпанная угольной пылью, летящей с котельной, когда я решила сходить на западную часть горки и посмотреть на дальний городок Мыски. Я ждала подснежников... Славка обещал мне незабываемое зрелище. Там, под горкой, за стайками, начиналась долинка, где раньше, во времена его детства, «колосился» школьный сад. Теперь всё заросло бурьянными травами и снова рассеялись по густым дёрнам таёжные цветы кандыки , о которых я столько слышала, но никогда не видела. Видимо, рано мы с Кольком пошли проведывать весну. Нераспелёнутые головки кандыков ещё только проклёвывали наст - чарым.
       Вдруг Колёк, перебежками, приблизился к самому краю горки на которой мы стояли. Его хвост выпрямился трубой, а на загривке шерсть встала дыбом. Он оскалился и загавкал нетерпеливо и нервно.
      - Что там Колёк? - испугалась я и почувствовала, как у меня снизу вверх немеют ноги.
       Из - под брошенной на горке серой коровьей шкуры вдруг вылезло такое - же серое существо в мокрой шерсти, от которой источался пар смешанный с запахом старой псины и метнулось к нам. Я, будто приросла к месту, но Колёк рванулся вперёд и сшибся с молодым серым псом, сразу же повалившим его.
      Они остервенело дрались лапами, когтями и зубами, а я так бы и стояла, пока не поняла, что Колёк старый и этот, Серый, видимо молодой и сильный, его борет. Я сорвалась с места и побежала прочь, понимая, что сейчас достанется и мне. Навстречу мне бежали от посёлка несколько собак, на зов и лай Колька.
      - Тут мне делать нечего! Сами справятся. - подумала я и забежала в подъезд, отряхивая ноги в меховых сапожках от мокрого раскисшего снега.
       Но Колёк не победил и его блудная стая , состоящая из пяти убежавших собак, среди которых было три кривоногих и разнокалиберных сучки, в полном составе перешла под власть Серого.
       Как только снег облез совсем на пригорках и холмах, обнаружив нечеловеческое количество бутылок под своими девственными пеленами, Колёк, с порванным ухом ушёл жить на свалку и ко мне за едой, на зов, первым стал приходить Серый.
       Я гоняла его, стараясь, чтобы Колёк скорее схватил пакет с костями и мясом, но Серый налетал с рыком, гнал Колька, а потом возвращался и сжирал всё на месте, отбрёхиваясь от своих верных сук, которые любили его с человеческим жертвенным пристрастием.
       Я горевала и часто видела в окно, как Колёк пытается занять своё лежбище на косогоре, около водонапорной башни, но Серый его оттуда нещадно выживает.
 Наш хор дал концерт, посвящённый Дню Победы.
 Народу было много, в основном школьники и пенсионеры. Я два раза переряжалась из русского наряда в длинное, винного цвета платье, чтобы спеть в четвёрке лучших.
 Пролетела зима, и это радовало, а весной я почти уже привыкла к своей среде обитания.
 После концерта, в ранних сумерках, я возвращалась домой по Пятому Кварталу посёлка, где жили бывшие начальники и ИТР бывшего шахтового комбината.
 Весна ещё не совсем проснулась и пробудила землю, часто налетая ветрами, но уже внутри что-то тяжко поворачивалось, как в той сказке, про оловянные обручи у Ганса на сердце. Эти обручи тоски и ожидания готовы были треснуть.
 Недалеко от дома, народ, возвращающийся из ДК, весь разошёлся и я побрела по раскисшей земле, по дворам домой.
 Тут и вышла мне навстречу стая Серого.
 Я потопталась и остановилась на месте. Серый, понимая, видимо, что я его кормлю, не кинулся сразу, а подошёл, урча и кивая головой, требуя от меня еду.
 - Серый, друг, иди - ка ты осюда…И уводи своих гражданок.
Серый заурчал и оскалился, топотнул нетерпеливыми лапами.
- Ну, нет, друг. Так мы не договаривались…- сказала я, и присев, словно потянувшись за камнем, встала и забросив руку, свистнула.
 Суки и Серый вздрогнули и опустили головы.
И тут откуда-то из за холма, где в стайках мекали козы и клохтали куры, вылетел Колёк и кинулся на Серого. Они снова сцепились в неразделимый клубок. Суки с визгом налетели на Колька, а я побежала к дому.
 От адреналина у меня тукала кровь в голове.
После этого Колёк исчез. Серый со стаей тоже.

 Мне было жаль Колька до глубины души...Но ничего уже сделать было нельзя. Очистка не делала никаких различий между домашними и дворовыми псами, гребла всех подряд, приезжая таинственно и исподтишка. Но через некоторое время, я увидела пса, которого приняла за Колька.
       Муж пошёл на комбинат, разбираться с начальниками по поводу задержанных зарплат для своего звена. Мы припарковались на обочине и я ждала его, глядя на дымящийся терриконник, на вершине которого мотало обугленными ветвями давно умершее дерево. Вдруг, в зеркало я увидела, что по дороге бежит чёрный пёс. Я выскочила из машины даже  не закрыв дверь и побежала к нему по грязной обочине, закиданной горельником. Мы бежали друг к другу, из глаз моих выбрызгивались радостные слёзы, как у циркового клоуна.
      -Колёк! Дружище! Ты меня нашёл, нашёл!  - кричала я и люди на ближайшей остановке странно уставились на меня.
       На шее у пса болталась верёвка. Я даже забыла, что в машине у меня спит  трёхмесячный сынок...
       Пёс кинулся ко мне, стал лапиться, вымазывая мою светлую курточку, когтил её в порыве собачьего счастья...но...это был не Колёк.
       Я это увидела почти сразу...ростом меньше, блюдечко белой шерсти на грудке - маленькое...Сын его? Может, хотя бы, сын?
       Я обняла пса за шею, потрепала по загривку, он извивался в моих руках и ластился. Я взяла его за лапы и сказала с горя:
      - Пойдём. Там у меня булка есть.
       И мы пошли к машине кормиться.