Великий и могучий Козьма Петрович Прутков

В моих устах спокойная улыбка,
В груди – змея!

Козьма  Петрович Прутков – русский оригинальный писатель, начавший печататься  ещё до своего рождения.  Ещё не родившись, он  был уже пятидесятилетним  статским советником и занимал почётную должность директора Пробирной  Палатки, будучи также кавалером  ордена  Святого Станислава 1-й степени.

У  Козьмы  Пруткова  не было матери, но был папа - деревенский помещик  Пётр Федотыч Прутков.  Молодой Козьма служил юнкером  в одном из лучших  гусарских полков.
На 25-м году жизни  женился на Антонине Платоновне    Проклеветантовой и народил с ней   множество детей,  из  которых в  живых  осталось десять - шесть сыновей и четыре дочки.  Козьма Петрович  был любвеобилен и знал о любви не понаслышке:

«Вы знаете, я слаб
пред волей женщины, тем более девицы».

О силе любви он сделал собственный вывод: «гони любовь хоть в дверь, она влетит в окно».
У  Пруткова, как у Пушкина, был свой «донжуанский список», где  фигурировали имена Катерины, Зои, Маланьи,  Амальи и никогда не  упоминалось имя  жены.

У Козьмы Петровича Пруткова не было  детства, он, как говорилось выше,  родившись,     сразу  стал печататься  в журнале «Современник», подписывая свои произведения честно и  откровенно: тайный доброжелатель Козьма Прутков. 
Это показательно  для Пруткова, ибо так открыто и честно поступают только самые великие писатели.  А Козьма  Петрович был великим. Ну, если не великим, то, определённо,    выдающимся сатириком своего времени.

О себе, как о поэте, Прутков  писал:

Кто, всех презирая, весь мир проклинает,
В ком нет состраданья и жалости нет,
Кто с смехом на слёзы несчастных взирает,  -
Тот мощный, великий и сильный поэт!

Хотя  ... сам он ничего не писал, но  охотно  подписывал   всё, что ему  подсовывали  сотрудники «Современника», истинные отцы бытописателя и  острослова -    поэт Алексей К. Толстой и  братья Алексей, Владимир и  Александр Жемчужниковы. 

Как литературный образ, Козьма Прутков  «родился»  в усадьбе  братьев Жемчужниковых  (Павловка  Липецкой  области),  куда в 1851 году  на лето приехал отдыхать их  двоюродный  брат Алексей Константинович Толстой.   У друзей-братьев было  своеобразное развлечение,  называемое  ими «прутковский кружок» (от  имени камердинера одного из братьев,  которому за заимствование  фамилии  дали 50 рублей).

Алексей Жемчужников  объяснял Ивану Бунину:  «Мы  — я и Алексей Константинович Толстой — были тогда молоды и непристойно  проказливы. Жили вместе и каждый день сочиняли по какой-нибудь глупости в  стихах. Потом решили собрать и издать эти глупости, приписав их нашему  камердинеру Кузьме Пруткову, и так и сделали, и что же вышло? Обидели  старика так, что он не мог нам простить этой шутки до самой смерти».

Помимо  братьев   участниками кружка были поэт Александр Аммосов и художник Лев  Жемчужников (ещё один из братьев).  Братья и гости увлекались  литературой:  граф Толстой писал сатирические стихи, Алексей Жемчужников   театральные  комедии,  Александр сочинял  афоризмы и басни.

Владимир Жемчужников писал, что сочиняемые в «прутковском кружке» басни-шутки привели его  «с    братом  Алексем и графом А. Толстым (брат Александр был в то время в  Оренбурге) к мысли писать от одного лица, способного во всех видах  творчества. Эта мысль завлекла нас, и создался тип Козьмы Пруткова».

Вот  так  писатель-чиновник, наивный остроумец и правдолюб  Козьма Прутков   стал коллективным псевдонимом  четырех братьев-друзей-писателей.

К  сожалению,  в число создателей образа  Козьмы Пруткова  по неизвестной причине не вошёл ещё  один его «отец» -  Александр  Аммосов, активно принимавший участие в  литературной деятельности «прутковского кружка».

Русский писатель, поэт, журналист и юморист Феликс Кривин  как-то сказал: «Когда  поэт становится чиновником, он поднимается над литературой. А когда  чиновник становится поэтом, он опускает литературу до себя».

Козьма  Прутков не поднимался над литературой и не опускался, он по праву  занимал  в литературе видное и прочное  место  и  относился к своему  творчеству  со всей ответственностью и серьёзностью, не боясь выставлять   на всеобщее обозрение  свои смешные и нелепые черты характера. 

В одном из писем Алексей Жемчужников писал о Пруткове:

«В  афоризмах обыкновенно выражается житейская мудрость. Прутков же в  большей части своих афоризмов или говорит с важностью казённые, общие  места; или с энергиею вламывается в открытые двери; или высказывает  мысли, не только не имеющие соотношения с его эпохою и с Россиею, но  стоящие, так сказать, вне всякого места и времени. Будучи очень  ограниченным, он дает советы мудрости. Не будучи поэтом, он пишет стихи.  Без образования и без понимания положения России, он пишет «прожекты».

Самым  энергичным « отцом»  Пруткова  был Владимир Жемчужников, он же подарил  Козьме  Петровичу  дату своего рождения. Теперь благодарные потомки  знают, что великий  бытописатель и сатирик родился   11 апреля 1854  года. 

Отсутствие матери при обилии отцов сделало характер  Козьмы Петровча  прямолинейным,  твёрдым,  серьёзным и напрочь лишённым  гибкости.  Он говорил то, что думал,  и его глупые  простодушные   высказывания  обладали мудростью правды.

Племянник Козьмы Петровича Калистрат Шерстобитов так описывал  внешний вид дядюшки:

..его  высокое, склоненное назад чело, опушённое снизу густыми рыжеватыми  бровями, а сверху осененное поэтически всклоченными, шантретовыми с  с  проседью  волосами; его мутный, несколько прищуренный и презрительный  взгляд; его змеиная саркастическая улыбка, всегда выказывавшая целый  ряд, правда, почерневших и поредевших  от табаку и времени, но всё-таки  больших и крепких зубов№ наконец – его вечно откинутая назад голова и  нежно любимая альмавива...

Опираясь на «показания»  племянника Шерстобитова, Лев Жемчужников  в 1853 году нарисовал  карандашный  портрет Козьмы Петровича – это был единственный  прижизненный портрет великого мыслителя и баснописца.


При подготовке  выпуска первого  сборника произведений Пруткова, понадобился портрет  автора.  Лев Жемчужников передал созданный им портрет  Пруткова  художникам Александру Бейдеману и Льву Лагорио, которые перерисовали его  на литографский камень.
Когда портрет  на камне  был  готов,   тщеславный Козьма Петрович вдруг  потребовал, чтобы внизу портрета  поместили лиру с исходящими  вверх лучами.  Молодые художники,   насколько это было возможно,  выполнили просьбу мэтра   и добавили на  камне лиру с лучами.

Портрет очень понравился  Козьме Петровичу,   особенно  его порадовали тщательно прорисованные  изящные подробности,   выражающие его поэтическую, деловую  и непреклонную натуру, это:


—  искусно подвитые и всклоченные, каштановые, с проседью волоса;
— две бородавочки: одна вверху правой стороны лба, а другая вверху левой скулы;
— кусочек черного английского пластыря на шее, под правою скулой, на месте постоянных его бритвенных порезов;
— длинные, острые концы рубашечного воротника, торчащие из-под цветного платка, повязанного на шее широкою и длинною петлею;
— плащ-альмавива, с черным бархатным воротником, живописно закинутый одним концом за плечо;
— кисть  левой руки, плотно обтянута я белою замшевою перчаткою особого покроя,  выставленная из-под альмавивы, с дорогими перстнями поверх перчатки (эти  перстни были ему пожалованы при разных случаях)».

Портрет был  отпечатан в литографии Тюлина большим тиражом, но по тайным соображениям  цензуры портрет не был разрешён к печати, отчего не состоялось и всё  издание.
Позже, когда литографию Тюлина перемещали в другое место,   все отпечатанные экземпляры портрета (кроме пяти, что были у издателя),   пропали вместе с камнем.   К изданию сочинений, которое  всё же  состоялось позднее, были приложены не подлинные оттиски с камня, а копия  изображения,   сделанная с одного из уцелевших экземпляров.  Копирное изображение было уменьшено,  поэтому лира с лучами практически  не отобразилась.

Козьма Петрович  отозвался  на свой портрет следующим стихотворением: «Мой портрет»:

Когда в толпе ты встретишь человека,
Который наг,
Чей лоб мрачней туманного Казбека,
Неровен шаг;
Кого власы подъяты в беспорядке;
Кто, вопия,
Всегда дрожит в нервическом припадке, –
Знай: это я!
Кого язвят со злостью вечно новой,
Из рода в род;
С кого толпа венец его лавровый
Безумно рвет;
Кто ни пред кем спины не клонит гибкой,
Знай: это я!..
В моих устах спокойная улыбка,
В груди – змея!

Достоевский  по достоинству оценил своего литературного собрата, сказав о нём,:  «Есть  у нас один замечательный писатель, краса нашего времени, некто Козьма  Прутков. Весь  недостаток его состоит в непостижимой скромности».

К  началу 1860-х  «отцы-родители» Козьмы Петровича жили уже далеко друг от  друга,  и им было трудно общаться и согласовывать творчество Пруткова и   сохранять его образ целостным. 
В итоге,  прожив всего 12 творческих лет, Козьма Петрович  «почил в бозе» в  1863 году.

Его любимый племянник Калистрат Шерстобитов  писал в некрологе:


«Всеми  уважаемый мой дядюшка умер на  шестидесятом году своей жизни, в полном  развитии своего замечательного таланта и своих сил ... 13-го сего января  в два и три четверти часа пополудни ...

Славные художники профессор  Бедеман и Лев Жемчужников поразительно верно передали его замечательную  наружность на портрете, который предназначен для украшения полного  собрания сочинений покойного. Я уверен, что, по отпечатании этого  собрания, оно будет раскуплено нарасхват образованной частью публики;  иначе, впрочем, и быть не может!»


Деликатный и скромный  Козьма Петрович Прутков поступил так, как советовал другим: «Если у тебя  есть фонтан, заткни его; дай отдохнуть и фонтану».