Дети приволья

                Дети приволья

   Сколько людей встречается каждому из нас на жизненном пути. Годы спустя,  многих мы даже вспомнить не можем. Помимо родственников, что естественно, остаются в памяти друзья детства, школьные товарищи, те, с кем связаны продолжительные этапы жизни или значительные события. Эти люди не забываются, даже если связь с ними утрачивается на длительное время. А когда узнаешь вдруг, что никогда уже больше их не увидишь и не пообщаешься, а это, к сожалению, случается, то бывает больно. Эта боль остается занозой в сердце, тревожит его, заставляет острее чувствовать свой возраст и будит воспоминания. Как правило, эти воспоминания из лучшей поры. Картины детства и юности, даже если они не лишены порою неприятных моментов, все равно наполнены теплом и греют душу.

Мы жили по соседству

У той части села, где проистекало мое детство, было и официальное название. Улица «50-летия Правды» - кто придумал такое название, не знаю до сих пор. Был этот человек ограниченным административным функционером, которому лень было напрячь свою фантазию, а возможно это был сильно идейный человек. Впрочем,  название было в духе того времени. Оно нас мало волновало, ведь иначе, как Песковаткой, деревенскую улицу в десять обособленно стоящих домов никто и не называл. Да и само слово «улица» в обиходе звучало, как «порядок». Хотя порядка в расстановке домов не наблюдалось. Строились, кому как заблагорассудится. В этом хаотичном нагромождении дворов волею соседства росли и дружили мы с Сашкой, для которого природа не пожалела ярких цветов, отчего голову его украшали рыжие, почти красные волосы, а лицо и руки были обильно усыпаны конопушками. Пацанячье сообщество не заморачивалось в придумывании прозвища для него. Рыжий он и есть Рыжий. Сельская  местность нашего детства отличалась многолюдьем. Вырваться в город было проблематично. Молодежь находила работу по месту рождения. Обзаводились семьями. Во всех дворах слышны были детские голоса. Немало разнокалиберной ребятни было и на Песковатке. Так вышло, что с Саньком по возрастному цензу образовали мы неразлучный тандем, несмотря на то, что был он годом младше меня. Нетрудно догадаться, почему наш порядок назывался Песковаткой. Голимый песок был основой тамошней почвы. Так что с песочницами для детворы проблем не было. Лет до пяти ковырялись мы во дворах под приглядом бабушек. Родителям было не до нас – колхозная работа совмещалась с заботами на личном подворье. Трудились от восхода Солнца до позднего вечера. Бабушкам нашим тоже доставалось. Приготовление пищи с последующей кормежкой, причем это распространялось не только на домочадцев, но и на многочисленную птицу и скотину. А в свободное время нужно было обработать бескрайние огороды. Так что пригляд - самое точное слово, касающееся нашего воспитания. Его хватало, чтобы мы росли в меру дикими, в меру невежественными и, все же, до определенной степени, воспитанными детьми. Страшным ругательным словом, которым мы оперировали в чрезвычайных случаях, было «гад». Если оно достигало уха взрослых, следовало наказание. Телевидение в ту пору только входило в быт. На всю деревню было не более двух телевизоров с отвратительным качеством изображения. В общем, это было недоступное нам искусство. Культурно мы обогащались с экранов кино в клубе за пять копеек, где вид мчащегося на тебя паровоза вызывал далеко не восторг, а ужас, от которого хотелось залезть под скамейку. И все же белое полотно экрана было для нас  окном в иной мир. Героев кинокартин копировали мы в своих повседневных играх. Но вскоре я обнаружил для себя более привлекательное занятие. Книги – мои верные спутники на всю жизнь. Сначала я умолял читать мне старшую сестру. Ей это вскоре порядком надоело, и спасибо той замечательной мысли, так своевременно пришедшей ей в голову – научить меня буквам и чтению. Желание – вот двигатель прогресса. Я умел читать до школы, а в библиотеке был самым частым посетителем. Причем, читал все без разбора. А у Сашки старшей сестры не было, да и желания читать не наблюдалось, поэтому в части учебы он не был успешным. Зато он разбирался в технике. Его отец, профессиональный шофер, рано научил его водить машину. И велосипед он разбирал и собирал элементарно. А еще он был жутко любопытным. Если где-то две кумушки затевали разговор, Санек зависал, даже рот открывал и стоял, пока беседа не заканчивалась. Это меня жутко злило, поскольку ломало какие-то планы. Я ругался на него, пока не уяснил, что он в курсе всех деревенских дел, причем в тончайших подробностях и мелочах, и это результат любопытства и подслушивания. Это было здорово, и я тоже стал подражать Сашке. Но, увы, каждому свое.                Но я немного забежал вперед. Пока что, в самошитых шароварах, потихоньку стали мы с другом расширять дворовую зону обитания. Песковатка являла собой одну из окраин села. Прямо за нашими воротами раскинулся на километры выгон - это место, куда хозяйки по утрам выгоняли в череду домашний скот. А для ребятни выгон был игровым полем. Ничто здесь не мешало мальчишкам и девчонкам устраивать любые игрища. Играли в футбол, волейбол, в лапту и другие подвижные игры с мячом. Там же, в небольшом овраге был разработан карьер, откуда для нужд колхоза производился забор песка. Лучшего места для всевозможных игр придумать и создать трудно. Ну, для тех, кто в этом понимает толк. Для нас, пацанов 5 -7 лет, в этом лазание по стенкам ям, прыжках, прятках присутствовала доля экстрима. Сюда приходили ребята с других улиц. Формировались новые отношения, завязывались и дружба, и вражда. Все эти взаимоотношения извне не повлекли раскола нашей привязанности с Сашкой. Мы оставались неразлучными приятелями, хотя были разные по характеру, да и по интересам во многом не соответствовали. Но видно было удобно нам и привычно, проснувшись, искать общения друг с другом. В школу, в кино, купаться или рыбачить на Дон, гонять на велосипедах, просто где-то играть – всегда и везде вместе. Ну и понятно, что в сегодняшних воспоминаниях тех дней присутствие Сашки обязательно. Как-то не сложилось посидеть вдвоем, повспоминать. Посмеялись бы от души. А теперь это  просто невозможно. Сашки больше нет.

Однажды осенью

Лето – самая веселая пора детства. А когда веселое кончается – то грустно. Так что осень мы особо не жаловали. Особенно позднюю ее часть, когда сыро, пасмурно, заняться нечем, прямо хоть уроки учи. Ну, я то не страдал. Набрал книг в библиотеке, лежал на диванчике, поглощал писательские повествования, прикусывал их конфетами, а фантики бросал за диван, откуда мама в очередную приборку их выгребала. А вот дружок мой Санька маялся и придумывал, чем - бы увлечься и меня попутно выманить. Однажды он заявился ко мне с какой-то небольшой серой коробкой. На ней была изображена птица и надпись «Сокол». « Порох, – сказал Сашка. – Бездымный». Собственно я не такой уж большой специалист по пороху, но, озвученная Сашкой его характеристика,  меня заинтересовала. «Так уж и бездымный», – засомневался я. «Давай проверим» – сказал Сашка. «Куда пойдем? В ямы?» « Да давай в саду у нас. Дома никого нет. Да и порох бездымный. Никто и не заметит», - аргументировал Сашка. На сырую доску скамейки, что под старой яблоней, Сашка насыпал достаточно высокую пирамидку из пороха, высыпав треть пачки точно. «Ну, приступим, – сказал юный пиротехник. – Посмотрим, что он за бездымный». Зажег спичку и быстро сунул ее в порох. Наверное, огонь спички был сбит, потому что ничего не произошло. Повторно была произведена та же манипуляция и с тем же результатом. Тогда Сашка взял целый пучок спичек, зажег и нагнулся над кучкой пороха. «Сейчас, сейчас», – успел произнести он. А дальше вспышка и верхняя часть Сашкина туловища скрылась в облаке черного дыма. А когда мгновение спустя дым развеялся, то моему взору предстало жутко зрелище. Посеревшее лицо, безбровое, без ресниц было перекошено судорогой боли и страха. Рыжие волосы посерели, а кончики завились и потемнели. Глаза были красные и из них текли слезы. Это меня удержало от смеха. А еще я подспудно понял, что история принимает дурной оттенок. Это понимал и Санек. Мало того, что обожженное лицо горело, так еще мысль о неотвратимости наказания усиливала страдания. Отец у Сашки был человек жесткий. Я проявлял сочувствие насколько мог, но все же не смог сдержать смех, наблюдая, как мой друг засовывал голову в копанку, такой колодезь для полива огорода. Одна только задница торчала к небу. Холодная вода гасила боль ожога.  Сашка вытаскивал свою пострадавшую башку, чтобы пореветь и поделиться мыслями. « Скажем, что керогаз вспыхнул». Керогаз – такое приспособление для приготовления пищи. Работал он на керосине, бывало, что периодически вспыхивал, и по этой причине нам, детям, пользоваться им запрещалось категорически. За керогаз тоже бы наказали, но Сашка решил, что этот вариант все же лучше, чем воровство пороха. Версия это была преподнесена родителям Сашки. Его, конечно, ругали, но поскольку он уже был пострадавшим, физической расправе он подвергнут не был. По этой ли причине или потому что в крови у мальчишек подобные эксперименты, но пристрастия к пороху мы не утратили. Тем более, что доступ к нему мы имели. И не только из запасов Сашкиного отца. В наших местах в годы войны шли ожесточенные бои. Многочисленные воронки, следы блиндажей и окопов были свидетельством тех событий. И если поковыряться по тем воронкам, то легко можно было набрать кучу патронов. Да что там патроны – даже пистолет был однажды найден. Он был, правда, испорчен ржавчиной. А патроны мы курочили и добывали порох, который потом использовали в своих целях. Например, делали ракетницу. В гильзе ружейного патрона шестнадцатого калибра у  основания пропиливали маленькую дырочку для поджога. Засыпали в гильзу заряд пороха, затем пыж. Зажигали свечу и натапливали воск, который потом перемешивали опять же с порохом. Это и была ракета. Пока она не застыла, ее засовывали поверх пыжа. Гильзу устанавливали на твердое покрытие, с тем, чтобы она не упала. К пропиленному отверстию просыпали полоску из пороха. Поджигали его, гильза выстреливала горящую ракету к нашему неописуемому удовольствию. Самое странное, что эти наши далеко не безопасные забавы оставались не замеченными и не пресекались. Взрослым, в их извечной занятости, было просто не до нас. Так, как опекают детей сейчас, тогда не было. Во всяком случае, в деревнях. Сейчас, смотришь, лоб выше мамы, а она его за ручку в школу ведет. Мы же бегали сами. И тоже не без приключений.

Яблоки с медом

Чтобы попасть в школу нам, песковатской детворе, надо было идти через ручей или по местному наречию ярок, который делил село на две части. Ходили мы, как правило, через средний большой мост. Всего больших мостов было три. А помимо этих трех мостов, для удобства жители понаделали кучу маленьких переправ, которые весной смывало талыми водами и которые затем восстанавливались. Их наличие значительно сокращало путь к центру села. И взрослый люд в основном по этим самодельным мостикам и ходил. Пользовались ими и мы, ребятишки. Ярок притягивал наше внимание. Его берега были густо поросшие и большими деревьями, и мелким всевозможным кустарником. Просто джунгли местного масштаба. Это сейчас ярок практически пересох, а во время нашего детства в нем местами даже мелкая рыбешка водилась. В общем, место это обладало притягательной силой для  нас, мальчишек. Но по обеим его сторонам располагались огороды.  И взрослые не приветствовали наше присутствие в этих местах, и чтобы оградить нас от воровского соблазна, проводили отпугивающую политику. Я помню, как нас пугали страшным маньяком, который якобы прячется в зарослях ярка и который забирает кровь у детей. И даже на дорогу подбрасывали сумку со шприцами. Это имело практическое воздействие. По одному мы на ярок не ходили. А за компанию, особенно если ее возглавлял такой бывалый человек, как Витька – мы шли смело. Витька двумя годами старше меня – четвероклассник. С нами он водился редко. Он рос в среде многочисленных разновозрастных двоюродных братьев. В деревне пользовались они дурной славой. Помимо обыкновенного хулиганства за ними числился угон машины с колхозного двора, кража радиоаппаратуры из школьной аудитории и другие  проделки, из-за которых связываться с ними было небезопасно. Один из представителей этого клана учился со мной в классе. Правда, начинал он учебу еще с моей старшей сестрой, но поскольку постижение наук было для него не приоритетным, то он и сидел в каждом классе по два года. Я помню, как дружно вздрагивали остальные ученики, когда этот переросток вдруг среди урока начинал изображать стрельбу из пулемета. Большеголовый, угловатый, обладающий немалой силой, он как клещ впивался в парту, и учительница тащила его к выходу вместе с ней. После того, как он отрезал косу впереди сидящей однокласснице, администрация школы приняла единственно правильное решение – освободиться от неадекватного ученика. И он был отправлен в спецшколу. Наш сосед Витька, конечно, таким не был, но общение с братьями сказывалось на формировании его характера.  Периодически он снисходил до общения со мной и Сашкой. В то осеннее утро он заскочил за мной, когда я еще только намеревался позавтракать. Я был рад такому случаю, поскольку не любил есть с утра и поэтому отклонил предлагаемую бабушкой яичницу и вслед за Витькой выскочил во двор, где уже поджидал нас Сашка. «Пойдем через ярок. Так ближе». – скомандовал Витька. По узкой тропинке через огороды, гуськом добрались мы до ярка и благополучно перешли его по шаткому деревянному настилу. «А какие мы недавно яблоки ели», – похвастался Витька. Яблоки мы с Сашкой любили, поэтому заинтересовались. «Внутри яблока дырки в палец и заполнены эти дырки медом» – продолжал Витька. Надо сказать, добрых яблок в те времена мы не видели. Самым ценным сортом был ранний «Белый налив», который мы объедали, не давая ему вызреть, как следует. Не удивительно, что слюнки потекли у нас с Сашкой от таких рассказов. «Вот бы попробовать» – промелькнуло у меня в голове. Хитрый Витька все примечал. «А яблочки то, вот в этом саду растут». И показал на сад, мимо которого мы в это время и шли. Знали мы с Сашкой этот сад. Огороженный со всех сторон высоким ивовым плетнем, он отличался аккуратными рядами ухоженных деревьев. Яблони каждый год обильно были увешаны аппетитными плодами. Но мы даже смотреть на них боялись. Потому что, Сан Саныч, старик, хозяин сада отличался нелюдимостью и скверным нравом. К тому же, он почти всегда находился или в саду или на огороде поблизости. И когда мы, хотя и редко, но проходили мимо, он провожал нас недобрым взглядом, от которого хотелось стать меньше  ростом, и потому голова непроизвольно втягивалась в туловище. Кроме того, в школу нам предстояло идти в проулок мимо дома Сан Саныча. Мы с Сашкой об этом помнили. Но яблоки с медом – это такой соблазн. Соблазн – это сила, превышающая страх наказания, и потому причина многих преступлений. Запретный плод манил нас своим видом. Стоило лишь перепрыгнуть широкую канаву и пробежать метров пять. Мы сделали это. Нам даже не пришлось перелезать забор – яблоки, сбитые с веток ветром, лежали на земле. Они были грязноватые, но это в тот миг не имело значения. Мы совали их в карманы, а одно Сашка запихнул мне в ранец. И тут сверху от дома раздался крик, который показался нам страшнее всех звуков на земле. Разумеется, бросились мы бежать. Витькина спина маячила впереди. Он бежал вдоль ярка в сторону дальнего большого моста. Наверняка он просчитал все варианты операции и знал, что делает. Мы устремились за ним. По случаю грязи, которая в наших местах поздней осенью обычное дело, ходил я в школу в коротких резиновых сапожках. Когда я перепрыгивал канаву, один из сапогов слетел с ноги. Наверное, я мог поднять его раз десять и успеть убежать. Но мозг был парализован страхом, он давал лишь одну установку: «Бежать»! Так в одном сапоге я пришел в школу, что, конечно же, не осталось не замеченным. «Что случилось, Ваня»? – Уже в коридоре нависла надо мною Анастасия Михайловна. Тут же на передний план выкатился Витька. «Анастасия Михайловна. Мы шли в школу через огороды. И за нами погнался бык. Мы убегали, прыгали через канавы, и Ваня потерял сапог». «Какое безобразие. Бык на огородах. Я немедленно позвоню в сельсовет. А вы пока идите в класс». И Анастасия Михайловна удалилась в учительскую. Я не знаю, по какой причине, но тогда мой второй и Витькин четвертый помещались в одной классной комнате и обучались одним преподавателем. Два класса встретили меня полуобутого смехом, а Витька крутился, смеялся и врал про быка, явно довольный своей выдумкой. Я же чувствовал себя нехорошо, осознавая, что дело кончится плохо. Мало того, что сапога нет, так ведь и яблоки мы все растеряли, пока бежали и прыгали. Предчувствия меня не обманули. Минут через десять дверь в класс открылась, и дверной проем закрыла фигура Анастасии Михайловны. Она вперила свои глаза сначала на Витьку, а потом на меня. «Так, говорите, бык гнался за вами». Она отступила в классную комнату и вытянула руку, приглашая: «Заходите. Вот ваш бык». На пороге стоял Сан Саныч с моим сапогом в руке. Как описать мое самочувствие на тот момент. Наверно так себя ощущают люди на эшафоте.  «Они обязательно будут наказаны самым строгим образом», - пообещала Анастасия Михайловна Сан Санычу на прощание.  «Я сам их накажу. Только попадись мне еще», - проворчал страшный человек. Переживательные моменты этим не исчерпались. Событие то было из ряда вон, чрезвычайное. Нас водили к директору, в наш адрес было высказано немало нелицеприятного. За истекающую неделю нам было поставлено по двойке за поведение. Ну и, конечно  же, были поставлены в известность родители. Когда я доставал из ранца свой дневник, то к удивлению и радости обнаружил уцелевшее от набега яблоко. Яблоко с дырками, заполненными медом. « Сань, яблочка с медом хочешь»? – спросил я друга, когда мы с ним, понурив головы, шли сообщать о своей незавидной участи своим близким. Витька к тому времени смылся. Ушел видно консультироваться к братанам. Я достал яблоко из ранца, вытер его об куртку. Я еще верил в чудо. Судя по нетерпению и горящим глазам Сашки – он тоже. Он даже привстал на цыпочки и рот открыл, заглядывая, как я откусываю от яблока. Наверно, хотел увидеть, как потечет мед. Меда не было, как не было и дырок для него. Обыкновенное яблоко, в меру кислое. Но для верности я откусил еще раз, с другой стороны. И протянул яблоко Сашке. Тот уже все понял. Но яблоко взял, откусил, сморщился. «Антоновка» – сказал он и бросил яблоко в дорожную пыль. Это был день великих огорчений и разочарований.

               Сами захотели ремня

То ли мы не умели тогда делать выводы, то ли не хотели, но только периодически попадали в подобный переплет. И опять же - соблазн. В деревне монтировали новую телефонную станцию. Молодые в основном мужики, командировочные, тянули по улицам кабеля. А мы, пацаны,  крутились рядом и подбирали обрезки разноцветных телефонных проводов. Из них мы плели перстни. Примитивные такие украшения, которые мы носили с гордостью. Это не было элементом моды, скорее поветрие, которое скоро прошло. Тем более, что для городских ребят, которых на лето съезжалось к бабушкам немало, эти проволочные колечки были предметом насмешек. Но как раз один из приезжих ребят натолкнул нас с Сашкой на очередную идею. Он сказал, что колечки эти полная ерунда, но то, что из цветных телефонных проводов вяжут исключительно красивые ремни – это факт. Он утверждал, что процесс вязания очень прост и даже нарисовал на песке, как это делается. Самое сложное – достать необходимое количество проводов. На ремень, сказал он, надо не меньше двух метров кабеля. Да, это уже была проблема. Телефонисты выбрасывали кусочки максимум до двадцати сантиметров. Но красивый ремень, только что по ночам не снился. На тот период я уже закончил шестой класс, Сашка – пятый. Мы уже начинали заглядываться на девочек. И к своему туалету относились не без внимания. Сашкина мама, тетя Люба сшила нам из светлого материала легкие, летние брюки – предмет нашей гордости. И ремень, каким мы его представляли, был бы как нельзя кстати. Это  желание подталкивало нас к действию, и мы решили попытать счастья и попросить такой необходимый нам провод у командировочных, тем более, что к тому времени успели свести с ними знакомство. Мужики не гнали нас, а, даже наоборот, привлекали, когда нужно было тащить кабель или принести свежей водички попить. До определенной степени мы были в курсе их дел и знали, что прокладку кабеля они завершили и теперь монтируют и настраивают саму телефонную станцию. Это усложняло задачу, так как на станцию никого не пускали. И, тем не менее, мы с Сашкой решили посидеть рядом с интересующим нас объектом в расчете на удачу. И она нам улыбнулась. Самый молодой наладчик, который наиболее охотно контактировал с деревенскими ребятами, вышел по своим делам и заметил нас. Мало того, сам направился к нам. «Привет, пацаны. Не знаете, у кого можно огурчиков прикупить»? Надо отметить, народ в нашей деревне не отличался коммерческими способностями. Никто не выращивал овощи на продажу, как это практиковали жители многих сел и деревень нашей области. Многие откармливали различный скот с целью прибыли. Но не везли на рынок, а просто сдавали в заготконторы. В данный момент такая непрактичность наших земляков была нам с Сашкой на руку. «Да мы вам принесем огурцов, - заторопился Сашка. – А вы нам дадите четыре метра кабеля. Нам на ремень надо». Телефонист на секунду замялся. «Это вам будет стоить четыре ведра огурцов». Мы согласились мгновенно. Во-первых, мы были ошеломлены таким неожиданно быстрым и успешным разрешением вопроса, а во-вторых, мы знали, что огурцов этих на наших огородах тьма. Окрыленные успехом рванули мы домой, чтобы быстренько набрать огурчиков и обменять их такую нужную нам вещь. Быстро сказка сказывается, да не быстро дело делается. Как часто я встречал эту фразу в моих любимых книжках. И вот теперь начинал осознавать ее смысл. Первая заминка вышла с ведрами. Их в родительском хозяйстве было больше чем достаточно. Но все они имели свое предназначение. На самом видном месте висели два новых намытых ведра, с которыми бабушка или мать ходили отбирать молоко у коровы. Их трогать было нельзя, хотя руки на них так и чесались. Потому что в остальных была всевозможная еда для многочисленных обитателей двора: кур, уток, поросят. Выбрав наполовину опустошенное ведро и быстро, пока никто не мешает, вывалил остатки за собачью будку, незаметно ретировался со двора и юркнул в сад, где стал дожидаться друга, как и было условлено. Того не было минут десять, и я уже начал было нервничать и злиться, как звякнуло ведро, скрипнула Сашкина калитка. И вот он уже вывалился в сад, гремя ведром и ожесточенно работая челюстями. « Я его жду. А он успел уже похавать», - накинулся я на подельника. «Да я только огурчик малосольный прихватил из кастрюли. Вкусный! А у нас огурцов на огороде сейчас нет. Вчера все выбрали. Целую кастрюлю насолили. Придется у вас набирать». Совсем меня не обрадовала такая ситуация. Но делать нечего. Не отступаться же от задуманного. Однако, мой огород не оправдал наших ожиданий. Перевернутая ботва явно свидетельствовала, что и здесь огурцы выбраны. Огорченные таким поворотом дела, мы завертели головами по сторонам. Взору предстало огородное царство. Частные наделы отделялись друг от друга узкими стежками. «Я не понимаю, - сказал Сашка, - ладно, когда семья большая, то и огурцов надо много. А когда вот человек один живет»? Мне было понятно, куда он клонит. Я посмотрел на него, а он на меня. А потом мы оба уставились на огород бабы Таньки. Ровная, нетронутая ботва огуречной плантации сама за себя говорила о большом наличии скрытых под ней зеленых плодов. Тимуровцы были одними из моих любимых героев. Но сейчас я о них даже не вспомнил. А вот страшно было. Земля просто горела под ногами, что не помешало нам набрать два ведра огурцов. «Хоть на один ремень пока – резюмировал Сашка. – А потом и на второй». Осторожно, чтобы не нарваться на кого-нибудь из взрослых, пробирались мы по зарослям ярка. А еще предстояло с ведрами пройти по улице. Но в конце июня днем стояла такая жара, что деревня будто вымерла. Мы не встретили ни души и благополучно оказались у дверей телефонной станции. Открыл нам дверь старший из бригады. «Чего вам, ребята»? – «Да мы огурцы принесли. Эдик просил». – «Огурцы – это хорошо. Давайте».  Мужик взял наши ведра и высыпал содержимое в угол. « А Эдик нам кабель обещал дать, четыре метра», - засуетился Сашка. «Да вы что, ребята. Знаете, сколько стоит один метр кабеля? Вот возьмите проводов». И дядька насовал нам в руки кучу небольших кусочков проводов. И  вытолкал нас за дверь. Обескураженные таким исходом, с пустыми ведрами, молча плелись мы домой. Реальная мечта лопнула, как мыльный пузырь. Птицею вырвалась из рук и улетела. Мы с трудом удерживали слезы. Столько переживаний и все напрасно. В полной прострации подошел я к своему двору. И тут же был опущен с небес на землю. С огорода доносился высокий голос бабы Таньки. С ним перемежался голос моей матери. Быстренько зашел я в дом и на всякий случай залез под кровать. Как оказалось - не зря. Хоть и там меня нашла лоза, но не настолько, чтобы уж. Зато нотаций пришлось выслушать немало и не единожды. А Сашку отец порол ремнем. Но он сам виноват. Признался, что огурцы были нужны, чтобы получить провод на ремень. Отец лупил его и приговаривал: - «Ремень тебе надо. Ну, так получи».

Такое желанное лето

Школа, да даже и детский садик – это особая часть детства. Как это не странно звучит, но в этой части присутствует элемент взрослости. А именно, привязанность ко времени. Мы, с Сашкой, ни в какие ясли и детские сады не ходили, хотя в деревне были эти учреждения. Ну, а школы, понятно, избежать мы не могли. Элементарно вычисляется время нахождения в школе, по которому наглядно убеждаешься, что большая часть жизни проходила там. А, тем не менее, самые яркие воспоминания связаны с обстоятельствами вне школы и, особенно, в период летних каникул. Объясняется все очень просто. В школе мы были под полным контролем, направлялись и в большом и в маленьком куда надо, как стадо баранов. А вне школы мы сами определяли свой досуг, сами придумывали, как занять себя и чем развлечь. Как я уже упоминал, взрослые – родители особенно нас не напрягали. Вольница! Летом, когда в гости к бабушкам приезжали городские ребята, спектр фантазий и придумок увеличивался в разы. Воронежский паренек Сергей – крепыш, спортсмен, отчаюга, красавец был нашим несомненным лидером и заводилой. За ним мы шли без раздумий. Это он, когда прискучили всевозможные игры на выгоне, придумал играть в догонялки, прыгая с сосны на сосну. Технология простая: залезаешь на вершину сосны, на высоте 4-5 метров, раскачиваешь ее и прыгаешь на соседнюю верхушку, благо сосны располагаются тесно. Не  сказать, что удовольствие из приятных. Мало того, что сосна колется своими иголками, так она еще так предостерегающе скрипит. Но Серега личным примером вдохновил нас, а потом вошли в азарт, втянулись. Игра пошла, но не долго. Мы, в основном, были худые и легкие и летали с дерева на дерево, как белки-летяги. А вот Сергей был хоть всего на год старше меня, но коренастый и тяжелый. Под ним и обломилась хрупкая вершина. Серега рухнул на землю и сломал себе руку. Он был и вправду мужественный пацан. Немного побледневший, нес домой сломанную руку, не издав ни звука. Лето для него было подпорчено. И все же оно продолжалось, это замечательное время года. Мы помнили, что оно не вечно и потому старались использовать его по полной программе. Где только нас не носило. Покорять и пространство, и время помогали нам велосипеды. И до сих пор питаю я любовь к этому транспорту. На велосипеде нам ничего не стоило съездить за семь верст на Дуб. Там был колхозный сад и, там же, произрастала посадка шелковицы, тутовника по другому. Мы объедались этой сладкой ягодой. И мучились от жажды, потому как взять с собой воды у нас просто не хватало ума. Один раз, усмотрев в поле большой бак и решив, что в нем может быть живительная влага, устремились к нему. Горловина была закрыта крышкой. Как известно, идущий первым подвержен большему риску. В данной ситуации предоставился случай отличиться мне. Когда я открыл крышку люка, словно тысячи, а может и миллионы игл пронзили мое дыхание. В баке был аммиак. Я только что не потерял сознание. Сейчас в школах преподают теорию жизненной безопасности. Считаю, что это очень полезные уроки. Главное, чтобы там учли все возможные нежелательные нюансы. Мы же были темными людьми. Могли разбить термометр ради забавы и перекатывать в руках серебристую ртуть. Мы даже не подозревали, что имеем дело со страшным ядом. Когда мы купались на Дону и опять же возникала потребность в воде, вместо того, чтобы сбегать к колодцу, мы заплывали подальше от берега, ныряли поглубже и там, на глубине, набирали в бутылку воду. Мы считали, что там она чище. Спустя много лет, я узнал, что многие вредные составляющие промышленных отходов, которые попадали - таки в Дон, тяжелее воды и тянутся как раз по дну. Да, мы много чего делали, чего делать было нельзя. Это была расплата за вольный стиль жизни, которая проистекала в чудеснейшем краю. Село расположилось на левом берегу Дона. Меловые горы правого берега определяли границы Средне-Русской возвышенности. Здесь когда-то кончалась Русь, и начиналось Дикое поле. Здесь по необозримым степям гоняли свой скот кочевники. Люди, мои предки, преобразили степь. Рукотворные сосновые леса покрыли ее просторы. А вдоль Дона сохранились с незапамятных времен дубовые урочища. Многочисленные озера украшали пойму реки, обильно поросшую сочными травами. Больших и малых озер только в районе нашего села двенадцать. Мы рано научились плавать. Иначе и быть не могло. Река и озера – места, куда устремлялись мы каждую удобную минуту, где пропадали мы днями, от зари до зари, возвращаясь домой только на ночевку. Я не приемлю населенных пунктов, расположенных посреди поля, где нет леса, где нет водоема. Я  вообще не понимаю, как там можно жить. Мне повезло, потому что я имел возможность, не удаляясь от дома лазить по горам, бродить по лесам, наслаждаться необозримым простором степей и полей, купаться и рыбачить в реке и озерах. На этих двух последних мероприятиях хочется остановиться поподробнее, поскольку они были  самыми любимыми нашими занятиями, и им  уделялось наибольшее количество нашего времени. Купались мы совсем не так, как это делают современные дети. Сегодня на водоемах дети, я не говорю уж о взрослых, ведут себя, я бы выразился, степенно. Наше купание отличалось бешенной динамикой. В воду мы не заходили – мы в нее залетали. С  разбега, если с пологого берега. А то прыгали с крутого обрыва. Или делали искусственный трамплин. Купались всегда в компании. Это позволяло играть в догонялки, по-нашему, в сорокеши. А то, пускались наперегонки на другой берег Дона. Если мимо проплывала баржа, то не пропускали случая попытаться зацепиться за борт и залезть на палубу. Нас гонял кто-нибудь из команды судна, и это нас забавляло. Поскольку мы параллельно рыбачили, то часто в нашем распоряжении была лодка. Она тоже была предметом наших развлечений. Мы не могли все в ней поместиться, она тонула, переворачивалась. Мы старались залезть в нее, выталкивая друг друга. А еще мы находили удовольствие заплыть почти в самый бурун или, если озвучивать профессиональным языком, в кильватерную струю проходящего плавсредства, так чтобы аж с головой накрыло и швырнуло до потери ориентации. Мало того, что эти игры были очень активными, они были с долей риска. Могло затянуть под винты буксира, могло ударить переворачивающейся лодкой, можно было запросто нахлебаться воды в волнах от теплохода. Но мы тогда этого не осознавали. ОБЖ мы не проходили, а взрослым было не до нас. Они даже не подозревали, чем мы занимаемся. Нарезвившись до посинения в воде, зарывались мы в горячий песочек. Кайф! А отогревшись – резались в карты. Ребята постарше бежали проверять переметы. Рыбалка в наших местах была отменной. Здесь была сильная кормовая база. Колония бабочки – однодневки, на местном языке, метелики привлекала в наши воды массу всевозможной рыбы, в том числе и стерляди. Тут же рыба промышляла водяного червя, который в обилии водился в грязи мелководья. Хватало и рыбаков. Дон в этих местах был весь перетянут переметами. Помимо стерляди, попадались судак, жерех, лещ. Нередко добычей становился и сом. Известно, что рыбаки отличаются хвастливостью. Если кто-то выуживал значительный экземпляр, то не сдерживал своих эмоций. И, как правило, весь берег собирался поглазеть. Мы, ребятня были в первых рядах. Наш - то улов составляли окуньки, плотва, небольшие голавлики и прочая мелочь. И, конечно же, мы завидовали тем, кто в состоянии был отлавливать крупную рыбу. Мы мечтали быть в их числе и вынашивали планы.
 
Рыбачить по-взрослому

   Но пока  в наших арсеналах были только поплавковые удочки с удилищами из орешника, да короткие закидушки – реализовать эти планы не представлялось возможным. Кроме того, чтобы поставить перемет, нужна было лодка. Что такое перемет. Два кола вбиваются на разных берегах друг против друга. Через Дон от кола до кола натягивается связь из прочного шнура или тросика. Эта связь огружается в нескольких местах, чтобы шнур лежал на дне. А потом через равные промежутки к шнуру привязываются поводки с грузиками и крючками. Получается, что Дон по всей своей ширине оказывается охваченным этой замечательной и эффективной снастью. Проезжаешь по шнуру на лодочке, нанизываешь на крючки наживку. Опускаешь перемет и спокойно пол - часа купаешься где-нибудь рядом. Через произвольный промежуток времени опять по шнуру проезжаешь на лодочке и собираешь улов. Всего-то и дела. Но без лодки нечего и думать о таком мероприятии. О, сколько времени и усилий понадобилось мне, чтобы уговорить отца купить лодку. Но эти старания в конце концов были увенчаны успехом. Правда, с условием, что лодка будет стоять на озере, в Затоне. Родители посчитали, что так безопаснее. Дон пугал их и течением, и судоходностью. Я же рад был такому исходу дела, потому как знал, что со временем все равно лодка окажется там, где она нужнее. Какое-то время мы с Сашкой исправно ежедневно бегали на Затон. Вместе с лодкой были приобретены два вентеря, которые мы незамедлительно установили в прибрежных водяных зарослях. Наше появление на акватории Затона было неодобрительно встречено старым рыбаком дедом Васькой, у которого и была приобретена  лодка. Скорее всего, он уже пожалел о совершенной сделке. И не без оснований. Дед был по хозяйски основательный, хваткий мужик - успевал и рыбу ловить, и пчелами заниматься, и других дел у него хватало. На озере он появлялся рано утром и поздно вечером. А мы с Сашкой хозяйничали здесь целый день. И мы проверяли не столько свои вентеря, сколько дедовы. Тем более, что наши неумело поставленные снасти не улавливали добычу, тогда, как у деда Васьки они всегда были с рыбой. Вода в Затоне тогда была чистейшая. Подплываешь к кольям вентеря и уже видишь, как переливается в солнечных лучах своей чешуей пойманная рыба. Даже вентерь вынимать не надо. Запускаешь руку и вытаскиваешь золотистого линя или упругую сильную щуку. Опытный дед сразу же определил причину спада улова. Он нас начал пугать, мол, с ружьем выслежу и подстрелю. Это возымело действие и подтолкнуло нас к мысли, что пора место дислокации менять. По имеющемуся опыту, мы знали, что с дедами лучше не связываться. Это ведь гораздо позже возникло такое определение, как «афганский синдром». Деды нашего детства все были ему подвержены. Все же прошли через войну. И с головой многие не дружили.  Их скверный характер я испытал на своей шкуре. В полном смысле этого слова. Наше времяпровождение отличалось исключительной динамикой. Мы постоянно искали приключений. Наши передвижения имели вид спонтанный. Легкие на подъем, мы могли оказаться в самых разных местах. Однажды, передвигаясь без всякой цели по лугу, вдоль Осиновского озера, обнаружили мы стоящие на приколе лодки. Они принадлежали мужикам, живущим в ближайшем к озеру порядке. Мужики из своих дворов прекрасно могли обозревать все, что происходит на этом водоеме. В том числе и контролировать неприкосновенность своих плавсредств, а также рыболовных снастей выставленных ими в водах этого озера. Но мы, пацаны, это в расчет не брали. Увидели лодки и сразу же забрались в них просто посидеть, пораскачивать их, подурачиться. Нас было человек шесть, а лодки были маленькие. И я не смог попасть ни на одну из них и наблюдал с берега. Недолго наша компания этим забавлялась. Мы к тому времени уже нагулялись и накупались и, собственно говоря, имели намерение направиться по домам с целью подкрепиться.  Домой можно было попасть тремя маршрутами: вернуться чуток назад и пройти вдоль ярка; пойти окружной дорогой по выгону и третий путь, самый короткий, через огороды, через перелаз и переулком выйти прямо к нашим домам. Нормальные герои идут всегда в обход, как поется в песенке из кинофильма. Но мы хотели есть, интуиция молчала, она еще не была сформирована до конца ( она и сейчас еще не совершенна), и мы пошли короткой дорогой. Надо же мне было высунуться вперед. Ведь говорили же мне – не высовывайся. Дед стоял у перелаза, как бы не обращая на нас внимания. Мы тоже на него никак не среагировали. Ну, стоит себе мужик с палкой, так он всегда с ней ходит, потому как хромой. Я проскользнул меж двух слег перелаза и не успел даже разогнуться, как пару раз и очень чувствительно получил  вдоль спины. Я взвыл, а дружбаны мои бросились в рассыпную. Естественно, происшествие это было доведено до сведения моих родителей. Был скандал, и много лет спустя я узнал, что один из моих дядек ночью лодку злополучную топором попортил. Не самый приятный эпизод из моего детства. Лодку мне жалко. К лодкам у меня особое отношение. С них началось мое мореходство. Приобретение первой лодки было для меня куда-более важным событием, чем, скажем покупка первого автомобиля. У меня и сейчас есть лодка – резиновая. И когда я спускаю ее на донскую воду в редкие приезды в родную деревню, то всегда вспоминаю, как мы с Сашкой впервые ставили  перемет. Именно этим мы занялись, как только перетащили лодку из озера на речку. Что у нас тогда было в наличии для осуществления давно задуманного проекта. Только колья, которые мы легко добыли, вырубив в прибрежных зарослях. Ну и различные железные шестеренки, которые мы планировали использовать для огрузки переметного шнура. Шнур – это самая главная часть перемета. Его у нас не было. Это сейчас можно пойти в магазин бытовых товаров и без проблем приобрести веревку любого качества, диаметра и длины. Раньше это было проблематично, особенно для нас, деревенских ребятишек. Хотя теперь я уверен, главное это желание достичь поставленной цели. Оно у нас было, причем помноженное надвое. Толстая, миллиметров пять сталистая проволока - совсем не подходящий материал для постановки перемета. Но других вариантов не было. Где мы ее добыли, я уже не помню. Но как мы перетягивали ее через Дон – не забуду никогда. Процедура была еще та. По времени мы уложились в световой день. Для всех присутствующих на обоих берегах реки – это было шоу с двумя клоунами. Только на шестой  раз нам улыбнулась удача. Но сколько мы вынесли физических и нравственных мук в попытках укротить строптивую проволоку. Свернутая кольцами, она пружинила словно тощий, но сильный удав и выбрасывала нас за борт. На какой-то попытке мы даже перевернулись, утопив при  этом все груза и даже что-то из обуви. Мы вытаскивали лодку, вытаскивали проволоку и начинали все сначала. Присутствующий народ с берегов ржал и давал советы. Одна из таких подсказок нам пригодилась. Мы изменили технологию. Привязав проволоку за кол на одном берегу, мы потащили проволоку и лодку вдоль берега против течения. Растянув предполагаемый перемет вдоль берега на всю длину, мы, взяв второй конец в лодку, начали движение к противоположному берегу. Хотя тащить проволоку по воде было тоже не просто, зато она нам теперь не мешала хоть как-то двигаться. К тому же помогало течение. В общем, наши усилия достигли цели. Мы были донельзя довольны, тем более, как оказалось, проволоки хватило с лишком. Теперь ее надо было срочно закрепить и огрузить, потому как в те времена на Дону наблюдалось интенсивное судоходство. Баржи шли одна за другой. Причем интересный момент: две встречные баржи могли вести одинаковый груз. Издержки социалистического хозяйствования. Но в тот момент нас это в меньшей степени волновало.  Если проволоку не опустить на дно, проходящее судно может намотать ее на винт. Этого  допустить было нельзя. И даже не за винт мы переживали, а за сохранность с таким трудом натянутого перемета. Мы срочно стали забивать деревянный кол. Он плохо шел в заиленное дно. Забивали мы его по очереди обухом топора. Силенок у нас было и вообще мало, а после шести попыток переплыть с проволокой нас даже пошатывало. Пока Санек бил топором по колу, я метался по берегу в поисках камней вместо утопленных грузов. Одновременно я подбирал обрывки лески, веревок, куски проволоки. Все это должно нам было пригодиться. Когда я принес все найденное добро, то хоть и заметил в Сашке какое - несоответствие, но, видно с устатку, сразу даже не сообразил в чем дело. Его рыжая голова стала ярко красной. В пылу он даже не заметил, как черканул острием топора себе по башке. Когда кровь потекла на лицо, я все понял.  «Осел!Ты же себе голову прошиб». Слава Богу, ранка было небольшой. Лечил ее Сашка холодной донской водой. Некогда было ходить к врачам. Нас ждала большая рыбалка. Уже в сумерках мы привязали проволоку, проехали по ней на лодке, закрепили груза. На большее в этот день сил у нас не осталось. Зато на следующий день ранним утром мы уже были на реке. Перемет был на месте. Оставалось привязать поводки, накопать и насадить метелику. Поводки у настоящих рыбаков метра по полтора, да еще желательно с грузиком. Это чтобы пойманная рыба не сорвалась, когда перемет поднимается со дна. У нас, конечно же, на такие длинные поводки лески не было. Мы привязали полуметровые из того что было. Крючки привязывали тоже разнокалиберные. Со снастью всегда был напряг. В магазине деревенском рыболовные принадлежности не продавались. Но периодически на наших улицах появлялась телега с мужиком, который на ветошь, на старые ненужные вещи менял всякую всячину, в том числе и крючки. В этот день за пацанами нужен был глаз да глаз. За такие штуки, как те же крючки, свистульки или пистоны из дома утаскивались и добротные тряпки. Крючки особенно ценились заглотные, то есть маленькие. Они то, в основном, и были поставлены на наш перемет. В общем, рыба на нашу снасть ловиться не должна была. Но видно и вправду дуракам везет. Народ собирался посмотреть всякий раз, когда мы шли проверять снасть. Потому что поводки были короткие, и потому что нам не терпелось посмотреть, что там попалось и мы поднимали проволоку повыше, чего нельзя было делать, рыба срывалась до того, как мы до нее добирались. И все же что-то нам перепадало, мы были довольны. Первую неделю строго рано утром прибегали мы к речке, проверяли перемет, сидели на нем целый день. Через неделю энтузиазм наш начал падать. Мы все чаще смотрели в сторону пляжа, где купались и резвились наши сверстники. И решили сидеть на перемете по очереди, через день. Но по одному ловить рыбу было вообще скучно. И поэтому перемет мы стали навещать от случая к случаю. А когда в один прекрасный день мы его на месте не обнаружили, то сильно и не огорчились. Говорили, что его срезали речники с земснаряда, который в это время и чистил русло в наших местах. Но мы даже и не уточняли. Запал прошел, оскомина была сбита. Тем более, что к середине июля уровень воды в озерах упал, и мы перешли на новый еще более эффективный лов рыбы – бреднем. Жара стояла невыносимая, что способствовало долгому барахтанью в воде. Бредень был у Толика, он стал третьим в нашей компании. В основном, добычу нашу составляли такие виды рыб, как щука и линь. Рыбы в водоемах было не в пример сегодняшнему дню. Мы имели неплохие уловы. Но не ради рыбы затевались наши походы по окрестным озерам. Мы проделывали невероятные переходы, мы домой приходили чисто ночевать. Нам не нужна была даже еда. Мы питались солнечной энергией, запивая водой из родников. Мы впитывали кучу впечатлений, которые греют меня воспоминаниями до сей поры. Я не помню, чтобы кто-то жаловался на усталость. Просто такая жизнь была нам в кайф. Толик, как самый удачливый рыбак, возглавлял эти мероприятия. Он был  сильным, физически развитым пацаном. Настоящий атлет. Он один из немногих мог перекинуть гальку через Дон. На рыбу у него было чутье. Как-то уже под осень мне нужно было пригнать из поймы стаю домашних уток. Была такая обязанность возложена на меня. Птица к осени дуреет, плохо слушается. И вот не мог я выгнать уток из озера, а дело к ночи. Как раз Толик был со мной. Он разделся и, несмотря на то, что купальный сезон вроде-как закончился, полез в воду. Я за ним.  Пока направляли уток к берегу, Толик умудрился наступить в воде на карпа. А следом еще на одного. И все. Мы забыли про уток и стали бороздить озеро, благо оно было не такое уж и большое. За полчаса мы накидали на берег целую кучу рыбы. Бредень, принадлежащий Толику, тоже добавлял ему авторитет. Бредень - это снасть, с которой наиболее быстро можно добыть рыбу. Если кто-то считает, что рыбалка это баловство и пустое времяпровождение, тот глубоко ошибается. Рыбалка, всякая – это трудоемкий процесс. С бреднем – особенно. Озера, как правило, все заросшие. Технология следующая. Подводишь бредень под заросли, выбиваешь рыбу из кустов и быстро поднимаешь бредень, подсекаешь. Чуть замешкался – рыба ушла. Поэтому надо все делать быстро. Но когда ноги увязают в иле, в грязи, водоросли путают тело, руки и ноги,  нужно очень постараться, чтобы быстро сделать. Ловили один раз на Карасеватом озере. Прошли уже его половину. Подошли к зауженной и заросшей части, где предположительно должна была стоять рыба. Подвели бредень. Я начал заходить от берега, чтобы гнать рыбу в снасть. Толик и Сашка стояли и пугали рыбу поближе к кольям, чтобы быстро выхватить бредень. И тут у меня из-под ног вылетают две дикие утки и впиваются в крыло бредня рядом с Сашкой. Толик орет ему: - «Накрывай их»! Сашка какое-то время в растерянности, а потом падает на бредень там,  где запутались утки. Бредень переворачивается. Сашкины ноги торчат из воды, и из-под них выпархивает наша несостоявшаяся добыча. Сашка поднимается, грязный с головы до ног. Толик ругается  на чем свет стоит. А я радуюсь втихомолку за уток. Терпеть не могу, когда их убивают. Как можно на такую красоту покушаться.

Зимой скучно не было

Взрослея, начинаем мы размежевывать времена года. В детстве, если и реагировали, то только на приход осени. Это было связано с началом занятий в школе,  вовсе не со сменой сезона. После унылости поздней осени, после бесконечных серых и холодных дождей, распутицы, грязи на улице хотелось даже, чтобы быстрее пришла зима. Радовались первому снегу. Доставали санки и лыжи. И еще наст снега толком не нарос, не накрыл землю, а мы уже пытались кататься с горок. Благо они в нашей деревне были – и большие, и маленькие. Сейчас уже так никто не катается. Время такое, или народ поменялся – только нет той экспрессии, той энергии, той радости от простого съезжания со снежной горки. Не хвастовства ради, просто констатируя факт, еще раз отмечу – до чего же замечательно расположена чисто географически моя деревня. Ну, все тут есть. Не надо далеко куда-то было отправляться в поисках той же горки. Она была сразу за Сашкиным домом. Метров восемь довольно-таки наклонно, а потом метров сто покато прямо на заснеженные огороды. Санки круто стартовали, набирали скорость и потом неслись, неслись.. Катались на санках сидя, ноги вперед и веревку держали в руках, рывками корректируя направление движения. Можно было скатываться лежа на санках животом, лицом вперед, а можно и ногами вперед. Иногда по ходу движения положение рук, ног менялось. Случались аварии с перевертыванием. Приходили ребятишки с соседнего порядка, где тоже было домов девять. Народу набиралось тьма. Составляли паровоз, цепляя санки друг за другом. Нарочно кто-нибудь переворачивался на ходу, и случалась куча-мала. А то притаскивали большие самодельные санки, употребляемые для хозяйственных нужд. И тогда начиналась та еще потеха. На санки пытались залезть все, сверх всякой вместимости. Прыгали на ходу, роняя друг друга, так что до самого низа нередко сани доезжали пустыми. Потом всей оравой тащили их наверх. С этой же горки катались и на лыжах. Набивали лыжню, строили непременно трамплин, на котором немало было сломано лыж. Хорошо хоть не рук и ног. Без этого обошлось. А вот пятую точку себе я пропорол, когда спускаясь вне лыжни, упал и угодил прямо на разбитую бутылку. Шрам остался на всю жизнь, как память о тех счастливых днях. За исключением этого, когда с колотой раной в окровавленных  штанах с диким ором заявился я пред бабушкины очи. Ничего, заросло, как на собаке. Хотя сейчас и с собаками носятся поусерднее, чем с нами тогда. В низине, на огородах к осени накапливалась вода. С наступлением холодов здесь образовывался небольшой каток. Витька Длинный вбивал посередине кол, насаживал на него колесо от телеги, к колесу примащивал слегу. Малышня цепляла к колесу свои санки. Витька крутил слегой колесо. Получалась карусель. Примитивно, но очень весело. Взрослея, искали мы более крутые спуски. Ходили в Глубокий Яр за деревню. Катались на глиняном карьере. Одно время мы с Сашкой бегали кататься на горку у Лобыкового озера. Длинный такой спуск с выездом на лед озера. На этом озере состоялись и хоккейные баталии. Конец 60-х, начало 70-х – это эра хоккея. Влюбленные в наших прославленных персонально известных спортсменов, мы бредили этой игрой. Клюшки делались из подручного материала, просто вырезались из удачно загнутых веток деревьев. Коньки тоже были у всех разные: на валенках, дутые, для конькобежного спорта и редко у кого на ботинках. Но со временем оснащались покупными клюшками и добрыми коньками. Проходили состязания сборных по хоккею близлежащих деревень. Были и школьные соревнования – класс на класс. Нас, мальчишек в классе было шесть человек. Как раз на команду. Толик у нас был просто Харламов. Его брали и в сборную деревни. Так что мы среди школьных команд показывали неплохую игру. На коньках мы не только катались, мы и ходили на них, преодолевая немалые расстояния. Однажды, наигравшись в хоккей, увязались мы с Сашкой за нашим соседом Витькой и его одноклассником Сашкой, которые с чисто пацанячьего азарта решили прокатиться по замерзшему лугу до Прияра. Этот хутор стоял ниже по Дону от нашего села километрах в шести-семи. Расстояние не маленькое, учитывая, что уже несколько часов мы провели в динамичной игре. И, тем не менее, очень даже легко преодолели мы это пространство, сначала по лугу, потом по ледовой глади Дона, объезжая промоины и проталины. Достигли Прияра, дошли до магазина, где Сашка купил булку хлебы, которую мы мгновенно проглотили. И в обратный путь. Я помню, что когда я, сняв коньки, переобулся в валенки, ощутил неведанную досель легкость. Веса валенок, да и ног, я не ощущал, так мне было приятно. Хотя и слова «усталость» я тогда не понимал. Если нам с Сашкой лень было идти на Лобыково озеро, то мы играли в хоккей на маленькой площадке на ярке прямо напротив нашего огорода. Как правило, играли до драки. Я был сильнее и физически, и в смысле игры. А Сашка проигрывать не любил. Чем больше становился разрыв в счете, тем сильнее свирепел Сашка. В конце концов он не выдерживал и бил клюшкой по рукам. Естественно следовала ответная атака. Сашка победить меня не мог, как не старайся. Но вот то, что его родители могли наблюдать происходящее, меня настораживало. Его отца я боялся. Поэтому, быстренько надавав другу тумаков, ретировался. Через час мы могли, как ни в чем не бывало общаться и предпринимать совместные дела. Длинные зимние вечера бабушки Песковатки проводили у одинокой бабы Польки, по местному у Кукыхи. Вообще-то, у нее были дети, но редко ее навещали. Сын, дядя Сережа ходил на буксире по Дону. И заскакивал проведать мать буквально на минуты. Так что ее хата была подходящей к посиделкам. Мы же с Сашкой и присоединявшейся к нам малышней, пользуясь случаем, развлекались. Подвязывали ниткой картошку к иголке. Иголку под покровом темноты втыкали в деревянную раму окна Кукыхиной хаты. К картошке крепилась длинная нитка, за которую дергали, с тем, чтобы картошка стучала в окно. Сидели  в кустах и дергали веревочку, дожидаясь реакции старушек. Сначала кто-нибудь выглядывал в окно, стараясь рассмотреть, кого там еще принесло. Мы затихали, чтобы картошка не обнаружилась. Потом возобновляли свое баловство, пока бабки не догадывались о причине стука и не выскакивали, чтобы нас поругать. А нам того и надобно было. Конечно, будучи школьниками, приходилось уделять время и учебе. Зимой день короткий. Только и хватало, чтобы в школу сходить. Но в воскресенье обязательно что-нибудь придумывали. В старших классах ходили мы с Сашкой на охоту. У нас дома ружье валялось со свободным доступом. Отец принес его после ухода, вернее бегства немцев с позиций, нашел в одном из блиндажей и прибрал к рукам. Сам он в свое время пострадал от небрежного обращения с боеприпасами. Немало этого добра осталось после боев. Будучи пацаном, глушил он рыбу на Дону. Что-то там взорвалось у него в руках. Пальцев на левой руке как не бывало. Я как-то нашел хороший боевой патрон от зенитного пулемета. Отец увидел и отобрал грубо. Я тогда не понял. Теперь понимаю. А из ружья он учил меня стрелять. И ружье не прятал. Патронов к нему все равно не было. Зато они были у Сашкиного отца. И Сашка при случае тырил их. Так что боезапас у нас всегда был в наличии. И по воскресеньям мы, как заправские охотники отправлялись искать добычу. Я уже говорил, расстояние для нас значения не имели. Мы и старались уйти подальше от человечества. А то ведь мало-какие человеки могли нам встретиться. И какие последствия. Кое-что мы соображали. Не было у нас права ходить с ружьем и тем более охотиться. Но было желание. Ружье мы несли поочередно. Сашка изображал из себя опытного следопыта и рассказывал случаи из охотничьей жизни, которые он подслушивал, когда мужики приходили к ним в гости попьянствовать после удачной охоты. Мне тоже доводилось попробовать тушеной зайчатины – это, правда вкусно. И мы, в результате своих походов, как минимум рассчитывали полакомиться лично подстреленным зайцем. Так, однажды плелись мы по низкорослому кустарнику. Лишь бы идти. И вдруг прямо из-под ног, как только не наступили, рванул по снегу заяц. Ружье нес Сашка. Он вскинул его, направив дуло в сторону добычи. Я втянул голову в плечи, ожидая гром выстрела. Но его не произошло. Сашка просто произнес: «ПУФФ». Опустил ружье и добавил: - «Все равно бы не попал». Всю дорогу я над ним смеялся, изображал, как он целится и как пуффает. Ружье у него на всякий случай отобрал. Мало ли что. Маленький еще вроде человек, но уже психованный. В другой раз забрели мы с Сашкой в какие-то овраги. Очень далеко ушли. Когда-то в этих местах была немецкая колония. Россия-матушка была страной аграрной. Народ жил и трудился на земле. Села, деревни, хутора, колонии – Черноземье было заселено очень плотно. Это потом сползлись все в города, побросали все. Когда мы с Сашкой там бродились, уже и следов жилья не осталось. Но Сашка утверждал, что именно тут было поселение. И спорить было бесполезно, да и бессмысленно. Мы брели по заросшей кустарником местности. Сашка, как всегда взялся рассказывать случай о мужике, который недавно на охоте напоролся на стадо диких кабанов и еле унес ноги. Даже ружье потерял. И потом охотники всем скопом ходили это ружье искать. Так, тихо болтая, вышли мы к глубокому оврагу. Подошли к краю и остолбенели на мгновение. Потому что, спустя миг, мы летели в противоположном направлении со скоростью, с которой в нормальном состоянии бегать не могли. Там на дне оврага было несметное стадо диких свиней. Как бы быстро мы не улепетывали, но мой взгляд сфотографировал представшую нашим глазам картину. Толстые, как бочки, черные взрослые особи и полосатые поросята. Я увидел, что они тоже рванули от нас. Но это не имело ровным счетом никакого значения. Наши ноги делали то, что приказал им инстинкт самосохранения. Когда через полчаса бега мы начали потихоньку приходить в себя, то реакцией на происшедшее стал немного истеричный смех, которым мы друг перед другом прикрывали свое неудобство. Ружье, кстати, я не бросил, как тот охотник. От страха во время бега я даже не замечал его присутствия в руках. Каждую охоту мы завершали традиционно у скирды соломы. Здесь у нас были припасены бутылки – мишени. Расстреляв по ним накопленный боезапас и подкрепившись салом с хлебом, с чувством глубочайшего удовлетворения отправлялись мы по домам. В дальнейшем, охота никогда меня не привлекала. Насколько я знаю, Сашкиным увлечением это тоже не стало. Видно нам с лихвой хватило этих детских охотничьих походов, и ощущений с ними связанных.

Мне это надо.

Вся наша жизнь – это цепочка каких-либо событий, которые вольны приключаться пока человек живет. Это я знаю из личного опыта. И как-нибудь на досуге я продолжу разматывать эту цепь воспоминаний. Исхожу из того, что пишу сейчас о себе и своем детском и подростковом окружении и понимаю, что могу черпать из запасников своей памяти до бесконечности. Хотя речь  об заурядных людях, ничего особенного из себя не представляющих. Я начал с детских, потому, что давно оно было то – детство. И я боюсь, что забуду и напутаю. А я стараюсь все преподносить в чистом виде, как было. К тому же, имею мнение, что человеческий характер формируется происходящим вокруг, начиная с детства. Хотя, конечно – наследственность играет роль. Я вот, кстати, ни одного из своих дедов не знал. Война их забрала. Как у меня с внуками сложится – не знаю. Сложно все. Пусть мало найдется читателей на это выражение моих литературных способностей.  Но внуки то, я надеюсь, прочитают.