Неужто больше нет других имён?

       «Неужто больше нет других имён?
       Что значит имя?..»
       Уильям Шекспир, «Ромео и Джульетта»

       Екатерине Михайловне Шведовой –
       любимой учительнице математики,
       где «прописана на ПМЖ» и теория вероятностей,
       и Светлане Леонидовне Деменчук –
       любимой учительнице биологии,
       где, наконец, и у нас «прописали» этологию.

       И Ване – за выслушанные мои нотации.

       Кино. Русский человек в английском костюме ведёт под уздцы лошадь, не веря случившемуся горю, и в сердечной обиде косится с экрана поверх наших голов, лишь бы не встретиться взглядами. Это любимый кадр из моего любимого фильма «Мой ласковый и нежный зверь». Леонид Марков – тоже Леонид! – в роли Урбенина, Петра Егорыча. Но взгляд его экранного героя – это и мой затаённый взгляд на мир. Да, я такой. Такой уродился. Неверящий и обиженный чувак. Подозрительный ко всему, потому и сплю со счётами под подушкой, и обиженный на доставшиеся мне чокнутые заходы от генов. Обиженный – потому что не в моей власти изменить законы генетики. А что, ничего лучше нельзя было придумать, чем дать нам в генетические «наставники» рыбок и прочих хвостатых? Да, зверушки – не подлые. Эту «заразу» мы получили довеском к нашим мозгам. Понятно, что боги «хотели, как лучше, а получилось, как всегда». Но всё равно богов люблю. Но люблю – не значит, что я в них верю. Всё же боги – это наши подсознательные мысли и страхи, но разбавленные человеческой корыстью. И духов так же люблю – всех. Поэзии все духи любы, как и боги, даже дух мадам Революции. Даже дух мадам Контрреволюции. Но смотрю на них, на богов – как мой бедный Пётр Егорыч смотрит на глазки Оленьки за окном дворца графа: умирает от любви к ним – и прощения за их выверты ещё не пришло. Но в чём-то я оказался счастливее Урбенина, потому что время дало мне справиться с прошлым и дало обрести новое. А Петру Егорычу не повезло, он умер на каторге ни за что: ведь убил Ольгу не он, а Сергей Петрович Камышев – мой...  любимый киношный герой!.. И чё в мозгах у людей? Это я про себя: убийца Оленьки, героини с именем моей первой любви – и мой кумир!.. Боги, чё вы там подмешали в мозги и в хромосомы людям? Но, если честно, должен сказать прямо: уважаемые боги, что ж вам такого подмешали в ваши небесные мозги? Что вам подмешали жадные, беспомощные людишки, а не свирепые и честные звери? Или вы нам чего-то не додали? Не доверили нам, если вы инопланетяне? Но есть на свете люди, кому боги доверили даже наше всё – наших деток. Доверили, как боги – богам. Эти прекрасные боги и богини на земле – наши любимые школьные учителя.

       Ну, вот я схлопотал двойку. А дальше что? А дальше два варианта: или нотации «непогрешимых совершенств» – или простая, но чёткая нахлобучка. Хорошо, если отхватишь вариант только из одной авоськи, но можно получить и «два в одном». С нахлобучкой опять два варианта: кому ремень – кому взъерошивание извилин, в которые ещё верят. Мне повезло. Мне почему-то верили. А вот моему сыночку такого везения «на карточку не скинули». Зато теперь он разбирается в нотациях, как профи! Я его так отдрессировал их ненавидеть – как мой папа научил меня ненавидеть черновики. А он навеки приклеил меня к ненависти к черновикам. Но так научить ненавидеть можно только от противного.

       На моё очное и наглое удивление в классе, что как так получается, что Ванька до сих пор не привык любоваться из бесконечного космоса на бесконечно малую точку из учебника геометрии – не мало ли ему даётся домашних заданий? – на это учительница математики передала потом мне, то есть чокнутому папеньке сыночка Вани, вежливую записку, что не волнуйтесь, пожалуйста, Ваня с учебным процессом справляется хорошо и не мучайте его собственными домашними заданиями. И Ваня много таких записок принёс из школы. Но я успел «намылить» ему голову «моим шампунем», моими нотациями, и даже про святое, про то, что его любимая история, как и писания про богов – это в чистом виде политическая фантастика. Да, поэзия, но враньё – как всегда, когда замешаны деньги. Ваня так мне и заявил, что если придёшь работать в школу учителем, то он переведётся в другую. Он же не знал, что без педагогического образования к детишкам не подпустят, а я подкалывал его с подачи его же учителей, что, мол, вот бы твой папа пришёл к нам работать. Понятно, это я специально пугал сынишку, что горю желанием нахлобучить на его товарищей все «кастрюли» от астрономии до литературы. А подсознательно я плакал, что никогда мне не прочитать мои самые праведные нотации в моём любимом храме – в школе!.. А как же! Во благо учебного процесса! Ну, учитель из меня такой же, как хрустальный графин из банки для солёных огурчиков. Да и ученички оные теперь иные! Ваньке без мхатовских театральных примочек фигушки что и втемяшишь о прекрасном евклидово-пифагоровом времени. Всё «по Станиславскому» пришлось «преподавать»: и учебники бились об стенку от «неистового гнева» папеньки – и «люциферовское умиление» орошало моими слезами верные решения в тетрадках сына. Такими заманухами потел, потел, а дошло до фэнтези несусветного.

       Это ж до чего я умудрился достать бедных учителей Ванюшки, что – после всех напрасных их записок – им пришлось идти ва-банк?! Ну, и вот: в учительской собраны все будущие его учителя от десятого по одиннадцатый класс, перед ними я и Ваня, и меня на белом глазу у всех «пропиарили», что, мол, такой-сякой до того хорошенький родитель, что ему бы памятник поставить... Эту милую месть под оговорку по Фрейду я хотел было проглотить с учтивым юмором, что, мол, сдавать деньги на мой памятник желательно не мне – и дело не в моей великой скромности, а из-за моей фобии статей в Уголовном Кодексе. Но Ванька сидел рядом и вдруг бы понял из нашей «перестрелки», что меня, улыбаясь, поставили к стенке, огласив приговор: «За мучения школьника чокнутыми домашними заданиями». Пришлось сделать вид, что я глуховат, и больше я не совался в учебный процесс. Один-ноль в пользу школьных богинь и милый гвоздик в крышку гроба моих нудных лекций. Виват, дорогие мои богини – мои и Ванины учителя! Да и куда ж я совал нос? Запятые и тире до сих пор не знаю, как грамотно пристроить, а, считай, в школе почти сорок лет проучился: каждые десять лет мой очередной ребёночек снова топал в первый класс!
 
       А я единственный везунчик в этом роде: ни учителя, ни предки нотаций мне не читали. Так что с плакатом «Don't lecture me!» на майданах, может, кто и плясал, но не я. А нахлобучки за не включённые вовремя мозги у классной доски получал. И до сих пор им рад! Хотя критику воспринимаю болезненно, как нотации мне любимому, а вот хороший удар по ленивому мозжечку меня здорово бодрит! И тот удар Екатерины Михайловны лелею в памяти особенно нежно. Я не смог решить у доски задачку на разность площадей и получил по извилинам голосом математички по всей программе. Зелёная доска и мел покраснели, но не я! Я от вины перед всей восьмой пятилеткой вкалывающей у станков страны вжался в гранит математики, а назад она меня не отпустила, чтобы я хоть что-нибудь понял в будущем из теории математической обработки геодезических измерений. Спасибо методу Екатерины Михайловны, тем более уже проверенному на практике именно на мне. Дословно её слова помню совсем смутно, но очень хочется хотя бы увидеть её прямую речь, и вот – близко к оригиналу: «Да не рвись ты в бой сразу – бей из космоса! Осмотрись из его безопасной дали и расправь спокойно свои запуганные извилины. Не спеши! Жуй условие задачки, как жевал манную кашу в садике. Не вечно же мне читать молитву: Жуган – и не может решить!»

       Да, это она, Екатерина Михайловна, воспитательница детского сада из доморощенного моего рассказика «И я тоже!». Она вручила тогда мне первую чёрную метку: «Не будешь есть манную кашу, расскажу всем, что ты тоже похож на поросёнка». И у неё всё получилось! Как потом и в пятом классе с задачкой про площади. А манное горе приключилось на представлении, где нас «разводил» клоун хитрыми приколами, а мы всем залом кричали «И я тоже!» Но попал под «счастливый» удар почему-то один я. Недавно звонил маме и тоже спросил её: «Почему наши воспитательницы садика оказались потом учительницами в школе?» Почему «тоже»? Я перед этим про Екатерину Михайловну поинтересовался и у Люды Айдаровой, что почему-то точно помню, что моя любимая математичка была воспитательницей в садике, в какой тогда ходила и Люда. Уж про чёрную метку я забыть никак не мог. Каюсь, запамятовал отчество, запомнилось, что зовут Екатерина Александровна. Люда поправила мне память, но и получил горькую метку: Екатерины Михайловны Шведовой уже нет с нами... Царство Небесное и земля ей пухом... И бесконечно большой и последний поклон за её математику во мне!.. Но... Люда не помнит Екатерину Михайловну в садике... Моя версия после звонков: Люда на год-два младше, и могла не застать время, когда Екатерина Михайловна работала воспитателем. И не зря мне запомнилось отчество Александровна. Александра Ивановна Русакова была заведующей садика, когда из-за меня попала в больницу с сердцем, когда я сбежал из садика и на её глазах сматывался из-под колёс грузовика. А мама озвучила соединяющее мои дырявые мозги звено, или, если словами Сергея Петровича Камышева, «недостающую улику»: «Я только точно помню, что приносила какую-то справку в садик, а на месте заведующей в кабинете была будущая твоя учительница математики. Люди приезжали в посёлок, мужья устраивались на работу на рудник, а их жёны, кто учителя по профессии, ждали место в школе и временно работали воспитателями в садике». ЧТД! Что и требовалось доказать. То есть, что  моя дырявая память – не сплошь в дырках, а хотя бы в шахматном порядке! «Недостающие улики» к этому доказательству судьба предъявляла и раньше, но пазлы звоночков из подсознанки сложились в полную картину только после звонков мамы и Люды. Но про эти подсказки допишу в самом конце, после благодарных строчек такой же волшебнице с указкой и с таким же светоносным призванием, но с другим воспитательным методом. Но тоже ласковым к моей запутанной генетике. Мою богиню биологии звали Светлана Леонидовна.

       Если Екатерина Михайловна работала с нашими пустыми черепушками в чётком стиле строгого, но доброго генерала военной академии, то Светлана Леонидовна, можно сказать, проповедовала знания нашим вертлявым бестолковкам  в спокойной и тихой манере разговора батюшки с прихожанами. С амвона с классным журналом её тихим блаженным голосом в нас входили великие учения: ботаника, зоология, анатомия, биология и... центральная догма молекулярной биологии! Мы старались не шуметь, потому что Светлана Леонидовна всё равно бы не повысила голос при чтении своих биологических «псалмов», а уж услышать от неё нотацию – это даже при всём нашем желании оставалось утопией. Хоть на коленях и в слезах – а не дождётесь. Не представляю даже, какой это «подвиг» надо было совершить, чтобы Светлана Леонидовна наградила просто упрёком, а не то что бы вожделенной нотацией. Даже в записях в дневнике для родителей она делилась радостью за меня, что я расширяю свой кругозор при любых обстоятельствах: «Лёша читал книгу на уроке зоологии. 9/III.68».  Ясно, что я неизбежно на пару с услужливым временем идеализирую любимые образы. Но сердечные мышцы не обмануть! Любовь и через сто лет остаётся любовью. Короче, жили мы поживали себе тихонько в храме биологических наук, пока учебник анатомии не открылся на странице с «откровением» «про это».

       Настал час, и Светлана Леонидовна обвела нас вокруг пальца, как и полагается во всех храмах, даже в храме знаний. Она с ласковыми нотками воззвала к нашему довольно серому веществу: «Кто хочет пятёрку за год? Есть желающие сделать доклад о разности в анатомии полов? Учтите, докладчик будет и вашим спасителем: никому отвечать по теме этих параграфов не придётся. А если кто-то даже нечаянно помешает интересному докладу, готовьтесь к его письменному изложению». И всё. И тишина. Никто не был до конца уверен: пошёл уже отсчёт прилежному поведению или ещё нет.

       Спасителем быть приятно, но не такой же ценой! Пятёрок по коварному предмету у меня хватало. Спасителем не класса, а самой Светланы Леонидовны, я в итоге устроился, но, честно говоря, не из-за неё. Подмывало увидеть с учительского места, как будут давиться от хиханек-хаханек мои соратнички-лоботрясы и строить неизбежные кузи академического внимания к докладчику, которого сия чаша минует априори. Как только я придумал приём, как буду гасить несдержавшиеся смешки, я тут же дотянулся с предпоследней парты до доски: «Я!» Но оказалось, что один только я торопился поднять руку. Ветерок облегчённого и даже благодарного вздоха пошушукался над партами и начал листать классный журнал для моей годовой пятёрки. Тут же, авансом, Светлана Леонидовна вписала «роковую» отметку в журнал и отрезала все пути к отступлению.

       Вот это-то меня и избаловало. Уже позже, в институте, я доигрался в свободу от папеньки и маменьки до упора – и «тонул» на экзамене по высшей математике. А без стипендии на пивцо нечего было и зариться. Ну, и сразу вспомнил фокус с авансом за доклад в школе. Побожился доверчивой и пожалевшей меня лекторше выступить с докладом о тензорном исчислении. И получил за такой бартер в зачётке «отлично». Кумекал я честно: у меня времени впереди целый семестр, успею выучить и расплатиться, да и интересно было самому. Но весной мне вдруг обрыдли все ручки и тетрадки: устал учиться! Правда, ну всё внутри перегорело! Видеть не мог канцелярские принадлежности! В военкомате выбрал место службы – Крым! ракетные войска! Потом поплакал в Большом на «Мадам Баттерфляй» – и смылся от авторучек подальше, в армию. Но видели бы вы мою харюшку-марьюшку, когда я опять оказался в учебке за партой!.. с ручкой в зубах!.. И видели бы мою ослиную морду, когда после армии снова пришлось сдавать математику обманутой мною лекторше... «Вылизал» все формулы, но... но так мне и надо!.. что дошёл до ручки – обманул женщину, да ещё меня спасшую... А её уставшее презрение умных женских глаз... Лучше не вспоминать, а то валидол куда-то запропастился.

       Итак, разность в анатомии полов вызубрил до точки впритык до следующего урока. И был спокоен. Выёживаться перед девчонками я ещё не умел, да и бессмысленно было с моими анатомическими данными, а помочь Светлане Леонидовне хотелось. Боялся только подвести – вдруг всё пойдёт не по плану. Но как тушить невольные смешочки – к этому я был готов. Если вдруг залыбится какая-то мордашенция – сразу вопрос: «И чё ржёшь? Ну-к, покажь нам, над каким таким своим анатомическим органом ты хихикаешь! Все спокойно слушают об устройстве нашего тела, и только кому-то одному смешно своё собственное дурацкое устройство...». И так далее. Если что, можно и добавить: «Витёк, помоги товарищу раздеться, пусть и нас повеселит». Но всё прошло как по маслу. Всё же мы очень любили Светлану Леонидовну. Это уже я чуть не помер от давившего мне на все мои анатомические органы дурацкого смеха. Передо мной хлопали глазками и согласно кивали не однокашки, а озабоченный государственными делами кабинет министров! Больше на такие пытки я добровольно не ловился.

       Но всё равно ещё раз попался. Именно на пытки. И именно по биологии. Когда я отдохнул в армии от вечных уроков, на меня с неба свалился кирпич, переодетый в книгу. Башку мне пробило насквозь. Ещё бы! Этот величайший шедевр Джеймса Уотсона из истории науки с названием «Двойная спираль. Воспоминания об открытии структуры ДНК» миллионам перезагрузил мозги. Кончилось её чтение тем, что я попёрся на день открытых дверей в Сеченовский Первый мед. И что юлить? – я уже сбросил со стола почти всё прошлое после такого чтения – освобождал место для моей Нобелевки! Но бедные белые мышки в центрифуге для выделения из них фракций мне успели пропищать: «Вали, Лёха, отсюдова, пока не поздно!» – и отдали свои жизни во имя науки и во благо человечества... Нет, это не моё, псевдодоброго – сидеть у таких центрифуг и убеждать своё карликовое сердце: «Это во благо человечества... это во благо человечества...» На такой работе я бы через два дня квакнул «Ку-ку!» и с радостью бы устроился работать на должность Наполеона в ближайшей дурке.

       Ломлюсь в поклоне и не думаю выпрямиться! Если бы не Светлана Леонидовна – не упёрся бы в статьи Виктора Дольника об этологии. Так я нашёл свою, настоящую Библию и самое полезное мне учение. Там и про нотации всё объяснено, и какие динозавры из страха потерять власть любят убивать ими в людях радость жизни. Сам такой динозавр, но, видит бог, я спасался от своей «непогрешимости» как мог. В трудовой книжке все мои побеги от нотаций записаны и проштампованы: сначала с должности начальника, потом из кресла министерского чиновника. Не без протекции, но я всё же смотался по иерархической лестницы до рядового исполнителя. Наконец! адью, лекции! я человек! – и бах! – снова начальник!.. А попался Ванька!.. А я начальник над его уроками... Но я дожил до свободы от засекреченных для меня записей на моей ДНК! Ваня закончил школу – и я, наконец, потерял свою ненавистно-любимую работу: нотационного смотрителя.

       Вот, сынок прочтёт, как папка неудачно упал с печки, прочтёт ещё одну печальную историю, как ангел превратился в Люцифера, и поймёт, как трудно мне было вечно воевать с моим подсознанием, с генетическим автоматизмом моих нотаций. И позавидует мне, какие невероятно прекрасные боги на облаке моих школьных лет из года в год точали из меня человека, позавидует так же, как я завидую его школьным богам. И поймёт, почему из полена получился Буратино. Джузеппе и Карло, может, и мечтали о совсем другом результате, да свойства дерева предопределили своё, как нас предопределяют гены. Если родился занудой, остаётся только пристроить своё занудство к пользе человечества. Но я нигде не смог найти, где бы ещё и снимали шляпы передо мной за усердие на таком поприще. Хотя один такой пример знаю. Но он – не человек. Хотя сердитые ноздри у него человеческие. Но небесное занудство или земное – всё равно занудство.

       Сердитая нотация, по определению, есть агрессивная реакция. Своими нотациями боги только подтверждают, что их выдумали люди. С первых строчек Ветхого Завета ясно положение их писавших, что их власть оказалась под вопросом. Только представьте, как трудно приходится бессмертному вечно потеть: «Верь мне да верь мне!» А тысячу раз сказанное – это уже не всемогущий приказ, а попрошайничество слепого послушания. Мне, агностику, и то обидно за богов, за то, как их подставили смертные своими писаниями. Это ж надо так переборщить в текстах повторами – что суровый жанр о тяжёлой жизни сместился в причитания няньки над несмышлёнышами. Ясно же, что подписи за богов подмахнули люди. Читайте этологию, друзья! Пока молоды! А потом... а потом и я буду здесь ни первый, ни последний, когда тихонько пошлёпаю со своей немощью под защиту Всевышнего... Но Всевышний не виноват, что законами генетики ему навязана роль бессмертной мамочки с бесконечной любовью и всемирной соской. Да и унять генетический яд шовинизма получается пока только такой же генетической агрессией, этим запугивающим и спасающим усталые души «Верь мне!». Довольно смешно, но бесконечно печально. Как поэзия. Как выверенный размер и рифмы – чтобы закачать в сердца слёзы. Как сама Библия. И только те, кто дружелюбно и логично излагают требования, они и есть настоящие, могущественные и прекрасные мои божества, как Екатерина Михайловна и Светлана Леонидовна.

       А подсказки, про какие обещал написать и которые не смог расшифровать мой процессор между ушами, – это предметно про то, как «совершенно секретно» устроено подсознание, как хитро работает «шпионаж» специально «натасканных» молекул, чтобы донести нам информацию в обход фильтров логики сознания. И вот: так получилось, что по законам природы не было дано родиться двум моим младенцам, были аборты у двух жён по медицинским показаниям. Первая нерождённая дочурка приснилась через семь лет после аборта, про который я не знал. Только после сна мне о нём рассказали. А уже было два годика Насте, которую я хотел назвать Дашкой в честь Екатерины Дашковой. И запомнилось на слух только «ири» внутри имени приснившейся дочки, почему и назвал её любимым звёздным именем и по имени удивительной героини из романа Арагона «Орельен» – Береникой, в нём тоже слышится «ири». А вот теперь, после звонков мамы и Люды, пазлы именной мозаики сложились: «ири» было из имени совсем другой  Екатерины!  Настя, конечно, так и осталась для меня ещё и Дашей, и Катей. Но с чего бы я давал приснившейся дочке опять имя в честь того же человека, Екатерины Дашковой? Давать имена приятно, но отнимать имя у одного, чтобы дать другому – это, по мне, граничит с астральным убийством. Но ответ из пазлов в обход нейронов логики складывался долго, даже после аборта у второй жены время ответа ещё не приходило.

       А мы, не сговариваясь, ждали Свету. «Светка да Светка», – болтали и сами не знали почему. Но про мою учительницу Светлану Леонидовну я тоже тогда не думал, да и моя вторая половинка про неё не знала, то есть сознание здесь было не при чём. А подсознание ткнуло носом в красивые имена моих богинь. Но моему подсознанию почему-то долго не удавалось пробиться к сознанию, чтобы я понял, чьи любимые и важные имена из моей судьбы мне приходили в важные моменты жизни. А оказалось – оно ждало, когда я распрощаюсь со своими рабочими креслами, обязывающими читать нотации, и ждало, когда и Ваня закончит школу, а меня отправят на пенсию из последней шарашки бесплатных зануд. Очень терпеливо ждало и всё же дождалось звонков мамы и Люды, чтобы я всё понял в момент, когда Люда мне напомнила правильное отчество Екатерины Михайловны. «Всё понял» – это и есть такое же «откровение», очнувшееся в сознании после «метафизики» со сном, после обретения сбежавшей памяти, после стечения необходимых внешних обстоятельств и причуд моей нудной психики. Но меня же не тянет выпендриваться, что это пришло «свыше», если мне повезло успеть разобраться и понять, что внезапные мысли пробиваются к нам «снизу», из-под корки. И мой ответ на вопрос «Неужто больше нет других имён?», как в моём случае, когда выбирает детское сердце, он не совпадает с желаемым для Джульетты ответом и по-детски короткий: нет! А моя детская память, переодевающая угрюмый мир старика в солнечную радость, не смогла бы осилить такие волшебные кувырки без имён из прошлого: Екатерина Михайловна и Светлана Леонидовна, Галина Петровна и Анна Никифоровна. Они – как и другие коды моего счастья: стоит произнести только имя – и включается чувство полноты бытия: да, я жил! Это мой ответ на вопрос «Что значит имя?», но не на вопрос Джульетты, а на вопрос моей судьбы.

       Не могу остановиться и повторяю снова и снова сладкие имена из детства, ведь Екатерина Михайловна и Светлана Леонидовна спасли меня наравне с богами. Екатерина Михайловна дала жёсткий урок, что сначала думай, а потом открывай рот. Потом «выгнала» меня из класса в космос, откуда только и можно оглядеть свои земные проблемы. И рукой сказочной феи открыла мне золотые ворота на  лужайку будущего, где не только меня одного ждала прекрасная дама математики – теория вероятностей. А Светлана Леонидовна натаскала мои мозги боготворить ровную, без неврозов речь, с которой моё генное и гневное безобразие так и осталась не в ладах. С её спокойного голоса я поверил, что генетика и есть небесная истина о том, какие мы все недоделанные. А без «живой» математики из её уст – без микробиологии – я бы не зацепился за мою любовь к этологии. Мои богини здорово помогли моим и другим родителям. Ведь кто ж из домашних будет слушать стихи своих домочадцев или прилежно внимать наставлениям родных? Только внешняя угроза нас сплачивает, как воинов, а любовь извне создаёт новые семьи и жизни. Да, многословен я подозрительно, это прихоть старости. Но и бутылочка кьянти виновата: старый Новый год! Уж простите меня, бытиё и быт, за огорчения, со мной приходящие. И мне бывает тяжело. А вот вдруг вспомнишь имена из детства – и снова греешься его солнышком.
 
       14.01.2021