Письма никуда. Глава одиннадцатая

Знаешь, сегодня рано утром в душу постучало стихотворение и написалось очень быстро, почти без правки. Оно о детстве. Тема, конечно, банальная: кто не пишет и не говорит о своих детских годах! Да и стихотворение не претендует на высокую поэзию, честно говоря. Меня поругали за него на одном из литературных сайтов: нет, дескать, поэтического события! Ну и пусть нет! Я и не хотела появления на свет этих стихов, но кто меня спросил? Они появились и стали рвать мой мягкий, пушисто-серый предутренний сон своими острыми коготками-рифмами, пока не разбудили меня окончательно. Я встала и написала стихотворение. Короче, вот оно:
         Сентиментальное
Стань весной под беседку, нарушив границы державы.
Посмотри в небеса и почувствуй живую слезу:
Виноградная косточка в тёплой земле Окуджавы
Вспоминает о детстве, давно превратившись в лозу.

Промелькнуло и скрылось моё пионерское лето...
Почему же сегодня так явственно вспомнились вдруг
И колени в зелёнке, и в школьной столовке котлета,
И гроза бледнолицых - отважный герой Чингачгук?

В виноградную косточку снова лозе не свернуться.
Всё быстрее, как в песенке, вертится шар голубой,
А в заснеженной памяти спит и не может проснуться,
Словно памятник времени, гипсовый мальчик с трубой.

Не ругай меня, Ирка, хоть ты. Хочешь, расскажу о Чингачгуке? Это было ужасно много лет назад, даже вспоминать не хочется, сколько именно! Я училась тогда в первом классе и ходила в детскую музыкальную школу, которая располагалась в большом многофункциональном здании нашего станичного ДК. Туда частенько привозили кино, а мы, сельская детвора, не были избалованы зрелищами, поэтому каждый фильм был маленьким праздником. Не помню уже, как я узнала, что будут показывать потрясающее кино - "Чингачгук Большой Змей" с Гойко Митичем в главной роли! Мы гурьбой повалили после занятий в кино, и я совершенно забыла, что именно в этот день в музыкальной школе нужно слушать концерт. Артисты областной филармонии ездили в провинцию с такой просветительской миссией в советское время, и в обычный день я даже была бы очень рада послушать музыку, но сегодня!!!   
   Сегодня было безоговорочно индейским, куперовским. Чингачгук с иссиня-чёрными волосами и пронзительным суровым взором покорил меня мгновенно. Я обмирала от счастья, представляя себя мчащейся рядом со своим героем на низкорослой индейской лошадке, как вдруг... Зажёгся безжалостно яркий свет, волшебный экран потух, и раздался невыразимо противный голос тощей патлатой учительницы сольфеджио Кленоты:
 - Всем ученикам ДМШ встать и выйти из кинозала!
О, как я старалась вжаться в жёсткое киношное сиденье, чтобы стать маленькой, ещё меньше, ещё... Может, Кленота не заметит? Я закрыла глаза.
 - Надя, вставай!
Её цепкие длинные пальцы потянули меня за рукав, и я послушно поплелась за всеми.
    Нас привели в кабинет сольфеджио, где рядами стояли стулья для слушателей - нас. Вскоре вошли музыканты со скрипками, виолончелью, контрабасом и чем-то ещё.
Когда появилась певица в синем шёлковом платье,так напоминавшем  своим блеском, цветом, шелестом речку на картине Левитана "Золотая осень", раздались жидкие аплодисменты. Перед нами вновь возникла ненавистная Кленота, которая взяла на себя роль конферансье, что-то объявила, и концерт начался...
     Не помню точно репертуар: конечно, был Чайковский, Бетховен, Моцарт. Скрипки пели так сладко о несбыточном счастье - о моём Чингачгуке, который теперь без меня скачет по прерии, а белые перья его головного убора краше всех свадебных венков на свете! Я засопела,захлюпала носом, и маленький оркестр стал расплываться перед глазами. Наконец перед музыкантами встала певица в своём платье-реке и запела нежным прохладным голосом:
  - Колокольчики мои, цветики степные!
    Что глядите на меня, тёмно-голубые? 
Огромная слеза больше глаза покатилась по щеке и капнула на кожаную спинку стоящего впереди стула.
  - И о чём грустите вы в день весёлый мая,
    Средь некошеной травы головой качая?
Кап-кап-кап. Это был укол в самое больное: бедная маленькая дикарка, очарованная экранным дикарём, плакала о разлуке с ним под романс на стихи А.К.Толстого.
    Певица пела ещё долго, и так же долго страдала я. Потом концерт закончился, и Кленота разрешила идти домой. Когда я шла по тёмному коридору музыкалки, меня догнала артистка:
  - Девочка, милая, почему ты так  плакала? Тебе понравилась музыка?
Ох, лучше бы она не спрашивала! В груди у меня что-то заклокотало и вместе с рыданиями и соплями вырвалось отчаянно:
  - Нет! Меня с кина выгнали концерт слушать, а я Чингачгука хотела-а-а!
Видела бы ты лицо той певицы! "Ералаш" отдыхает! Кажется, она не нашла слов, чтобы  утешить меня  в моём невыносимом горе.
   Позже я посмотрела фильм до конца, но такого острого наслаждения уже не было: каждый Чингачгук должен являться вовремя.