29 Операция. Ничего не говори

29 Операция
Безработную Катеньку словно подменили, изредка она встречалась с подружками днем, вроде бы ходили в музеи, слушали лекции по искусству, знакомились с достопримечательностями. Гости столицы всегда были падки на развлечения и шоппинг. Москва транзитный город, москвичи народ терпимый к соседям, приезжим, никто прежде не мешал, квартиры не казались тесными. Понятно, что провинциал, привыкший к российским просторам и свободе передвижения, всем был недоволен, обо всех спотыкался, задевал не только словом, размахнуться-то негде.
За пару десятков лет снисходительность сменилась на глухое раздражение, и даже диагноз москвичам пришили – человеконенавистничество. Всегда умытая причесанная вышколенная Москва стала выглядеть расхлябанной хабалистой девкой. Почему девкой? Так ведь, если отрываешься от книги в метро, глаза сами ищут приятные формы. Долгоносики встречались все реже. Ильюшкин папа рассказывал, что в некоторых экзотических странах девушкам делали обрезание чувственных кончиков, дабы гарантировать верность, без этого обряда они не могли выйти замуж.
Утром у подъезда я столкнулся с широколицей женщиной без возраста в пижаме и накинутом халате, вышла потрепаться по телефону на весь двор, но лишь бы свой кагал в квартире не разбудить. Настроение было испорчено. Даже бабушка никогда не ходила дома в халате, а в платьице, скинула фартук и спустилась в магазин прикупить недостающее в готовке.
Спортивные штаны и кроссовки стали повседневной одеждой на улице, парень или девка со спины не поймешь. Мужики с хвостами, бабы стриженные под ежика, полная хрень. Ненавидеть, слишком много чести, чтобы тратить свое время, психолог ошибся, не зная природы москвичей.
Катенька натянула плотное черное трико и так собралась в музей.
- Ты в колготках без юбки хочешь дефилировать?
Я ее остановил, она долго объясняла, что это модно, что все так ходят, что я зануда, но переоделась в приличное платье.
Готовила она терпимо, даже кексы и плюшки умела печь в духовке. Она завела правило вместе навещать мою маму по выходным с тортиком, налаживать отношения, затаривать ей холодильник на неделю. Мама подчеркнуто корректно вела беседы на литературные темы с очень серьезным лицом, что мне было непривычно. Мы всегда любили и умели пошутить, а тут не получалось вовсе.
Может быть, действительно маме приснился дурной сон, с годами люди начинают чудить, ударяться в религию? Мама часто видела кошмары, связывала правдоподобные яркие сны с глобальным потеплением, с будущими экологическими катастрофами, коих видно насмотрелась на ютубе. Натура тонкая, впечатлительная. Вот только она не похожа ни на злобную старуху, ни на сумасшедшую. Но я пропускал мимо ушей бабьи наущения, ночные нашептывания, мне-то вставать рано, я сразу отключался, забывал. Пообщаться наедине не получалось.
Маме наконец-то привезли кухню, белый глянец, собрали, но вот установить раковину, подключить электрическую панель вместо плиты пришлось вызывать Джина. Провозились всю субботу, так я случайно узнал, что тубдиспансер все-таки назначил ей пропить для профилактики детские таблетки, но ее организм не принял. Участковых фтизиатров контролировали сверху, врач обязана была провести лечение, поставить диагноз. Мама, оказывается, обследовалась. Ни бактериальный посев, ни бронхоскопия с биопсией не выявили туберкулез. КТ легких показала образование размером с небольшую фасольку в правой верхушке легкого, направили к хирургу на Стромынку. Она там когда-то работала три месяца, но бросила, выйдя замуж второй раз, и вообще ушла из медицины, закончив курсы секретаря-референта. Диспансер вынудил ее верифицировать диагноз между онкологией и подозрением на палочку Коха.
Она отказалась от операции, не находя никаких поводов, чтобы ложиться под нож. Но черные мысли, а вдруг злокачественная форма, одолели. Прихожую она хорошо обустроила, с дачными заготовками было покончено, появилось свободное время. И вот она согласилась, еще раз детально обсудив саму операцию с молодым хирургом. Ребра уже не ломали, чтобы добраться до легкого, заходили сверху через подмышку, выкусывали новообразование, тут же делали гистологию, чтобы решить, надо ли отсекать прилегающие ткани. Теоретически все выглядело несложно, это же не полостное вмешательство.
Мне надо было решать, ведь около месяца мне придется пожить у нее, соседки по хрущевке уже не имели желания кормить кошек с ее разъездами на дачу и за грибами. Да-да, мама легко делала по десять километров по лесу и выглядела здоровее некуда. Но так надолго оставить своих любимцев она не могла.
- Как скажешь, мамуль… Когда ты собираешься?
- Я все еще думаю, наверно, пока я в форме и силе надо делать, с годами моложе не станешь.
Честно сказать, я не мог принять то, что мама может состариться, всего-то на двадцать лет старше. Разница в возрасте после тридцати пяти неактуальна. Во вторник я приехал со всем необходимым к ней, в среду отвез на Стромынку, многие вещи в приемном отделении пришлось забрать назад, особенно шерстяные. А в субботу мама приехала своим ходом, довольная, счастливая. Прежде чем резать, проводили тщательное обследование, полный техосмотр, что радовало. Через три недели назначили день операции.
Мама легко вышла из наркоза, без проблем запустилось собственное дыхание с искусственной вентиляции легких. Из реанимации ее перевели в ту же палату. Три тетки тоже ждали своего часа, чтобы уточнить диагноз. Мне дали пропуск, все было терпимо, еще бы, кололи полунаркотики, иначе попку не подтереть. Правая рука на перевязи, ложку не удержать, хлеба не отрезать. Больные по коридору ходили руки в боки, а ночью умудрялись пробираться на черную лестницу старинного здания и курить в форточку. Я надеялся, что мама бросит пагубную привычку.
 На двенадцатое утро после операции меня разбудил ранний звонок на городской номер, доктор продиктовал мне список лекарств, которых не было в специализированной больнице, просил приехать к восьми, когда охрана начинала пропускать на консультацию по фамилии врача с отметкой в журнале. Я все привез, в палате уже всех почикали, сплошные безрукие инвалиды с серыми изможденными лицами. Это уже проявились капельницы с химиотерапией. Как-то мне показалось странным, что так называли противотуберкулезное профилактическое лекарство, на которое мама среагировала ночью скачком давления и нестерпимой болью в желудке. Обезболивающее вкололи попроще, вот и реакция, пояснил реаниматор.
Маме сняли подключичный катетер, вен у нее совсем не было, отменили специфические препараты. Взгляд у нее был, как с того света вернулась, что видимо и произошло ночью. У нее не было ни голоса, ни сил… Мне стало страшно, ведь ближе человека не было. В палате все склонялись к мысли, что их порезали, как подопытных кроликов, туберкулез-то не подтвердился, оказались кальцинаты и фибромки, которые возможно сидели смолоду. И только компьютерная томография смогла их показать, а так бы горя не знали. Но как было раньше уже не будет, прогресс не всегда полезен, чтобы так рисковать здоровьем. Разумеется, возник вопрос, а зачем же травить химией, лишая сил на восстановление после операции. Ради эксперимента? Нет, оказалось, профилактика по стандартам МЗ. Только много ли на свете стандартных людей, каждый индивидуален и непредсказуем.
Я приспособился проникать через другое крыло здания, ходячие больные имели возможность выходить в огороженный двор, чтобы прогуляться, покурить. Режим был напряженный, я работал на двух компьютерах одновременно, выверяя спецификации к счетам на одном, отслеживая биржевые скачки на втором. В офисе было удобно, но график у меня был жесткий. Я совсем забыл о Кате, некогда было пообедать, чтобы уложиться и не опоздать в приемные часы. Но она все-таки навязалась проведать маму, войдя сразу расчирикалась, что палата элитная, с функциональными импортными кроватями, неужели бесплатно и так далее. Пришлось отправить ее дожидаться в машине. Все было очень грустненько, за деньги здоровья не купить. Сюда попадали и весьма богатенькие, и очень молоденькие, это ложное убеждение, что туберкулез болезнь социальная, она избирательная.
Через два месяца маму выписывали, но не домой. После выходных она была обязана явиться в районный диспансер для продолжения лечения. В коридоре рыдала девушка, она уже отлежала полгода в районной больнице, два месяца после операции здесь, и ей еще предстояло лежать четыре месяца, печенку ей угробили, а у нее еще не было детей. Туберкулез отнял год жизни и все планы на будущее. Мама внимательно выслушала ее, вникая в схему лечения. Мы были в шоке.
Всю неделю мама не брала трубку, решив забить на такие порядки. Я купил обезболивающие, нарезал ей продукты, даже воды в чайник она не могла налить сама. Разболелось и опухло уже левое предплечье до локтя, хотя эту руку не трогали. Она со скандалом добилась, что ночевать в больнице она не будет, снова эти рыжие капсулы «рифа», от которого у других вены стали оранжевыми. Она жаловалась лечащему врачу на боли, но та отшила ее тем, что она не хирург, записав на консультацию, когда таковой появится, обычно раз в месяц…
Неудивительно, что мама психанула и самовольно поехала на Стромынку. Швы ей сняли давно, но отек так и не спадал, рана сочилась, хотя считалось, что у нее-то все хорошо с заживлением. Некоторые таскали за собой банку на бинте, ходили с дренажной трубкой, жидкость скапливалась в плевре. Меня такие наглядные подробности приводили в ужас, то ли дело цифры и железки. И совсем неожиданный звонок, мама уже в другой больнице, филиале Стромынки, в хирургии. Без паспорта, тапок, зарядки для телефона, мыла и зубной щетки, все остальное везти не нужно, только кофе, сахар, сливки, а чтобы не ждать кипятка в буфете, то небольшой походный электрочайник.
 Случилось вот что, торакальный хирург был в шоке, увидев маму и ее руку. В перевязочной он иссек ей края раны и заново зашил верхние слои кожи, мышцы уже срослись. Обработав руку, уже не отпустил, в любой момент тромб мог оторваться, он договорился с приятелем о госпитализации без документов и собственным продублированным эпикризом, обложил заведующую отделением и лечащего фтизиатра профессиональными проклятиями в халатности.
- Не надо было меня резать, - упрекнула мама.
- Но вы же сами согласились, - возмутился он, - я же со своей стороны провел очень удачную операцию, я и диссертацию пишу по вашему диагнозу. Но поймите, первая клиника не занимается побочкой и долечиванием, поэтому и второй филиал.
- В наше время учили лечить больного, а не болезнь. Сплошь узкие специалисты и стандарты.
Доктор согласился, заметив, что не он придумывал эти законы, а спасает, как может. Своей пациенткой он занимался после ночного дежурства и операции, но хотел сам отвезти ее. Мама отказалась, пройти всего один квартал, как раз на пару сигарет. Вопреки всем жестким порядкам в этой системе ей нашли место, УЗИ подтвердило диагноз. Страшно представить, что случилось бы, если бы мама не возмутилась, в лучшем случае она могла остаться без руки, о худшем думать нельзя.
Катерина справлялась о здоровье мамочки, а когда я описывал удручающее состояние, она брезгливо кривила губы, сама не замечая. Так зачем интересоваться?! Ее взяли монтировать новый проект к выборам, писать рекламные тексты, возвращалась она не очень поздно, но на такси, не дергая меня. Я даже подумывал о том, не пора ли окончательно вернуться к маме, она-то нуждалась в посторонней помощи. Катя тактично замалчивала эту тему, хотя я чувствовал, что она не скучает без общей постели.
Спать одному все-таки хорошо, кошки умурлыкивали меня, я высыпался за пять-шесть часов, не реагировал на лязг пролетающих с семнадцатого этажа бутылок по железной трубе мусоропровода, хотя он в отдельном тамбуре с плотно закрывающейся дверью. Звукоизоляции не было никакой. Планы начать полномасштабный ремонт в сталинке откладывались, хотя я узнал, что афганец давно умер, квартира пустая. Можно было нанять рабочих и запустить их туда, но мои ребята были готовы и сами все сделать. Миха как-то дороговато для дружбы заявил стоимость услуг. Меня это покоробило, я же забыл, что из бесплатных друзей меня вычеркнули.
- Бог все-таки есть, - сказала мама, вернувшись домой через полтора месяца.
Ей наконец-то сделали выписку со щадящим курсом лечения и полным запретом «рифа». Ей нужно было каждые пять-десять дней ходить к участковому фтизиатру, получать под роспись дефицитные таблетки, которые она спускала в унитаз. Я подивился, она объяснила, что ей по секрету сообщили, что в России нет СПИДа, тубика, гепатита, что нет никакой больницы и врачей, а также и ее самоё нет. Такова статистика. Система закрытая, что всяко придется наблюдаться три года, сдавая контрольки анализов и снимков.
На крючок ПТД опасно попадаться, нужно было думать, прежде чем подписывать первоначальную бумажку. Но кто бы знал, привычка доверять коллегам-медикам ее подвела.