А стоит ли жалеть?

  Ураково - очень необычное поселение, что ведет свое начало от русских освобожденных в 16 веке из татарского полона, которых расселяли по высокому правому  берегу Волги от Свияжска до Козмодемьянска. Отсюда и заложенное в  их характеры тихое противление любой  власти, тесная взаимовыручка и поддержка внутри общества - своих не выдаем.
     А еще в самом конце 18-го века, когда войска под командованием генерала Михельсона разбили Пугачевцев под Казанью, а  те споро побежали вверх по Волге ее левым берегом. Оторвались от преследования малым числом только у Кокшайска и здесь не мешкая на подручных средствах стали переправляться на другой берег. А кого-то снесло течением на несколько верст и они вышли на правый берег как раз в Ураково.

  Наутро бОльшая и организованная часть Пугачевцев двинулась на Цивильск, Алатырь, Саранск и Симбирск, грабя по пути  помещичьи усадьбы и вешая дворян любого пола и возраста. А непроспавшаяся с похмела  разбойничья ватага в Ураково немного задержалась и дала видимо некоторый генетический вброс в кровь местным  поселянкам. Отсюда, наверное, и такие необычные характеры у коренных жителей.

   Но вот некоторые типажи.

 Ляляка – Леша Аверьянов. Был в детстве настолько хулиганистый пацан, что по рассказам старожилов, отец  как-то повел  его топить на Волгу, а на шею ему намотал  толстую железную цепь.
    Не помогло. Состоялось потом у него три ходки в зону, общим сроком 17 лет. Последняя – в группе с деревенскими земляками - вывез с Новочебоксарской ТЭЦ огромный (несколько тонн) рулон листового алюминия.
    Подельниками его были Петр Князев (ПетЯ или РямАза) и Миша Блинов из под горы ( дом у ключа с колодой). Он (Миша) потом так и остался на Дальнем востоке после отсидки и поселения, а в доме его и сейчас живут в летнее время дети и внуки сестры.

   А Ляляка после освобождения мотался по деревне. Пил немеряно. Валялся по разным углам. Однажды пристроился отдыхать в тенечке в проулке  против моего дома. Очень быстро прилетела Нинка Шимина – его сожительница. Увидела меня за забором,  приложила палец к губам – молчи! Потом надергала пук крапивы и запустила этот жгучий веник ему в штаны в районе ширинки. Поширыкала им там туда-сюда и быстро ушла. Ляляка полежал еще некоторое время, потом забеспокоился. Очнулся, выдернул крапивный веник из штанов и пополз к ближайшей луже.
   А потом он где-то в Новочебосарске  устроился  сторожем,  смог оформить пенсию. Но очень быстро стал чахнуть, уже еле передвигался.
    В хорошую погоду сидел на скамеечке за забором на бугре и смотрел на Волгу. Уже ни с кем не общался. Потом как-то тихо и незаметно ушел из жизни.
 
   Шишига – Старший брат Ляляки Коля Аверьянов. Подворовывал по мелочам. Не привлекался. На зимовку уходил в заволжские деревни. (Трояры, Семеновка) и пристраивался на жилье к одиноким бабам. Появлялся по весне к посадке картошки и привозил с собой для работы на огороде какую-нибудь  шалаву. Готов был на любую подработку – только позови. Так и жил пока  не сгорел от туберкулеза, который подхватил от младшего брата.

  Миша- Глухой, а еще Костин.  Прозвище по имени дедушки Кости, а по паспорту он Андреев.  Дедушка Костя был в деревне необычный мастер. Соорудил сам ветряную мельницу. Так-же налаживал  водные мельничные запруды в речке перед Шульгино. Остался единоличником. Ветряную мельницу передал безвозмездно в колхоз, а потому и не имел больших неприятностей.
      Внучек его тоже имел навык к плотницкому делу. Но больше подворовывал по мелочевке, за что и получал люлей от земляков. В последние годы наладился по ночам ходить за пять км к совхозному складу удобрений на Нерядовском повороте. Сделал  пролом с тыльной незаметной от дороги стороны и потихоньку на саночках утягивал по мешку - другому  для реализации бабкам в окрестных деревнях. На выпить и закусить хватало. Тем и жил.
    По весне пропажа удобрений обнаружилась. Пришли к нему с милицией и обыском, а доказательств нет. А он вскоре и помер от чрезмерного употребления паленого алкоголя.

 ФедОк – Федя Погодин. Служил  в Германии. Оставляли там его на сверхсрочную. Был согласен. Но ненадолго приехал в родную деревню, да так там и остался. Трудился в рыбацких бригадах. И в дальнейшем,  так и кормился с Волги. Но не стеснялся и подворовывать. Причем у тех, кому помогал, у кого работал и был вроде как свой. Обокрал и меня на пару с Мариной.
    Вытащили они  со стройки дома оконные рамы,  а потом продали их в дачникам в соседнее Пущино. Это мне рассказал уже после смерти Феди и Марины Колька Лилькин. А сам Федя после обнаружения кражи очень активно вместе со мной искал воров по деревне.
  На случае воровства он и закончил свою жизнь. Только утащил за собой еще троих. Пообещал приезжим добыть рыбы и полез трясти чужие сетки в Воложке глухой осенней ночью, где их и застукали хозяева сеток. Его самого убили и закопали в береговом откосе, который  летом обвалился  и там обнаружилось его тело. Остальные попытались спастись вплавь, но погибли от переохлаждения.

  А его старший брат Николай, по рассказам очень жестокий бандит, умер в лагере (слух был, что его  на внутренних разборках кончили) там и был захоронен. А  вот родители Феди на его могиле на памятнике поместили фотографии обеих братьев, хотя лежит там только один.

  Марина. Фамилия по отцу Бутенина. Родитель ее Коля-Бутряк был еще тот в деревне  уркаган. А мать ее Нина Шимина (прозвище по бабушке (Шиме – Фиме) в описываемое время (90-е)жила вместе с Лялякой и Марина при них.
   Было ей чуть за двадцать, но она вернулась уже со второй ходки в зону. Первая была по малолетке. Все время проводила с ФедкОм. С ним на пару пьянствовали, развлекались и подворовывали. Замечали ее и на участках у дачников. Там она тонким лезвием надрезала зеоеные коробочки мака и собирала ваточкой сок. Для чего – понятно.  С ним (ФедкОм) она и закончила свой жизненный путь осенью 95-го в холодной волжской воде.
 
 
   Лохматенький - Анатолька Иванов. Прозвище было дано  за  длинноволосую прическу. Мать его - медсестра была направлена на работу в Ураково и вышла здесь замуж за местного. Сама она была родом из поселка Спиртзавод и звали ее Юлия.
   В Ураково почему-то было принято давать некоторым прозвища по имени матери. Вот и его некоторые прозывали -  Анатолька (Натолька) Юлин.
  Парень совсем очень даже неглупый. Какое-то время учился в техникуме в Чебоксарах.
   Постоянно жил в деревне. Нигде официально не работал. Но был незаурядным механиком. Мог починить и наладить все – телевизоры (правда старого образца), радиоприемники, бензопилы,  мотоциклы и даже тракторные дизели. В общем, местный Кулибин. К нему при необходимости обращались все жители деревни. Тем он и жил.

  Но вот после смерти матери (отец скончался много раньше) привел к себе домой очередную Шишигинскую  шалаву- жили они по-соседству.
  Она по-пьяни кинула непотушенный окурок в мусор под крыльцо и спалила ему дом.
  Местная администрация выделила ему комнату в общежитии в поселке Спиртзавод. Но он вместе с той шалавой и всякими собутыльниками быстро привел ее (комнату) в непотребное состояние с выломанным дверным замком и выбитыми стеклами.

    Комнату отобрали, а он перешел жить в деревню в свою уцелевшую после пожара баню. Местные его жалели. Подкармливали, давали какие-то вещи. И я что-то ему подкидывал из одежды-обуви. Человек он, в сущности, был тихий и безобидный. Про таких говорили – Работать не хотел, а воровать не научился.
  А от Шишиги  он получил еще и туберкулез от которого скончался в своей бане в морозную зиму. Деревня к тому времени была уже малолюдная и тело его обнаружили не сразу.

 РямАза – ПетЯ Князев. Тот самый подельник Ляляки, что крал с ним алюминий. Отсидел. Вернулся. Жил в родительском доме на проулке, куда заходит  дорога с поля.
 Прибыла в деревню по направлению  молоденькая медсестра Римма и тот заполоскал ей мозги. Выше последнего дома у Волги   (Алексея Лобанова ) за  суходолом на берегу есть  живописная полянка в окружении сосенок и елочек. Там в давние времена стоял домик бакенщика. И  вот он водил ее на это чудесное место и рассказывал, какой красивый дом он построит здесь для них. Поверила. Перешла к нему жить.

   А его главным заработком было шитье унтов. Он отлавливал в округе бесхозных (и не бесхозных) собак, давил их, обдирал и выделывал шкуры для пошива изделий.
  Готовый товар возил на Южный рынок в Чебоксары. Качество было отменное. Утверждаю, потому, что и мне он пару унтов сшил.
  А Римму, как уезжал в город торговать,  сажал в подполье и надвигал сверху тяжелый сундук. Опасался – как бы она не сбежала. Бывало  она там и по двое-трое  суток  сидела. Потом все же сбежала и от него и из деревни навсегда.

  А в 90-х у него поселился и прижился напарник. Человек по предположениям знакомец Петра по отсидке,  а ныне беглый.
    Он его (Петра) и убил. Обнаружили виновника быстро и взяли  на переправе –  пароходике местной линии в тот же день.
   Оказывается, он кончил его из-за дорогой старинной иконы. Покойный отец РямАзы по воспоминаниям деревенских был церковным старостой и при закрытии церкви в Кушниково взял ее себе на сохранение.

Колька Лилькин. А вот самым хитрым  из моих строителей- помощников оказался Колька Яковлев (Лилькин).
    Почему Лилькин.  А это деревенское прозвище по имени его матери. Мать его Лиля прибыла в местный колхоз по комсомольскому набору. Вышла замуж за местного. Была пламенной активисткой  и принципиальным борцом со всякими антисоциалистическими недостатками.
И вот в процессе этой борьбы донесла она на своего мужа – безобидного и добрейшего деревенского плотника Алексея Яковлева. И он за какое-то незначительное унесенное или потерянное колхозное имущество схлопотал три года колонии.

  И этот Колька Лилькин за все  время стройки дома у меня ни лопаты, ни кирпича в руки не взял. Но как бригада садилась за стол он тут как тут. Бочком, бочком, а ладонь то к груди, то к животу – болит, дескать.  Ребята над ним прикалывались, а ему это «божья роса».

   Не гнал я его. Нигде он тогда не работал, жил одиноко с больным отцом и мой стол для него, конечно,  был спасением. Я надеялся, что поздоровеет он и чем-то мне поможет. Да куда там! Кстати,  прожил он дольше всех из той компании. Господь прибрал его только прошедшей зимой.

   Его замечательным качеством было полное нежелание делать что-либо сверх оговоренного. И это проявлялось у него всегда и везде.
   Работал сторожем на охотничьей базе на острове. Я как-то ночевал с ним в сторожке, а там дверь повело от сырости,  и она не закрывалась плотно. Всего-то и делов подтесать полотно топором – А он.  - Зачем мне это надо?
   Дрова подошли к концу. Зима, а вокруг полно сухостоя.
 - А мы так не договаривались. Кто нанимал, тот пусть дровами и обеспечивает. И бывало, мерз, но пост не бросал и печку не топил. И так во всем.

  Подрабатывать пытался в своей деревне. И трактористом у богатеньких новопоселенцев по расчистке дороги. И пастушил у местного фермера. Зимой под лед втыкал сетешки и какая-никакая в них рыбешка попадала.
  Но вот смог как-то выправить себе пенсию и тут всю даже малую трудовую деятельность забросил. Как-то жил на те небольшие деньги. И не просто жил, а еще и не просыхал.

  А в последний год зазвал к себе девицу местную, как  сейчас говорят с пониженной социальной ответственностью,  и зажил с новым интересом.
По возрасту она ему почти во внучки годилась и он завлек ее тем, что пообещал переписать на нее свой дом и землю при нем.

  Где-то, наверное,  и сам  понимал,  что для этого необходимы значительные хлопоты и средства по приведению в порядок документов на  свое хозяйство через БТИ, но тем не менее..
  А у той девицы ума не хватило осмыслить и понять все это. Ждала. Она же и нашла его бездыханным  утром в нетопленом доме.
  Как говорят, на кладбище провожала его она одна

     А была ещё в деревне бабка Серафима. По фамилии Магазинова из дома у часовенки в центре деревни. Её считали натуральной ведьмой. Я лично заметил это только на её похоронах в начале  90-х. Бортовой УАЗик с её гробом пошёл юзом по грязи и чуть не сшиб столб с электропроводами. Вытащили трактором. А на спуске в овраг к кладбищу переставили гроб на телегу, а лошадь понесла. И так растрясло покойницу, что у ней из носа и ушей пошла кровь. Народ зашептался - А она-то  не совсем померла! Но и на этом все не закончилось. Невестка её перед проводами на кладбище объёмный пакет с водкой (в те времена большой дефицит) тихариком засунула в подтопку
 А бабы соседки , оставленные в избе готовить поминальный стол решили погреться и ту печку затопили. Взрыв и выломанная плита. Вот так бабка Серафима о себе напоследок напомнила.

  Не менее интересны и воспоминания стариков о совсем далеких днях и персонажах. Был там Данила Смольников один из сыновей которого Александр летчик - герой совершил ночной таран.  Фамилию его носит главная улица поселения.  И, как говорят, еще один сынок, прижитый им (Данилой) с горничной барыни уехал с матерью, а она была при барыне, в эмиграцию во Францию. А  был еще дядя ФролА Смольников. Матрос балтиец, что в первую мировую служил на подводной лодке Пантера. И уже после революции, защищая молодую республику от  агрессии стран антанты,  эта субмарина торпедировала английский эсминец. Было  здесь  еще много уникальных личностей. Но это уже другая история.

        Ну,  а мне все же довелось застать ту самую деревню с её прагматичным и хитроватым народцем. Они поначалу к тебе со всей душой, но только когда им от тебя что то надо. Хотя-бы опохмелиться даром. А потом ты чужой. Не наш. Не деревенский. Дачник в общем. И сам Бог велит в твоё отсутствие попятить у тебя из сарайчика шланги, инструмент и всяко разно. А потом он будет вместе с тобой активно искать воров. 
      
      Только вот мы не сразу об этом догадываемся. Город с его комфортным проживанием вбил в нас слишком много романтической веры в доброго и отзывчивого деревенского жителя.      А тут вот такие невероятные типажи. Потомки вышедших из татарского полона, да ещё со струёй в генетике от душегубцев Пугачева!

     Эх! Кабы раньше знать! Но вся это инфа накапливалась и проявлялась годами. И все знания о характерах и привычках окружающих формировались далеко не сразу. Да и столько в это место сил и средств было вложено, что пришлось приспосабливаться!
      
     Воровство здесь было вовсе не воровство, а образ жизни. Привёз я как-то машину торфа, свалил в проулке у калитки и вскоре бабы местные появились с вёдрами. Стою у этой кучи и смотрю горестно - может попросят, не откажу ведь. А одна, поддевая ведром из кучи, мне в глаза - Ну и чо! А мне вот пару ведерок-то всего надо. Для рассады. И чо? А за ней ещё и ещё с ведерками. Сосед увидел это и мне втолковал - перевози скорее торф на огород. За ночь половину  растащат.
   Он же меня и вразумлял – Что привезешь - прибирай сразу и достаток свой не показывай. Не любит наш народ этого. Все хочет с равняться с зажиточными. Работать для этого не желают, а метод только один понимают и принимают – обворовать!
       Иногда доходило и до смешного! Тот самый Миша «Глухой Костин» рубил мне сруб для баньки в проулке у моего забора. Там лежал штабель леса. И тут нарисовалась его сожительница деревенская дурочка Ольгушка. Пришла с большой корзиной, стала набирать щепки и уносить. Как же так? Мне же для печки это тоже надо! А она на мои претензию ответила – Это же Миша щепки делает. Вот я их и беру для нашей печки. На мое недоумение Миша дал ей поджопник от души и она испарилась. .

    А прекратил я свои неприятности необычным способом. Как-то по весне собрал-пригласил известных деревенских воров - алкашей на бугорочек по над Волгой. Расстелил. Выставил. Налил и сказал. Ежели найду или услышу про шкоду у меня, то товарищу вашему заплачу, а денег у меня хватит, что бы он, скажем тебя, утопил или еще как кончил. Стаканы налил по новой, свой поднял и обратился к одному из них – Ну, ты как? Сделаешь? Ежели чего!
     -Дык, Николаич, за хорошую деньгу любого из энтих придурков
     В компании похохотали, поежились, но все мои неприятности резко прекратились. 
 
    А их молодую поросль я приглашал к себе на работу (рыть траншеи, колодцы отстойники, возить песок) и они в те времена неизбалованные большими деньгами хвалились мне купленными на свои заработки джинсами и кроссовками. А их бабки и деды, которых я попутно  бесплатно подвозил в райцентр до больницы, наказали своим внукам  не трогать мое хозяйство даже мизинцем.

      Но упомянутые типажи еще в 90-е перемерли - потравились паленой водкой, перетонули в Волге, замерзли по пьяни в холода. И я потом почти полтора десятка лет прожил в том приволжском раю без особых забот. Бывало, надолго оставлял свое хозяйство без присмотра.

      Но вот так сложилось, что пришлось оттуда уехать. Слишком уж далеко приходилось добираться от нового основного места жительства. Да и сил уже не осталось. А потому там я уже точно не появлюсь.

     А на освободившемся жизненном пространстве возник окультуренный дачник в летнее время (происхождением из местных тоже) и несколько еще живых старушек зимой у автолавки с собачками и корытами на веревочках. Всё! Ушла та деревня! Безвозвратно!
 А стоит ли жалеть!?

На фото: На этом бугре мы с местными уркаганами заключали «договор о ненападении»!