Киев - батько, Одесса - мама, Крым - рай земной

Здравия желаю! Снова я в вашем распоряжении. Киев – великолепный город, только дюже негостеприимный. Однако сначала объясню, как я сюда попал.
Дело было в среду, 18 сентября 1963 года. Надоело мне ждать брата Эдгара, с которым мы собирались стрелять гусей на Северной Двине, и которому, как водится, не давали отпуска, и сел я на поезд в сторону Одессы. Хотел сойти в Чернигове (мне его хвалили), но поезд проехал его неожиданно быстро. И в четверг, 19 сентября, оказался я в Киеве.

Вокзал тут, что и говорить, – грандиозное сооружение. Оценив его, я погрузился со своим багажом в такси и приехал в «Готель Москва». Молодой красивый грузин, что привёз меня к готелю, пожелал удачи и был таков. И остался я при своих интересах, ибо готель этот самый, как ни был он хорош, не имел в наличии ни одного свободного про меня места. Хуже того, в вестибюле (роскошном, правда,) толпился народ, а на столах лежали списки со скаженными очередями. Толокся я там, толокся, да и дал тягу обратно на вокзал, ибо готелевая тётя весьма услужливо доложила мне, что ни в одном готеле, ни на речном вокзале и ни в доме колгоспника мест тоже нет и до конца пятилетки не предвидится.

Покидая сей модерновый многоэтажный дворец и возвращаясь в лоно вокзала, я задавался риторическим вопросом: зачем нужны гостиницы, в которых не бывает мест? А сдавая багаж в камеру хранения, думал: а что, если в камерах хранения тоже не было бы мест? Это ж все приезжие таскались бы по городу с чемоданами и тюками! Но места были (ведь могут, когда хотят!), и я, лёгок и беззаботен, как истый бомж, поехал на Крещатик на метро. Это раз плюнуть: Вокзальная – Университетская – Крещатик. Метро в Киеве, как и метро в Ленинграде – один чёрт, что и в Москве. Можно даже спутать. Только поминиатюрнее станции, нет московского размаха. Но в остальном – один к одному, даже светильники на эскалаторе те же самые. Стандартизация и унификация на марше.

Выхожу я из метро на этот Крещатик, и – аты-баты, действительно, красивая улица! Уже само здание метро – сплошная роскошь. Не поверишь, что в СССР. Сразу и кафе, и ресторан, и столовая, и закусочная. Сплошные идальни. Поел я в одной из этих идален и пошёл гулять по Крещатику. Идёшь по Крещатику – ничего не видно. Весь утоп в зелени. Того и гляди, машина задавит. Но была декада безопасности движения, и всё обошлось. А за зеленью-то, за зеленью – дома, один другого краше. Шикарный проспект, ничего не скажешь. И цветы между деревьями. И тротуары широкие, как при коммунизме. И как они его не переименовали в проспект Ленина, непонятно.

Большой город Киев. Совсем потерялся я в нём. Туда пойдёшь – улицы широкие, магазины, трамваи, троллейбусы… Сюда пойдёшь – тоже улицы, ещё шире, и опять магазины, троллейбусы, трамваи… Нагулялся я дотемна, а потом в конце Крещатика забрёл в Парк культуры и отдыха. Раскинулся он на горах. То есть, в общем-то, весь Киев на горах, и проспекты – то вниз, то вверх, но в парке это особенно чувствуется: идёшь по асфальтированной дорожке, а сбоку – хорошенький обрыв, покрытый лиственным лесом, исчезающим где-то далеко внизу. И никаких тебе ограждений. Освещение для пущей романтики крайне скупое. Фланируешь себе эдак с девушкой по аллее, вдруг «Ах!» – и девушки нет. Забавно. А то выходишь на веранду. Веранда висит на страшной высоте. Внизу могли бы парить орлы, но на деле – лишь море огней, насколько хватает глаз. Орлы, наверное, уже спят. А широкий Днипро с такой высоты узёхонек, как ручеёк, разметал во все стороны свои пляжи. И мост, тоже сам по себе высокий, повис далеко внизу. А центр с Крещатиком где-то позади, ещё повыше.

Вот такой Киев-город. А с танцплощадки я сбежал. Верно её зовут «Жаба». Смотреть не на кого, не то что танцевать. Тем более найти себе сладостный приют на ночь. И поехал я по адресу, где некто Косович ещё днём обещал сдать мне угол. Почему, спрашивается, так поздно поехал? Так этот Косович позволял тревожить себя только до десяти утра или после десяти вечера. Такой серьёзный мужик. Весь день спит. Однако напрасно я его тревожил. Из-за двери сонный голос Косовича прохрипел мне, что жилец у него уже есть. Вот и верь им после этого. Продадут и глазом не моргнут.

Тогда я стал приставать к прохожим девушкам с нахальным вопросом насчёт ночлега. Час был поздний, девушек было мало, отчаянных вовсе не попалось, и моё обаяние пропало зря. Вернулся я на вокзал, взял из камеры хранения свой сундук и пару яблок, переоделся в полевую форму и устроился в зале ожидания. Навряд ли человечество изобрело что-нибудь более жёсткое, чем диваны МПС. Однако я всё же сладко соснул… бы, если бы в шесть часов ночи всех спящих не поднял на ноги милиционер, заявив, что днём спать не положено. Днём, видите ли, положено сидеть. Тут едва рассвело, а у него, видите ли, уже день. Сам-то, поди, не выспался, так пусть и другие мучаются.

Тогда я пошёл к «комнатам отдыха для транзитных пассажиров» караулить освобождающиеся места и к половине девятого выкараулил себе спальное место за полтора рубля. Тут же воспользовавшись им по назначению, проспал до трёх часов пополудни. Поскольку вчера я целый день парился в костюме с галстуком и в майке под чёрной рубашкой, а жара стояла тёплая, то сегодня оделся полегче, узрев за окном ясное небо. Однако, когда я вышел на улицу, свежесть воздуха меня поразила. Несмотря на это, я спустился в метро и доехал до Крещатика. Когда вышел наверх, теплее не стало. Пообедав в идальне «Метро» за 48 копеек, пошёл гулять по Киеву и смотреть в магазинах, где что плохо лежит. Плохо лежал только карандаш «М», коим я и пишу эти строки.

Если вчера я искал тень, то сегодня со скорбью поражался тенистости этого города. Вечером забрёл в ресторан, тоже «Метро». Большой ресторан, модерный. Мягкие стулья, сводчатый купол, маленький джазик... В ресторане познакомился с достаточно прелестной девушкой Надей. Пригласил её на танец и – интересный момент – едва взял её руку, как получил лёгкий удар электрическим током. Буквально, как в песне: «И внезапно искра пробежала в пальцах наших встретившихся рук». Тем не менее, ночевать всё же пришлось на вокзале, ибо Надя резонно опасалась, что мама может не так её понять. Мама, между прочим, тоже там была. Вот если бы я познакомился с мамой… Но ведь сердцу не прикажешь.

На другой день на меня напала хворь. Видимо, недаром давеча я так продрог, да ещё и неудачи преследовали. Думаю, пора делать из Киева ноги: поиски жилья ни к чему не привели, и этот холод совсем некстати. Сегодня солнце снова палит, как скаженное, а всё без толку. Стоило уезжать из Риги, там погода была не хуже. Аптечка моя походная лежала в чемодане, чемодан я с утра отнёс в камеру хранения, ибо кончился мой лимит на комнату отдыха, а хворь обнаружилась уже после, так что остался я без должной профилактики. Тем не менее, поехал в Парк культуры с фотоаппаратом сделать несколько высотных снимков. Затем позавтракал в кафе на Крещатике. Купил сандалеты за четыре шестьдесят. Убедился в отсутствии в продаже грунтованного картона для этюдов. Прибил в обувной мастерской подковы к ботинкам. И поехал на вокзал компостировать билет на 18-часовой одесский поезд. В Киеве-то я проездом. Да и надеюсь, в Одессе будет теплее.

На вокзале творилось сплошное безобразие. К кассе невозможно пробиться. Счастливцы, получившие билет, вылетали оттуда красные, растрёпанные, сыплющие проклятиями. О компостировке билета без очереди, как это положено, не могло быть и речи. Я пошёл к дежурному по вокзалу и робко заикнулся о беспорядках у кассы одесского направления. Он ни капельки не расстроился. Сказал, что все уедут по всем направлениям. В его голосе звучало отеческое благодушие. Мол, ты ещё молод, не такое увидишь. А я подумал, что недурно бы на вокзалах завести книги отзывов и предложений, чтобы иногда кое-кого лишать премий. Но всё же, когда возня у кассы переросла в великий гам, появился рослый чин с милиционером. Они быстро и бесцеремонно расправились с толпой и выстроили её в две очереди. Без одной из них я и закомпостировал свой билет.
 
Обед состоялся в вокзальном ресторане. Он был характерен тем, что я тщетно пытался добиться правды от автомата с черничным соком. Этот гад налил мне полстакана за два последовательно брошенных гривенника вместо целого стакана за один, а ресторанная прислуга была, конечно, не при чём. Хворь моя в таких неблагоприятных условиях не проходила, и я рассчитывал, в основном, на одесское солнце. Правда, в Одессе я прежде не бывал, но зато и надеялся заодно ознакомиться с этим легендарным городом. До Одессы добрался на верхней боковой полке плацкартного вагона, выпив на ночь стакан горячего чая с яблоками и занавесив поддувавшее окно рубашкой с брюками.

Одесса встретила меня в семь часов утра лютой прохладой. Пока я сдавал вещи в камеру хранения, старик-шаромыжник спросил, не нужна ли кому комната. Я отреагировал и пошёл за ним, но он оказался простым наводчиком. Хозяйки дома не было, а сын, парень моего возраста, не знал, что к чему. Шаромыжник ободрал меня на два рубля, и я, оставив вещи, пошёл поесть и акклиматизироваться.

Одесса тоже оказалась некстати тенистой. Сначала она напомнила мне Астрахань, но по ходу дела выяснилось, что она значительно больше и солидней. Это полнометражный город, безо всяких скидок. Не меньше Риги. По солидности занимает промежуточное место между Киевом и Астраханью. В Киеве я находил всё: и Куйбышев, и Саратов, и Волгоград, и Астрахань, и Москву. Но, в общем, Киев, конечно, модерней Одессы. Одесса в основном хорошо сохранилась старая. Но она хороша и такая. Улицы все просторные, вдоль улиц выстроились четырёхэтажные дома. Но есть и пяти, есть и трёх. Тротуары сплошь заросли древними акациями. Акации всякие: ветвистые, кустистые, плакучие, пирамидальные. Никакого каштана, который якобы «над городом цветёт», обнаружено не было. Видимо, он был один, и его уже спилили.
 
В городе четырнадцать кинотеатров (в Риге двадцать четыре). Ярко выраженного «сити» нет, вся центральная часть города полна народу. И всё же без бродвея не бывает. Бродвей здесь – Дерибасовская. Он распространяется также на пересекающие улицы Ленина и Маркса, и эти улицы на большом протяжении ничуть не уступают Дерибасовской по ширине, высоте домов и насыщенности магазинами. Более того, они заасфальтированы, Дерибасовская же мощена брусчаткой. Правда, мощена хорошо. Бродвействует она, очевидно, в силу традиции.

Позавтракав в кафетерии, я вышел к морю. Когда я к нему вышел, оно невежливо плескалось на почтительном расстоянии, а передо мной был солидный обрыв в сотню метров, спускавшийся к воде через какие-то заросли, дорогу, чахлые пляжики и пристани. Я пошёл поверху вдоль берега и, в конце концов, по одной из каменных лестниц, что имелись ближе к центру города, добрался до морского вокзала. Вокзальчик так себе. Без претензий. Мелкая халтурка. Зато там висела афиша про выставку маринистов. А подводные крылья ходили только в Николаев и Херсон, куда мне вовсе не было нужно. Городское справочное бюро не работало.

Поднявшись по знаменитой Потёмкинской лестнице, я сделал экскурс по гостиницам, ибо меня совсем не убедила та хата, в которую меня привели. Экскурс, как и следовало ожидать, не дал результата, если пренебречь тем фактом, что отрицательный результат – тоже результат. В качестве результата можно было рассматривать и совет компетентных лиц съездить за город.

Спаренный автобус за десять копеек довёз меня до десятой станции Большого Фонтана. Несмотря на красивое название, это оказался совсем неинтересный курортный пригород. Надо сказать, что Одесса, хоть и расположена по соседству с Крымом, далеко не Крым. Тут даже не пахнет горами, пальмами и кипарисами, и вообще это степь, а не субтропики. Что до скал, то тут нет даже ни одного порядочного камня: песок (точнее, пыль) и глина, хотя и высохшая до стадии камня. Однако море всё же катает по дну неровную гальку. В общем, я решил, что жить тут нет никакого резона. Надо использовать Одессу лишь как незнакомый и интересный город, а на приморское житьё с пейзажами, пляжами и этюдами податься в Крым. Тем более что приюта на этой Фонтанке я тоже не нашёл, а объезжать все пригороды не было никакого желания.

Хозяйка квартиры, где я оставил вещи, доложила, что мест у них всё-таки нет, но препроводила меня в соседний дом, где у другой хозяйки место было. А мне один чёрт. Место, конечно, было не комнатой, а раскладушкой с грязным одеялом, одной простынёй и подушкой без наволочки. Дескать, приезжайте со своим бельём, а то стирай тут ещё на вас. Я не грустил – тоже не из бани. Вечером гулял по центру и по парку имени великого кобзаря всех времён и народов тов. Шевченка.

Со мной в комнате ночевали два парня из московского физкультурного института, пятиборцы. Они пришли из Оперы явно не в восторге. И очень долго потешались над местной барахолкой, в простонародье называемой Привозом. Свитера и нейлоновые плащи там шли по сто рублей и больше, и вся рухлядь типа ношеных безразмерных носков, кофточек, кофт и рубашек переценивалась в полтора-два раза против Москвы.

Утром перекусил тетрациклином со стрептоцидом, поскольку хворь не проходила, и поехал на трамвае на главпочту посмотреть, нет ли каких вестей. Вестей не было. Я позавтракал и забрался в картинную галерею. Впоследствии, кстати, оказалось, что она – крупнейшая на Украине (это я вычитал в книжке). Правда, ничего особенно крупного я там не подметил, да и состояние галереи восторга не вызывало. Помещение старое, тёмное, хоть и с фигурным паркетом, картины и рамы не реставрируются, и потому уж очень там музейный колорит. В основном порадовался на Айвазовского. Айвазовский хорош и разнообразен. Впервые видел его зимний пейзаж и портрет. На выставке советских маринистов, напротив, мало что радовало глаз. Заметны были всё те же лица – Ромас да наши прибалтийцы Калныньш, Крейц, Калнрозе, Звиедрис. Да и они представлены весьма скудно.

Потом я пробрался на морской вокзал узнать, как бы мне уехать в Судак. Судак ещё в Риге мне хвалил знакомый моряк, брат школьного приятеля. Выяснилось, что завтра в 19 часов в сторону Батуми идёт теплоход «Крым», который может подбросить меня до Ялты, а там – местным сообщением. Запись в очередь завтра с девяти. А пока я хотел было совершить разрекламированную трёхчасовую прогулку вдоль берегов Одессы на комфортабельном теплоходе «Украина», но оказалось, что сегодня рейса нет. Однако вскоре объявили о рейсе «Вихря». Недолго думая, я купил себе за рубль взрослый билет и взошёл на его палубу.

«Вихрь» – это последний писк моды среди судов на подводных крыльях. Снаружи небольшой, внутри дюже вместительный, более чем на триста пассажиров. Формы у него неплохие, но качество изготовления оставляет желать переработки. Сразу заметно, что сделано в Сормове, а не где-нибудь в ГДР. Детали тоже не продуманы. Мала поверхность остекления. Видно, макет облизывался в мелком масштабе, без натуры. Зато скорость у этого акваплана нехилая – 75 километров в час. Правда, ощущается она слабо. Только чайки неожиданно и странно отстают. А за кормой след, как у глиссирующей моторки: гладкая дорожка вытянутым треугольником, и в дальней его вершине небольшой «петух». Полчаса туда, полчаса обратно. Берега Одессы ничем не примечательны: обрыв, зелень, портовые сооружения. Можно было вдоль них и не прогуливать. Можно было с таким же успехом и поперёк.
 
Наверх я уже по лестнице не пошёл: сколько можно карабкаться. Поехал на фуникулёре за две копейки. А то ведь никогда в жизни не ездил. В общем, похоже на колесо обозрений в парке культуры имени отдыха, только пониже. В магазине Худфонда грунтованные картонки были только большие, но продавщица дала мне по блату четыре маленьких, 35х50, кои вообще-то полагаются только членам местного Союза художников. Такая дискриминация. Я оставил их там до завтра, чтобы не таскать по городу, а взял только тюбик светло-желтого кадмия. Стронциановой жёлтой нигде нет. Весь стронций пустили на бомбы. Так художников нацеливают на борьбу за мир и всеобщее разоружение.

А хозяйка решила, что я уехал, и тут же поселила другого постояльца, не терять же рубль. «Ты жалеешь мне рубля – ах ты тля!» – говорил в подобных случаях народный поэт тов. Высоцкий.

Надвигалась ночь, пришлось возвращаться к вокзалу. Но там мест не было даже на диванах МПС, и я пошёл в город высматривать, куда бы постучаться. Понравилась мне квартирка, из окон которой через закрытые ставни в ночи доносилась сумбурная фортепьянная музыка. Но, пока я определял к ней подходы, у подъезда выстроился какой-то неприветливый старик. Некоторое время мы ждали, кто кого перестоит. Он победил, и я решил податься на морской вокзал. Весь транспорт уже заснул, и в поисках такси я постепенно вернулся к железнодорожному вокзалу. На всякий случай заглянул ещё раз в комнаты отдыха. Посидел тоскливо на стуле. Не знаю, везёт мне или не везёт, – меня разместили на великолепном мягком диване с постельным бельём и двумя одеялами. Я заказал разбудить себя в 8.15.
 
В 9.00 уже был на морском вокзале. Проклятая справочница меня пидманула-пидвела: список начался уже вчера днём, и в результате я оказался восемьдесят седьмым. К сожалению, сегодня её не было, и я не смог высказать ей свои соображения на её счёт. Украсив список своей фамилией, поплёлся в город. В городе купил отложенные пять картонок (за ночь их стало больше), в спорттоварах удостоверился в отсутствии запчастей к лодочным моторам «Москва» и вдруг попал в кино на «Мужчину в нашем доме». Фильм не широкоэкранный и даже не цветной, хотя и двухсерийный. Про одного египетского террориста, который вообразил, что он – первый в мире революционер, и не воспользовался давно готовой теорией революционной борьбы, что привело к соответствующим плачевным последствиям.
 
В половине третьего я вернулся на морской вокзал за билетом. Билетов хватило всем, но только палубных. Этих не ограничивают. А спальных было всего двадцать штук. Зато всё удовольствие от Одессы до Ялты обошлось мне в 4 рубля 93 копейки.
 
И вот я в море. Вернее, на палубе «Крыма». Высоко над толпой провожающих. Взмахи рук, платочков, слёзы, крики. «Пиши!», «Не забудь!», «Встречай», «Передай»…
Длинный трап медленно поднимает нижний конец и вытягивается вдоль борта. Теплоход не спеша отваливает от причала. А я бросил свои вещи и лазаю по палубам и отсекам в поисках приличного места для ночлега. Ох уж этот ночлег! Вечно с ним проблемы. В безлюдной глуши со своей палаткой и то легче найти приют, чем среди людей.

Быстро смеркается. Чемодан пристраиваю на самой верхней палубе, а сетку с этюдником и картонками оставляю на скамейке позади кают первого класса. Теплее всего у трубы и возле открытых окон камбузной вентиляции. Там ещё и вкусно.
Разогрев аппетит, иду ужинать в ресторан второго класса. Ужин себе заказал шикарный: отварная белуга, чёрный кофе с шоколадом, 50 граммов коньяка и 150 токайского. Когда прекращение страданий в нашей воле, надо этим пользоваться.
На ночь устроился у камбузной вентиляции, накрывшись ковровой дорожкой и крупно подозревая, что ночью ждать тепла из камбуза довольно наивно. Урчали дизеля производства Фридриха Круппа, над головой висели бесчисленные звёзды, под луной серебрилась широкая и мутная дорожка. Зябнуть я начал только к утру.

В семь часов вскочил, пробежался по палубам. Солнце взошло, но пряталось где-то за облаками. Далёкий берег скрывался в тумане. В восемь подошли к Евпатории. Евпатория ещё дрыхла. Скал не было. Ни одной скалы. Ровный возвышенный берег. Зелень. Пустые пляжи, белые домики и серые дома. Несколько лодок и катеров на рейде. Сдалась мне такая Евпатория. Как говорил классик тов. Байрон, – «Мне дайте утёсы, покрытые снегом!». Снег – уж так и быть, ладно, Бог с ним, а вот утёсы – непременно. Иначе и с Балтийского моря не стоило уезжать. Песочек там ничуть не хуже.

К берегу мы не подплыли: мелко. Вместо этого к нам подошёл катер и обменял отъезжающих на прибывших. Так что взглянуть на Евпаторию изнутри не удалось, так же как и понять, почему поэту-классику тов. Маяковскому было так жаль «тех, которые не бывали в Евпатории». Видимо, из-за рифмы.

Тогда я стал, глядя с палубы, изучать расцветку черноморской воды. Разобрал четыре главных цвета. Первый – основной цвет воды на свету, мутновато-гороховый. Второй – серо-голубоватый, стальной, по тону одинаковый с первым (не светлее, не темнее). Третий – тёмно-зелёный цвет воды в тени. Он медленно колеблется под бортом теплохода и быстро извивается в пограничной каёмке между зонами двух первых цветов. Четвёртый – светлый полублик, представляющий собой рефлекс от неба в каждой отдельной волночке и рябинке. Его пятна заключены внутри колец первого цвета без резкой границы. Чем дальше от глаз, тем большую поверхность он занимает, слегка изменяясь в оттенке. Сильно зависит от цвета неба.
 
Всё это относится, конечно, к спокойному морю. А я пошёл завтракать в ресторан первого класса. Покушал манной кашки, закусил сметанкой с хлебом, и порядок. Нашёл в библиотеке интересную книжку о взаимоотношениях в семье, сел в шезлонг на тёплом месте и стал поглядывать на берега. На горизонте из тумана показались скалы. Наконец-то. А то я уже боялся, что их вовсе не будет. Нет, всё в порядке.

А в библиотеку я не для понту пошёл. Открыл свой чемодан и – батюшки! – книжки остались в Одессе. И книжки, и карты, и отрезанные титулы местных газет, которые я собираю как свидетельства моих странствий. Выложил всё это из чемодана, где ночевал, а обратно не положил. Утрата карт меня особенно огорчила. Пока, огорчённый, я сидел, уткнувшись в «Семью», а сзади неотступно летели чайки, поминутно кидаясь в волны, мы поравнялись с Симеизом. Шли на почтительном расстоянии от берега, но санаторий «Москва», где в детстве я провёл незабываемый месяц, я разглядел сразу. В те времена его называли даже «вторым Артеком», но, хотя в «первом» Артеке я и не бывал, мне это казалось беспардонной натяжкой.

Здесь уже горы вздыбились на полнеба, а на их склонах ютились жалкие беленькие домишки, порой, впрочем, весьма интересной архитектуры. Силуэт гор менялся, солнце распалялось, пытаясь одолеть холодный ветер, а я пошёл пообедать перед Ялтой. Кто её знает, эту Ялту, может, там и не кормят вовсе. Полчаса просидел в ресторане второго класса в ожидании обслуги, ушёл и сорок минут просидел в первом классе, после чего, наконец, поел уже во время швартовки.
Причалили мы к пирсу позади громадного ростокского судна «Дружба народов». Кто не знает, Росток – это не Ростов где-то на Дону или в Ярославской области, а порт в ГДР. Времени было 17.30, солнце склонялось к горам. Ялта с моря выглядела великолепно.

Выгрузившись, я нахально поставил вещи на скамейку у морвокзала и пошёл налегке на разведку. Поговорил со справочным бюром, зашёл в ближайшую гостиницу. Гостиниц, говорят, много, но мест нигде нет и не бывает. Ну, и зачем нужны такие гостиницы? – снова задаю себе этот детский вопрос. Да и гостиницы ли это? Может, ответ кроется здесь – никакие это не гостиницы, а места проживания определённых лиц. Кто определяет их контингент – не ваше собачье дело. Ну и уберите тогда лицемерные вывески, всем станет спокойнее.

А вообще вопрос с гостиницами можно решить одним из двух способов: либо настроить больше гостиниц, либо повысить цены так, чтобы они были доступны только состоятельным людям. Остальным нечего разъезжать, пусть дома сидят.

Возле камеры хранения толчётся гурьба хозяек, сдающих койки, углы и комнаты. Вот это и есть гостиницы. Предложение явно превышает спрос. Нерасторопному государству – так ему и надо, это могли бы быть его доходы. Но ему на это плевать с высокой колокольни Ивана Великого.

Дотемна я привередничал, выбирая местечко получше, пока не остановился на одной старушке. Старушка привела меня в романтичный самодельный флигелёк. Пол кривой, потолок над самой макушкой, кровать, диван и ещё какая-то полать – итого, апартаменты на троих. Довольно уютно, благо я буду один. Приведя себя и свои вещи в порядок, я отправился в город посмотреть и поужинать.

Ялта на каждом шагу вызывала мой восторг. Вот это городок! Что там Киев, что Одесса! Они – как громадные дредноуты рядом с нарядной яхтой. Небольшая, аккуратная, уютная, весёлая, зелёная. И море лежит рядом, облизывает её подножие. На набережной, заросшей рядами платанов, ленкоранских акаций и пальм, – толпы праздного народа. Свет витрин. Музыка из открытых окон кафе и ресторанов. Набережная – центр, набережная – бродвей. Выше город становится всё более спокойным и сонным. Кривые улочки, белые стены, кипарисы. Сверху вниз по улице Энгельса – этакой автостраде в обрамлении пирамидальных тополей с журчащей речкой посредине, – шурует троллейбус. Троллейбус тут ходит аж в Симферополь и Алушту и скоро, говорят, доберётся до Севастополя.

Пока я любовался вечерней Ялтой, наклюнулось одиннадцать часов. Точнее, без десяти. Тут я, не будь дурак, спросил у каких-то девушек, куда бы пойти поужинать, на их вкус. Они поглядели на часы и заявили, что в одиннадцать всё закрывается. Долго удивляться не было времени, хотя одна девушка и стоила.
 
Бросился я к ресторанам. К одному – закрывается, к другому – не обслуживают. Даже на двери написано белым по стеклянному: «до 24 часов». Но швейцар просил не верить глазам своим. Теперь, говорит, в силе новое постановление. Для удобства трудящихся. В смысле, отдыхающих. А то, дескать, они не высыпаются. И вообще, на ночь есть вредно.
 
Одним словом, не знаю, везёт мне или не везёт, но поужинать мне не дали нигде. Закрылось всё разом: буфеты, закусочные, киоски, магазины. Словно объявили воздушную тревогу. Разве что не запустили сирену.
 
Полез я на третий этаж морвокзала, в кафе. Там и двери уже заперли, и деньги считают, только стук костяшек доносится. Главное ведь – не заработать, а сосчитать. «Социализм – это учёт», – объяснял классик марксизма-ленинизма тов. Ульянов-Ленин. А вовсе не зарабатывание денег. И не «максимальное удовлетворение постоянно растущих потребностей населения», как выдумали потом его нерадивые ученики.

Застучал я в дверь, взмолился человеческим голосом. Не знаю, везёт мне или не везёт, а только меня впустили, продали хлеба, мяса, винограда и приглашали ещё заходить, когда проголодаюсь. Поехал я домой, забрался в свой флигелёк, славно поужинал и спать залёг.

Выспавшись, пошёл в близлежащую душевую, намылся, побрился, принял человеческий облик. Купил и съел великолепную дыню. Деньги, лежавшие в кармане, были на иссяке, и я полез в чемодан за следующей порцией. И тут вспомнил, что следующая порция была заложена в злополучную английскую книжку, оставшуюся в Одессе. У меня пропал пульс. Стал вспоминать: в Киеве я положил пять червонцев в английскую книжку и запер в чемодан. При себе оставил 37 рублей, железнодорожный билет и контрольный листок от аккредитива. Перебрал все вещи. Облазил карманы и другие уязвимые места. Сомнений не оставалось: к пропавшим книгам и картам добавились пятьдесят рублей – половина моей зарплаты. Это уж слишком, за одну-то ночёвку. За такие деньги для меня бы и номер «люкс» нашёлся, не только что угол с раскладушкой.

Я пошёл по справочным, потом на почту. Почтовые агенты вряд ли могли помочь: я не знал ни фамилии хозяев, ни номера квартиры, где оставил вещи. Примерно то же с милицией. К тому же милиционер их напугает, и они нипочём не сознаются, что видели какие-то деньги. Ехать самому? Самолёт – 11 рублей. Вертолёт до самолёта – 3 рубля 15 копеек. В два конца – тридцать рублей. И не вернуть пятьдесят? Тогда будет уже минус восемьдесят. На теплоходе дешевле, но долго. Пожалуй, лучший выход – поручить брату, если ему дадут отпуск. Пусть едет в Крым через Одессу, заодно её поглядит. Итак, получил ли Эдгар отпуск – вот в чём вопрос. Телеграфирую в Ригу. При оперативном подходе ответ будет здесь уже сегодня.

Пообедав шашлыком, пошёл в центральную сберкассу, ибо контрольного листка от аккредитива тоже не обнаружил. В сберкассе оказалось, что это скверный случай. Надо производить запрос, и деньги я смогу получить лишь дня через три. А на что жить? Я вернулся домой в нехорошем настроении, устроил у себя тщательный обыск, хотя не имел на то ордера, и нашёл контрольный листок. А наличных не хватало даже на ужин. Было без трёх минут семь. Сберкасса работает до семи. Устроил лёгкий кросс на километровую дистанцию. В семь был там, даже раньше. Всё уже заперто, но меня впустили. Не знаю, везёт мне или не везёт, но пятьдесят рублей с аккредитива я получил. Поужинал, сходил в морской клуб, а потом допоздна беседовал с достаточно прелестной Таней из Ленинграда.

С утра купил ещё три дыни, аналогичные первой. Ел не сколько хотел, а сколько мог. И отправился, наконец, на пляж. А то уже неделю на Чёрном море болтаюсь и ни разу не искупался. Конечно, оправданием могла служить хворь, но теперь-то она уже прошла. До пляжа было довольно далеко. По горам клубились тучи, порой закрывая солнце. Пляж оказался чёрным. Я чуть не растерялся. А это там такая галька, как угольная крошка. С непривычки всё боишься испачкать носки и сандалеты. Но галька чистейшая.

Нашёл Таню из Ленинграда. Когда солнце скрывалось, было нежарко. Все хотели солнца. Вода двадцать градусов. Воздух тоже. Полежал на хрустящих камушках, пообщался с Таней, почитал, пописал, послушал свою «Гаую». Залез в мутно-зелёную воду – солёная до безобразия. Наша балтийская по сравнению с ней – родниковая водица. Тут два раза хлебнул, и будто селёдки наелся. Ещё полежал. Писать кончил, книжку дочитал, валяться без дела хватило терпения только на двадцать отсчитанных секунд. Купнулся ещё разок и побрёл через пляж и наверх по длинной каменной лестнице, подсушивая на теле несохнущие капроновые плавки.

Выстояв очередь, пообедал пельменями за 29 копеек. На почте, наконец, получаю телеграмму, когда впору было дойти авиаписьму: «Думаю выехать Симферополь тридцатого мнение телеграфируй = Эдгар». Отправил ответ с рекомендацией ехать через Одессу. Теперь можно расслабиться. Успокоившись, съездил домой (не в Ригу, разумеется), переоделся и пошёл в стеклянное кафе послушать, как играет рижский квартет. На ночь глядя прогулялся по улицам. Недалеко от дома две девушки ждали третью, ушедшую на свидание, чтобы предупредить, что приехал муж. Такие вот они, эти девушки. Не дают законному мужу застукать собственную жену. Я поиграл им немного на «Гауе», потом напала зевота, и я отчалил в свою конуру.

Наступило 28 сентября, суббота. Десятый день, как я уехал. Всего десятый, а как давно! Каждый раз убеждаюсь, что путешественники живут втрое дольше домоседов. Причём без всякой диеты и здорового образа жизни, исключительно за счёт перемены мест и калейдоскопа впечатлений. И потому меня зовёт дорога – вперёд и дальше, к тётке, в глушь, в Судак. Тётка имеется в виду не родная, а просто очередная хозяйка съёмной дыры.

И вот благословенная Ялта осталась за кормой «Дарсана». «Дарсан» – в данном случае катер до Алушты (90 копеек). А вообще Дарсан – это гора, у подножия которой и притаилась Ялта. Нет, Ялта, несмотря на некоторые казусы, мне полюбилась. В ней пленяет непередаваемый шарм праздного города, города-праздника. И все ощущения как бы подслащиваются этим праздничным колоритом. Очень это благотворно для организма. Недаром сюда ездили поправлять здоровье многочисленные мелкие деятели и отдельные крупные таланты.

Перед отъездом я купил туристскую схему Крыма, возместив тем самым часть утраты. Старикам заплатил пять рублей за три ночи: пусть радуются, всё-таки трёхместный номер. Тёмные волны швыряют «Дарсан» – вверх-вниз, вверх-вниз… Ярко-белая пена взлетает выше рубки. Идём вдоль отвесных скал. Никитский ботанический сад. Гурзуф. Артек. Тридцать новых модерных корпусов. Величественная громада Аю-Дага. Потом Кипарисное, Рабочий посёлок и, наконец, Алушта. Всего два с половиной часа.

В Алуште я пообедал холодным бифштексом со сметаной и подъехал на ялтинском троллейбусе до автовокзала. Что? Вы хотите сказать, что на нём можно было ехать и от Ялты? Совершенно верно. Но на троллейбусах я мог и в Риге кататься, стоило тащиться за семь вёрст киселя хлебать. Так что не умничайте.

Автовокзал – красивое новое здание, всё заросло декоративными растениями. Через час подали автобус на Судак. Это старенький заслуженный автомобильчик, какие ходят в глухих провинциях. Напрягая все силёнки, он ползёт в гору. Зато вниз катится очень резво. Фантастические подъёмы, головокружительные спуски, чудовищные петли. То висим высоко над морем, то скачем возле самой воды, то углубляемся в горы. Горы голые и скучные, местами поросшие шиповником или виноградниками.

Пошёл дождь. Когда приехали на судачью… судакскую? судацкую? автостанцию, уже стемнело. В ожидании местного автобуса погрыз копчёной колбасы и покормил чёрного пса, что ошивался возле. Наконец, добрался до гостиницы. Места были (надо же!), но только в четырёхместных номерах. Мне это как-то не улыбалось, и я снял у частников отдельную, совсем неплохую комнатку. Вообще-то меня интересовал не сам Судак, а соседний посёлочек Новый Свет. Но хозяева доложили, что там нечего есть, поскольку нет столовой, а магазины пусты. Учитывая их заинтересованность в клиенте в это межсезонное время, придётся проверить самому.

Погулял я по Судаку – на фоне Ялты городок довольно убогий. Вышел к морю. Темно, ничего не видно. Но пляж лучше, чем в Ялте. Заметив круглосуточный междугородный телефон, позвонил в Ригу. Эдгар взял билет на самолёт в Одессу на первое октября. Посмотрим, удастся ли ему вернуть мою пропажу.

Ночью пошёл дождь и лил весь воскресный день с небольшими перерывами, во время которых я бродил по Судаку. «Судак» – это вовсе не рыба, как хотелось бы думать, а Су-Даг. Иначе Сурож. Столица виноградарства и виноделия. Город – не город, так, посёлок. Без декоративной растительности курортных мест. Говорят, ни одна из пальм, ни один из кипарисов, которыми столь щедро утыкан южный берег, не представляют крымскую флору. Собственная растительность Крыма крайне бедна из-за недостатка пресной воды. А это всё, якобы, импорт, прижившийся под крымским солнцем.

Одна асфальтированная улица, она же шоссе, кинотеатр, ресторан, кафе, закусочные, магазинчики – вот Судак. Строятся трёх-четырёхэтажные дома. Скверненькие. По худо-московскому образцу. Остальное – одноэтажные хатки да скромные виллы с огородиками и виноградниками. Тявкают собаки, поют петухи. В буфетах и магазинах нарасхлёб пьют местное вино. В «Овощах и фруктах» очередь за мелкими дынями. Занял я эту очередь, поел пока в столовой, принёс домой четыре кило «колхозниц». На почте отправил письмо Тане в Керчь, где она гостила у брата. Пригласил её в Судак, благо тут недалеко, а у меня лишняя кровать пустует. И пора уже делить впечатления с родственной душой. Да и ей не мешает развеяться. Сидит там на всём готовеньком – ни общепита, ни гостиниц… Хитрая больно.

А дождь всё льёт. Хозяева настелили мне чистую постель, вымыли пол, положили дорожку, поставили банку с водой и ящик для мусора. Полный комфорт. Завтра съезжу на автобусе в Новый Свет и погляжу своим глазом, что там за условия для жизни и работы. А сегодня день, можно считать, пропал. Вдобавок выключили свет. Это я стоял в магазине, вдруг – хоп! – и света нет. Дома впотьмах заняться нечем, а в городе дождит. Кинотеатр и почта, правда, продолжают работать на самообслуживании, но в кино – «Мужчина в нашем доме», а я его только что видел. Пошёл поужинать в ресторан и битый час не мог уйти из-за дождя. Пока до дому добежал, весь вымок. Свет, правда, к этому времени включили.

Утром дождя не было, но дул такой холодный ветер, что я натянул на себя всю возможную одежду. Перекусив хлебом с колбаской и дыней с красным портвейном, пошёл на разведку относительно автобуса в Новый Свет. Пока завтракал, ветер стих, и стало жарко. Тут я удачно напросился в экскурсионный автобус из Феодосии, сходил домой, переоделся, и в десять мы отъехали. Перво-наперво осмотрели в Уютном генуэзскую крепость Солдайя (Сугдэйя) постройки ХIV-XV веков.

Крепость сильно разрушена, но впечатление производит. В пору процветания она находилась под началом генуэзского консула. Всего их сменилось тридцать шесть, и каждый что-нибудь к ней пристраивал. Генуэзцев в гарнизоне было десять человек, остальные – местные наёмники. Сейчас уже не осталось ни одного. Со стороны суши крепость ограждал глубокий ров с подъёмным мостом, со стороны моря громоздились отвесные скалы. Крепость имела два ряда укреплений с пространством между ними. В случае прорыва первого ряда бойцы с галерей и башен стреляли в спины штурмующим. Когда туркам не удался штурм, они обложили крепость осадой, желая оставить гарнизон без воды. Но вода поступала из подземного родника. Когда кончились продукты, консул с остатками гарнизона бежал подземным ходом на свой корабль и был таков.

Крепость имела Девичью башню с невольницами и тюрьму – каменный подземный мешок с узенькой лестницей. Консулова дочь, которую родитель обещал коменданту крепости, полюбила чабана. Узнав про такое дело, консул отправил чабана на корабле в дальние странствия, абы сделать из него настоящего рыцаря, достойного руки дочери. «Жди его через год, –  сказал он ей. – Вернётся живой – корабль придёт под белым флагом. Тогда уж, ладно, сыграем свадьбу. Погибнет – значит, не судьба». А за год-то дочкины чувства наверняка рассосутся…

Год прошёл, она торчит на крепостной стене, не слезает, не ест, не пьёт, всматривается в горизонт. Вот корабль появился, но под чёрным флагом. Тогда несчастная девушка бросилась в море с адской высоты утёса. А её возлюбленный, оказывается, давно скончался в каменном мешке крепости.
Такая легенда. Но это только мужская мечта о женской верности. На самом деле девица преспокойно вышла замуж за коменданта, потому что боязнь одиночества и мечта о материальном благополучии у женщин обычно сильнее разных глупостей вроде любви.

Через четверть часа мы были в Новом Свете. Вот это, я понимаю, Крым! Действительно, прелестный уголок. И как только он до сих пор уцелел от нашествия цивилизации? Наверху – кольцо гор. На склоне - небольшая территория завода шампанских вин и маленький посёлок персонала. Больше здесь никто не живёт. Внизу – широкая полукруглая лагуна с вечно спокойной водой. С обеих её сторон возвышаются утёсы, посредине – мелкогалечный пляж. Склоны богато поросли крымской сосной, древовидным можжевельником и кипарисом. Кстати, кипарис бывает не только стреловидный, но и разлапистый, как ель.

Оставив трусливых экскурсантов нежиться на пляже под солнышком, мы с более храбрыми попёрлись по Тропе верности, огибающей со стороны моря высокую скалу Орёл. Тропа вырублена на высоте метров тридцати и весьма живописна, но имеет пару коварных мест, где можно легко сверзнуться в море. В середине тропы открывается грандиозный Эстрадный грот, где певал даже Шаляпин. Там же хранилась коллекция вин князя Льва Голицына, который и открыл для России жемчужину Крыма – Новый Свет. Его коллекция достигала тридцати двух тысяч бутылок, а крымское шампанское на Всемирной выставке в Париже в 1900 году получило гран-при, переплюнув настоящее французское. Рассказывают, что однажды этому Голицыну предъявили на пробу большую бочку красного вина. Он отведал, похвалил, но отметил лёгкий привкус меди и кожи. Когда бочку разлили по бутылкам, на дне обнаружили медный крестик на кожаном ремешке. Ох, уж эти выдумщики!

А вино, оказывается, имеет свой возраст: детство, юность, зрелость, старость. У каждого сорта – свой срок жизни, в среднем это 60-100 лет, после чего оно дряхлеет и портится. Так вот, Голицын разрекламировал Новый Свет царю Николаю Второму, и тот летом 1912 года на императорской яхте "Штандарт" со всем семейством приехал посмотреть, что это за диво. В телячий восторг он не пришёл, но когда вылез из винных погребов, тянущихся под землёй на три километра, изрёк весело: «Вот теперь я всё вижу в НОВОМ СВЕТЕ!»
 
За Эстрадным гротом начинается Козья тропа, ведущая к следующему гроту – Сквозному, который проходит сквозь скалу из бухты Синей к морю (в Новом Свете три бухты – Зелёная, Голубая и Синяя). В старые времена здесь гнездились пираты, поэтому грот ещё называют Разбойничьим. Экскурсии тут раньше запрещались из-за обвалов. Почему сейчас разрешаются, непонятно: на земле лежат свежие обломки и целые глыбы. Между прочим, в этих местах снимали фильмы «Человек-амфибия» и «Три плюс два». В последнем, помнится, возле лагеря героев был песчаный пляж. Где уж они нашли тут песок, не знаю. Наверное, привозили с собой.

Побродив по скалам, возвратились в посёлок обходной дорогой со стороны суши. После прогулки недурно закусили, выкупались (кроме меня, который увлёкся обследованием берегов), затем экскурсанты уехали по своему маршруту, а я остался искать комнату: больно уж мне приглянулся Новый Свет. Конечно, свои издержки есть и здесь. На носу октябрь, а дикари с машинами и без оных до сих пор стоят в перелесках, но ещё больше следов от тех, что были летом: банки, склянки, бутылки, тряпки и прочее свинство. Так что посторонний народ тут хотя и не живёт, но частенько заезжает попакостить. Такой уж он у нас своеобразный. С менталитетом.

В результате разведки я нашёл три хороших комнаты. Питание здесь тоже оказалось не такой уж проблемой: есть три магазина и заводская столовая. И до Судака всего двадцать минут. Дорога, правда, асфальтирована только до ворот, ибо директор завода – противник нашествия цивилизации. Вреда от неё порой больше, чем пользы.

Итак, решено: жду в Судаке Эдгара и Таню, и мы вместе перебираемся в Новый Свет. Закончив разведку, я возвратился в Судак заводской машиной. На почте получил Танин ответ на своё письмо: «Спасибо посылаю письмо Судак жду Москве». Какая ещё Москва? Возмутившись таким поворотом, отправляю третью, гениально лаконичную телеграмму: «Позвони полночь». Дома приготовил этюдник, краски, картонки и пошёл в Уютное рисовать генуэзскую крепость. Забрался на верхотуру, нашёл немножко тени и написал первый этюд – «Развалины генуэзской крепости». Полежал на скале, помечтал. Хотел уже складываться, но по другую сторону увидел скалы и море в интересном предвечернем освещении. В темпе набросал ещё один маленький этюдик. Обратно шёл тоже пешком. Затем, съев в столовой пару голубцов с хлебом и рисом (вместо обещанного мяса) и купив бутылку «Кокура», иду домой.

Лают собаки, тускло светит лампочка, играет «Гауя». Я хлебаю «Кокур», заедаю его дыней и хлебом. По радио поют вступление к эстрадному концерту: «Собрались и певцы, и рассказчики тут, уж они вам скучать не дадут». Посмотрим.

Таня вместе с роднёй долго ломали головы, как мне позвонить, ведь у меня нет телефона. На переговорном пункте подсказали, что проблем нет: в полночь соединят с переговорным пунктом Судака, и говорите на здоровье. Так мы и поговорили. В итоге я убедил её в целесообразности приезда сюда, и на следующий же день она приехала на феодосийском автобусе. По случаю воссоединения пригубили аж три марочных вина: красный и белый портвейны и Кокур, который был признан самым букетным и благородным. Затем побежали купаться, а освежившись, перекусив и передохнув, на ночь глядя отправились в генуэзскую крепость.
 
Лунища светила, будто прожектор. Миновали уютное селение с одноимённым названием и, облаянные собаками, подошли к крепостным воротам. Через мгновение оставшийся за ними мир превратился в потусторонний. Даже показалось, что сзади глухо опустился железный свод. Шли вдоль стены, мимо башен с бойницами, прямо к сердцу крепости – Консульскому замку. Рыцари в доспехах с опущенными забралами безмолвно пропускали нас. Сияние луны порождало чёрные тени, а сквозь бойницы на землю падали яркие пятна. По каменным ступеням взошли в замок.
 
Вокруг громоздятся суровые, неприступные стены. Сквозь зияющие проёмы открывается вид на море, распростёртое далеко внизу. А мы карабкаемся на крепостную стену и дальше, по её камням. Крепость будто вросла в скалу или выросла из неё, настолько они едины. Не поймёшь, какой камень скальный, какой крепостной. Вниз и глянуть страшно: адская бездна. Море видно так далеко, что, наверное, там оно уже не наше. А вот и подножие верхней башни. Здесь глыбы громоздятся почти вертикально, и мы взбираемся по ним. Наконец, самая верхотура. А там стоит мальчишка и тоже смотрит на море, вдаль, в бездну.
 
Мы постояли, помолчали и стали спускаться в другую сторону. Да, грандиозность здесь просто подавляющая. Только мирная тишина успокаивает душу. Вниз скатились быстро и, глянув наверх, поразились, как высоко мы были, и какими неприступными кажутся снизу эти величественные развалины. Хорошо, что мы забрались сюда лунной ночью: днём такого впечатления не получишь.

Утром отправили ненужные вещи посылкой в Ригу, рассчитались с хозяевами, собрали багаж и поймали такси, которое привезло новых постояльцев. Узнав, что мы намылились в Новый Свет, водитель стал капризничать: проезд туда, дескать, закрыт, висит «кирпич»… Насилу уломали. Мало где что висит. Кирпич кирпичом, а заработок заработком.
 
Дорога та ещё, поворот на повороте. На очередном зигзаге чуть не налетели на грузовик. Въехали под арку, и Старый свет остался позади. Дальше пошёл асфальт, так что подкатили с шиком. Сунулись в первый из облюбованных мною домов – комнатка просторная, уютная и идеально чистая. Расположились, сходили на почту, послали Эдгару в Судак открытку с инструкциями, обследовали два местных магазина и закупили еду на вечер. Сбегали к морю, искупались. Вода показалась теплее, чем в Судаке. То ли бухта мельче, то ли прогрелась за день, то ли то и другое вместе.
Вечером опять светила луна, сияли звёзды. Пахло кипарисами и туей. Для Крыма здесь, конечно, дикий уголок. Горы с севера, скалы с востока и запада. А с юга – прозрачное, нежное, чудное море. Да, губа у этого Голицына была не дура.

Наутро пошли рисовать на каменистый берег под горой Сокол. Погода великолепная. Камни тёплые-тёплые. Под ногами шастают мелкие крабы и креветки. К нам пристроился мальчик Витя, которого вчера ужалила в руку оса. Рука распухла, и в садик он не пошёл. «Что, тебя там плохо кормят?» – «Да там всех плохо кормят». Витя выпросил у нас краски и стал рисовать на камнях. Потом это ему надоело, и он стал демонстрировать нам, как едят живых креветок, а пробудив свой аппетит, пошёл домой кушать. Написав по этюду, мы искупались и тоже отправились домой перекусить.
 
5 октября с утра написали по пол-этюда и на попутном грузовике поехали в Судак по аккредитив и по баньку. Что может быть восхитительней езды в открытом кузове по хорошей погоде? Величие скал и дикость обрывов становятся особенно ощутимыми. Там, у Пещерной скалы, высятся два дерущихся орла – скульптура, высеченная солнцем, ветром и водой.
 
Баня в Судаке оказалась закрытой. Зато, когда вернулись, хозяйка  сообщила, что нынче впервые за всё лето работает душ. Мы поспешили, чтобы успеть ополоснуться до рабочих винзавода, которые после смены двинут туда гурьбой. Привратница долго кричала банщику, можно ли вымыть отдыхающих, хотя мыть нас мы вовсе не просили. Наконец, тот отозвался, что, дескать, один чёрт, и она затолкала нас в две соседние кабины, предупредив, чтобы поторопились. Что мы и сделали, резво перекидываясь через перегородку куском мыла. Водичка оказалась на славу, хорошо промыла головы.

Во второй половине дня полазили по Тропе верности в поисках места для рисования. Забрались на одну верхотурку и стали писать скалу, нависающую над Эстрадным гротом. На скалу быстро наползала тень, и я написал неосвещённую скалу на фоне освещённого моря. А вечером отправились в горы. Залезли высоко. Лес чахлый: туи, сосенки, держи-дерево (страх как колючее) и безобидный в сравнении с ним шиповник. Сверху видны все три бухты Нового Света. Пейзажи во все стороны замечательные. Тут с северо-западных скал полезли клокастые туманы. Они быстро заволокли все горизонты, но оказались неплотными и нас не обидели. Возвращались мы по серпантину дороги и придумали загадку: «чем быстрее идёшь, тем чаще разворачиваешься – где это?». А ещё днём сочинили две загадки про виноград: «ни рыба, ни мясо, а костей полон рот»; «один раз укуси – три раза плюнь». Вернулись домой уже в кромешной тьме.

На следующий день дорисовали этюды с лодкой у рыбацкого домика. Солнце то светило, то пряталось, туманы ползали по горам. Магазин с шампанским закрылся на выходной, а другой потому, что продавщица ушла. Мы было сунулись к ней домой, но нас отшили. Тогда мы сели в засаду на ящики позади дома. И не зря. Скоро она вышла с мужиком и прошла в магазин. Мы – за ними. Пришлось нас впустить, хоть и с замечанием, что нельзя быть такими настойчивыми. Как сказать!
 
7 октября с утра небо хмурилось, не располагая ни к рисованию, ни к купанию, и мы пошли было к рыбакам за рыбкой, но её уже раскупили. Тогда мы просто побродили по пляжу, пособирали изумруды и другие драгоценные камни. К часу дня потянулись в столовую и, поднявшись наверх, увидели Эдгара. Мою пропажу он не привёз: хозяйка одесской квартиры заявила, что про деньги знать ничего не знает. Если не врёт, остаются соседи-пятиборцы. Дай Бог, что пятьдесят рублей они не пропьют, а используют для повышения спортивного мастерства.
 
А вообще-то, если помнит читатель, свои вещи поначалу я оставил в первой квартире, где мест не было, и сразу ушёл в город. Там был только сын хозяйки, «парень моего возраста». Возможно, это он провёл инспекцию моего багажа и прихамил деньги, ничего не сказав матери. Да и на палубе «Крыма» я оставлял вещи без присмотра, и у причала. Но там-то проще унести чемодан, чем принародно в нём копаться. К тому же, чемодан я запирал на ключик, а замок сломан не был. В общем, сам растяпа, нечего валить на других. На порядочность людей надейся, но не забывай и о жуликах, которые не дремлют. В отличие от тебя.

Недолгий остаток отпуска мы провели втроём. Просторная комната позволила всем разместиться с комфортом. Показали мы Эдгару всё, что освоили сами, лазили по горам и по гротам, купались, ели рыбу, угощались шампанским и другими винами. Написали ещё по паре этюдов: скалистый хребет Караул-Оба над бухтой и крымскую сосну в туманных горах. Спокойное море стало сильно фосфоресцировать, и мы по-детски забавлялись в воде, гоняя в вечерних потёмках светящиеся струи. Вода пока не холодала, и такие купания доставляли массу удовольствия.

Хроника последних дней не велась: мы расслабились, но те детали, которые стёрлись из памяти, уже не могут изменить светлого впечатления от нашего блаженного обитания в этом замечательном уголке отечественной природы.