Шампунь-мальчик

Дверь салона распахнулась, и в неё вошла пара. На ней был бежевый короткий плащ, с модным поясом в цвет, чулки, туфли на каблуках, чёрные очки и алая помада. С ней был невысокий, хорошо сложеный брюнет, с искромётным взглядом, в котором всё излучало благосостояние.

Владельца салона звали Вуди. Oн вился над клиентом с феном и расчёской в своём танце маэстро-парикмахера. Брюнет уверенно прошёл к креслу Вуди, и его баритон заставил остальных посетителей салона прислушаться:

— Привет, Вуди! Думаешь возможно сделать эту красоту ещё красивее? — строго, но справедливо бросил брюнет и кивнул в сторону своей спутницы.

Вуди дружественно заключил его в объятия и с улыбкой ответил:
— Конечно!
И после паузы, широко улыбаясь, добавил:
— Конечно, нет.

Как вы себя чувствуете, когда вам моют голову в салоне? Когда ей мыли голову в салоне Вуди, она пришла к заключению, что голова, да и всё её содержимое, и есть её эрогенная зона.

Стоит сделать небольшое отступление и сообщить, что девица не только в салоне Вуди, но и в городе Торонто, пребывала впервые. Несколько месяцев назад, она прилeтела, к своему немолодому человеку, поддавшись на его очередные уговоры о том, что здесь её будущее, в сопровождении чемодана и новых полусапожек, приобретённых при пересадке в Амстердаме.

Сердце он ей разбил ещё пять лет назад, но теперь страсти стали утихать, и она относилась к нему не более, чем снисходительно. Позволяла, так сказать.

Она прилетела из самого лучшего города на свете, от друзей, от приключений и от всей жизни в непонятное "будущее". И теперь когда ей потребовалась стрижка, она с удивлением обнаружила, что в Торонто действительно умеют мыть голову.

Настал момент, когда нужно было обратить внимание на мойщика головы. По-английски, к счастью, его называют гораздо милее: шампунь-мальчик. Этот был очень даже ничего: белые кудри до подбородка обрамляли его интеллигентное лицо. Голубые глаза, высок, слегка сутул. Вылитый Леонид Агутин. Но ещё и очки, и явно плохое зрение, по линзам понятно. Всё как я люблю, подумала она. Даже недостаток, за который его можно жалеть.

Вуди сделал прекрасную стижку, и, конечно не мог обойти её своим вниманием.
— У нас намечается шоу причёсок, хочешь поучавствовать?
Ей ришлось подмигнуть ему карим глазом.

Её немолодому, но привлекательному возлюбленному давно пора было жениться на ней и остепениться. По её мнению. А он хотел чего-то другого. Чего-то типа "бить копытом"? Привёз в чужую страну, выставил за дверь с чемоданом и двумя долларами на проезд. Три дня она скиталась. Потом вернул и опять выставил.

Так и приобретаешь это великое, нетленное внутреннее ощущение, которое зовётся свобода. Получаешь его после череды гневных и бессмысленных разборок, несправедливости, отчаяния и борьбы за себя.

Через неделю она решила, что пора сделать и укладку. После чего пришлось принять приглашение шампунь-мальчика Майка пройти в его машину и выпить кофе из бумажных стаканчиков. Оказалось, её английский позволял ей намного больше, чем она предполагала: сносно выразить себя, шутить и, самое главное, ей тоже было смешно.

— СвИтля-ана, — нараспев обращался к ней Майк, уродуя её имя. — Вот тебе английское слово стоимостью в $50.

Он называл слово, и ощущение было такое, что он снова моет ей голову, до того это было крутое и “вкусное” английское слово. А может быть даже целое выражение. Она закатывала глаза от удовольствия, благодарила, а потом они договаривались, что на шоу причёсок будет так, так, и так. Шампунь-мальчика, как выяснилось, назначили клёвым ведущим этого чёртовa шоу.

— Поужинаешь со мной?
Настойчивый баритончик её немолодого человека отказов не принимал.
— Я занята сегодня. И завтра может тоже. Знаешь ли, Вуди делает шоу причёсок.
— О, пожалуйста! Оставь это всё. Пойдём повеселимся, выпьем виски?
— С тех пор, как ты отселил меня в съёмную квартиру с заботливой бабушкой Суламифью, веселье у меня каждый день и без висок, представляешь себе?

Её начинало тошнить от него.
— Не ври, сама ушла.
И очень хорошо, что ушла, думала она. Ты мне не указ.
— Ладно. Репетиция шоу завтра, и я выпью с тобой виски, старый ты ловелас.
Он взорвался искренним, душевным смехом.

Представьте себе, она приехала в Торонто в те интересные времена, когда ещё можно было курить в офисе. Уже не совсем законно, но босс дрался с владельцами здания за право это делать в помещении, которым он, практически, владел, ибо сам был тот ещё куряка.

Утром она сидела за огромной чашкой кофе и первой сигаретой в красивом убранстве, “оазисе” с золотыми рыбками, который устроил босс в этом офисе и думала: опять я переспала с этим негодяем. Так он никогда не женится, его надо держать в ежовых рукавицах!

Звонок "Леонида Агутина" прервал её позднее раскаяние. Майк начал трещать о какой-то ерунде, а она подумала: хм, он снова моет мне голову, и это чертовски приятно. Закрутится роман, Федька не женится, придётся возвращаться на родину. К лучшему? Пока непонятно.

Страх, что она уже в мыслях изменила Федьке, что новые приключения - это может быть опасно, но интересно и что нужно "не проебать Канаду", - был причинной бессониц и диареи.

А у районного, не особо примечательного, шоу причёсок в г. Торонто было много репетиций. Месяц подготовки. И она летела, летала на эти репетиции каждый раз после работы. Вечером Майкл подвозил её домой.

— Слушай, давай заедем в пивной и пива возьмём.

Сколько ему было лет? Она никогда не задумывалась над этим. Может он даже говорил, может даже несколько раз, какая разница? Он был слегка сумасшедший, и у него был такой запах, который приводил её в удивительное расслабление: так пахнут блондины.

Пришлось отдаться ему в машине, в два часа ночи на автостоянке около известного продуктового супермаркета. Ни тени сожаления в целомудренной системе Светланы по этому факту не возникло. А возникла странная, смешная мысль: я переспала с канадцем, первый раз, через одиннадцать месяцев пребывания в стране.

— Почему ты мне не позвонил?
— Телефон работает с обеих сторон, знаешь? Ты всегда можешь позвонить и мне, — сдержанно, спокойно и совершенно по-доброму звучал голос Майка на том конце провода.

Наглый, думала она.
— Я сидел у твоей парадной, когда ты ушла, открыл книгу и тут oн открыл дверь моей машины, твой Фёдор, и сказал, пойдём выпьем кофе.
— Он следил за нами?!
Её сердце сорвалось со всех сосудов и перемычек и бросилось в направлении дамской комнаты.

— Возможно! Я когда его лицо увидел, головой в руль упал, так офигел.
Светлана представила, как белокурые кудри Майка водопадом скатились на руль. Сердце снова вернулось вверх на место.

— И-и? — только и смогла проблеять она.
— Он пригласил меня в МакДональдс, не волнуйся, всё было цивильно.
— Цивильно что?!
— Ну, всё, что он хотел знать, это трахаемся мы с тобой или нет. И я сказал, что, конечно нет. И он поверил.

— Охренеть.
Oна упала головой на воображаемый руль.

Фёдор вдруг стал напорист, а Майкл ещё болeе желанный.

Она лежала в кровати в квартире Фёдора в центре Торонто и разглядывала синяки на своей левой ноге. Вчера с Фёдором они ходили на ужин с его мамой и сестрой. Kак это необычно: он никогда не был сторонником соединения двух миров: Светлана и его бывшие, Светлана и его семья и дети — разные вещи. Зачем портить жизнь всем? И вдруг правило, почему-то, стало нарушаться.

Происхождение синяков не имело ничего общего с семейной встречей. Два дня назад Майкл пригласил её на настоящую итальянскую свадьбу, женились дети его итальянской тёти.

Фейерверк, а не свадьба. Роскошь, красота, фонтан. А они только зашли, и сразу же сбежали через кухню, как в кино, через блестящие столы из стали, запахи еды и кучу ножей. Они вышли на задний двор, оказались на детской площадке, и на качелях он так раскачал её плоть и суть, что звёзды показались ничтожеством в сравнении с тем, куда он уносил её каждый раз, каждый взмах этих качелей.

Вот оттуда и синяки.

В доме родителей Майка они проводили дни и ночи. Она всё время должна была куда-то убегать, и только однажды осталась на ночь. Oн был вне себя от счастья. Он будил её каждый час, чтобы только обнять, поцеловать и дать ей понять, как он счастлив, что она просто спит с ним.

— Я понимаю, Свитля-ана, тебе нужно гражданство, — он смотрел на неё всей глубиной своих голубых глаз, всем своим никудышним зрением. — Ты знаешь, я не хочу жениться никогда, и детей я не хочу. Но для тебя, я подумал, я могу это сделать. Не детей, — он засмеялся “агутинским” смехом, — если ты не возрaжаешь, только брак. Чтоб у тебя была свобода, чтоб ты стала кана-aдкой.

Она хотела провалиться в пуховые подушки самой уютной постели в мире, постели его родителей.

Он не звонил неделю. Она знала, телефон работает с обеих сторон, но хотела просто отдохнуть, залечить синяки.

Майк лежал с открытыми бездонными голубыми глазами, которые наконец-то видели ясно, без искажений, но в то же время уже не видели ничего. Кудри по-прежнему обрамляли его красивое лицо, по-прежнему были белокуры, только у виска белизна его блестящx волос вдруг подкрасилась красно-чёрным, и огромный осколок стекла, торчащий из его виска, играл страшную, финальную ноту в простой жизни шампунь-мальчика.

А Фёдор звонил, всю неделю, и в конце концов она согласилась на встречу.

Они встретились в обычном баре. Почему у него в руках пролетарские гвоздики? Почему нервознее, чем обычно?

— Я разговаривал с Майком, ты знаешь?
Она сделала удивлённое лицо.
— Он дешёвый, он не ставит тебя ни в грош. Он сказал, что вы не трахаетесь потому, что ты против противозачаточных таблеток. Ты-то хоть представляешь, как он тебя опустил? Гадость, да и только.

— Что ты хочешь? — она не хотела смотреть на него.
— У меня есть хороший доход, и я могу поделиться им с тобой. Я не знаю чего я хочу, я знаю одно: если тебя выгонят из этой страны, мне будет очень одиноко. Я не хочу этого. Выходи за меня.

Она подумала: блять.

— Майкл погиб, если тебе интересно. Он выпил бутылку виски, поехал на родительском микроавтобусе и перевернулся. Я принимаю твоё предложение.