Дела солдатские

ДЕЛА СОЛДАТСКИЕ
          
       До чего же трудно вспоминать «солдатские дела» – кровавые ужасы тех лет.

Павел Александрович Серебряков рассказывает:
Родился я в Казахстане в рабоче-крестьянской русской семье.
       В январе 1942 года призвали меня в ряды Красной Армии и отправили из города Гурьев вместе с другими призывниками (около шести тысяч человек) в город Бузулук. Близ Бузулука в деревне я обучился на военного радиста и попал в состав двухсотой дивизии под командованием К. К. Рокоссовского. С этой дивизией я и пройду всю Отечественную войну.
       Из Бузулука несколькими эшелонами нас отправили в столицу СССР – город Москва. Далее мы поехали под Старую Руссу, где наша двухсотая дивизия сразу же пошла в наступление на врага и, отбив у немцев три крупные деревни, встала в глухую оборону.
       В обороне мы стояли на болотах. Блиндажи копать невозможно, потому что везде была вода. Это был самый настоящий ад. Спали солдаты и офицеры под соснами, с которых опали иголки, так было мягче. Спали и на брёвнах, полусидя ничем не укрываясь, а дожди в этой местности шли почти день и ночь. Дороги к нам не было, везде леса заболоченные, поэтому продукты питания привозили редко. Приходилось кипятить и пить дождевую и болотную воду. Очень многие солдаты болели простудными заболеваниями, мучились с зубной болью, на теле почти у каждого нарывали фурункулы. У некоторых солдат на ногах гноились по пятнадцать-двадцать фурункулов. Многие по этой причине не могли даже встать на ноги. Ну и вдобавок ещё одолевали клещи. Этих паразитов-кровопийц мы друг с друга ветками сбивали. Нужно сказать, что поселковые и деревенские ребята были физически выносливее.
        К сентябрю солдаты своими силами сделали по болоту кольцевой настил из брёвен, по которому нам стали чаще привозить питание, а зимой с продуктами стало ещё лучше. Дорога-то подмёрзла. Продукты привозили самые разные, кормили хорошо, заработала своя полевая кухня. Добавку давали всегда! Желающим по сто граммов водки в день. Простояла наша дивизия в этой обороне до 22 февраля 1943 года. Конечно, пока мы удерживали всё это время оборону, нас непрерывно авиация противника бомбила, стреляли по нам вражеские пушки и пулемёты. Короче говоря, шли периодические бои местного значения. Имеющиеся карты, по которым мы воевали, где были обозначены немецкие позиции, были 1912 года выпуска.
         Однажды командующий армией Губин, вручил мне написанную на двух листах радиограмму, чтобы я, выйдя на нужную позицию, передал эту радиограмму по рации советским войскам. При этом командующий строго сказал: «Если придётся туго, уничтожь эти листы съешь или сожги, но к врагу эти сведения попасть не должны, иначе погибнет вся армия. Я ответил: «Есть, товарищ командующий!» – и, взяв необходимое боевое снаряжение, – гранаты, автомат, патроны и продукты питания, пошёл на выполнение боевого задания. Мне необходимо было подать по рации сигнал нашим артиллеристам для начала артподготовки. Все сверились по одним часам. Благополучно дойдя до нужной точки, в нужный день и час, подал сигнал: «Раиса, начинайте работать!» И началась мощнейшая артподготовка. Пошёл грандиозный залп «Катюш», беспрерывно били пушки, бомбили врага наши самолёты. Два часа шла артподготовка. За это время советскими войсками было выпущено более шестидесяти тысяч различных снарядов. А после артподготовки шла в бой пехота, и все боевые немецкие точки были разнесены вдребезги!
         Тяжело было воевать нашим радистам, многих пеленговали или «снимали» фашистские снайперы.
         В 1944 году двухсотая дивизия под командованием Рокоссовского продвинулась с боями в Беларусь. Ох и туго было в Беларуси. Командир даёт команду: «Всем окопаться, предвидится бомбардировка!» Окопаться, это значит, если грубо сказать, нужно сапёрной лопаткой как можно быстрее вырыть себе «могилу», то есть выкопать яму глубиной в человеческий рост и шириной полтора метра. Вот в таких ямах – окопах мы солдаты порой сидели или лежали, ожидая и пережидая бомбёжку, бывало и по двое-трое суток. Вставали после налёта, проходили с боем километров пять и снова команда командира: «Всем окопаться!» А окапываться-то приходилось зачастую в лесах, а там сплошь вековые сосны. Корни этих деревьев от возраста вылезли кривыми дугами наружу, везде словом, одни толстущие корни. Сапёрная лопатка их не берёт, а приказ выполнять нужно безоговорочно. Так, я раз себе окоп средь таких корней перочинным ножом рыл. Вырыл яму глубиной сантиметров шестьдесят, забросал себя сверху листвой и травой, а голову в эту яму засунул – в так называемый окоп. Пронесло.
          Завязалась раз в лесу перестрелка с фрицами. Дали мы им тогда прикурить! И вот пошли мы после боя трупы врагов осматривать. Видим, у сосны немецкий офицер стоит весь в крови, кишки свои метра на три по веткам размотал. Мы к нему, а он по нам очередью из автомата. Двоих наших ребят уложил и сам тут же упал замертво. Гитлеровцы были воинами очень сильными, храбрыми, не боялись, проклятые, практически ничего, шли в атаку в полный рост, с автоматами наперевес и редко кто из них пригибался под нашим шквальным огнём или падал, прячась в кусты. Немецкая армия была хорошо укомплектованной и профессионально подготовленной к войне.
         Это не хвала нашим врагам фашистам. – Этим я хочу сказать, что советским воинам очень трудно пришлось, сражаться с такими матёрыми врагами, но всё равно мы были сильнее, как физически, так и духом. И поэтому мы победили!
          Люди есть люди, встречались на войне всякие. Некоторые по трусости, в панике сбегали с позиций, были и самострелы. В начале войны таких дезертиров ещё не распознавали, даже лечили в госпиталях, а кого и совсем могли комиссовать, но потом поняли, как распознать самострел: при самостреле у раны обязательно остаётся ожог от выстрела, а боевое ранение ожога на теле не оставляет. Такими предателями занимался особый отдел. Некоторых расстреливали по закону военного времени за измену Родине, а некоторые попадали в штрафные батальоны. Но, в основном, все солдаты с честью исполняли воинский долг. Отдавали на алтарь Отечества свою жизнь, нас не останавливали ни болезни, ни раны, ни пули. Мы упорно шли вперёд.
           В 1945 году наша двухсотая дивизия вела бои за Польшу. Я находился в здании, смотрел в окно и передавал по рации командованию нужные сведения, тут-то меня и запеленговали. Два немецких снаряда со страшным шумом влетели в окно, разрушили половину здания. Несколько наших солдат и офицеров были убиты и ранены, а у меня лишь кожу с подбородка содрало. (Это было моё единственное лёгкое ранение за две пройденных войны). После перевязки я тут же продолжил наступление. В итоге, в Польше, двухсотая и сто шестьдесят пятая дивизии взяли в плен до тридцати пяти тысяч фашистов. На Эльбе в это время немецкого сопротивления почти не было. В начале мая 1945 года двухсотая дивизия вышла на Эльбу и встретилась с союзниками. Американцы приезжали на автомобилях. Солдаты и офицеры с обеих сторон обнимались, целовались, выпивали спирт и закусывали шоколадом. Все чувствовали, что до Победы осталось не долго!
           А через три дня в три часа ночи тут же на Эльбе мы услышали о нашей Победе над фашизмом!
           Двухсотую дивизию расформировали, солдат из этой дивизии передали в другую бригаду. Далее я с этой бригадой приехал в Москву, а оттуда был срочно особым приказом направлен на Камчатку. Тут же совместно с морской пехотой, наша бригада за непродолжительное время боя полностью выбили японцев с первого Курильского острова. За второй остров также был непродолжительный бой. После артподготовки «Катюшами» и проходом советской пехоты, японцы были уничтожены или взяты в плен.
           На северных Курилах война с Японией шла всего несколько дней. Со всех восьми островов, удерживаемых японцами, советскими войсками было взято в плен сорок четыре тысячи японских солдат.
           После войны я ещё год и восемь месяцев продолжал службу – охранял границу на Тихом океане.
           Дела наши такие солдатские – Отчизну защищать!