Вот такая я журналистка

 У меня взяла интервью для работы по психологии журналистики студентка ТюмГУ Юля Сидорова…

- С чего начался ваш профессиональный путь? Как решили прийти в профессию?
 
– Какие смешные вопросы. Мой путь профессиональный начался совершенно внезапно. Я всю жизнь хотела быть кем-то другим, кем угодно, только не журналистом. Был такой Вадим Щвец, он и есть сейчас. Он сейчас владелец сети кинотеатров. Когда я еще работала искусствоведом в музее ИЗО, он меня попросил написать статью про какую-то выставку музейную. Мне было лет двадцать пять. По образованию я филолог, «русский язык, литература, мировая художественная культура». Затем он еще попросил в свою газету...не помню, как она называлась...писать про рок-тусовки. Вот он до сих пор сейчас ведет про тюменский рок в ВКонтакте группу. Очень меня удивил этим. В общем, вот так вот началась моя карьера – с внештата. Затем в силу жизненных обстоятельств, я стала штатным журналистом. По окончании университета я попробовала себя в качестве педагога. Поняла, что совершенно не хочу быть педагогом. Когда у меня родилась дочь, не получилось быть искусствоведом. Просто потому, что нужно было растить дочь, я пошла в журналистику. Первая газета штатная была газета «Сударыня». Затем – «Тюменский курьер», где меня, собственно, главред, наш шеф Рафаэль Соломонович Гольдберг (низкий ему поклон), воспитал, как журналиста.
 
 
- Что дало вам обучение в вузе?
 
– Ну, полей не было, как вы понимаете, потому что это было мое любимое литературоведение. Я писала диплом по циклам, посвященным Цветаевой, была вся в литературе, в поэзии, о журналистике даже не мечтала. Ну, как я уже выше говорила.
 
- Люди, которые не учились на журфаке более талантливы в журналистике?
 
– Не сказала бы, что кто не учился – более талантлив, это, знаете, как всё относительно! Вот когда я работала во всероссийском информационном агентстве, у нас начальница московская была математик, и ей легче структурировать текст, потому что логическое мышление, аналитическое, у нее больше получается буковки в слова складывать. Одни люди с детства уже знают, кем быть и куда им пойти, другие всю жизнь мечутся, как я. Мне все кажется, что я не журналист. Я не журналист, я – поэт! Можно учиться и быть прекрасным журналистом, можно не учиться, и потом на практике стать хорошим журналистом, но, на самом деле, теоретическая база – нужна. Я до сих пор говорю «статья», а мне некоторые очень серьезные дамы говорят, что статей мы не пишем, в журналистике другие жанры, понимаете? Это вот несмотря на то, что тридцать три года уже пишу.
 
 
- Были ли трудности в начале работы?
 
– Я думаю, у меня трудностей вообще ни в начале, ни в конце не было, если честно. Единственное, мне пришлось узнать, что нужно писать «что где когда». То есть, я описывала, например, верблюда – все его красоты как искусствовед, а мне нужно было сказать, где этот верблюд прошел, почему он там прошел, в связи с какими обстоятельствами. Трудности – они же бывают, когда ты занимаешься не своим делом, а когда своим – кайф.
 
 
- Работа над каким материалом вам запомнилась больше всего?
 
– Вы хотите, чтобы я за тридцать три года вспомнила, какой материал мне больше всего понравился? Моя тема – это искусствоведение, искусство: я училась в музучилище на фортепиано, всегда увлекалась изобразительным искусством. У меня двойной диплом: русский-литература и мировая художественная культура. Очень люблю театр, хотя в театр как-то я меньше всего попадала, но сейчас просто хожу на спектакли и пишу о них, получаю огромное удовольствие от того, что я об этом пишу! С танцем немножечко похуже, да и в Тюмени его не так много. Так что про какой-то вот прямо материал конкретно я вам не скажу. Я могу сказать только, что обожаю искусство, любила быть обозревателем по культуре, любила игровые программы на телевидении (я делала афишу выходного дня – играла в ней как актриса и работала в игровой программе «Инструкция по применению»).
 
 
- Вам приходилось работать над материалом, тема или герой которого противоречили вашим взглядам/нормам?
 
– Как может герой противоречить моим взглядам, ты же говоришь с человеком! Я человек верующий. Может быть, в молодости были какие-то не очень приятные опыты, когда ты еще слишком эгоистичен в общении. Журналист априори должен любить того, с кем он идет разговаривать, он просто должен в него влюбляться. Должен, должен... Это получается само собой, когда смотришь в глаза человеку. Как правило, идешь же разговаривать с человеком, которому интересна его тема: если ему это не интересно, он не будет рассказывать! Были случаи, конечно, на телевидении, когда какой-нибудь укладчик асфальта или комбайнер двух слов боялся связать. Приходилось потом монтировать по два слова, было забавно. Тем не менее, если люди влюблены в свою профессию, влюблены в те дела, которыми они занимаются, как можно их не любить, какой может быть дискомфорт? Были с некоторыми проблемы – не без этого. Например, я у одной дамы взяла интервью, нужно было срочно его опубликовать (и не раз такое было, даже не у одной дамы... как правило, почему-то это были дамы) а она затем, после публикации, устроила разнос, мол,  «я такого не говорила». Ну, все люди такие. Лучше всего, когда ты берешь интервью, человеку его высылать, это не всегда получается, потому что бывает цейтнот… Но если выслали человеку, он посмотрел что-то – это этичнее, он же не всегда хочет, чтобы написали то, что он думает, что ляпнул... этот уже психологические моменты.
 
 
- Получали ли вы отзыв о своей работе/материалах от коллег и аудитории?
 
– Отзывы – да, получала. Я 10 лет внештатно в «Московском комсомольце» писала о рок-тусовке, и мне одна девочка однажды призналась, что она собирала все мои статьи, это было интересно и неожиданно. Писали и говорили: “Я не сходил на такое-то мероприятие, вас почитал, уже как будто там побывал». Или «сходил – и именно так же воспринял». Или «я не понимаю классической музыки, а благодаря Вам стало понятнее» – много таких отзывов было, это приятно, с одной стороны. С другой стороны, я человек творческий, мне главное – сам процесс: получить впечатление, об этом написать, что уж там дальше – как пойдет.  Ну, естественно, это хорошо, когда людям приносишь радость, в общем-то, наверное, для этого и работаем. А ещё когда меня хвалят, особенно в лицо, меня это смущает. Я готова сквозь землю провалиться лучше, чем хвалу слышать. Отрицательные отзывы не всегда бывают конструктивны. Как вот от тех дам, про которых я говорила, но это ничего, надо все пережить, – профессия нервная. Но закаляет.
 
А что касается коллег, да, критика – это постоянно. На всех планерках тебя критикуют, это бесконечно и не всегда конструктивно. Как правило, это бывает на уровне отношений, к сожалению. Когда конструктивно – это понятно и приятно, берешь, естественно, на заметку, а когда на уровне отношений – это мышиная возня, не стоит даже слушать, чувствуешь фальшь и пропускаешь мимо ушей.
 
 
- Есть ли у вас кумир в мире журналистики или человек, который как профессионал вам нравится?
 
– Прямо вот кумиров нет у меня, потому что я никогда журналистом себя не считала и на кого-то равняться не хотела в этой профессии. Я особо не отслеживаю, кто что пишет, кто как себя выражает – я совершенно вот такой андеграундный, пофигистский журналист, которому не то чтобы пофиг на коллег, но который очень мало в этой среде вращается, читает кого-то, любит кого-то, слушает. Я считаю себя поэтом, а в журналистике просто работаю. Я получаю удовольствие от работы – и всё. Это плохо, наверное, нужно все-таки иметь людей, на которых стоит равняться. Я несколько легкомысленная дама, и поэтому не назову вам ни одну фамилию, я не фанат хороших журналистов. К сожалению.
 
 
- Какая сфера журналистики вам наиболее близка (политика, культура и тп)? Какие СМИ вы читаете/смотрите?
 
– Практически не читаю, так ненавижу вообще всё, что связано с журналистикой махровой! Очень люблю умных журналистов, люблю читать их хорошие статьи. Но когда я читаю что-нибудь критическое, меня корёжит страшно. В университете меня учили конструктивно критиковать. Но после тринадцать лет я занималась духовной практикой, и там критика была просто запрещена! Представляете, как меня раздирает?! Работать в сфере, где нужно критиковать, при этом не желать критиковать! Но иногда вот так вот людей заносит…
 
 
– Как вы находите информацию? И читаете вы больше научные и художественные труды?
 
– Мне откуда-то приходит, спускается сверху, не парюсь и не напрягаюсь. Когда журналисты спорят “вот это моя тема”, дерутся до слез за темы – мне непонятно, настолько наплевать на такую возню! Я знаю, что мне придёт всё, что мне надо. Мне трудно работать на строгих дядь и теть, которые требуют по три информации в день, и т.д., трудно рвать на себе рубашку. В молодости это как-то делалось, потому что мне надо было кормить дочь, а сейчас уже дочь с сыном могут меня прокормить. И я позволяю себе писать то, что хочу. Мне не хочется писать обо всем вокруг, я не заточена под это. О высоком, о красивом, о возвышенном, о том, что несет духовность, о научном, глубоком, интересном, аналитическом – да! Мне интересны люди искусства и науки. Мои кумиры – они там: режиссеры, художники, актеры, поэты – я их коллекционирую. Наравне с моей религией, мое богатство – это личности. Может я где-то и ограниченный человек, потому что некоторых земным слов иногда не могу вспомнить. Признак филолога: “ну что это там на потолке? Точно, лампочка!”. Я так всю жизнь живу. Читаю поэтов и художественную литературу. А информация сама меня находит. Как говорила одна редактор, «когда у Рычковой уже закончатся её знакомые». Но у знакомых же есть их знакомые!..
 
Богу угодно, чтоб я писала, чтоб была журналистом – ну, ладно. Я бы получала деньги за свои стихи и прозу – аллилуйя! Я бы не была журналистом! Но – увы. Только за статьи получаю деньги, с этим смирилась. Талант у меня посредственный – я не гений, но я могу прославлять талантов и гениев, чем и собираюсь заниматься остаток жизни.
 
Нынче пишут все, кому ни лень – невозможно в этой толпе выделиться. Тех, кто пишет лучше меня в разы – море, и здорово. Я делаю то, чего не могу не делать – а это счастье. Художник не тот, кто рисует офигенно с чьей-то точки зрения, а тот, кто не может не рисовать, и неважно, какие кисточки. Если он искренен, если любит – найдет своего зрителя, читателя, Бог даст ему дар.  «Неважно, какие кисточки» – это сказал художник Вова Глухов, ныне покойный.
 
 
– На ваш взгляд, у журналиста есть социальная миссия?
 
– Социальная миссия мне далека. Я с большой любовью отношусь к людям, которые служат другим людям, как, например, глава центра «Милосердие» Андрей Якунин. Я готова бесконечно ему кланяться в ноги и писать о его детище. У меня порой проскакивали такие мысли, что я с удовольствием бросила бы журналистику и пошла куда-нибудь в подобное заведение работать, но я знаю, что не хватит моих душевных сил работать с людьми подобного рода. Я не настолько святая, чтобы посвятить себя таким людям. Я вот напишу, например, о ком-то из актеров хорошо. Да, я знаю, что этому человеку столько критики отовсюду льется, столько негатива. Столько несправедливых резких вещей вообще говорят журналисты! А мне, знаете, хочется подойти и по голове погладить творческую единицу, и сказать: «Да ты вообще, чувак, классный!» Это не по-журналистски. Я поэтому сейчас работаю в пиаре, потому что это для меня – честнее. Я хочу нести позитив и добро, хочу прославлять тех, кто достоин, чтобы их прославляли. Вот такой я журналист.
 
Да, поддержать людей. Помнится у меня несколько раз это получалось. Когда отключали в домах зимой отопление, едешь снимать сюжет, а потом людям включают отопление. Или когда нужно было открывать школу №70, где директор Лидия Русакова – гениальная, учитель от бога, не могла с документами справиться. Я написала статью – школа начала функционировать. Ты понимаешь, что ты не зря живешь, что социально пригодился.

Я ориентирована на культуру, и куда бы меня не кидали, я всё равно возвращаюсь к культуре. Каковы социальная миссия культуры и журналистки, пишущей о культуре – я не знаю, может быть всё так, как говорили классики жанра, что нужно гуманизировать общество, что культура должна возвышать, отрывать от мещанства...Сейчас это уже совершенно забытые слова «мещанство», «обывательство». Сейчас – общество потребления. Я так не люблю высокие слова, – «журналисты, которые пишут о культуре, должны помогать людям и быть выше, блаблабла». Но я бы хотела, чтоб люди были выше. Я хожу на культурные события, ищу там что-то высокое. Я всегда стремилась к высокому. Каждый человек, каждый русский, по крайней мере, к этому стремится. Вы же знаете, он если и погряз в быту, то потом сядет с друзьями за стопарик и такую философию разведет о смысле жизни!
 
 
– Журналистика – это ремесло или профессия, которой можно научиться?
 
– Мне кажется, каждый человек под что-то уже заточен априори. Я –кришнаитка. Я знаю, например, что я легко пишу, и то, что мне легко дается моя профессия – это все из прошлой жизни, и, возможно, перекинется в будущее. Научиться можно, да, любому ремеслу. Есть пример одной девочки, которая, придя в «Тюменский курьер», совершенно ничего не могла, а потом она – бах! – так взлетела! Я не знаю, работает она или нет, я же уходила надолго и журналистики. Но в свое время в «Комсомольской правде» она просто звезда была! В свое время у человека появляются, откуда-то приходят силы, если он в это дело углубляется. Дай бог, чтобы это происходило. Можно научиться журналистике. Это профессия, ей можно научиться. И всё равно нужно иметь какой-то дар. Дар нужен во всем, и все есть творчество, и подо всё нужно быть где-то как-то заточенным. Через род твой, через твое воспитание, через твои прошлые жизни, через что угодно. Если ты на своем месте, вселенная даст всё. Если нет, хоть ты там бейся головой – ничего не выйдет.
 
 
– В каких видах журналистики вы себя пробовали?
 
– Я сначала была пишущим журналистом, затем работала во всероссийском информационном агентстве, затем работала на радио в службе информации, пыталась быть диджеем – не получилось, потому что двигать все эти движки переключать каналы – просто какой-то шок вообще жуткий. Затем было телевидение. Это для меня – самое органичное. Я по нему до сих пор скучаю, но работа на телевидении...у меня там всё получалось, я звездила, но понимала, что мне хочется больше писать, а там ограниченный формат. Но зато там была игра – я по сути своей больше шоумен, актриса, я с детства на сцене и в жизни на сцене. И мне говорила одна моя старшая коллега, которую я очень уважаю – Инесса Клепикова: «Да, Светка, ты на телеке хороша, но ты должна писать. Ты хорошо пишешь». Сейчас я пишу. Я понимаю, что то, что я сейчас делаю – это практически идеально: то, что я работаю в пиаре в университете, то, что я пишу для себя про искусство, ну или там во «Вслух», иногда в «Сибирское богатство» – это только то, что я хочу. То, что я делаю в университете, мне абсолютно нравится, потому что наука мне тоже всегда была близка, интересна. Я преподавала немного в Институте культуры искусствоведение.
 
 
– Был ли у вас в начале работы некий образ журналиста - идеальный или наоборот?
 
– Идеальный образ журналиста? Это Владимир Рогачев. Наверное, вот я вам сказала, что нет у меня кумиров, а сейчас вот вы сказали про идеальный образ. Я про него вспомнила. Он не журналист, ученый. Да и вообще он человек мира. Он космополит. Он добрейшей души человек. Он, кстати, никогда ничего не сказал плохо о людях искусства и при этом очень жестко критиковал чиновников, которые мешали искусству. Вот здесь – да, нужно с этим бороться. Стоит бороться с теми, кто мешает нашей культуре, стоит бороться за тех, кто ее строит, кто умеет ее делать, кто творит, причем творит не что-то разлагающее, а позитивное, гуманное, что в наше время редкость.
 
Нейтрального собирательного образа журналиста нет. В детстве был в учебнике немецкого языка некий Шрайбикус, мальчик, который бегает везде, ему все интересно, он обо всем пишет, образ “хочувсёзнайки”, который мне совершенно не свойственен. Меня вообще ничего не интересно. Вот вы знаете, мне не настолько все неинтересно внутри, где-то глубоко! Мне не интересен окружающий мир так, как он интересен журналистам. Им интересно, как дома строятся, мосты. Гольдберг меня посылал про развязку писать, например, и все хихикали, когда меня посылали на подобного рода объекты. На самой развязке такие виды, такие панорамы, я получу удовольствие от просторов, опишу их, но как выглядит канализационный люк – ой, мама моя! Неинтересно! Большинство журналистов должны быть земными. В одно время были такие конторы: пришел, заплатил деньги и у тебя посмотрели ауру. Говорят, Омельчук отправил туда всю свою команду, хотел, чтобы была у них «голубая» аура, чтобы журналисты думали о высоком, о духовном. А у них оказалась «желтая» и «красная», земные цвета. Люди пишут об урожае, ЖКХ – о том, что нас окружает, о земном. А я пришла к ауристам – у меня голубизна, белый, фиолетовый. Ну, я так устроена. Я не хочу сказать «смотрите, какая я духовная, а они низменные». Наоборот! Журналист должен любить то, что его окружает, землю, строителей, монтажников и хотеть об этом писать. Тогда ты настоящий журналист. Ну, наверное, такие узкоспециализированные, как я, тоже нужны…
 
Я считаю, что в любом профессионале должны быть две составляющие: любовь к делу и гуманизм, человечность, любовь к людям, которые в данный момент с тобой рядом. Я практически не знала журналистов с хорошими качествами – профессия заставляет быть злым, критичным, жестким. Иногда доходит до психических сдвигов – есть просто моральные уроды в этой профессии, к сожалению. Неблагодарная в отношении духовности профессия. Кришнаиты очень не любят журналистов, меня бесконечно шпыняли за профессию, но можно же найти разумный компромисс...я его ищу...
 
 
– Не только кришнаиты не любят журналистов, но и просто люди, с недоверием во многом, хотя бывают случаи, как вы рассказывали, что людям нужна помощь, и она приходит, благодаря журналистам.
 
– Люди вообще не любят людей. Если бы любили, на этой планете не родились бы. Сюда со спасительной миссией приходят только святые, остальные – потому что захотели быть сами богами. А это нереально. Кто понимает, что погорячился, начинают заниматься духовными практиками и возвращаются в лучшие миры. Учатся любить людей и Бога.