Право на безумие. Часть III. Глава 23

Глава 23.

Аскольд спал мертвецким сном в собственной постели. Вчера у него был трудный день, полный треволнений и нервных перегрузок. Но не одна только усталость ввергла его в столь глубокое забытье – Богатов был в стельку пьян.

Он вернулся домой поздно, около двух часов ночи, достал из бара литровую бутылку водки и, наполнив до краёв двухсотграммовый стакан, выпил залпом. Ему необходимо было унять нервную дрожь, убить тревогу, не дающую покоя, заглушить нелицеприятный голос совести, мучивший его все последние часы. Он пил один стакан за другим, не закусывая, и только нервно курил в промежутках. Он не помнил, как выбитый из сознания алкоголем свалился, не раздеваясь, на кровать и тут же забылся тупым, бесчувственным сном.

Проснулся Богатов от нестерпимого звона в ушах. Звенело всё – оконные стёкла, стены, мебель, наполовину опорожнённая литровая бутылка водки на столике возле кровати…, особенно невыносимо звенело внутри черепной коробки. Аскольд инстинктивно, привычным движением опустил руку на будильник, всегда стоящий рядом на столике, но звон не прекратился, даже не умалился ничуть. Тогда он с большим трудом приподнялся, сел на кровати, осмотрел беспрерывно колышущееся пространство мутным взором, взял со стола кувшин с водой и жадными глотками, проливая на рубашку и брюки, отпил от него больше половины. Остальное, не раздумывая, вылил на голову, и только тогда немного пришёл в себя. Такая водная процедура возымела своё благотворное действие. Звон тут же прекратился. Но ему на смену пришёл глухой монотонный стук во входную дверь квартиры.

Кто-то весьма настойчиво пытался проникнуть в его жилище, и если ему не открыть, то он наверняка выломает дверь. Аскольд встал с кровати. Пол и стены поплыли куда-то в сторону, завертелись, закрутились в немыслимом водовороте…, Богатов снова упал на ложе. Но всё более усиливающийся стук в дверь заставил его вновь подняться и повторить попытку. Шатаясь, как при штормовой качке, опираясь на стены и мебель, он вышел, наконец, в прихожую. Задумываться и спрашивать через дверь: «Кто там ломится? И зачем пожаловал?» не было никаких сил. Поэтому он просто открыл, и будь что будет. На пороге квартиры Аскольд увидел какого-то щуплого военного в огромной фуражке (судя по цвету мундира, должно быть, лётчика), с ним ещё одного помладше и двух полицейских с автоматами.

- Здравствуйте, - вежливо, с улыбкой произнёс военный. - Богатов Аскольд Алексеевич, если не ошибаюсь?

- Да… - машинально ответил Аскольд. - А… вы кто?

- Позвольте войти? - не удосужив ответом, произнёс лётчик и сделал решительный шаг внутрь квартиры.

- Да… Пожалуйста… - разрешил Богатов, хотя разрешения его вовсе не требовалось.
Вслед за старшим вошли все остальные. Вид военных, тем более вооружённых, несколько отрезвил его. - А что произошло? Кто вы такие?

Аскольд туго соображал – откуда взялись эти лётчики, зачем они к нему пожаловали в столь ранний воскресный час и чего, собственно, хотят. Да мало ли лётчиков-налётчиков шныряют в последние годы по квартирам? Телевизионные хроники происшествий пестрят подобными визитами… и их трагическими последствиями. Но присутствие и вид вооружённых стражей порядка как-то успокаивал. Богатов, шатаясь, по стеночке пошёл в комнату. Вслед за ним, не дожидаясь  приглашения, отправились и гости.

- Значит, тут вы и проживаете, Аскольд Алексеевич? - оглядывая жилище, всё также вежливо улыбаясь, спросил старший.

- Да… Тут… А что, нельзя? - ничего не соображая, машинально ответил Богатов.

- Ну почему же, можно…, очень даже можно, - разрешил военный.

Аскольд кивнул в знак удовлетворения и поковылял к постели.

- Простите, я не представился… Старший следователь прокуратуры по особо важным делам Завьялов Порфирий Петрович. Это мой помощник. Вы позволите присесть?

И оба, не дожидаясь позволения, уселись в мягкие кресла вблизи журнального столика. Полицейские остались стоять возле двери.

- Следователь? … Прокуратуры? … Боже мой…

Аскольд медленно сел на край кровати и обхватил голову руками. Порфирий Петрович снял фуражку, положил её на журнальный столик, предварительно удостоверившись в его чистоте, и всё также вежливо улыбаясь принялся разглядывать Богатова. Его помощник достал из внутреннего кармана кителя портативный диктофон и также определил на край столика. В воздухе повисла тишина, прерывать которую никто не спешил.

Наконец, Богатов поднял голову, взял со стола кувшин, заглянул внутрь и, не обнаружив там воды, попытался встать.

- Сидите, сидите, Аскольд Алексеевич, воду сейчас принесут, - поспешил усадить его на место Порфирий Петрович. - Вам лучше не вставать… и вообще поменьше двигаться.

По его знаку один из полицейских приблизился к Богатову, взял у него кувшин и вышел из комнаты. На кухне послышался шум льющейся из водопроводного крана воды. Вскоре он стих, а через несколько секунд страж порядка вернулся в комнату, держа в руке тот же сосуд, но уже наполненный влагой. Он налил из кувшина в стакан и подал Аскольду. Тот жадно выпил до дна. Затем, поставив стакан, взял со столика пачку сигарет, достал из неё одну штуку, определил её в рот и, чиркнув зажигалкой, прикурил. Постепенно, медленно, но всё же он приходил в себя, вновь обретал способность адекватно воспринимать мир вокруг.

- Извините… - проговорил Богатов. - Мне тяжело сейчас.

- Да уж понимаем, понимаем, - всё так же улыбаясь, посочувствовал Петрович. - Вы успокойтесь, Аскольд Алексеевич, и облегчите душу. Вам сразу же станет легче.

- Да… Спасибо… - вздохнул Богатов, не вполне понимая, что значит «облегчить душу», собрался духом и пристально посмотрел в глаза следователю. - Прошу вас, говорите всё без утайки. Мне нужно знать правду.

-  Конечно, расскажем, - охотно согласился Петрович. - Всё расскажем в своё время. Нам тоже нужна правда. Всем нужна правда, одна только правда и ничего, кроме правды. Но сначала позвольте задать вам несколько вопросиков?

- Да, конечно, задавайте, - послушно, даже как бы обречённо согласился Аскольд.

Он потушил в пепельнице окурок, наполнил из кувшина стакан, отпил примерно четверть и закурил новую сигарету. Он старался собрать всю свою волю, сконцентрировать всё внимание на разговоре, который не без основания считал весьма серьёзным и важным для себя. И это у него, похоже, начало получаться.

А Порфирий Петрович встал с кресла, медленно, деловито прошёлся по комнате, всматриваясь в интерьер цепким взглядом, и остановился возле книжного шкафа, наполненного тяжёлыми томами. Вообще он любил читать, хоть времени на подобного рода занятия оставалось немного. Предпочитал, естественно, детективы. Но почитал также и классику. Его любимым литературным персонажем был Порфирий Петрович из «Преступления и наказания» Достоевского, и он определённо полагал, что носит это имя не случайно, что именно в честь знаменитого пристава следственных дел родители нарекли его Порфирием. Он даже старался походить на него, считая себя тонким психологом и знатоком человеческих душ, пребывал в твёрдой убеждённости, что не доказательства и улики определяют успешный исход расследования, но доведение подозреваемого до полного признания, а может и до искреннего раскаяния в содеянном . Впрочем, последнее вовсе не обязательно. Раскаяние может повлиять на степень тяжести наказания, но ни в коем случае не на сам факт осуждения.

Тут взгляд Порфирия Петровича наткнулся на корешок одной из книг, на котором крупным золотом было выведено знакомое имя. Следователь взял книгу в руки и уставился на обложку широко раскрытыми глазами.

- Так вы писатель, Аскольд Алексеевич?! Это ваша книга?! - спросил он удивлённо, даже почти поражённо.

- Да… Моя… - ответил Богатов несколько растерянно. Ему ещё трудно было так резко переключаться с одной темы на другую.

- Интересно… Вот ведь как интересно… - продолжал изумляться Петрович, перелистывая страницы книги. - А о чём пишете? Детектив?

- Нет… Это совсем другое… - лепетал сбитый с панталыку Аскольд. - Хотя…, я думаю о том, чтобы написать детектив…, но… как-то всё… повода нет…, не могу придумать подходящий сюжет…

- Да бросьте вы, Аскольд Алексеевич, - не унимался следователь. - Неужто так прям и не можете? Наверняка уже сочинили хитроумный сюжетец, а? Ну признайтесь, бьюсь об заклад, что уже сочинили… и даже исполнили…

- Нет… Только так…, думаю пока… - Богатов, наконец, переключился на родную литературную тему и несколько расслабился. - Я сейчас другую книгу пишу…, совсем не о том…, хотя…, возможно…, как-нибудь потом…, в будущем…

- А вы один живёте? - резко переменил тему Петрович, продолжая с интересом листать книгу и даже успевая проглатывать отдельные абзацы.

- Что? - не успел за ним Аскольд.

- Я говорю, вы один живёте? Семьи нет? - существенно повысив голос, уточнил вопрос следователь, будто громкость звучания могла что-то решить.

Богатов задумался, не сразу сообразив, что от него хотят.

- Семья-то есть… - наконец, сказал он со вздохом, опуская глаза. - Только теперь получается…, что один…

- Как это? Что это вы говорите, Аскольд Алексеевич? - Петрович одним шагом оказался возле Богатова, нагнулся к нему лицо к лицу и смотрел теперь глаза в глаза. - То один, то не один. Поясните, а то непонятно.

- Да что ж тут… - совсем смутился Богатов. - Я и сам теперь не знаю… Жена-то есть…, да вот где она, не ведаю… Повздорили мы вчера сильно…, вот она и пропала…

- Пропала?... Как пропала?... Когда пропала?... Куда пропала?... - забросал Петрович вопросами Аскольда, всё более вгрызаясь в него цепким взглядом.

- Да… я… сам не знаю… - растерянно пробормотал Богатов, совсем сбитый с толку. - Я думал…, что вы… А что случилось?... Что происходит?... В чём дело?...

Порфирий Петрович ещё несколько секунд пристально смотрел ему в глаза, потом вдруг резко выпрямился и вновь раскрыл книгу.

- У вас тут, Аскольд Алексеевич, так здорово написано,… - заговорил он совсем другим тоном, бегло листая страницы, - просто замечательно написано… Где же это я видел… Вот… - Петрович прервал поиск и прочитал вдохновенно. - «Вдруг она как-то вся встрепенулась, стрелой метнулась в сторону Санька, как заправский джигит вскочила в седло его скакуна, поставила того свечой так, чтобы и сам Санько, и Петрович отпрянули в стороны и не смогли её удержать. Затем, гарцуя на малом пятачке возле машины, распаляя коня и в то же время сдерживая его на грани стремительного рывка, посмотрела последний раз в мои растерянные, безумные глаза.
- Да. Ты прав, Робинзон, - заговорила она быстро и громко, стараясь в короткий миг, пока растерявшиеся казаки не остановили её, сказать как можно больше, самое главное. - Да. Нам было хорошо. Очень хорошо. Но ты так и не понял, что женщина выбирает не того мужчину, с которым хорошо, а того, без которого НЕВОЗМОЖНО ни дня, ни часа, ни секунды! Который и в разлуке – рядом, а не рядом с которым разлука.
Она вонзила тонкие острые как спицы каблуки-шпильки в бока коню - и тот, оторвавшись от земли, умчал её прочь в сторону села, исчезая, тая в ночи будто навсегда» .

Порфирий Петрович замолчал. Надо сказать, пауза ему удалась на славу. Да и прочитал он великолепно, так что даже помощник и полицейские смотрели теперь на своего шефа недоумённо, пытаясь понять, действительно ли случайный отрывок случайного произведения случайного автора настолько пришлись ему по вкусу,… или же это хитроумная часть следственных действий.

И Аскольд смотрел во все глаза на Петровича. Похмельное расстройство сознания уже поубавило остроту, тупая тяжесть внезапного пробуждения отошла в сторону, голова хоть и гудела, но уже не так сильно. Окружающая действительность воспринималась вполне адекватно, хотя и тормозила местами. Богатов, как ему казалось, в целом понимал цель визита к нему этих людей, и хотя радости никакой он от него не ждал, но на некоторое облегчение душевной тяжести всё-таки мог рассчитывать. Одного он никак не мог взять в толк: отчего этот следователь всё ходит вокруг да около, почему не раскроет карты и не расскажет всё как есть? Или причина их появления совсем в другом? Может, у власти есть претензии к роману Богатова? Что ж, возможно… Аскольд в книге не раз позволял себе нелицеприятные высказывания и суждения о власть имущих, в метафорах при этом не стеснялся.

- Хорошая книга, Аскольд Алексеевич, право, хорошая, - вышел из паузы Порфирий Петрович и захлопнул том. - Искренне поздравляю! Стесняюсь спросить,… а не будет ли у вас лишнего экземплярчика,…раз уж такая оказия вышла? Никогда, знаете ли, с живым писателем встречаться не приходилось.

- Да пожалуйста, - ещё больше смутился Богатов, вообще не понимая, что происходит. - Я с удовольствием… Там в шкафу ещё есть экземпляры,… возьмите…

- И автограф,… если вас не затруднит, - Петрович уже достал из внутреннего кармана кителя шариковую ручку, снял с полки книгу и, раскрыв обложку, преподнёс Аскольду чистой белой страницей для подписи. - Будьте настолько любезны, Аскольд Алексеевич… Порфирий Петрович меня зовут,… как у Достоевского… Помните? И жена будет очень рада,… так рада,… уж так рада…

Аскольд взял ручку и склонился над книгой. Ему не раз приходилось подписывать издания, и всегда это получалось легко, свободно, от души. Но теперь он никак не мог сообразить, что же такое написать этому странному почитателю. Слова тяжёлые как гири бились о черепную коробку изнутри, доставляя лишь боль и ни в какую не желая вырисовываться на бумагу. Непослушной трясущейся рукой он вывел только: «Порфирию Петровичу и его супруге от автора …», и замер в напряжении.

- А ваша супруга когда придёт? Где она сейчас? - нежно пропел над  самым ухом Богатова следователь.

Эти вопросы не сразу дошли до сознания Аскольда, а когда подползли, просочились в подкорку скользкими ужиками, тут же выбили из рук перо, а из головы все остальные мысли.

- Не знаю… - проговорил он отрешённо. - Уж и не знаю, где и когда,… может быть,… и не придёт вовсе… никогда…

- А что ж так? - продолжал напевать следователь. - Неужто совсем ничего не помните? Вон, сколько водочки откушали,… и всё без закуски, небось… Нельзя так, Аскольд Алексеевич,… поберечь себя нужно,… для читателей ваших,… для литературы…

- Помню… Всё я помню… - Богатов говорил как в бреду, будто под гипнозом, уставившись немигающим взором в несуществующую точку.

- Да неужто помните? И это после поллитровочки беленькой в одно горло? Да ещё без закусочки… Ни в жизнь не поверю…

- Помню.

Аскольд, не отводя взгляда от невидимой точки, отложил книгу в сторону,… аккурат в руки Профирию Петровичу. Тот закрыл и сунул её подмышку, убрал ручку на место, во внутренний карман кителя и медленно, стараясь не издавать посторонних звуков, присел на край кровати рядом с Богатовым. Помощник включил диктофон.

- Помню… - продолжил Аскольд. - Мы вчера собрались в театр. Мы давно ждали этого дня,… и вот он настал. Нюра по этому случаю надела всё новое – вечернее платье, туфли, жемчужное колье с серёжками,… всё это ей очень шло… А перед самым спектаклем мы сильно повздорили… Вернее это началось раньше, ещё по дороге в театр,… всё копилось, копилось,… а перед самым спектаклем взорвалось. Мы громко ругались,… очень громко,… Нюра кричала,… я тоже кричал. Люди вокруг смотрели на нас как на сумасшедших, даже охранник пытался разнимать нас… Это было ужасно… Ужасно… Никогда себе этого не прощу.

Аскольд замолчал.

- Ну, театр это всё хорошо… Театр это прекрасно… - забеспокоился Порфирий Петрович. - А дальше-то что было?

Богатов как-то вдруг расслабился, его напряжение спало, невидимая точка лопнула и растворилась в пространстве. Он взял со столика стакан с водой, выпил залпом, достал из пачки сигарету и определил её в рот. Никто ему не мешал, не останавливал… и не торопил.

- А дальше ничего, - подвёл он черту и закурил.

- Как ничего? Неужто так-таки ничего? - Петрович привстал было от нетерпения, но взяв себя в руки, сел опять. - Не может быть «ничего»,… да и что такое «ничего»? Жизнь продолжается, что-то происходит… Что?

- Ничего особенного… - Аскольд затянулся глубоко и выпустил в воздух густое облако дыма. - Нюра убежала… и всё.

- Нюра? Вы, Аскольд Алексеевич, сказали Нюра? - Порфирий Петрович экстренно искал пути и зацепки, чтобы разговорить Богатова, не дать ему замолчать. - Это супругу вашу так… зовут?

- Да, так… - ответил Аскольд, не задумываясь. - Нурсина… Нури… А я называл её просто Нюра.

- Называли? - ухватился Петрович за нечаянное слово. - Почему называли? С ней что-то случилось потом? Что с ней случилось?

- Я не знаю… - не замечая подвоха, отвечал Аскольд. - Больше я её не видел. Я сел в машину и поехал домой.

- А вот ваши соседи утверждают, что вы приехали домой только в районе двух часов ночи, - вмешался в разговор помощник следователя.

- Это уже второй раз, - спокойно уточнил Богатов. - Разве усидишь дома, когда твоя жена неизвестно где, без денег, без телефона? Когда пыл выветрился, раздражение улеглось, я поехал её искать.

- Ну и как? - в унисон почти вскричали следователь и его помощник.

- Не нашёл. Пять часов колесил по Москве – никаких следов. Как сквозь землю провалилась. Извёлся весь… не знаю, что и думать. Приехал домой… надеялся, что Нюра вернулась… Зря надеялся… Нет её… и не могло быть - ключи-то она не брала с собой… думали, вместе… Вот и напился от бессилия… А потом вы пришли…

Аскольд снова замолчал. Он опустил голову и обхватил её руками. Было жаль этого сильного мужчину, как бывает жаль беспомощного медведя, попавшего в капкан. Но Порфирий Петрович, как уже было сказано, не знал жалости к тем, кто попал в поле зрения прокуратуры. Тем более, если они ни в какую не желают давать признательные показания. Он поднялся с кровати и мерил теперь комнату мелкими суетливыми шагами, экстренно выискивая способ надёжно прижать Богатова к стене.

- Послушайте, может быть, вы что-то знаете? - заиграла вдруг у Аскольда надежда.
- Я подумал, что вы… Ведь не зря же вы пришли ко мне? Ведь вы же знаете что-то? Ведь знаете?

- Знаем… - жёстко, как отрезал, произнёс следователь, наклонившись лицом к лицу к Богатову и глядя ему глаза в глаза. - Мы всё знаем… И хотели бы, чтобы и вы знали, что мы всё знаем. У вас, Аскольд Алексеевич, есть ещё шанс облегчить вашу участь, признавшись во всём. Ну что, будем признаваться?

- В чём? - Богатов никак не хотел понимать смысла только что услышанных слов. - В чём я должен признаться? Я вам уже всё рассказал… В чём вы подозреваете меня?

- Богатов Аскольд Алексеевич, - официальным тоном произнёс Порфирий Петрович, выкладывая на столик перед опешившим от неожиданного поворота мужчиной фотографии с места утреннего происшествия в Серебряном Бору. - Вы узнаёте эту женщину?
Аскольд трясущимися руками взял их и поднёс к глазам.

- Боже мой… Нюра… бедная моя Нюра… что они с тобой сделали?… за что?... - слёзы брызнули из глаз мужчины, как у маленького ребёнка, не ведающего иного способа помочь своему горю. - Это я во всём виноват… Прости меня, Нюра… Я один во всём виноват…

- В чём вы виноваты, Аскольд Алексеевич? - подскочил Порфирий Петрович и запел на ухо. - Ну, говорите же, говорите… В чём именно вы хотите признаться? Вам сразу же станет легче, вот увидите.

Но Богатов молчал и только бесшумно плакал, как большой, смертельно раненый медведь. Все эти люди, их слова, возможные действия для него уже ничего не значили.

Порфирий Петрович выпрямился во весь свой могучий рост и посмотрел на Аскольда сверху вниз.

- А ну колись, сука!!! - закричал он во всю мощь своих лёгких. - Ты будешь признаваться, или нет!!!

Минут через десять в квартиру Богатовых привели понятых и начали обыск. Много времени эта процедура не заняла. Порфирий Петрович знал, где искать. Он взял со спинки стула брошенный там Аскольдом пиджак и достал из кармана жемчужное колье и браслет-часики Нурсины. Более искать было нечего.

- Гражданин Богатов Аскольд Алексеевич, - объявил он протокольным тоном. - Вы задержаны по подозрению в убийстве с особой жестокостью вашей супруги Богатовой Нурсины Эльдаровны, - вдруг тон Петровича несколько смягчился, стал более человеческим. - Но ввиду моего искреннего к вам расположения хочу предоставить вам возможность сделать один телефонный звонок. Как в Америке, знаете? Рекомендую вам использовать его разумно и позвонить своему адвокату, если таковой у вас имеется.

Аскольд взял в руки мобильник и набрал номер. Он довольно долго молчал, так что нетерпеливый Петрович собрался уж было лишить его права звонка. Но вдруг Богатов заговорил в трубку.

- Утро… доброе…, Пётр Андреич. У меня беда… Большая беда… Мне нужна ваша помощь…