Ошибка молодости Глава 29

Глава 29
 
Старый пират, внешне схожий с сатиром, спустился в трюм со старшим помощником. Он поднял фонарь и близоруко прищурившись, кивнул подельнику на изъеденный жучками сундук.
— Кастор, здесь!
Старпом подошел к сундуку и опустился перед ним на колени. После продолжительного металлического скрежета, как видно пришлось повозиться с замком, крышка со скрипом открылась. «Сатир» осклабился. Он подошел к сундуку и тоже опустился на колени.
— Да! — протянул старпом по имени Кастор. Он запустил руку внутрь сундука и с наслаждением поводил пальцами по рубиновой диадеме и ожерелью, лежащим поверх золотых монет. — Роскошно!
— Хм, — ухмыльнулся старый пират. — Если верить легенде и этому старому пройдохе Филату, то это диадема и ожерелье Клитемнестры . По правде говоря, мне плевать, кому они принадлежали. Главное теперь они наши.
Кастор засмеялся.
— Я воображаю, какая рожа была у Мехмед-бея, когда он явился с докладом к султану! Варсава, ты мастер на подобные фокусы!
Пират, которого старпом назвал Варсавой, заулыбался, показывая редкие желтые зубы.
—  Надеюсь, султан его четвертовал, — произнес он в задумчивости и закрыл крышку сундука. — Пойдем, Кастор, команда уже вся на берегу. Завтра надо заняться очисткой днища. Шхуна совсем не развивает скорости.

***

По прибытии на Чериготто, определив под арест турецких пленников, пираты засиделись за ужином в таверне. Опять пересказывались события последних дней, опять слышался хохот. За столом не было капитана Эшби, а капитан Кингли сидел в мрачной задумчивости и в явно плохом расположении духа. Ксения, поцеловав мужа, вышла на воздух.
Алексей Михайлович, понимая, что разговора с капитаном Кингли не получится, последовал за молодой женщиной. Он видел, как Ксения медленно прогуливалась по пляжу, поглаживая свой живот. Старому солдату показалось, что она плачет.
— Дочка, никак поссорились? — приблизившись к Ксении, спросил Алексей Михайлович.
Молодая женщина вскинула на него глаза. Да, на щеках блеснули слезы. Но, разглядев своего знакомца, она заулыбалась:
— Мы не ссоримся никогда, Алексей Михайлович, — произнесла Ксения. — Иногда спорим, но не до обиды. Просто грустно мне стало. По батюшке скучаю. И Петруше не хочу докучать. Знаю, как ему тяжело. Знаю, почему он в Россию не хочет возвращаться.
Алексей Михайлович сделал затяжку из трубки. Вопрос вертелся на языке.
— А ты мне, Ксенюшка, обещала рассказать свою длинную историю.
Ксения вздрогнула.
— Вот и батюшка меня так называет. — И невольные слезы опять брызнули из ее глаз.
Алексей Михайлович подошел к Ксении, и она вдруг уткнулась ему в плечо лицом. Он по-отечески нежно обнял ее. Ксения дала волю рыданиям.
— Да ты моя хорошая! — гладя Ксению по голове, проговорил Алексей Михайлович. — Поплачь, девонька! Чужбина-то она вроде и ласковым морем богата и небом чистым, а все равно милее нам дом родной, пусть и неприветливый. Я, почитай, уже десять лет дома не видел. Сын сиротой остался. Что с ним даже и не знаю.
Ксения перестала плакать, вдруг подняла голову и посмотрела на старого солдата.
— Откуда вы, Алексей Михайлович? — ее взгляд лихорадочно горел.
— Из Смоленской губернии, именье господ Назаровых. Кузнецом я был. Что с тобой, дочка? — последний вопрос он задал растерянно. Ксения, при его словах вскликнула, прижав руки к губам, смотрела на старого солдата и с радостью, и недоверием.
— Как сына вашего зовут? — почти прошептала женщина.
— Петькой…да неужто.
И вдруг Алексей Михайлович схватил Ксению и прижал ее к себе. Потом взял ее лицо в руки, целовать стал в щеки, в лоб.
— Деточка моя, невестушка! Вот уж чудеса то! Думал я, старый, и сына никогда не увижу! А тут и сын, и невестка, и внук на подходе! Милость то, какая Господня! Да ты ж меня из плена и вызволила!
Они стояли так, обнявшись еще некоторое время и, вытирали друг у друга слезы со щек, и смеялись. Ксения рассказывала своему обретенному свекру всю историю Петьки, его сына.
— Да неужто, прям, два зуба барину и выбил? Ох, Петька!  Так этот самый Мэт, наш барин? Ха-ха! Петро его на невольничьем рынке купил??? Нарочно придумывать будешь, да не придумаешь!!
— Ну, что, Алексей Михайлович, — произнесла Ксения, когда они вдоволь потешились рассказом, — пойдемте, Петрушу обрадуем. Он ведь помнит вас. С любовью вспоминает.
— Ты иди, Ксенюшка, — лукаво улыбнувшись, произнес старый солдат. — Я за тобой пойду. Пока подыматься буду, хоть в себя приду. Ты пока Петьке-то ничего не говори.
Ксения кивнула и послушно пошла наверх.

***

Чудный Чериготтский вечер баловал своих жителей изысками южного прибрежного вечера. Ласка его безмерно изливалась истомой теплого моря и свежего бриза, наполняя души людей добротой и покоем.
 Капитан Кингли вышел из таверны, но направился не к дому, а в сторону бараков, которые Дмитрий Павлович определил под гауптвахту. У двери одного из них стоял на страже молодой Алан Грант. Время от времени он трогал повязку на своей голове, иногда потирая лоб и переносицу. Увидев капитана Кингли, он улыбнулся:
— Капитан, на посту все спокойно! Арестованная ведет себя прилично.
— Как твоя голова, Алан, — не отреагировав на бодрый рапорт молодого шотландца, спросил Петр.
Парень вновь потрогал повязку и махнул рукой:
— А! Болит немного, но терпимо.
— Открой мне дверь и ключи отдай, а сам прогуляйся, — проговорил Петька, — мне необходимо потолковать с арестованной. Я сам все закрою после.
Алан понимающе поджал губы и, открыв замок, вручил ключи капитану.
Грейс поднялась со своего вполне удобного для тюрьмы ложа, когда вошел Петька и улыбнулась.
— Как устроилась, Грейс? — осматривая пристанище пиратки, спросил Кингли. — Я тебе табаку принес. — Он протянул женщине сверток и устроился  на топчане.
— О! Как, кстати, Кингли, — обрадовалась Грейс, развернув пачку и начиная забивать трубку вожделенной смесью.
— Заварили мы с тобой кашу, Грейси, — хмыкнул Петька, — да пока без результата.
Грейс затянулась несколько раз из трубки и, щурясь от дыма, посмотрела на Кингли.
— Да, загадок стало больше, Питер! Мехмед темнит. Зачем мы ему понадобились, если он знает, где спрятал сокровища? Добивался он тебя с завидной настойчивостью, будто от этого его жизнь зависит.
— А может и зависит, Грейси, — задумчиво протянул Петро, откинувшись на стену. — Знаешь, сдается мне, не прятал Мехмедка сокровищ. Возможно, ему кто-то дорогу перешел и этот кто-то очень силен, коль он так упорно
настаивает на сотрудничестве с нами.
— Да, спектакль затягивается, — ухмыльнулась пиратка, — но я потерплю. Тебе хуже было в клетке, Питер. Здесь, по крайней мере, не жарко!
Петька хохотнул.
— Кстати, — поднявшись, оживился Кингли, — что ты там мне наплела про убиенного тобой ребенка? Мы договаривались, что в случае отсутствия сокровищ на борту, ты упомянешь покойника, а от твоей истории у меня волосы на голове зашевелились.
Грейс невесело засмеялась.
— Я, конечно, чудовище, но не до такой степени. — Она вновь затянулась из трубки. — Знаешь, я как-то влюбилась как кошка. Он завербовался в мою команду на Барбадосе. Красив как дьявол! Вы с ним внешне похожи: та же стать, такие же черные глаза, гармония в чертах. Но на том все сходство и заканчивается. Ты мрачный, неразговорчивый, серьезный, а он беззаботный, балагуристый. Веселил меня. И не пропускал ни одной юбки. Любой похотливый женский взгляд воспринимал как приглашение в постель. Я носила его ребенка под сердцем, когда он поднял бунт и прогнал меня по доске с моими немногочисленными товарищами. — Грейс помолчала немного. Она встала и прошлась по тесному пространству своей темницы. — Я рассказывала Ксении, как после его казни на Барбадосе, у меня случился выкидыш. — Грейс посмотрела на Кингли, — тебе, мужчине, сложно понять чувства, отравляющие  мою душу. Но ты сам спросил.
— Ладно, Грейс, — промолвил Кингли, поспешив закончить этот разговор, от которого он чувствовал неловкость, — каждый из нас прошел через свое пекло. Что думаешь сказать Оливеру? Когда я уходил из таверны, видел его на берегу. Похоже, он бутылку рома прикончил. Не исключено, что к тебе заявится.
— Позволь, я ему расскажу все, Питер! — оживившись, взмолилась Грейс. — Он должен знать. Мне невыносимо думать о том, какой ад творится в его душе.
— Говори, конечно, Грейси, — вставая, вздохнул Петька, — под твою ответственность. Завтра на совете, все должно выглядеть натурально: Мехмедка не дурак, раскусит фальшь и не поморщится.
— Положись на меня, Кингли!
Петька подошел к двери, и вдруг Грейс остановила его, удержав за локоть. Резко поддавшись вперед, она прильнула поцелуем к его губам, но Петро не ответил ей на лобзание. Оторвав пиратку от себя, он хмыкнул и сказал по-русски:
— Ну и шлёнда ты, Грейс! Со своим мужиком не разобралась, а на чужого кидаешься!
  — Я не понимаю твой язык, Питер, — обескураженно произнесла пиратка. — Завидую я Ксении! У нее идеальный мужчина!
— Сплюнь, а то сглазишь, — Петька прищурился. — В чувствах своих разберись, матушка. Если Олли не залил глаза до беспамятства, пришлю тебе твоего идеального мужчину. А то вот как тебя разобрало!
Петька вышел и закрыл дверь на замок. Алан гулял неподалеку и капитан Кингли, отдавая ключи, намекнул молодому моряку, что, если придет капитан Эшби, пустить его к арестантке и дверь за ним запереть.

***

Петька шел вниз по лестнице, уже стемнело, и он едва заметил человека, сидящего на ступеньках. Приглядевшись, капитан Кингли узнал в нем Алексея Михайловича.
— Добрый вечер, Алексей Михайлович! — приветствовал старого солдата Петро. — Никак дожидаешься кого?
— Тебя, — последовал короткий ответ.
Петька заинтересовался и присел рядом на ступеньку.
— Вот как? — Петро с любопытством посмотрел на старика. — И что ж за дело у тебя ко мне, Алексей Михайлович?
— Ну, зачем же непременно дело, сынок! — его редкозубая улыбка была обезоруживающей. — Там, приказчик твой, баньку растопил. Не желаешь после трудов ратных? Можжевеловым веничком попаримся.
Петро хмыкнул.
— А что, пошли, Алексей Михайлович. — Вставая, он протянул руку старому солдату. — Давно я в бане не парился, хотя Мэт поставил ее сразу, как осели здесь. Я все больше в лохани моюсь.
Алексей Михайлович со знанием дела поддал пару. Петька с удовольствием растянулся на лавке, вдыхая запах распаренных бревен, неповторимый аромат русской бани. Тело будто погружалось в горячее, подвижное облако. Алексей Михайлович, взяв два веника, стукнув ими, друг о друга, провел потом для начала по мускулистой спине Петьки, по его бедрам и ногам, мягко похлопывая. Похлопывания становились с каждым новым заходом все жёстче и интенсивней, и  Петр ощущал уже, как тело его освобождается под напором покалывающих веток от тяжести и напряжения дня. Что-то знакомое, будто из детства вдруг всплыло в его памяти: «Ух, напарю сейчас!».  Алексей Михайлович нещадно вылил на размякшего и изнеженного  Петьку ушат холодной воды.
— Ну, пойдем, отдохнем малость, сынок, — произнес старый солдат, укладывая веники в ведро с водой.
Петька нехотя встал с лавки и, обернув бедра простыней, взяв ее из стопки специально приготовленных на подоконнике, вышел вместе со своим банщиком на воздух. Они уселись на бревне перед входом. Солнце уже полностью скрылось за горизонтом, напоследок осветив небо тревожным багрянцем.
Петькино тело млело от приятной истомы и он, откинувшись на шершавые стены баньки, прикрыл глаза.
— В море меня возьмешь, Петр Алексеевич? — вдруг спросил Алексей Михайлович. — Моряк то из меня ледащий, но буду за снохой да за внуком еще не родившимся приглядывать. Ты ж Ксенюшку не оставишь здесь, да и она не захочет. Упрямица она у тебя.
Петька открыл глаза. Ему показалось, что он задремал, и послышалось ему что-то. Но старый солдат не дал ему опомниться.
— Эх, всыпал бы я тебе, Петро, по первое число за то, что бабочку свою втравил в разбойничьи дела, да только вот ты у меня какой вырос. Силы в тебе, что скрутишь меня в бараний рог и не вспотеешь!
Петька не повернул головы к Алексею Михайловичу, а только улыбнулся и произнес:
— Тять, да ты ж меня никогда пальцем не трогал!
— А тебе и так доставалось, сынок! Я отец твой, а не палач. Вот оно как обернулось! Барин наш молодой теперь у тебя в услужении, а я помню, как из-за стервеца этого на конюшне пороли тебя. 
Отец и сын сидели, оба откинувшись на стену и, смотрели на море. Алексей Михайлович продолжал:
— Мне Ксенюшка все про тебя рассказала. И про Емельяна Захаровича-паскудника и про сестрицу его. И про побег твой. И про то, что вольный ты теперь, сынок!
— Да, тять, вольный! — Петр повернул голову к отцу, — Паспорт на имя Петра Алексеевича Царева да вольную сам Ломоносов мне выправил по просьбе Егора Ивановича, тестя моего.
— Ломоносов? — Алексей Михайлович озадачился. — Это кто ж такой?
Петька провел руками по мокрым волосам и улыбнулся:
— Ученый, тять, матушка-императрица ему покровительствует.
— А почему Царев-то, сынок?
— Ксюшина причуда! Рассказывал ей про нас с тобой, она и заметила, что имена у нас с тобой царские. Вот и… Вот возьмем сокровища, тять, выкуплю тебя из рекрутов …Тять!!
И не выдержал уже Петька, бросился перед отцом на колени, обхватил его и прижался к ногам его лицом.

Продолжение следует