Парамоша, или Мир без знаков препинания

Человек без стиля, что корабль без киля - плавать, конечно, может, но исключительно на мелководье

Он  из тех, кто жалеет, что в своё время не запретили Большой театр.
     Признаёт себя ненормальным только потому, что ненормальность считает нормой. Любимое выражение: "Не загоняйте меня в рамки".
     "Мода – это то, что мне к лицу", - утверждает он. А лицо у него – не дай Бог никому такую физию!

Из России бегут евреи, написал Парамоша в 1983 году: "Верный признак - это как крысы с тонущего корабля". И сбежал. По простоте душевной. Было бы странно, если б он убёг в Америку освобождать индейцев или негров. Там вообще, по его убеждению, спасать уже некого и не от кого. Всё хорошо, прекрасная маркиза, – лучше некуда.
     И вообще - "Америка - интернационал евреев всех наций". И всех интернационалов. Кстати, об Америке: о меньшинствах мы наслышаны достаточно, а какое в Штатах этническое большинство?
     В девяностые годы он вернулся в Россию, существует уединённо, избегая общества. Тем не менее, публикуется во многих средствах массовой информации.
     Либерал чистокровный, рафинированный. Живет со мной по-соседски, и потому мы часто общаемся: я люблю разговаривать с людьми противоположных со мной взглядов. Мне с ними интересно. Терпеть не могу тех, кто поддакивает - подозреваю, что они поддакивают всем.
     Я не ищу истину в споре – это бесполезное занятие. Всё равно, что искать иголку в стоге сена – откуда бы ей там взяться?
     Парамоша никогда не соглашается со мной, так ведь и я с ним тоже. Вот такая вот закавыка, загогулина.

"Русская культура должна была подвергнуться реакции и искоренена в собственной стране, чтобы доказать свою прославленную "всечеловечность", - писал он, будучи за бугром. Вернувшись, всячески способствует её уничтожению – витиевато и злокозненно.
     - Мы не убиваем классиков, - говорит он, - мы над ними изгаляемся.
     - А зачем?
     - А не хер!..
     И на всякого пушкина, говорит, найдётся свой дантес – дайте срок.

Его рассуждения о свободе противоречивы. С одной стороны он утверждает, что есть одна только форма свободы – это свобода падения в собственное ничтожество. С другой стороны, убеждает меня, что свобода отягощает бытие и что лагеря созданы для того, чтобы возлюбили эту самую свободу.
     На моё замечание, что войны, революции, землетрясения и даже свобода – сущая ерунда: главное, чтобы женщина была довольна, скептически улыбается.

"Постмодернизм – это панацея от всех бед", - утверждает Парамоша.
     И кто бы сомневался - мир без знаков препинания мечта либерала.

Кто он по национальности? Я не знаю. Сам же Парамоша считает, что он более русский, чем мы, и потому лучше знает, что нам надо.
     И заводит заезженную пластинку: "Мы, русские, ответственны перед народами приручёнными нами. В связи с чем должны сплошь и рядом извиняться да кланяться".
     А его призыв двадцатилетней давности (время знакомства с ним - 1999 год) я помню до сих пор: "Память о судьбе коммунизма в России необходимо сделать доминантой либерального мышления на Западе – на вечные времена". 
     Я уже тогда понимал: это они запросто, хлебом не корми, дай затравку.
     Дали.

Как говорил уже угомонившийся Варлам Шаламов, в ужасах коммунистического террора виноват не Сталин, а великая русская литература – к стенке её! И ведь поставили!
     Парамоша согласен с ним: "Русскую жизнь изуродовали хорошие книги" и предлагает на выбор: или великая литература или пристойная жизнь.
     - Желательно совместить, - отвечаю я. - Когда-то мы это умели.
     - Когда именно? – требует уточнения Парамоша.
     - В любом случае, - пытаюсь выкрутиться я, - с прошлым надо расставаться не торопясь, а не так, как мы в семнадцатом и девяносто первом.

- Познай себя! познай себя! – ворчит Парамоша. - Сэлфи – новый способ обретения себя любимого. Раньше таким способом являлся онанизм. Ныне список познаний пополнился.
     Как много нам открытий чудных готовит просвещения дух…

Парамоша – атеистически выверенный атеист, и не просто атеист – безбожник. Для меня это разные понятия.
     И потому –
     "Истинно верующий, - утверждает Парамоша, - это человек ущербный, неполноценный, калечный".
     Он уверяет меня, что атеизм – единственный духовный фундамент демократии, потому что готовность молиться многим богам и есть демократия. При мощной поддержке психоанализа, разумеется. Без психоанализа демократия нонсенс.
     А вообще-то, если суммировать все услышанные мною от него высказывания, он или анархист, или анахорет, или вообще антихрист.

Психоанализ объяснит что угодно: почему убил мать родную, почему проклял отца, почему соблазнил сестру и даже почему Набоков увлекался бабочками.
     Фрейд для подавляющего числа психопатов – синоним Бога. В белом халате.
     Апофеоз психоанализа: сколько верёвочке не виться, а конец будет. Ключевое слово – "конец". Всё учение Фрейда упирается в "конец".

Оригинал. В четырёх всадниках апокалипсиса он видит Васнецовских мОлодцев и примкнувшего к ним Георгия Жукова. Тремя русскими богатырями называет Ягоду, Ежова и Берию.
     Считает Остапа Бендера законным наследником Чичикова и готов отстаивать это своё мнение в любом литературном суде. Смердяков, хамская сущность которого не подлежит сомнению, по мнению Парамоши и есть русский западник, примитивно выражаясь, европеец – только потому, что умел варить кофе и готовить кулебяку.

"Кому интересен сегодня фашизм?" – вопрошал Парамоша лет двадцать тому назад. И сам себе отвечал: никому.
     И как же он ошибался!
     И тогда же с издёвкой заявлял, что: "большевики – это Бетховен, Девятая симфония и Ода к радости. Стоит её услышать, мною овладевает неудержимый смех. Так и Зощенко не насмешит".
     Словно в поддержку этого тезиса Оду к радости сделали гимном Ветхой Европы. И кто бы сомневался: ЕЭС - новая форма оголтелого большевизма. С НАТО наперевес.

Парамоша: "Нужно, чтобы каждый человек был несчастен по-своему".
     Часто повторяет слова Эзры Паунда: "Писатель должен быть сукиным сыном".
     И всякий раз я пытаюсь подвигнуть его к ассоциациям: "Союз советских сукиных сынов", "Первый съезд советских сукиных сынов", "Пастернак – сукин сын", но он только ухмыляется.

Америка. Загаженная страна по чистосердечному признанию Хемингуэя. Тот свет, в котором без денег делать нечего.
     Парамоша утверждает, что американцев от русских отличает неистребимая вера в прогресс. Православие по сравнению с этой религией - детская забава. Без веры в прогресс американец срать не станет. Прогресс – туалетная бумага с водяными знаками.

Оседлость, говорит Парамоша, создаёт культуру.
     - Так почему же оседлости "да", а почвенности "нет"? – спрашиваю у него.
     - Затем что культура должна быть такой крохотной, чтобы ощущаться исключительно на ощупь. Это доказали древние греки. И потому проекты расчленения России до полисного состояния преследуют единственную цель - Россия должна стать культурней, вернее не она, а её разрозненные части.

"Долой лагерную трудотерапию, - проповедовал он в сентябре 1990 года. - Авангардизм евреев - в их довременной догадке о грядущем превращении мира из производственной площадки в «сферу услуг». Семьдесят лет большевизма стоили русским четырех тысяч лет еврейской диаспоры: они наконец-то догадались дезертировать из «группы А». Любая промышленность - тяжёлая. Дайте людям отдохнуть, сбросить тяжесть. От работы лошади дохнут".
     У наших либералов были свои философы, и они исполняли команды этих мудрецов без тени сомнений, со всей большевистской решительностью.

Местопребыванием поэзии отныне является сумасшедший дом, утверждает Парамоша. И почти тут же заявляет: "Человек демократии – поэт". И что же после этого демократия?

Цветаеву ненавидит всеми фибрами своей заскорузлой души. Ненавидит за любые её проявления - и поэтического толка, и физического. И даже за то, что умела играть ногами на пианино, благо раздвигала пальцы едва ли не на октаву.
     Он даже статью написал: "Срамная щель Марины Цветаевой".
     Срамная щель - срамная цель.
     "У неё, утверждает, не Христос с Магдалиной разговаривает, а фаллос с вульвой".
     Самоубийство Цветаевой считает последствием инцеста с сыном. Доказательств никаких, но…
     Кого интересуют доказательства? "но" – интереснее.
     Он главного не понимает: писать стихи после Цветаевой неприлично, разве что - для себя, в стол. Она и есть тот самый Освенцим, после которого поэзия - извращение. Рядом с Цветаевой и Ахматова, и Пастернак, и тем более Бродский - простые смертные, мальчики и девочка, шалуны и шалунья.
     Не время её убило, а она его – пометила своим именем.

Когда "мать" сублимируется в "родину", говорит Парамоша, тогда и складывается шовинистический комплекс. Это он, видимо, о "Родине-матери" на Мамаевом кургане, памятнике величайшей шовинистке русского народа – Победе. Почему русского? Потому что остальные от этой Победы (с большой буквы) давно уже отказались.

О евреях он может говорить бесконечно:
    - Ох и дураки те евреи, которые сбежали раньше приватизации! Олухи царя небесного!
     И ещё:
     - КПСС превратила русских людей в евреев.
     Во как! Если это не выпад, то эскапада. Мы и они отныне – одна масть. Понять бы какая: красная? чёрная?.. серая?.. радужная?..

Антисемитизм – вещь постыдная в отличие от русофобии. Тут иное дело – есть разгуляться где на воле! Пишут, что Пушкина убили евреи. Парамоша пыжится доказать, что Пушкин и сам был евреем. И ведь докажет – дайте срок!

Сны Парамоше снятся постоянно. И все какие-то извращённые (впрочем, иных не бывает). То привидится, что вместо Чичикова на птице-тройке мчится в светлое будущее Абрамович, то всю ночь снится дерьмо. "К богатству, - думает он сквозь сон. - Без сомнения - к богатству". - И, нежась, кладёт новые порции. А ещё при этом страшно чешется левая ладонь.

Зависть к евреям – это зависть галерников к вольной пташке (Парамоша).

Советский народ не голодал – он постился за грехи наши тяжкие (Я).

Парамоша: нужно бороться не со взятками. Сделайте тайное явным – и вы перевернёте мир.

Парамоша:
     - Нет вечных истин.
     - Но едут и умирают хрен знает где – во Вьетнаме, Афганистане и Ираке, провозглашая истиной свободу и демократию.

Проживая в Америке, он по крупному доставал таких же, эмигрантов, как сам. Известно, например, что Довлатов трижды пытался задушить его и один раз едва не достиг желаемого, если б не сердобольный Яков Цвибак, для непосвящённых - Андрей Седых.

И опять о евреях – эта тема у него магистральная.
     Василий Розанов – "американец", потому что он "еврей", - утверждает Парамоша.
     Бедный Вась-Вась! Новоявленный американец допускал любое извращение, поясняет Парамоша, кроме некрофилии. Это как раз тот случай.

Не так страшен еврей, как его малюют.
     "В каждом гении есть что-то еврейское", - часто повторяет, словно вбивает в моё сознание Парамоша свою заскорузлую мысль. Это уже следующий шаг: мадам Мандельштам утверждала обязательное присутствие оного вкрапления в интеллигентах. Без такого катализатора русский интеллигент немыслим.
     И тут же, нимало не смущаясь, поясняет: термин "интеллигенция" - не интеллектуальная элита, но секта радикальных фанатиков. Забавно!
     - Да что это я всё о евреях да о евреях, - говорит Парамоша и опять заводит ту же самую пластинку. Подзуживает?
     "Евреи – народ, фабрикующий истины".
     "Есть одна только тайна в мире, и эта тайна – еврей".
     "Никогда (понимай до 37 года) евреи не убивали евреев". Да читал ли он библию?
     "Инстинкт еврейства – женить гения на еврейке". Пусть даже она Юдифь.
     "Чувство вины у евреев ослаблено, потому что весь мир перед ними виноват. И потому они не казнятся грехами отцов".
     Признаёт, ссылаясь на Ницше, что "формой существования еврейства является паразитирование на язвах чужих культур".
     "Никакой особенной любви у меня к евреям нет. Мне кажется, её и не может быть - по определению. Цель - сделать антисемитскую брань пробой высшего качества".

Обожает Бердяева. За что? За физическую непривлекательность. Пишет: "Для оценки Бердяева важен его гомосексуализм и тик с вываливанием языка". И тут же ссылается на Андрея Белого. Ссылка у Парамоши обязательна. Это не боязнь быть превратно понятым, а мелкопакостная стилевая особенность. Человек без стиля… Впрочем, об этом я уже писал – см. эпиграф.
     А вот высказывание иного плана – об Эренбурге: "Любил жизнь в мусорных ящиках".
     Смягчая сказанное, поясняет: мусорные ящики – это андеграунд.
     И как же он ненавидит Солженицына, словно тот ему мешает. Даже теперь, после смерти.

Заглянул на огонёк Парамоша. По телеку в это время показывали очередное ток-шоу. "Полноценный капитализм в России невозможен, потому что нам неведома протестантская этика", - утверждал очередной олигарх с потухшим взором на опухшей физии.
     Парамоша согласился с ним, уточнив, однако, что тезис протестантизма "каждый сам себе поп" в двадцать первом веке претерпел изменение: не поп, а попка-дурак.
     Редкий случай, когда я с ним солидарен.