Женский день

  Утренними лучами высветился сегодня грустный факт: я больше не  люблю праздники. Как и почему такое случилось? Раньше от одного только ожидания воображение рисовало чудесные ассоциации, с замиранием звенящие где-то в области средостения...
 
Я долго размышляла над этим вопросом, сидя в углу дивана, но  выводов никаких  не  сделала.  В религиозных праздниках есть, например, глубокий смысл,  потому  что религия в эти дни запрещает работать. А Женский день -  ни то, ни сё. Он - как улыбка Чеширского кота в не нашей стране  чудес, где только улыбка. Кота нет.

Я точно знаю, что ждать чудес бесполезно. Знаю и то, что не женское это дело - сидеть  в углу дивана и размышлять о сути праздников. Так они устроены, эти праздники-обманщики, что вопреки здравому  смыслу заставляют верить в невозможное и страдать  от разочарования. Правда, есть здесь некий фокус: в результате мысленно проделанной работы  или в силу  необходимости, омытая грустью душа из обыденных  предметов сама  выстраивает нескучное праздничное действо...


Тьмою здесь всё занавешено,
И тишина, как на дне...

   Напрасно религия диктует: не сотвори кумира. Не очень-то я религиозна. С моей стены, с вырезанного из пластинки портрета, обнимая гитару, сурово и требовательно смотрит Кумир. Его голос звучит здесь спонтанно, без всяких аудио-видео,  напоминая по силе воздействия проникающую радиацию. Послушаешь - и становишься радиоактивной и опасной для окружающих, потому что проникаешься  поэзией. Не важно  при этом, пишешь ты стихи, или нет.

  Жаль, что я так и не научилась играть на гитаре. Мой давний друг, редкий гитарист, взявшись за моё обучение, вскоре очень деликатно констатировал: "Выпендриваться тебе хватит и того, что ты умеешь, а всерьёз играть ты всё равно не научишься." Зря он так. Хотя, по большому счёту, он, как всегда, прав. Играть я так и не научилась. Мне нужно, чтобы всё было всерьёз.  Такая вот вышла аллюзия.

Его телеграмма лежит на столе и пульсирует чем-то тёплым, создавая незабываемый кайф общения даже с его телеграммой. Когда мы виделись в последний раз? Коренной житель столичного мегаполиса, он удивил меня тогда:"Понимаешь,- сказал он. - Попадая в ваши края, я не полезу в гору и не пойду через речку вброд, не испросив, предварительно, разрешения."

Понимаю, конечно. Несмотря на редкое общение, мы не разучились понимать друг друга. Он даже не забыл поздравить меня с Женским днём. Он хорошо воспитан и очень обязателен."Не можешь работать головой, работай  поршнями" -сказал он, оставшись не у дел, и пошел мыть метро. Теперь он играет и поёт для детей с аутизмом и ДЦП. Работа такая. Её могут выполнять, к примеру, дельфины, воздействуя не на слух, а, опосредованно, через осязание. И я хорошо себе представляю своего друга, проводящего с дельфинами консилиум на предмет аутизма.

За его телеграммой я ходила сегодня в соседнюю деревню. Часть пути можно было проехать на попутке, но за мной увязался мой белый Бим с коричневыми ушами. Его бы в машину не взяли и мы намотали приличный километраж пешком.

Бим устал. Лежит, положив голову на лапы и даже хвостом по полу не стучит. Перед ним в позе "не шалю, никого не трогаю..." выжидающе размышляет ревнивая кошка Пуша. Ей обидно, что Бим ходил со мной, а её оставили дома. И хотя Бим замер в  безмятежности, Пуша поднимает лапу и - бац-бац! - по миролюбивой Бимкиной морде.

От неожиданности  Бим  вскакивает, и, припадая на передние лапы, яростными  щенячьими воплями изливает возмущение  прямо в наглые Пушины глаза. Если бы это помогло! Я беру веник, чтобы восстановить поруганную справедливость, но Пушин след уже простыл. Наказание - это без неё.

Пушу я тоже принесла из соседней деревни. У неё была отдавлена лапка и болел живот. У нас она быстро выздоровела и выросла настоящей красавицей с явной примесью персидской крови, о чём свидетельствовали её короткий нос и длинная шерсть. Но этот её окрас...Как-то, возвращаясь в сумерках домой, я увидела на обочине два ярко горящих изумруда. Я завороженно наклонилась, чтобы поднять камешки, но они зашевелились и оказались глазами ждущей меня кошки Пуши. Сама она полностью сливалась по цвету с пожухлой осенней травой, такой вот камуфляж! Я ещё подумала тогда, как немного нужно человеку для счастья -  всего-то два изумруда на обочине пыльной дороги...

Царская Пушина кровь при детстве на деревенских задворках дала, в итоге, очень сложный характер. От этого характера долго страдал мой интеллигентный кот Фред. Он - настоящий джентльмен в чёрном фраке, белой манишке и перчаточках. Поначалу он уступил Пуше свою миску, удивлённо пережидая, пока этот рычащий, жадный до еды пушистый клубочек насытится. Постепенно он освободил ей и своё любимое место рядом со мной, как будто понимая, что трудновоспитуемый котёнок больше нуждается в моей заботе  и внимании. Благодарности  мы  не дождались. Пуша  всё воспринимала, как должное.

С Бимкой и Фредом я пошла бы хоть в разведку. Или на большую дорогу. Переходя из города в город, мы могли бы давать цирковые представления, столько в них преданности, доверия и послушания. А вот Пуша... Есть у неё одна загадочная особенность. Когда я сижу в углу дивана и размышляю о чём-то своём, ей нет никакого покоя. Она теребит меня когтями, запрыгивает на плечо и, мешая ходу моих  мыслей, урчит свои версии прямо в ухо. Но если в голове у меня закрутились не очень отрадные повседневные заботы и планы, она спрыгивает и  уходит. Может даже оцарапать, причём, очень больно. Играть она тоже не умеет.

Такие вот дела, кошки-собаки! И вам не нравится Женский день, потому что он приходится на конец зимы, когда пребывает в декретном отпуске наша рогатая кормилица. А вы до неприличия любите молоко. Шмыгаете у неё под ногами и  поднимаете  нездоровый  шум, как только я стукну ведром. С ведром я хожу на родник  за водой. А бурёнок наших люблю не только за приносимую ими пользу.
Они важные и не любят перемен, но это не мешает им, время от времени, впадать в телячий восторг. Сколько дури в них нынешней тёплой зимой! Из меня дурь давно вся вышла, и я получаю массу положительных эмоций, наблюдая, как они носятся по поляне, задрав хвосты.

Гораздо хуже пришлось нам прошлой весной, когда сено кончалось, а зима не собиралась уходить. Южный склон уже оттаял, но тут такой крутяк! И незамерзающая  речка. Я сходила на разведку в соседний ложок. Там, на пологом упёке,  уже пробивалась первая травка. Даже покачивались на тонких ножках крошечные венчики жёлтых кандыков.  Я горестно постояла над ними.  Несмотря на яркое солнце, лог насквозь продувался холодным ветром, а на северных склонах лежал и не собирался таять глубокий снег.

Я понимала, что загнать сюда животину будет непросто. Меня держал наст, а они проваливались по брюхо, упирались и не шли. Вымотали меня до слёз и  выдохлись сами. Однако, выбравшись из снега на оттаявший склон, они  мгновенно оценили открывшуюся перспективу и без всякого промедления пошли пастись.

Я присела под деревом на краю переломанного ветрами осинника. Сильно болела спина. Страшно стало, что не смогу встать и дойти обратно. И вспомнила вдруг, что осина - дерево-поглотитель. Эти деревья долго не живут, потому что вытягивают негативную энергию из внешней среды. Даже нечистую силу можно уничтожить, используя осиновый кол.  А во мне  засела, всего лишь, вредная энергетика болезни.

Я прижалась спиной к стволу и, внутренне сосредоточившись, попросила дерево забрать мою боль. В этот момент на северном склоне, на высоких оборотах, взвыла бензопила. Я даже опешила, соображая, откуда она здесь взялась. По тому, как стремительно бросились ко мне  перепуганные коровы я поняла, что выла не пила.  Звук был гораздо протяжнее и мелодичней.

Крикнув на  бурёнок, я направила их  в сторону  дома, лихорадочно соображая, что зверю не понравился мой способ лечения: частица леса, он почувствовал, что я оставляю в его среде нездоровый очаг и взвыл... Ну да, ружьишко с собой у меня было. И стрелять меня, вроде как, учили. Но я не охотница. Стреляю только, когда собаки по ночам слишком разойдутся, просто для острастки.

Коровы быстро успокоились. Нахватавшись зелёной травки, они повеселели и нарезали круги по лесным проталинам. А до меня вдруг дошло, что от боли в спине не осталось и следа. От осознания этого факта, в моё настроение тоже вплелись элементы телячьего восторга. Лес так обыденно творит чудеса, что я не прочь поиграть. Он может напугать, наслать жути, даже закружить и заблудить, но это только игра, первое правило которой - по своим следам, не впадая в панику,  вернуться в то место, где ты ещё не чувствовал себя заблудившимся. Лес словно прощупывает человека, решая, с чем ты сам сюда пришёл. Он мимоходом вытягивает из тебя невесёлые размышления о смысле собственного существования и делится всем, что имеет: грибы и орехи, и солнечная полянка с тенями от кружевной листвы, где пасётся маленькая пятнистая косуля - всё к твоим  услугам  и совершенно  бесплатно.

Но какой же ужас и потрясение испытала я, проходя летом мимо той осины... Она стояла сухая, без единого листочка! Не зря, значит, взвыл младший  серый  собрат! Как же так вышло, лес? Мне не нужны чудеса, оплаченные такой ценой!  Опустившись в отчаянии на то же место, где сидела весной, я увидела  лесной ответ: безжизненный ствол окружали покорёженные морозами живые прутики. Их было много, а осины быстро растут.

А в деревне сегодня праздник. Меня краешком захватило это действо, когда заходила за почтой к подруге. У неё пятеро сыновей и самый  вкусный в мире чай. Может, он кажется мне таким после долгой дороги? Нет, однозначно нет! Мне здесь искренне рады, суетятся подругины муж и дети, заходят соседи. Здесь всех приглашают к столу.

Знакомые мужики, здороваясь, первыми подают мне руку. Я ещё не решила, что это: жест особого уважения, или они не относят меня к слабому полу? Вопрос, конечно, интересный...
Одно я знаю точно: если нас, вот таких, зашлют на Марс без скафандров, мы выживем, сохраняя с детства усвоенные жизненные установки не зависящие от нашей изменчивой реальности. Вот только моя реальность в их окружении кажется мне просто игрой в "поди туда, не знаю куда..." и меня неодолимо тянет обратно.

Ко мне тоже на днях заходил сосед. Бросив нефункциональную здесь иномарку у
незамерзающей речки,он прошёлся пешком по свежему снегу и был счастлив, воодушевлённо делясь планами на ближайшее будущее своего, только что приобретённого участка. Я так и подумала: через четыре года здесь будет город-сад...  Их здесь много перебывало, разного рода "хозяев", с - во главе угла! - перспективой "молоко-мясо-бабки". С термином "работа" у них связаны менее приятные ассоциации и надолго они здесь не задерживаются.

Этот тоже был похож на здоровенного хомяка, которого я видела весной на огороде.  Яростно вгрызаясь в землю, он зарылся наполовину, и не слышал, как я подошла. Дурь из меня не вся вышла. Я наступила на его длинный крысиный хвост. Он вылез и посмотрел на меня с такой деловитой злобой, что я отпустила его хвост и отошла. Мне даже стыдно стало, что я ему помешала, хотя он всего лишь грызун и вредитель. О чём с ним беседовать? Вот и соседу своему я ничего говорить не стала. Задержится здесь, сам поймёт. А не задержится - вольному воля. Я сама сюда попала по случаю и на время. Про время понятно. Самое постоянное - это то, что делается временно. А случай?

Не было никакого случая. Меня сын попросил пожить здесь, пока его не будет. Ещё до армии он тут работал. Строил с мужиками этот вот самый дом. И об урочище рассказывал, как о земле обетованной. Я приезжала к нему. Он, урывками, словно
знакомя с новыми друзьями, показал мне скалы, речку, родник. Тайга подступала к самому дому - живая, сияющая, по-летнему тёплая тайга... Но что-то  тут не пошло. Мужики разделили землю на части, потом начали делить имущество, что-то распродали-повывезли и, в итоге, фазенда осталась бесхозной, как не оправдавшая надежды разбогатеть.

Я раздумывать не стала. Сдала наш дом квартирантам и переселилась. Экспедиция, где я работала, к тому времени, приказала долго жить. В наследство остались навыки выживания в условиях "закон-тайга" и отсутствие страха перед какой-либо работой.  Измотанная поисками этой самой какой-либо работы, я что-то читала тогда. В книге была иллюстрация: одинокий домик в горах заметает бушующая метель. У меня сердце защемило от желания очутиться внутри этого уютного домика, и пусть метель заметает следы из мира "купи-продай" где мне, как таковой, места нет.

Вот и очутилась. Правда, не так уютно, как хотелось. И домик оказался большим неустроенным помещением, заваленным железяками и остатками гниющего урожая. Здесь всё время что-то постукивало и скреблось, по ночам раздавались неясные шорохи и вздохи, а из леса я отчётливо слышала чей-то тоненький плач. Сын потом написал, что это скулила лисичка. А мне казалось... Мало ли что может показаться от распустившегося в одиночку воображения.

Лисичку я видела весной. Она перебегала через ложок, маленькая и худая. Я удивлённо остановилась, не сразу признав в ней лису, такая она была не рыжая и не пушистая. Она тоже на мгновение замерла, повернув ко мне острую мордочку с тремя чёрными угольными точками. И она, похоже, не сразу поняла, что я - человек. Лисы так осторожны. А когда поняла, фыркнула презрительно и потрусила наверх в скалы. Я долго не могла забыть её отрешённый нездешний взгляд...

А ещё этот скальный выход на противоположном склоне водораздела. Его я увидела сразу. Слишком уж неоднозначно вырисовывалась там аскетическая фигура в дорожном плаще. Не оставляло ощущение, что он наблюдает за всем происходящим на подвластной ему территории. Я, на всякий случай, приветствую его по утрам.

Но метель была настоящая. Она перемела все дороги и перевалы, никого не пропуская сюда и почти не выпуская отсюда. И какой был снег! Он падал и падал, мучая душу очарованием всех стихов, о нём написанных, слепил глаза белизной и дом завалил по самые окна. Я с трудом пробивала тропинку к роднику. Очень хотелось в лес. Но туда было не пройти - шаг вправо, шаг влево - и рискуешь не выбраться вовсе. Я забыла, как вздрагивала от любого резкого звука. Здесь, от шорохов оживающего дома и настороженно глядящей тайги, было жутко и весело.

Снег пролежал до весны и растаял. А то, что он скрывал, напоминало, даже, не лунный пейзаж. Это было похоже на трофическую язву, которая никогда не заживёт. И тогда, внутренне сосредоточившись, я засучила рукава. Цель была конкретной: очистить участок от следов пребывания этих горе-хозяев, чтобы здесь снова выросли  деревья, трава и цветы. О себе я позабочусь чуть позже. Это я тоже умею.

Мне никто не мешал. Я собрала целый арсенал разбросанных где попало
сельскохозяйственных инструментов. Под окном обнаружила неглубоко залегающее месторождение гвоздей. Во дворе, среди железного и древесного хлама, как грибы после дождя, попадались ключи, плоскогубцы, отвёртки, шайбочки, гайки и винтики. Я всё собирала  и раскладывала по отведённым местам. Когда вернётся сын, ему всё это пригодится.

И это были ещё цветочки: как после Курской дуги, здесь стояли остовы угробленной техники, и некуда было ступить, потому что земля вокруг дома была усыпана битым шифером, кирпичом и стеклом. Я физически ощущала нависший над урочищем тяжёлый смог. Не удивительно, что эти "хозяева" бросили всё и уехали. Жить здесь было уже нельзя.

Оценивая  свой труд, я  ложилась, иногда, на подросшую травку, апатично думая, что здесь могут быть змеи. Но была уже смутная уверенность, что этот кусочек земли не даст меня в обиду. Мне уже нравилось это, отвоёванное у бездорожья и разгильдяйства, пространство. И неважно теперь, я хозяйничаю в нём, или оно во мне.

После долгой зимы, когда всё затягивает рутиной и паутиной, во мне просыпается инстинкт перелётной птицы, хорошо знакомый по моей прежней работе. Экспедиция по весне напоминала гриновскую гавань, которая обещает всегда. Летать я уже разучилась, но можно автостопом. Например, в Австралию, где синее море, белая пена, диковинный климат и ни на кого не похожие звери. Своих домашних животных я возьму с собой, а на жизнь мы заработаем, развлекая почтенную публику на большой дороге.

Хорошо бы обсудить эту тему с моим умным столичным другом, с которым когда-то работали на разведке в одном из  южных регионов  Крайнего Севера. Только не будет он ничего такого обсуждать. Он вскипит, как чайник и выпустит пар, типа:"Не строй из себя казанскую сироту. Если нельзя жить так, как хочется, можно не жить так, как жить не хочется."  И будет, как всегда, прав.

Со стены, обнимая гитару, по-прежнему смотрит Кумир. В утреннем свете его глаза утратили требовательность и суровость. У него усталый, внимательный, всё понимающий взгляд.

Кончился праздник. На окне расплавились розовые морозные узоры. Похожее на смог, густо-свинцовое вчерашнее небо просыпалось ночью пушистым снежком. Остатки туч собрались на востоке. Озорно имитируя рельеф хребта и, как будто перешёптываясь, они всё ещё не выпускают солнце. Но это уже весенние тучи: подвижные, лёгкие, изнутри подсвеченные солнечными лучами и носимые ветром.

2005