de omnibus dubitandum 110. 172

ЧАСТЬ СТО ДЕСЯТАЯ (1899-1901)

Глава 110.172. СОЛОДУХИНЫ…

    Станица Ильинская находится в 37 верстах от реки Кубани, к северу от нее, на хорошей, ровной, плодородной и свободной казачьей земле. Весной вся станица утопала в цвету и запах белой-белой акации наполнял воздух.

    В садах расцветали черешни, вишни, алыча, персики, абрикосы, мелкая курага, груши, яблоки, виноград, смородина, крыжовник, тутовник и дикий тёрен. Весь этот весенний многоцвет приносил радость казачьему хозяйственному сердцу.

    В 1900 году, 25 марта, станица готовилась к большому торжеству, ко дню Благовещения Пресвятой Богородицы. На заре пробудившаяся станица радостно огласилась ржанием лошадей, мычанием коров, визгом свиней, пением петухов, воркованием голубей и неумолкаемым лаем собак.

    А когда взошло большое, играющее солнце, казачка-мать счастливо разрешилась от бремени казачонком. Этот день для станицы был торжественным: станица освящала новую большую церковь. И в честь этого большого праздника в тот же день вечером только что родившийся казачонок был крещен в новой церкви по православному обряду.

    Дали ему имя Гавриил. И вот этот казачонок-Гаврилчонок и есть тот, который пишет эти строки. Я сын простого бедного казака.

    Мой отец умер молодым, 33 лет от роду. Матери было 32 года, когда она осталась вдовой с шестью малолетними детьми. Моей сестренке Насте, самой старшей, шел тогда 14-й год. Мне было 10 лет, а остальные были еще младше меня. Родимая мать! Сколько было у Вас печалей, забот и нужды! И какими горючими слезами обливались Вы, прижимая к своей материнской груди ваших маленьких деток!

    Я рос без отца. Но благодаря Вашим, мама, заботам я не знал ни нужды, ни печали. При казачьем свободном и равноправном управлении в станице я рос таким же свободным и чувствовал себя равным среди детей богатых казаков.

    И на своих казачьих свободных широких полях я, как вихрь, летал на собственной кобылице Груньке. Я ею тогда гордился, как красавицей. Она была гнедой масти, с орлиным носиком, и я на ней охлюпью, вихрем гарцевал.

    На скачках я с гордостью и много раз «побивал» детей богатых казаков. Тогда, в своих свободных станицах, мы не знали ни полиции, ни границ.

    Казак ни перед кем не гнул спины. По своему достоинству казак был горд. Так воспитывали казаки и своих детей.

    Наш отец был георгиевский кавалер Русско-японской войны 1904—1905 годов. Я хорошо помню, с каким достоинством он держал себя в станице!

    Наш «род Солодухиных» я хорошо знаю по рассказам. Они были самыми богатыми людьми в станице. В истории Кавказского Линейного Казачьего Войска пишется, что в одном из донских полков, бывших тогда, во времена завоевания Кавказа, на Кавказской линии, служил урядник Солодухин.

    Однажды он был послан в разведку с взводом казаков. Облако пыли, которое он увидел вдали, показалось ему подозрительным. Взвод бросился по направлению к облаку и обнаружил горцев, гнавших русских пленных, среди которых был и сам начальник русского отряда граф Шереметев со своим штабом. Бросившись в шашки, Солодухин с взводом своих казаков отбил у горцев всех пленных.

    За этот подвиг урядник Солодухин был произведен в офицеры, ему пожаловали в вечное владение 100 десятин земли.

    Мой дед, тоже Гавриил Солодухин, был родным сыном этого урядника, произведенного в офицеры. Дедушка влюбился в русскую, иногороднюю (то есть девушку не казачьего происхождения), и женился на ней, не спросив разрешения своего отца-офицера. За это он был изгнан со двора, и его отец-офицер в своем завещании написал: «С моего хозяйства — ни одной палки не давать ему; и когда я умру, не допускать моего сына-изменника к моему гробу. Я не хочу, чтоб и нога его стояла близко возле моего мертвого тела».

    Так писал в своем завещании мой прадед. Он был гордый казак.

    Через один двор от нас жил казак Максим Стрельников. Жена его умерла в ту же неделю, что и мой отец. Он был старше моей матери на три года.

    По рассказу, будучи еще парубком, он ухаживал за ней и сватался к ней. Но она была еще молода, и ее не отдали ему в жены.

    Теперь Максим пришел к нам в дом и просил маму выйти за него замуж. Услышав это, мы, дети, окружили ее, начали плакать и просить ее с криками: «Мама, не ходи к чужому дяде. Мы со своего дома никуда не пойдем! Не пойдем к Стрельниковым!».

    Мать обняла нас, заплакала и говорит: «Милые мои деточки... вижу, что вы очень любите родной дом и гордитесь именем своего отца. Никуда я вас из отчего дома не уведу. Будете расти в своем доме.

    А тебе, дорогой Максимушка, я скажу правду: моя прежняя любовь к тебе прошла, пропала. А идти к тебе жить только потому, что вместе будет веселее и лучше, нет... не хочу соединять в одну большую кучу неродных детей...

    Ты имеешь троих, да вот я приведу своих шестеро... да еще новые дети появятся... все эти дети по крови будут уже не родными... Нет, не пойду! Видно, мне от Бога суждено быть вдовой. Сумела нарожать, должна суметь и воспитать.

    Спасибо тебе, Максимушка, за предложение». И Максим Стрельников ушел домой.