Мастер корейской кухни
До сегодняшнего дня мне не доводилось видеть плачущего онколога, да и вообще, доктора. Я думал, они из железа и камня, как Чак Норрис или истуканы острова Пасхи.
— Саня, ты держись, не теряй надежды, — Ларсен простерла ко мне руки, обхватила, прижала и зарыдала как девочка.
Я вдохнул запах новых духов, почувствовал подрагивающее тело, теплые слезы на своей шее. Их щекотные струйки текли к воротнику больничной пижамы.
Реакция Ларсен напугала меня даже больше, чем слово «неоперабельно».
— Что, на самом деле все так хреново? Это не может быть ошибкой? — я попытался отстраниться, прочесть ответ на ее лице.
Ларсен вцепилась в меня сильнее и зарыдала еще громче — как тогда, когда я впервые бросил ее, студентку, почти целую жизнь назад. Правда, в тот раз она ругалась, кричала, размазывала тушь и кидалась тарелками о стену. Сейчас все происходило спокойнее, мы давно не любовники, годы взяли свое.
— Лариса Михайловна, вас в девятую палату! Срочно! — из коридора прилетел встревоженный голос дежурной медсестры.
— Тебе нет нужды здесь лежать в Новый год, иди домой. Займись чем-нибудь приятным, отвлекись. Позвони мне, когда… если…
Она не договорила. Отстранилась, вытерла красные щеки рукавом, высморкалась в салфетку и ушла с мокрыми глазами, виновато улыбнувшись в дверях. От ее заплаканного вида я и сам чуть не разревелся.
Не теряй надежды… Чтобы не терять, ее для начала надо иметь.
Как-то так получилось, что у меня уже давно не было этой надежды. Finita la comedia. Поезд ушел, не запрыгнуть даже в последний вагон.
Я позвал своего плоскомордого орнитоида, он покорно сел на мое плечо. Мы спустились на первый этаж и вышли на улицу.
Природа разбушевалась. Мокрый снег со льдом бил по лицу наотмашь, жесткий питерский ветер насквозь пронзал куцый больничный прикид. Близился мой последний Новый год.
— Куда пойдем? — голос орнитоида прозвучал слабо из-за ветра и печально, как в доме покойника — он тоже все слышал.
От избытка чувств он слюнявил тонкими нежными губами мои волосы над ухом. Ветер топорщил его перья, толкал, заставлял впивать когти в мое плечо.
Его сочувствие и осторожные прикосновения оказались последней каплей — слезы на удивление легко хлынули из моих глаз, смешались с грубыми шматками небесной слякоти. Погода позволяла не прятаться от случайных прохожих.
— Нажремся, — ответил я, беря себя в руки.
— Бывало и хуже, мы ведь прорвемся? — этот гад решил меня добить…
* * *
Я ввалился в придорожный бар в десять утра как был, в тапках и пижаме, мокрый и продрогший, с орнитоидом на плече. Грузно вскарабкался на стул-насест, оперся локтями о стойку и нетерпеливо воздел дрожащую холодом ладонь.
Седой как лунь бармен-синтетик с жидкой косичкой мигом возник передо мной: полотенце, перчатки, маска с рисунком свиного пятачка, а над ней — почти человеческие глаза в круглых дизайнерских очках без стекол.
— Двойную мандариновую водку, яичницу с беконом.
— Ща будет. Клевый орнитоид, — его улыбчивый баритон звучал мягко, манеры располагали к беседе.
— Достался в наследство, — соврал я.
— Обалдеть. Я таких не видел. Говорящий?
— Когда выпьет.
Бармен развернулся, погладил жирного короткошерстного кота, дрыхнущего на полке среди полупустых бутылок, налил, беззвучно поставил на зеркальную поверхность красного кедра, снял с крюка сковородку.
Бокал грел ладонь и отражал брюнетку, что сидела в метре справа с мертвенно-бледным лицом актера Кабуки. Она держала зеркальце и томно водила помадой по губным имплантам. На ее коленях примостилась собачонка с кривыми зубами, челкой и бешено-тупыми глазами навыкате.
Я выпил залпом, кивнул, бармен проворно повторил.
— Как там? — он посмотрел на дверь.
Я оглянулся. Нет, это он мне.
— Снег и ветер, — пожал я плечами.
— Жена? — он бросил взгляд на пижаму.
— Стационар напротив.
— Ох ты… Вирус? Pardon, если лезу не в свои дела.
— Ничего. Вирус, — вновь соврал я.
Брюнетка хищно улыбнулась, откинула конский хвост и скосила глаза в мою сторону. Ее уродливый друг скалился и корчил рожи.
— Это наверно так ужасно — лежать в окружении стальных аппаратов, бездушных шлангов, бесконечно страдать и думать о смерти? — ее высокий голос резал уши.
— У меня была кнопка с запасом морфина, — вздохнул я, с трудом сдерживаясь, поймал вопросительный взгляд бармена и добавил: — Налей даме чего она хочет.
Мне нестерпимо захотелось ее удавить прямо здесь, на глазах у синтетика и ее четвероногого уродца.
— Мужчина, мне то же самое, — брюнетка капризно потрясла гуттаперчевым пальцем в сторону моей водки и добавила: — А вы крутой и добрый.
Синтетик налил, поставил, вернулся к бекону. Я поднял водку к уху, дал пригубить орнитоиду. Тот увлекся, да так, что его пришлось силой отдирать от спиртного.
— Мужчина, как долго вы страдали в этом адском чистилище? — брюнетка посмотрела на меня с любопытством.
— Неделю. Решил свалить перед Новым годом.
— Я тоже как-то лежала в госпитале, — на ее бокале остался морщинистый отпечаток вечерней помады, — я была после операции. Мне было так романтично знакомиться с парнями, когда я не видела их лиц — всё в бинтах — только прорези для глаз как у египетских мумий.
— У египетских мумий не было прорезей для глаз, — сказал бармен.
— Да ты что? — она удивилась, но спорить не стала. — Я думала были. Для меня это было веселое время. Сейчас все не так, как раньше. Теперь в больницах слишком мрачно и так тоскливо! Хотя сейчас везде голимая тоска...
Дама почесала собачонку где-то сбоку. Та неприветливо зарычала, брызгая слюной и злобно косясь на кота.
— А что так? — спросил я больше из вежливости, стараясь не смотреть на пучеглазую бестию.
Синтетик приземлил передо мной пробковый блин и плюхнул на него тарелку со шкворчащей глазуньей. Аппетитно пахнуло беконом. Орнитоид заерзал и потянулся к водке.
— Клиентов мало. Все боятся, ходят в намордниках, — она кивнула на синтетика. — Мужчины слишком нежны, чуть что убегают и прячутся. В мире так много трусливых мужчин и так мало любви…
— Хм.
— …поэтому я решила заняться писательством.
— Да ну? — удивился я. — Что пишете?
— Мужчина, это роман о чистых отношениях, «Дневник падчерицы некроманта» называется, я уже написала черновик первой главы.
— Это в каком жанре?
— Любовное фэнтези, разумеется. Это самое то, гляньте на статистику библиотек — все на это подсели. Легче всего заработать на фэнтези, особенно на любовном. У меня и подписчики есть.
— Супруг не против?
Бармен за стойкой прыснул в кулак, но тотчас взял себя в руки, бережно погладил кота.
— Он всегда против, чем бы я не занималась — будь то работа или писательство, — она обреченно улыбнулась и почему-то посмотрела на дверь.
— Сейчас писатель уже не тот, — сказал синтетик. — Вот лет сорок назад, когда еще печатали в бумаге, были писатели.
— С чего это ты взял «не тот»? — возмутилась брюнетка.
— Писатель, если не в бумаге — это любитель и графоман, — бармен ласково погладил кота и принялся рьяно протирать и без того чистую посуду. — В сети — это не литература, а сетература.
— Ты разбираешься в предмете? — спросил я.
— Не так, как вы, но пописываю, — синтетик смутился.
Мне даже на секунду показалось, что он покраснел.
— А что пишешь?
— Попаданцев под одним псевдонимом и ЛитРПГ под вторым.
— Мужчина, ну ты даешь! — брюнетка возбужденно хлопнула ладонью по столу, ее псина зарычала. — А я, блин, думала, синтетики не могут писать.
— У меня навороченный искин, — бармен виновато постучал себя по лбу костяшками пальцев, — и литературный сопроцессор. Он в голову не влез, пришлось подключить его в виде отдельного фелиноида. У нас связь, по вай-фаю.
Он снова ласково погладил кота.
— Хорошо тебе. А моя муза не в духе, — брюнетка с опаской почесала шавке бок, еле успела отдернуть руку и спросила, уже обращаясь ко мне: — Мужчина, а вы что, тоже писатель? Как и мы?
— Нет, — зачем-то сказал я и демонстративно вперился в ее нервного питомца. — Шеф-повар. В корейском ресторане.
— Это там, где...? — она не смогла докончить фразу, лишь сглотнула, вытаращила глаза, попыталась закрыть псину рукой, едва успела отдернуть.
— Угу. Именно там.
Брюнетка как-то сразу притихла, а потом незаметно и вовсе исчезла, оставив на стойке недопитый бокал с яркой кляксой.
— Зря вы так с ней, Князь, — вздохнул бармен. — все имеют право на перо.
— Мы знакомы?
— Я учился писать по вашим романам. Обожаю «Миног-мутантов», а «Как написать бестселлер за три дня» — вообще моя настольная книга.
На моем лице сама собой появилась счастливая улыбка. Кто бы мог подумать, что меня читают синтетики!
— Это далеко не лучшие, — я по-детски кокетничал и купался в теплых лучах славы.
— Вы — мастер детализации, помню наизусть целые предложения. Я начинал с фанфиков, да и сейчас стараюсь вам подражать. Вот послушайте: «Ногохвосты поднимались из воды вверх и кусали своими зубами летающих в воздухе летучих мышей — это и понятно — ведь они были мутанты».
Свой стиль я узнал — это и понятно — ведь это был мой собственный стиль. Конечно, слог у этого парня не идеален, но задатки писателя проглядывались.
— Дадите автограф? — он подсунул мне пожелтевший от времени томик девятого, последнего издания «Миног» в бумаге. — Можете написать «Дорогому Q-88 от Князя»?
Куда катится мир? — подумал я с напускной грустью, размашисто выполнил просьбу и еще добавил пару слов от себя.
Мы некоторое время посидели, поболтали о былых бумажных тиражах. Q-88 подключил кота к зарядке, а я скормил орнитоиду несколько кусков яичницы и дал пригубить из стакана. Из его рта несло Новым годом — водкой и мандаринами.
На душе стало теплей, даже возникло запоздалое чувство вины, что мой черный юмор про корейскую кухню был не по-джентельменски груб.
— Скажи той «писательнице» при случае, что я пошутил насчет ресторана. А?
— Заметано.
— Кстати, как ее звать-то?
— Анжела, — Q-88 заговорщически понизил голос. — А вы знаете, сколько читателей подписались на ее черновик?
— И сколько?
— Больше миллиона!
При этих словах орнитоид жестко куснул меня за мочку уха.
— А-а! — мое лицо перекосилось от боли.
— Милли-о-на, — повторил бармен, завистливо зыркнул поверх сползших очков.
Орнитоид беспокойно заерзал и витиевато выругался злобным птичьим фальцетом.
* * *
Я вышел из бара как был, в тапках и пижаме, с пьяным орнитоидом на плече.
— Может нам тоже, того, замахнуться на некромантов? — проскрипел он мне в ухо.
— Для настоящего писателя эта писанина — моветон.
— Для настоящего писателя моветон — это забвение.
— Я ведь сдохну через пару месяцев.
— Думаешь, не успеем? — его настырность обескураживала.
А что, два месяца для настоящего мастера не так уж и мало …
Пока мы ждали такси, орнитоид то нашептывал варианты сюжетов, то кричал и кололся когтями — если я с чем-то не соглашался. Эта пьяная курица по-настоящему загорелась новой идеей, а я, так уж получалось, всегда шел у нее на поводу.
Мы стояли, потеряв счет времени и не замечая ненастья — мы творили. Мокрый питерский снег со льдом приятно покалывал лицо, а куда-то спешащие прохожие прятались в воротниках и забавно гнулись навстречу бодрящему ветру.
Свидетельство о публикации №221011600137
С новосельем на Проза.ру!
Приглашаем Вас участвовать в специальном льготном Конкурсе Международного Фонда ВСМ для авторов с числом читателей до 1000 - http://proza.ru/2024/02/20/1139 .
С уважением и пожеланием удачи.
Фонд Всм 06.03.2024 10:14 Заявить о нарушении