Ворожея

– Пацаны, смотрите: воржея идёт!

Полноватый мальчишка лет двенадцати с ободранными коленями махнул куда-то в сторону, и друзья, как по команде, повернули головы.

По тротуару вдоль панельного многоквартирного жилого дома шла древняя старушка, шаркая калошами по асфальту, опираясь трясущейся рукой на клюку. Одета она была в такую же, как она сама, древнюю, обветшавшую, но всё же чистую одежду, правда, неважно поглаженную, и потому неуместные складки были похожи на морщины, что покрывали руки и лицо старушки. Кожа посерела, обвисла, глаза впали, пряди седых волос выбивались из-под цветастого платка, и старушка то и дело заправляла их обратно.

Она действительно была очень стара, и её дряхлый вид порою пугал маленьких детей. Да что маленьких? Даже подростки в большинстве своём предпочитали обходить её стороной. Всегда угрюмая, молчаливая, одинокая. Её невозможно было заметить в компании других старушек, которые едва ли не целыми днями сидят на скамейках и без конца болтают обо всём на свете, и потому к ней относились с осторожностью. И хотя она никому при этом ничего не говорила, одного её взгляда хватало, чтобы любой человек почувствовал, как минимум, холодок промеж лопаток. А среди детей ей дал прозвище «воржея» один мальчишка, не знавший толком значения данного слова, как и правильности его произношения, но посчитавший его сродни таким определениям, как, например, старая карга – так, по крайней мере, называли её некоторые взрослые.

Ребята разом остановили игру в «картошку», скучковались и сделали вид, что что-то обсуждают, хотя в это время каждый исподтишка пялился на старушку. И пусть все её откровенно побаивались, каждому всё же было интересно посмотреть на неё, понаблюдать, что же она будет делать и чем же она отличается от других. И посмотрит ли она на детей, что столпились неподалёку?

Но старушка продолжала шаркать по асфальту, и ей не было никакого дела до молодого поколения, представители которого ей, наверное, уже в правнуки годились. Она шла по своим делам, медленно и слегка неуверенно переставляя ноги. Она была занята своими мыслями, потому и не замечала детских взглядов. Так бы и прошла мимо, если бы вдруг ей в спину не прилетел громкий выкрик:

– Воржея!

Старушка остановилась.

– Ты дурак?!– зашикали ребята на всё того же полноватого мальчишку, который осмелился привлечь внимание старой женщины.

Старушка в это время медленно повернулась к детям. Те сразу же попрятали глаза, а кто-то даже укрылся за спины товарищей. Теперь каждому было откровенно страшно. Кто знает, что теперь будет делать та, которую все дети считают ведьмой?

Старушка некоторое время рассматривала толпу ребятни, затем скрипучим голосом проговорила:

– Я не знаю, кто из вас это сказал, но посоветую спросить у своих родителей, что означает это слово и как оно правильно произносится, грамотеи!

После чего отвернулась от детей и снова зашагала по тротуару. Все дети разом выдохнули.

Впереди всей толпы стоял малец лет восьми по имени Рома. Ромик, как все его называли, или Ромка. Он тоже боялся старухи, причём, едва ли не больше всех – в силу возраста, наверное. Поэтому всегда старался лишний раз не показываться ей на глаза, а если замечал её издали, тут же поспешно уходил с её пути. Но сейчас Ромка попросту не успел спрятаться за спины более взрослых ребят, и теперь оставалось замереть и надеяться, что он, такой мелкий среди остальных, останется незамеченным злой старухой. И сам старался не смотреть в её сторону, потому что среди детей ходило поверье, что «воржеям» нельзя смотреть в глаза, иначе будешь проклят и умрёшь. Вот он и не смотрел.

Ромка так же облегчённо вздохнул, когда услышал, как старуха снова зашаркала по неровному асфальту тротуара, и позволил себе обернуться. Она удалялась. Просто уходила, словно и не было ничего. Она не оскорбилась, не стала сыпать проклятьями на них, а просто ушла. Может, не такая уж она и злая, как говорят все пацаны? Ромка даже улыбнулся – настолько легко стало на сердце. Оно даже забилось радостнее и задорно.

Внезапный толчок в спину выбил из равновесия, и Ромка пулей вылетел из толпы. Он едва не упал плашмя в траву, сделал пару громких длинных шагов и упёрся руками и одним коленом в землю, тем самым избавив себя от болезненного падения. Превозмогая боль в шее от резкого толчка, Ромка, не поднимаясь с колен, посмотрел на старуху... и замер в ужасе. Она смотрела прямо ему в глаза. Её пронзительный взгляд, казалось, просвечивал его насквозь, и Ромка чувствовал это каждой клеткой своего тела. И не мог пошевелиться, будто кто-то удерживал его руки на земле, и мальчишка, не в силах оторвать взгляда от старухи, с замершим сердцем ожидал приговора. От досады и страха хотелось реветь в голос, но даже слёзы боялись предстать пред взглядом колдуньи, и ни один звук так и не вырвался из его горла, боясь нарушить повисшую тишину.

Старуха некоторое время смотрела на коленопреклонённого мальчишку пред собой, затем, как показалось Ромке, злобно ухмыльнулась и погрозила ему костлявым пальцем. После чего, не произнеся ни слова, снова развернулась, и шаркающие шаги эхом отразились от стен панельного жилого дома.

Ромка ещё долго смотрел ей вслед, и всё никак не мог понять: радоваться ли ему чудесному избавлению от карги, или рыдать от того, что та всё же успела наложить на него проклятье. Ведь он посмотрел ей в глаза, а этого делать никак нельзя. А ещё Ромка испытывал гнев на того, кто толкнул его в спину, и он догадывался, кто это мог сделать. Да всё тот же толстяк, который привлёк внимание старухи в первый раз.

Поднявшись на ноги, Ромка, кипя от злости, посмотрел в лицо предателя и прошипел:

– Ты урод, Гоша!

– Чё ты сказал, салага?!– тут же откликнулся тот, сжав пухлые, и оттого устрашающие для маленького мальчика, кулаки. – А ну, повтори!

– Зачем ты меня толкнул? – тут же поправился Ромка.

– А ты отвечаешь, что это я сделал? – потребовал Гоша, не разжимая кулаки. Наоборот, даже демонстративно потирая их друг о друга.

Это действие совсем остудило пыл мальца, и он уже готов был обвинить кого угодно, только бы рослый Гоша не тронул его. Толстяка в компании боялись.

– А кто тогда? – ослабшим голосом спросил Ромка, осматривая друзей, которые, как предатели, попрятали глаза и языки, не желая признаться сами или же указать на виновника подлости.

– А я откуда знаю? – насмешливо спросил Гоша, упоённый победой над ребёнком. – Да вон...– Он осмотрел остальных ребят. – Санёк, вроде бы. Мне показалось, что это его руки были.

– Я не делал этого! – тут же взвизгнул тощий мальчишка в очках и большими передними зубами, что делало его похожим на крысу.

– А я говорю: делал! – тоже повысил голос Гоша. – Это точно были твои руки, тощие, как палки!

И хотя Санёк точно знал, кто на самом деле так скверно поступил с маленьким Ромкой, возразить толстому Гоше он так же не мог, боясь неминуемой расправы.

– Да какая теперь разница, кто толкнул? – увёл тему разговора Гоша. – Всё, Ромик, капец тебе! Ты посмотрел «воржее» в глаза, а она погрозила тебе пальцем. Так «воржеи» накладывают проклятье. Так что скоро ты...

И он схватил себя за шею, высунув язык.

Сердце Ромки внезапно споткнулось, а перед глазами на долю мгновения всё помутнело. На него наложили проклятье! Проклятье, которого страшатся все дети, от которого стараются уберечься, остерегаясь взглянуть на ведьму. А он посмотрел. И она посмотрела. Ведьма пошла дальше по своим ведьмовским делам, но толстяку взбрело в голову снова привлечь её внимание, предательски толкнув в спину самого младшего из их компании.

Слёзы брызнули стремительным потоком, и Ромка вдруг завыл раненым зверем от безысходности и гнева одновременно. Он собрал всю свою волю в кулак и бросился на наглого толстяка, который, помимо всех своих злодеяний, ещё смел ухмыляться. А раз уж терять нечего, и смерть скоро придёт за ним, тогда уж лучше отомстить «уроду», набив тому морду. Маленькие кулачки уже заносились для удара, когда широкая ладонь толстяка спокойно легла на голову Ромки. Резкий толчок, и хрупкое тельце ребёнка полетело в траву.

Больно ударившись о землю, Ромка заревел пуще прежнего, теперь уже от бессилия что-либо сделать. Он слишком мал, чтобы противостоять старшим. И никто не встал на его защиту. Толстого Гошу боялись все, не смели даже слова поперёк сказать.

Мальчик поднялся на ноги и, не прекращая реветь, направился домой, вытирая слёзы грязными кулачками.

*     *     *

До прихода родителей с работы он успел успокоиться и даже частично забыть о случившемся, увлёкшись игрушками. Матери он ничего не стал говорить – побоялся, что та начнёт его ругать за то, что «лазит, где попало». Да и в проклятье «воржеи» уже верилось с трудом. Столько времени прошло, но ничего не происходит, хотя друзья всегда говорили, что проклятье действует довольно быстро. Наверное, врали, как всегда.

Перед сном уже хотелось прыгать и смеяться, за что получил строгий выговор от отца. Это нисколько не огорчило Ромку, но внимание к себе всё же перестал привлекать, уйдя в свою комнату. Зачем докучать родителям? Они устали после работы, так пусть отдыхают. А он вполне может порадоваться своему избавлению от проклятья в одиночестве.

Скоро все легли спать.

Лёжа в темноте, Ромка никак не мог заснуть. Он представлял себе завтрашний день, когда сможет выйти на улицу и доказать всем, что никакого проклятья не существует. Тогда каждый сможет понять, что толстяк Гоша – брехло и пустозвон, да и просто дурак безмозглый. И все будут тыкать в него пальцем, называть жирдяем, и тот, весь в слезах и соплях, побежит домой жаловаться матери. Как же это будет смешно выглядеть! Ромка едва сдержался, чтобы не рассмеяться в голос.

Спать не хотелось, и Ромка некоторое время наблюдал, как луч лунного света, проникающий в небольшую щель между шторами, медленно передвигается по комнате, высвечивая в темноте игрушки, делая их причудливо бледными, стирая все яркие краски. В открытую форточку вместе со свежим воздухом прокрадывались голоса ночи. Где-то вдали слышались разговоры и смех любителей прогуляться под звёздным небом, но голоса эти были настолько тихими, что сверчки под окнами без особого труда перекрывали их своим треском. Здесь, на окраине села, ночь уже вступила в свои безоговорочные права.

Мальчику внезапно пришла в голову идея о том, что он никогда не играл при свете луны, а сегодня она как раз полная. Ну, или почти полная, но света от неё вполне достаточно, чтобы увидеть любую из своих игрушек. Так почему же не попробовать? Другие же гуляют по ночам, и ничего. Но он-то не собирается выходить на улицу, а всего лишь тихонько поиграет любимыми черепашками-ниндзя и вечно противоборствующими им роботами из армии неугомонного Шредера.

Стараясь не шуметь, Ромка подошёл к двери комнаты и прислушался. В квартире было тихо. Родители выключили телевизор и легли спать, потому что скоро снова вставать на работу. Старшая сестра так же не подавала признаков бодрствования, хотя она запросто могла в тишине и до самого утра зачитаться очередным любовным романом, а потом спать часов до двух дня. Так что можно было не беспокоиться за неё: когда она увлечена книгой, хоть конец света наступай – всё равно останется незамеченным.

Ромка осторожно разгородил шторы, позволяя луне как следует разглядеть свою комнату, и уселся на пол возле коробки с игрушками.

А играть ночью оказывается так интересно! Да и по сюжету любимого мультика герои действовали именно под покровом ночи, чтобы пугливые люди большого города не ужаснулись, видя их зелёные черепашьи морды. Вот и Ромка мгновенно придумал сюжет для ночной игры, с головой погрузившись в действия. Перед глазами теперь были не бездушные игрушки, а живые мутанты, каждый со своим характером и манерой общаться. Куда уж тут всем книгам до того, что происходит здесь и сейчас? Ромка сам вёл своих героев по игре, принимая в их судьбе непосредственное участие.

Тихий ночной шёпот внезапно обзавёлся другим звуком, совершенно посторонним для ладных голосов ночных обитателей. Тихий, далёкий, но всё же лишний. Ромка не услышал его, но тот не прекратился, и с каждой секундой нарастал, медленно приближаясь. Возможно, мальчик так и не обратил бы на него внимания, увлёкшись ночными приключениями супергероев, но действия игры закончились безоговорочной победой над противником, и Ромка вернулся в реальность, словно выключив телевизор по окончании очередной серии мультика. Исчезли рисуемые воображением картинки, стихли звуки, слышимые лишь его сознанием, и их место заняли звуки реальные. И его слух тут же сосредоточился на нарушителе ночной тишины. Днём, возможно, он так и не услышал бы его, раздайся тот хоть под самым окном, но ночью все звуки усиливаются, и Ромка слышал его так отчётливо, словно источник находился в комнате. А когда мальчик распознал звук, мгновенно побледнел.

К панельному жилому дому, в одной из квартир которого жил Ромка, приближалась ОНА. Её шаркающие шаги мальчик запомнил ещё днём, и теперь точно ни с чем их не спутает. Ведьма снова шла по асфальтированному тротуару, истирая об него старые калоши до дыр. А ещё был равномерный стук, тихий, но всё же улавливаемый слухом, и Ромке не составило труда распознать и его. Клюка старухи, которой та стучит по дорожке.

Приступ страха отступил так же неожиданно, как и накатил, и Ромка, дыша ещё тяжело и шумно, начал понемногу успокаиваться. Озабоченность сменилась любопытством, и мальчик на четвереньках осторожно приблизился к окну и поверх подоконника выглянул на улицу. Уличного освещения сзади дома не было никогда, насколько он помнил, и до рассвета здесь всегда стояла непроглядная тьма, изредка разрезаемая лучами фонарей проезжающих мимо автомобилей.

Но сегодня полная луна на чистом небе прекрасно заменяла любое искусственное освещение, и в её отражённом свете Ромка заметил старуху. Всё так же шагая тяжёлой поступью, она ковыляла вдоль дома, только уже в обратном направлении. Она где-то провела целый день и половину ночи, и теперь идёт домой. Мальчик тут же представил себе некое сборище ведьм, старых и скрипучих, которые проводят ночь у большого костра, колдуя и приговаривая разные заклинания, принося в жертву разных животных. А наутро кто-то не дождётся домой загулявшего кота или собаку, потому что злые ведьмы сварили их в большом чане, чтобы насытить ими тёмных духов.

Ромка, продолжая наблюдать за приближающейся старухой, ярко представил себе образы шабаша, страшного и жестокого, и так увлёкся внутренней картинкой, что не сразу заметил пропажу шаркающих звуков. А когда его внутреннее зрение снова настроилось на мир реальный, оно тут же встретилось со взглядом старухи, которая пристально смотрела прямо на мальчика. Не просто в сторону окна, его или соседнего, а именно на него, замершего за занавеской, прямо ему в глаза. И на миг Ромке показалось, что глаза старухи светятся в темноте зловещим алым светом, но уже в следующую секунду он нырнул под подоконник.

Тяжело дыша и трясясь всем телом, Ромка своим воспалённым от страха сознанием пытался понять, что же ему теперь делать. Сидеть возле открытого окна, за которым стоит ведьма, желания не было, поэтому он медленно и очень осторожно, не издавая ни звука, прямо на четвереньках пополз ближе к кровати. На мгновение сознание зацепилось за открытую форточку, отметив, что нужно бы закрыть её, но затем оно так же подметило, что форточка маленькая, и даже если старуха умеет летать, вряд ли пролезет в неё. Тем более что небольшой проём заделан марлевым полотном от насекомых, и чтобы разорвать его, нужно ещё постараться, и без шума сделать это точно невозможно.

Все эти суждения моментально прокрутились в мозгу, успокаивая сознание, в то время как сам Ромка уже почти добрался до спасительного одеяла. Как и любой ребёнок, он был уверен, что одеяло является неким волшебным атрибутом светлых сил, под которым не страшен даже сам Дьявол, и Ромка не раз в этом убеждался. Бывало, проснётся от кошмара, в комнате темно, страх выползает из каждого угла, но стоит спрятаться под одеяло, как ужас отступает, и снова приходит сон.

Когда до кровати оставалось меньше метра, Ромка резко вскочил на ноги, и уже нисколько не таясь, прыгнул вперёд. Плевать на шум – теперь важно поторопиться. Чем быстрее окажешься под одеялом, тем лучше, даже если выдашь себя притаившемуся злу. Оно уже ничего не сможет сделать, когда волшебная сила приходит на помощь.

Тишина и покой приняли мальчика в свои объятия, и он постепенно начал успокаиваться. Но в то же время старался прислушиваться к тишине, чтобы не пропустить момента, когда старуха снова зашаркает калошами по асфальту, уходя из-под окна. Текли минуты, растягиваясь в ожидании на долгие часы, но ни один посторонний звук так и не проник под толстое одеяло. Даже сверчки смолкли, будто разделяя с Ромкой его страх. Полная тишина, какая, наверное, бывает лишь глубоко под землёй.

В конце концов, он начал задыхаться, и в небольшую щель между одеялом и простынёй высунул сначала нос, а спустя пару минут и всю голову. Дышать стало намного легче, а попавший в лёгкие свежий воздух немного остудил вспотевшее под тёплым одеялом тело.

Тёмная комната снова наполнилась стрёкотом кузнечиков, к их стройному хору подключилось соло ночной птицы, отдалённое, но громкое, выразительное. Ничто не тревожило их, и они даже не подозревали о том, что где-то рядом бродит зло, что многие годы копилось в теле женщины, и теперь, достигнув края, выплёскивается наружу. Распространяясь по воздуху, оно вселяет страх в людей, особенно в детей, которые более всего подвержены воздействию любого характера, которым возможно навязать всё, что угодно.

Ромка старался дышать как можно тише, пытаясь уловить звуки шаркающих калош. Он не сомневался, что услышал бы их, потому что их звук многократно сильнее всей трели ночных жителей. Но их не было, и Ромка с ужасом понимал, что старуха продолжает стоять под его окном, наблюдая за темнотой по ту сторону стекла. Может даже шепчет чего-то, наговаривает какое-нибудь проклятие, и скоро мальчик ощутит на себе его воздействие.

От такой мысли капли пота на его теле вмиг превратились в льдинки, и он задрожал. Ромка отчётливо представил, как ведьма стоит там, внизу, смотрит на неширокое окно второго этажа, её губы беззвучно шевелятся, мысли превращаются в некий сгусток и тонкими мутными щупальцами тянутся к открытой форточке. Преграда в виде марлевого полотна не остановит нематериальную субстанцию, и проклятие беспрепятственно проникнет в комнату, настигнет бедную жертву, дрожащую зайцем под еловой веткой, и сердце внезапно решит, что оно достаточно поработало в этой жизни – пора и на покой.

Снаружи прошелестел ветерок, дёрнул занавеску. Тени, наполнявшие комнату, внезапно ожили и пустились в какой-то замысловатый танец, кружа не только по полу, но и по стенам, потолку. Взгляд Ромки привлекла одна из них, и он тут же признал в ней руку с большими когтями, словно у знаменитого киношного злодея, который носил перчатку со стальными лезвиями на пальцах. Или же это была рука с очень длинными ногтями, заострёнными специально для того, чтобы... прорвать сетку на окне! Тень снова пошевелилась, и мальчику показалось, что она действительно потянулась к форточке. Сдерживая рвущийся наружу крик, Ромка снова скрылся под одеялом.

Тишина снова ударила по ушам, и во тьме под одеялом слышалось частое сердцебиение и собственное тревожное дыхание, которое уже через пару минут поглотило все остатки кислорода. Мальчик начал задыхаться, пот ниагарским потоком стекал на простыню и подушку. Ромка отвернулся к стене, стараясь двигаться как можно тише и медленнее, слегка приподнял одеяло, с жадностью глотнул ночной прохлады. Он не выглядывал наружу. Лучше не видеть, что происходит там, вне защищённого пространства. Если не видишь опасности, думал мальчик, то и опасность не видит тебя. Всё логично, особенно для того, кто хватается, словно тонущий за соломинку, за любую абсурдную мысль, способную вселить в душу надежду на спасение.

Нестерпимо захотелось в туалет, и от этого зова природы стало ещё страшнее. Ромка всегда старался сделать все дела до отхода ко сну, потому что вставать ночью с постели и идти по тёмному коридору до туалета было откровенно страшно. Казалось, стоит поставить ноги на пол, как кто-то, скрывающийся под кроватью, сразу же ухватится за лодыжки и утащит в пыльную темноту. А сегодня было особенно страшно, потому что Ромка знал, что за окном на тротуаре стоит злая старуха и смотрит на его окно.

Но в туалет хотелось, и терпение уже заканчивалось. Ещё немного, и матрас под ним станет настолько сырым, что его утром можно будет отжимать над ванной. А прослыть «зассанцем» Ромке не хотелось, это для него было даже страшнее, чем встать ночью с кровати.

Держась за промежности, мальчик вскочил на ноги, по кровати перебежал как можно ближе к двери, возле которой находился выключатель, прыгнул и прямо в полёте ударил по клавише. Комната озарилась светом мощной лампы накаливания, и пусть она была всего лишь одна, её света сейчас вполне хватало, чтобы разогнать всех монстров из тёмных углов. На миг Ромка представил, как старуха за окном, увидев яркий чистый свет, бросилась в страхе наутёк – как можно дальше от его окна. Такая мысль грела и радовала.

Громкое приземление на пол, к счастью, никого не разбудило, и мальчик быстро справил все свои нужды. Вернувшись, он потянулся рукой к выключателю, но замер за миг до нажатия на клавишу. Ромка вдруг представил себе, что снова окажется в темноте, а к его окну снова подойдёт ведьма, скалясь в злой усмешке, и ему вдруг стало дурно. Так он и оставил гореть единственную лампу и лёг в кровать. Эх, жаль, ночника нет, сколько бы он проблем сразу решил!

Глубокая ночь брала своё, и Ромка начал засыпать. Свет лампы не мешал, даже наоборот – отогнал от сознания все тревоги, позволив ему заснуть. Мальчик моргал всё медленнее, перед глазами уже плавали картинки из сна пока ещё вперемешку с явью. Ещё немного, и ночные видения полностью овладеют им.

Внезапно лампа на потолке моргнула. Сон как рукой сняло, и Ромка распахнул глаза. Сначала он подумал, что ему показалось, но лампа моргнула снова, затем ещё, раздалось шипение, и тонкая спиралька внутри колбы погасла окончательно. Комната погрузилась во тьму. Первые несколько мгновений чернота была непроглядной, но постепенно глаза привыкли к мраку, и в лунном свете снова начали проступать очертания интерьера.

Но на этот раз было что-то не так. Если раньше Ромка просто знал, что старуха стоит под окном, но на улице, то теперь он был просто уверен, что в комнате он не один. Отовсюду ему мерещились тянущиеся в его сторону руки, злые взгляды устремлены на него, а любимые игрушки смотрели уже как-то недобро и даже кровожадно. Порыв ветра всколыхнул занавеску, и мальчик, устремив взгляд на форточку, с ужасом заметил, что марлевая ткань висит на одной кнопке.

На несколько мгновений его организм позабыл, как дышать. Словно невидимая, но очень сильная ладонь сжала все его внутренности, выдавив из лёгких весь воздух. И только когда перед глазами начали плавать чёрные пятна забвения, жажда жить пересилила натиск неведомого врага и втолкнула в тело живительный воздух. Ромка часто задышал. Но всё это время он не сводил глаз с открытой форточки.

Марля слегка колыхалась на лёгком ветерке, обвиснув бесформенной тряпкой. Тот, кто находился сейчас в комнате, проник через форточку. Старуха этого сделать явно не могла, по крайней мере, в том обличие, каким она является людям. Но кто знает: вдруг она может превращаться в кого угодно? Обернулась, например, птицей и подлетела к окну. Или же пауком и проникла в комнату. Но не тем пауком, которого мама, завидев, обязательно пришибёт тапкой, а размером, этак, с кошку. Такой запросто прорвёт любые тряпки своими мощными лапами. Яда в таком пауке, наверное, столько, что хватит убить всю его семью. И этот монстр теперь ползает где-то в комнате, по его игрушкам, заражая их своим колдовским ядом, отчего те оживают и проникаются ненавистью ко всем людям.

Ромка вспомнил ещё один фильм (ох уж эти ужастики!), в котором большие пауки терроризировали городок, и услужливое сознание моментально нарисовало мохнатое чудище, ползущее по его ноге, готовое укусить и впрыснуть смертельную дозу яда. Мальчик засучил ногами, пытаясь скинуть невидимую опасность, схватил подушку и несколько раз махнул ею над одеялом в надежде сбить чудище. Ромке показалось, что мелькнула тень отброшенного паука, и тень эта, надо сказать, поразила его своими размерами. Какая там кошка? Как минимум с овчарку был этот паук!

Мальчик не видел, куда упало чудище, не слышал даже звука падения, но сам он после удачно отражённой атаки, сел в кровати, прижался спиной к стене и выставил подушку перед собой, словно щит, искренне надеясь, что она первой примет новую атаку ведьмы. Сам при этом осторожно оглядывал комнату в поисках противника.

Но даже в небольшой комнате было слишком много тёмных мест, где паук мог укрыться. Высокий шкаф в углу – прекрасное место, спрятаться там от ненужных взглядов – легко. Сверху, как и снизу, есть пространство, которое обычно забито всякой всячиной, в том числе и коробками с игрушками. Сверху лежит новогодняя ёлка, завёрнутая в большой кусок полиэтилена – дожидается своего часа, когда за неделю до нового года мама достанет её, и они все вместе распакуют зелёную красавицу, пусть и искусственную, соберут и нарядят её всевозможными игрушками.

Ромка помнил, как в прошлом году они точно так же развязали верёвки и развернули плёнку, начали разбирать колючую кучу, отделяя детали ёлки друг от друга, и внезапно из неё во все стороны бросились небольшие пауки. С десяток – не меньше. Мама тогда от неожиданности взвизгнула, отпрыгнув от ёлки, а Ромка схватил тапок и начал лупить им по бегущим чёрным комочкам, правда, без особого успеха.

Тогда для него это было всего лишь игрой, и пауков он не испугался. Но теперь он представил, как огромный паук притаился среди колючек ёлки, может быть даже заменил собой всё пространство внутри полиэтилена, или ведьма превратила ёлку в паука, а её бесчисленные искусственные иголки – в жала, которыми та способна проткнуть едва ли не каждую клетку тела Ромки. Ему даже показалось, что полиэтилен зашуршал, тихо-тихо, едва слышно даже не ухом, а каким-то подсознательным органом чувств. Или не показалось?

Шуршание повторилось. И снова. И снова, но уже чуть громче, а тишина усилила звук. Паук выбирается наружу! Он скребёт лапами полиэтилен, пытаясь прорвать или разрезать его, но тот пока сопротивляется, не даёт жуткому монстру выбраться наружу, защищает Ромку. Но мальчик понимал, что это будет происходить не вечно, и в конечном итоге плёнка не выдержит – лопнет под натиском сильных лап, и тогда жуткая тварь вырвется на свободу и бросится на Ромку, который едва помнил себя от страха. Подсознание рисовало огромного мохнатого паука и почему-то с человеческой головой, с лицом всё той же старухи, которую так боятся все дети. Она хищно улыбается, скаля огромные клыки, а глаза, которых было никак не меньше восьми, бегают из стороны в сторону в поисках выхода из полиэтиленового плена.

Ромка прирос спиной к стене, а руки отчаянно вцепились в подушку, не желая выпускать её ни на миг. Спрыгнуть с кровати и бежать за помощью в соседнюю комнату не хватало смелости. Ромка почему-то был уверен: стоит хотя бы даже попытаться сделать шаг в сторону двери – тварь тут же атакует. Кричать тоже было опасно, поэтому мальчик старался вести себя как можно тише, хотя орать хотелось во весь голос, чтобы на помощь пришли не только родители, но и все соседи, а в особенности дядя Миша, что живёт в квартире над ними. Дядя Миша – охотник, у него есть ружьё, которое разнесёт страшного монстра на куски, и совершенно не важно, что этот монстр – ведьма. Против ружья, как считал Ромка, никто не поспорит.

Неожиданно тихое шуршание послышалось с другой стороны. По направлению звука мальчик понял, что раздалось оно в коробке с игрушками: кто-то скрёб по картону когтями. При этом шуршание в полиэтилене с новогодней ёлкой не прекратилось, а наоборот – только усилилось. Ромка съёжился от страха. Монстра два! Ведьма каким-то образом раздвоилась, и теперь окружает его. Или… Или она превращает игрушки в монстров! Оживляет всех солдатиков, всех героев мультиков и комиксов, вдыхает в них жизнь, но затем превращает в армию страшных монстров с паучьими лапами, но с пластмассовыми телами, которые так просто не прихлопнешь тапкой и не раздавишь ногой. Словно в подтверждение мыслей, шуршание в коробке размножилось, став громче. Игрушки уже превратились в опасных тварей, и теперь каждая из них старается перебраться через картонные стены, чтобы затем спуститься на пол и начать атаку на кровать, где притаился испуганный до полусмерти маленький мальчик.

В лунном свете Ромка заметил мелькнувшую тень, которая на миг поднялась над коробкой и тут же спрыгнула на пол. За ней ещё одна, и ещё, затем сразу две… Игрушки выбирались наружу. Им не нужно было прорывать толстую плёнку, как монстру на шкафе, и потому они просто выбирались из коробки один за другим. Толстый ковёр, на котором Ромка так любит играть, предал его и занял сторону врага, надёжно укрывая от ушей мальчика любые звуки, поэтому тот не знал, куда расползаются эти чудовища. А выглянуть за край кровати было страшно. Ромка был уверен: стоит сделать это, и всё тот же ужасный монстр, живущий под кроватью, тут же вцепится ему в лицо. Оставалось только сидеть и прислушиваться к тишине, затаив дыхание.

 Топот сотен маленьких лапок внезапно раздался по голому полу под кроватью. Едва слышимый, но всё же различимый в звенящей тишине. Обычных пауков Ромка не услышал бы, будь их там хоть целая сотня – их мягкие лапки не издают звуков. Но это – не обычные пауки, и лапки их – твёрдые и острые, словно лезвия ножей, и этим монстрам не нужно впрыскивать яд в свою жертву – они её попросту разорвут на части.

Ромка покрепче ухватился за подушку. Так себе защита, но другой не было. Если бы добраться до хоккейной клюшки – было бы намного лучше. Пусть маленькая, рассчитанная под детский рост, но всё же крепкая, способная дать врагу серьёзный отпор. Но она стоит в прихожей за шкафом, а чудища, по всей видимости, уже окружили его, лишая возможности убежать из комнаты. Мальчик сильнее прижал к себе мягкую, но довольно увесистую спальную принадлежность…

И внезапно понял, что к чему-то прилип. Его руки, мгновение назад сжимавшие края подушки, теперь погрузились в нечто липкое и противное так же, как и майка, к которой он прижимал подушку. Теперь же это был ком непонятной массы, похожей на вату: такой же мягкий, но почему-то липучий. В тусклом свете луны Ромка пытался разглядеть, что же удерживает его руки и с ужасом понял, что держит его именно подушка. Правда, состоит она теперь не из ткани и перьев внутри, а из паутины, в которую мальчик попался. Все попытки вырваться только усугубили положение: Ромка увяз в паутине ещё больше. Рук он уже не мог освободить, а паутина, казалось, самостоятельно опутывает его всё больше и больше. Прилипнув к груди, она растягивалась, обхватывая тощее тело мальчика и грозя в скором времени сомкнуться на спине, поместив его в кокон. Паутина давила на грудь, и Ромка начал задыхаться.

– Нет! – бормотал мальчик, стараясь высвободиться из пут. – Нет!

Ему хотелось кричать, но воздуха не хватало. Он уже хрипел, а после и вовсе закрыл рот, потому что мерзкая паутина налезла на лицо, приближаясь к губам.

И тут Ромка увидел паука. Сначала в поле зрения показались длинные лапы: он полз по кровати и забирался на мальчика, приближаясь к лицу. Паук полз выше и выше, его передние лапы легли на плечи жертвы, подтянули тело, и Ромка увидел, как к его лицу приближается лицо старухи, перекошенное в злобно смеющейся гримасе. Вместо тела паука была голова ведьмы, а длинные лапы были сплетены из её седых волос. Да и паутина, что оплетала мальчика, была вовсе не паутиной: волосы, казалось, тянулись прямо из лап монстра, всё сильнее опутывая обречённую жертву, сжимая её, словно в тисках. Рот ведьмы искривился в адской улыбке, затем раскрылся, обнажая острые клыки, и она засмеялась, но не скрипучим голосом старухи, а немыслимым потусторонним рычащим смехом, превращающим сердце в ледяную глыбу.

Вздохнув так глубоко, насколько позволяли путы, Ромка изо всех сил закричал, и, к его радости, у него это получилось сделать. Звонкий крик заложил уши самого кричащего, эхо заметалось между стен, задрожала лампочка на потолке. Но монстра крик нисколько не напугал. Он только громче засмеялся, и в следующий миг волосы-паутина закрыли ему лицо, заглушив крик, перекрыв воздух. Мальчик отчаянно забился, стараясь руками и ногами освободиться от пут, но только сильнее застревал в них. Становилось жарко, пот в огромных количествах выделялся из кожи, воздуха критически не хватало. Ромка задыхался. Паутина всё сильнее сжимала его, стискивала грудь, горло. Она убивала мальчика, и тот уже чувствовал, что начинает терять сознание.

Неведомая сила ухватила Ромку, перекатила с боку на бок, и он почувствовал, что стало легче дышать. Кто-то пришёл ему на помощь, кто-то рвал паутину, освобождая его, и этот кто-то излучал свет, потому что в то же время, как стало легче дышать, мальчик зажмурил глаза от яркого света. И как только свежий воздух наполнил лёгкие, Ромка отчаянно закричал. Он забился с удвоенной силой, когда понял, что тот, кто его освободил, теперь норовит сам сжать, как можно крепче, лишая возможности двигаться. Из одного плена в другой, из одних цепких лап в лапы более мощные и смертоноснее. Мальчик извивался, вырывался с переменным успехом: хватка то ослабевала, то усиливалась. Неизвестный явно не справлялся с ним, а Ромка в приступе дикого ужаса высвобождал из тела такую силу, о которой до этого никогда не подозревал.

– Держи его ноги!

Этот возглас донёсся до его слуха сквозь собственный крик, и голос неизвестного странным образом походил на голос мамы. Но не успела мысль дозреть, как кто-то сильный обхватил его ноги, обездвижив практически полностью. Ромка вырывался, кричал, но в то же время чувствовал, что его силы на исходе. Выплеск звериной мощи забрал всю энергию, опустошил все её запасы, и от бессилия мальчик заплакал.

И тут же хватка ослабла, а тот, кто удерживал его руки, внезапно нежно обнял, и мамин голос прошептал в ухо:

– Всё, тихо, это я, успокойся.

Ромка почувствовал, как его прижали к груди и начали тихо качать из стороны в сторону, продолжая приговаривать:

– Ты запутался в одеяле, и ты кричал во сне. Тебе приснилось что-то страшное?

Мальчик не ответил. Он плакал в голос, прижавшись к матери. Плакал от пережитого страха, который всё ещё терзал его сердце и душу, но в то же время это были и слёзы радости от наполняющей его уверенности в том, что в маминых объятьях он может чувствовать себя в полной безопасности – уж она-то защитит его от любого зла. И потому Ромка постепенно успокоился и затих, окутанный теплом родного человека.

В комнате горел свет. Лампа не потухла, не перегорела, как показалось сначала. Может, ведьма отступила, испугавшись взрослых, а может и в самом деле это был всего лишь сон. Мальчик осторожно осмотрел комнату. Елка в полиэтилене лежала на своём месте, и никто не пытался из неё выбраться – дыр и царапин в ней не наблюдалось. Игрушки так же лежали все в коробке и были вполне нормальными – ровно такими же, как и всегда. Даже те некоторые из них, которыми Ромка играл ночью, лежали на прежних местах, где он их и оставил. Всё указывало на то, что ничего на самом деле ночью не произошло, и это был всего лишь сон, навеянный страхами и пустым трёпом некоторых придурков. Они, эти самые придурки, получают удовольствие, видя, как малец, привыкший доверять словам старших, трясётся от переполняющего его ужаса, и Ромка теперь это осознал. И на душе сразу стало так хорошо, тепло и уютно, что он облегчённо вздохнул полной грудью и крепче прижался к матери.

Так и уснул крепким сном, в котором уже не было ни ведьм, ни пауков, ни оживших игрушек.

*          *        *

Ромка проспал часов до десяти утра – всё же ночные происшествия не прошли бесследно, и нервная система требовала отдыха.

Сегодня замечательный день – суббота, у мамы выходной, и она, как всегда бывает по субботам, утром печёт пироги, от которых Ромка был просто без ума. Практически всегда он присутствовал при их приготовлении, помогал, чем мог, заглядывал в кастрюлю, наблюдая, как поднимается тесто, а уж не поддеть пальцем пахнущую дрожжами массу и не попробовать её на вкус, так то вообще грех.

Но сегодня он, видимо, всё проспал – по дому уже витал аромат свежей выпечки. Но мама всё ещё продолжала стряпать, гремела посудой в духовке, и при этом с кем-то разговаривала. Голоса доносились до его комнаты слабо, да и разговаривающие вели беседу на полутонах, но говорила мама явно не с папой – уж его низкий голос Ромка везде узнает. Значит, у мамы уже гости. Соседка, наверное, тётя Зоя. Та вообще заходит без стука, как к себе домой, но все уже давно привыкли к этому, потому что считали эту низенькую полноватую женщину едва ли не близкой родственницей. А Ромка любил её за то, что она практически всегда приносила ему какой-нибудь гостинчик: конфет или фруктов, а то и печенье собственного приготовления, которые она пекла у себя в саду в русской печи, и с подобной выпечкой не сравнится ни одно кондитерское производство.

Мальчик быстро поднялся и, не одеваясь, пулей вылетел из комнаты. Добежал до кухни мгновенно, и уже поворачивая из коридора, увидел утреннего гостя. Гостью.

Ноги в один миг одеревенели, Ромка затормозил, но дорожка под ногами заскользила по линолеуму, и он со всего маха ударился в дверь ванной комнаты. Упал, но тут же засучил ногами, пытаясь отталкиваться от скользкого пола, чтобы убежать как можно дальше и спрятаться как можно глубже. Мама тревожно смотрела на него и что-что спрашивала, но он не слышал её слов и даже не видел её, потому что его глаза приковались к ранней гостье в их доме.

Это была та самая старуха, ведьма, «воржея», как называют её все дети двора. Её морщинистое лицо было обращено на него, тёмные глаза уставились в его глаза, отчего Ромка испытал такой страх, какого не было вчера на улице, когда она посмотрела на него и погрозила пальцем. Мальчик закричал и ещё сильнее заработал руками и ногами, пытаясь убежать, но ставший внезапно мокрым пол под ним скользил, и Ромка снова и снова падал, кричал, и слёзы струились по его лицу. Он не сводил взгляда со старухи, а та смотрела на него, и её морщины на лице вдруг поплыли в стороны, а не менее морщинистые губы растянулись в страшной гримасе, обнажая пожелтевшие, но всё ещё острые зубы. Клыки, которые отчётливо бросились в глаза.

Умудрившись оттолкнуться от двери ногами, Ромка, наконец, поднялся, правда, лишь на четвереньки, и прямо на коленях пополз обратно в комнату, продолжая вопить. Оказавшись у себя, он захлопнул дверь и прижал её спиной. Но в полотно тут же ударили снаружи. Мальчик закричал ещё громче, упёрся ногами и руками в пол, изо всех сил стараясь не пропустить ведьму в свою комнату. Можно было даже не гадать: это именно она ломилась в дверь, стараясь пробраться к нему, чтобы убить. Вероятно, мама сейчас уже лежит на полу в лужи крови… А может, крови уже и нет – ведьма всё выпила, а мама теперь лежит вся бледная, иссохшая, её кожа натянулась на кости, и она стала похожа на мумию, что находят в гробницах. И она так же мертва, как и все они.

От осознания потери Ромка завыл ещё громче. Силы в нём стремительно заканчивались, а напор на дверь только нарастал. Сейчас он выдохнется, упадёт, а ведьма войдёт в комнату, вонзит клыки ему в шею, и жизнь быстро уйдёт из его тела. И он будет, как и мама, лежать на полу иссохшей мумией.

Страх опутывал его липкой паутиной, совсем как в сегодняшнем ночном кошмаре, но в отличие от сна, мальчик всё ещё мог двигаться. Не вполне соображая, он отпустил дверь – всё равно удерживать её уже не было сил – и бросился к шкафу, открыл его и запрыгнул внутрь, спрятавшись среди висящей на вешалках одежды. При этом он попытался успокоиться, но, хотя кричать всё же перестал, его запалённое дыхание было настолько громким, что слышалось, наверное, даже в соседней квартире. Но оно не помешало услышать, как раскрылась дверь в комнате, как быстрые шаги приблизились к шкафу, и после он увидел, как узкая дверца резко распахнулась, а в проёме возник женский силуэт.

Ромка закричал с удвоенной силой, забился, отмахиваясь от ведьмы руками и ногами, но при этом он даже не смотрел на неё. Он чувствовал, что его удары достигают цели – отбивают руки, пытающиеся схватить его, но те не бросали попыток ухватить жертву и, в конечном итоге, у них это получилось. Ромку схватили за ноги и потащили из шкафа. При этом он заорал так, что даже у самого заложило уши. Мальчик цеплялся за висящую одежду, как утопающий хватается за любую соломинку, но, подобно всё тем же соломинкам, вешалки не могли удержать его, срывались, падали на лицо, и ему приходилось отбиваться ещё и от них. А руки всё продолжали тянуть его наружу, обхватив уже за пояс.

Последний рубеж – вторая дверца, которая запиралась на щеколду изнутри шкафа, притворяемая первой дверцей. Ромка ухватился за её край, но, как и вешалкам, замку не хватило сил сдержать натиск, и он сломался – выдрался из двери вместе с шурупами, упал, громко звякнув о пол. Пальцы заскользили по лакированной поверхности дверцы, и мальчик упал бы на пол и наверняка бы отшиб чего-нибудь, но его успели перехватить за грудь. Он извивался, вырывался, надсадно орал, но сильные руки прижали его к груди их обладателя, и внезапно до Ромки донёсся взволнованный голос мамы:

– Ром, успокойся! Что случилось? Что с тобой?

Ромка открыл глаза. Сквозь слёзы он различил напуганное лицо мамы, но тем не менее живое, хотя и бледное от страха. И это была именно она, а не ведьма, принявшая её облик, дабы сбить с толку свою жертву. Мальчик чувствовал это по теплу её рук, по голосу, по запаху, исходящему от её одежд – такому родному и везде узнаваемому. Никто не сможет его воспроизвести в точности, даже самая искусная ведьма. Да и было какое-то чувство, которое не так просто обмануть, и хотя Ромка не смог бы объяснить его природу, доверял ему безоговорочно.

Мальчик сильнее прижался к груди матери и прокричал:

– Это воржея! Это ведьма! Она нас всех убьёт! Убьёт! Прогони её!..

Он ещё что-то кричал, но сквозь рыдания слов было не разобрать. Мама подняла его на руки, и вместе с ним села на кровать. Ромка уже не бился в истерике – он просто плакал, уткнувшись лицом в фартук матери. Если каких-то пару минут назад он думал, что мама стала первой жертвой злой ведьмы, то теперь ему стало казаться, что мамины объятия – самая надёжная в мире защита от любых невзгод и опасностей. Она отгонит любого монстра, спасая его, и мальчик чувствовал это, отчего на душе становилось тепло и спокойно.

Тёплая рука легла ему на голову, и от этого прикосновения стало так хорошо, что Ромка даже заулыбался. Словно живительный поток, тепло от руки вливалось в его тело, расходилось по всем уголкам, изгоняя тьму и страх, наполняя волшебным светом, придавая сил. Никогда ещё мальчик не испытывал подобных чувств, но от них на душе стало легко, счастье переполняло его, и даже страх покинул его сердце – золотой свет выгнал его из тела Ромки так же легко, как выметают ненужный мусор из комнаты. И только когда мальчик полностью успокоился, он вдруг понял, что на его голове лежит чужая рука, потому что обе маминых руки обнимали в это время его за шею и за пояс. Мальчик медленно повернул голову.

Перед собой он увидел морщинистое лицо старушки, которую назвать ведьмой язык уже не поворачивался. Теперь это лицо, так пугавшее всех ребят в округе, излучало тепло и даже как-то светилось изнутри ясным добрым светом, а глаза смотрели на него так ласково, как могут смотреть глаза родной бабушки, души не чаявшей в своих внуках. Она гладила его по голове, а Ромка ей улыбался искренней, добродушной и доверчивой улыбкой.

В один миг он вдруг осознал, что такая старушка не может быть ведьмой, не может быть той злобной «воржеёй», каковой считают её все дети. Они все ошибались на её счёт. Никто толком не знал о ней ничего, никто не удосужился спросить у родителей о том, кто она такая, но свято верили в слух, который пустил какой-то идиот, и этого было достаточно для доверчивого детского ума. Да и сама старушка даже не пыталась очистить свою репутацию, пояснить, что всё совершенно не так. Ромка теперь понимал, почему она этого не делала: ей всё равно никто не поверил бы. Детям, да и большинству взрослых, проще верить в плохое, в то, что волнует, заставляет сердце биться чаще. А кото интересует, что старушка на самом деле – добрейшей души человек?

Но для Ромки сейчас это знание стало не просто спасательным кругом посреди океана, а огромным кораблём в небольшом озере, который не затонет ни за что на свете – тонуть-то негде. И если бы не он, мальчик точно не выбрался бы из этой бури, которая уже готова была накрыть его с головой. Старушка протянула ему руку помощи, но при этом не только вытащила его на берег, но и зарядила какой-то энергией, которая прогнала все страхи и сомнения. Может, она и в самом деле имеет какую-то силу, и если это так, то принадлежит эта сила не злой колдунье, а доброй волшебнице.

– Как ты? – спросила старушка, продолжая гладить Ромку по голове. – Всё в порядке?

Голос её хоть и был старческим, но уже не казался таким скрипучим, каким был вчера. Вчера он пугал, скрёб душу, возя острыми когтями по стеклу, а сегодня пусть и не стал чистым и мелодичным, но для ушей был приятен и нежен.

Мальчик уверенно кивнул.

– Вот и хорошо.

Старушка улыбнулась ещё шире, убрала руку с его головы и протянула её Ромке. Тот взглянул на неё, помедлил немного, а затем протянул свою и осторожно сжал сухую ладонь. И хотя рука старушки была испещрена морщинами, а кожа, казалось, обтягивала кости, ладонь её оставалась приятно тёплой, да и силы в ней ещё были, причём не только физические. Мальчик ощутил странное покалывание в руке, но оно не доставляло неприятных ощущений, а наоборот – заряжало энергией, словно фонарь на аккумуляторе, и чем длительнее будет эта зарядка, тем ярче он будет светить.

Мама, видя положительные изменения в поведении сына, отпустила его, и Ромка спустился с её колен на пол, продолжая держать старушку за руку. Женщине и самой стало намного легче, когда увидела, что её ребёнок успокоился, потому что, когда тот бился в истерике, а в глазах читался безумный страх, сердце её готово было выпрыгнуть из груди, да и сама она была на грани нервного срыва. Но теперь её наполняло умиротворение; видимо, поток положительной энергии через тело сына передался и ей.

– Может, чаю? – спросила женщина, обращаясь ко всем сразу.

Старушка, продолжая тепло улыбаться, посмотрела ей в глаза и ответила за всех:

– Можно и чаю. Ты, Наденька, поставь пока чайник, а мы сейчас оденемся и тоже придём. Да, Ром?

Мальчик посмотрел сначала на старушку, затем на маму и кивнул. Та тоже кивнула и без лишних слов покинула комнату.

Когда дверь за ней закрылась, старушка отпустила руку мальчика и села на стул рядом с письменным столом. Ромка не спешил одеваться, провожал старушку взглядом. Та, устроившись поудобнее, осмотрела комнату, кинула взгляд на задёрнутые шторы и сказала:

– Светло уже на улице-то. Ты шторки-то разгороди, пусти свет в комнату.

Ромка подчинился и быстро раздвинул плотную ткань на окнах. Яркий свет утреннего солнца залил комнату теплом и уютом, мальчик даже зажмурился и отвернулся от окна.

Старушка тем временем осмотрелась и сказала:

– Хорошая у тебя комната, большая, уютная. Да-а, давненько я здесь не бывала. Последний раз я сюда приходила, когда ты был ещё совсем маленький – года два тебе было. Здесь жила твоя бабка, а твоя кроватка стояла в комнате родителей. Мы с Зинаидой всю жизнь дружили, в гости друг к другу ходили, особенно когда делать стало нечего, да и сил тех уже не осталось. Только и оставалось, что сидеть, да лясы точить. Вот поэтому и я знаю всю вашу семью, и всегда относилась к вам хорошо.

– А почему же вы раньше к нам не приходили? – спросил Ромка.

– Молодёжь редко общается с нами, стариками, – вздохнула старушка. – У них своя жизнь, свои устремления, а нас они редко слушают. Да и разговаривать особо не о чем нам было, вот и не встречались. Так, увидимся на улице, перемолвимся парой словечек, да и всё на том. Вот поэтому меня ты и не знаешь, а потому повёлся на россказни малолетних оболтусов, будто я – ведьма и эта… Как вы там говорите? «Воржея»?

Старушка посмеялась, сказав последнее слово. Ромка тоже улыбнулся и кивнул. Это слово, произнесённое старушкой, теперь не вселяло страха, а показалось каким-то нелепым и даже смешным.

– А что оно означает на самом деле? – спросил мальчик.

– Ну, на самом деле такого слова вообще нет, – заметила старушка. – Есть слово «ворожея», и означает оно не совсем то, что думают все твои друзья. Да, ворожеи могут наслать порчу, и тогда выбранный ими человек сляжет с каким-нибудь недугом на некоторое время, а то и на всю жизнь. Но я не помню, чтобы моя бабка делала нечто подобное… Да, мою бабку называли ворожеей, хотя она и не любила этого слова. А сила у неё действительно была, и немалая. Вот только использовала она её лишь во благо. Даже приворотов не делала, хотя молодые девки и парни приходили к ней за подобными услугами.

– А вы тоже… ворожея? – тихо спросил Ромка.

– Я никогда не занималась тем же, чем моя бабка, хотя сила её мне частично передалась. Но я не выставляла её напоказ. Так, помогала иногда родственникам и знакомым, но не более того. Да и времена были такими, что по голове не погладили бы за подобные выходки. Но вот чего я никогда не делала, так это зла людям. А детей я вообще всегда любила, потому что своих никогда не было. Да, я знала, что они обо мне говорят, слышала, как называют, но не обижалась на это и не обращала внимания. Чего взять с мальцов? Пусть тешатся. А вчера я увидела тебя. Когда ты посмотрел на меня, я заметила такой страх в твоих глазах, что мне и самой стало страшно. За тебя. Я думала, что он у тебя пройдёт, но ночью видела тебя в окне, и я почувствовала, какой ужас на самом деле ты испытываешь.

Старушка украдкой осмотрелась, придвинулась ближе к Ромке и зашептала:

– Возможно, ты не поймёшь меня, но я вижу немного больше, чем все остальные, и сегодня ночью я видела, что окно твоей комнаты было самым тёмным во всём доме. В нём даже луна не отражалась.

Ромка выпучил глаза, а рот его самопроизвольно открылся.

– Почему? – дрожащим голосом спросил он.

– Всё дело в страхе, который исходил из тебя, – пояснила старушка. – Он тёмный, даже чёрный, он как туман, стелется вокруг, клубится, становится гуще. Ты его не видишь, но он есть. Когда ты вчера сидел передо мной на коленях, я видела, как он начинает окутывать тебя. А сегодня ночью я засиделась у подруги, и когда возвращалась, заметила твоё чёрное окно и тебя в нём. И испугалась за тебя ещё больше. Вот поэтому я решила сегодня заглянуть к вам и всё исправить, потому что такой страх может навредить тебе. – Старушка с кряхтением выпрямилась и уже громче сказала: – Сегодня ночью, я уверена, твоё окно будет самым светлым, даже если в комнате будет выключен свет. Теперь ты знаешь обо мне всю правду, теперь ты не будешь меня бояться… А вообще, если не секрет: кто среди вас распускает обо мне такие слухи?

Ромка помялся некоторое время, затем ответил:

– Гоша.

– Это не тот, что пухленький?

Мальчик кивнул, опустив глаза.

– И он тебя толкнул.

Это прозвучало, как утверждение, но Ромка снова кивнул.

– И за тебя никто не заступился?

– Все его боятся, – пояснил Ромка. – Он сильнее, он больше нас, он… Он вообще дурак, ему в психушку надо.

– Ну, зачем же так сразу – в психушку? – умерила его пыл старушка. – Нет, он не дурак. Он просто наглый и злой – уж это увидеть несложно: у него на лице всё написано, и в глазах читается. Обижает, значит?

Мальчик кивнул. Старушка на некоторое время задумалась, затем сказала:

– Есть у меня одна задумка, и, если мы это сделаем – он никогда больше не будет тебя обижать. Да и всех остальных тоже.

Услышав такое, Ромка прямо расцвёл. Старушка тоже улыбнулась.

– Хочешь проучить его?

– Да! – едва не вскрикнул мальчик. – Я бы с удовольствием отомстил ему!

Старушка тут же нахмурилась.

– А вот это лишнее! – и она погрозила ему пальцем. – О какой мести ты говоришь? Он не сделал ничего такого, за что ему можно было бы мстить. Проучить, умерить пыл – да, но месть – это уж слишком.

Ромка потупился и попытался оправдаться:

– Я не то хотел сказать…

– Да нет, ты сказал именно то, о чём думал, – ответила старушка, но голос её при этом стал мягче. – Это – нехорошие мысли, но тебе простительно, потому что ты пока не ведаешь, что они на самом деле означают. Со временем поймёшь всё сам. А вот вашему Гоше всё же надо показать, что поступает он неправильно…



– Оба-на, мелкий! – воскликнул Гоша, завидев Ромку, приближавшегося к их компании. – Ты ещё не окочурился?

Ребята собирались играть в футбол и успели уже сделать ворота, которые, правда, представляли собой обломки кирпичей, выставленные вместо штанг. Перекладина, естественно, была воображаемой и положение её зависело от того, насколько вратарь способен поднять руки.

– Ну, раз ты ещё живой – постой-ка на воротах, – с ухмылкой предложил Гоша, а после небольшой паузы добавил: – Напоследок.

Ромка в ответ широко улыбнулся и ответил:

– Можешь говорить, что угодно, а вот я ещё всех вас переживу. Вот увидите.

– Обломишься, мелкий! – не унимался Гоша. – Тебе точно хана – «воржея» наложила на тебя проклятье.

Ромка усмехнулся, но отвечать ничего не стал, встал на ворота и приготовился к игре. А вот толстяку было мало; видимо, скепсис малолетки задел его за самолюбие.

– Иногда проклятье не сразу действует – дня через два-три, а то и через неделю. Но подействует обязательно… Лёханыч, отвали! – Он локтем оттолкнул белокурого мальчишку, который осторожно тыкал его в бок. – Не надо меня щекотать! Я ненавижу щекотку!

– Гошан, смотри! – тихо проговорил тот и кивнул куда-то в сторону.

Тот повернулся и увидел старуху. Она, как и вчера, шла вдоль жилого дома своей шаркающей походкой, опираясь на клюку. Смотрела себе под ноги, как оно всегда и бывало при ходьбе, и совершенно не смотрела по сторонам, будто бы ей не было никакого дела до окружающей суеты.

Но при виде её многие из ребят предпочли отойти подальше от асфальтированной пешеходной дорожки и спрятать глаза.

– За тобой идёт, Ромик! – хмыкнул Гоша, посмотрев на него. – Сейчас заберёт твою душу и отправит на тот свет!

На это Ромка только улыбнулся ещё шире, окончательно сбив с толку толстого Гошу. Тот откровенно не понимал, что происходит с этим недорослем, и это настораживало и даже немного пугало. Если вчера Ромка просто разревелся от страха, то сегодня даже при виде «воржеи» улыбается, как ненормальный. И хотя Гоша мало верил в россказни про старуху, больше пугал других и наслаждался их видом, то теперь он засомневался в правильности своего отношения к ней. И перемены в поведении Ромки стали тому причиной. Не происходят они просто так в одночасье.

Ехидная улыбка слетела с его лица, и на старуху он посматривал уже с боязнью. Внезапно возникло желание свалить куда подальше от неё, но это грозило разрушить его репутацию смельчака, и в него начнут тыкать пальцем. Пусть в лицо никто ничего не скажет – всё равно побоятся, но вот за спиной обязательно будут называть трусом, и от этой мысли становилось противно. Лучше остаться на своём месте, но на этот раз не привлекать внимание «воржеи».

И… Ромка! Всё тот же Ромка! Почему он ведёт себя так? Стоит себе на воротах, пинает камешки во все стороны и улыбается. Кажется, он даже едва сдерживает смех, рвущийся наружу. А вот Гоше наоборот – становилось всё страшнее, и сердце его полностью в этом поддерживало, колотясь о грудную клетку всё сильнее, словно старалось сбежать вперёд своего обладателя.

А старуха тем временем всё приближалась. Медленно, но целеустремлённо, она шла по тротуару вдоль дома. Всё в той же одежде, на которой, правда, появились новые неуместные складки, будто она со вчерашнего дня не снимала её даже перед отходом ко сну. Глаза устремлены под ноги или в неизвестные дали, куда обычно вглядывается задумчивый человек.

Гоша надеялся, что ведьма так и пройдёт мимо, как она прошла бы вчера, если бы он её не окликнул. Он уже жалел об этом, и теперь мысленно повторял одну и ту же фразу: «Пройди мимо!»

Но она не прошла мимо. Поравнявшись с детьми, старушка вдруг подняла глаза, обвела всех взглядом и остановилась на Гоше, который сразу же побледнел и затрясся всем телом. Он хотел отвернуться, закрыть глаза, но веки его не слушались, словно кто-то удерживал их, как и шею, не давая отвернуться. Он хотел бежать, но ноги вросли в землю, став с ней единым целым, и даже ступни уже не чувствовались ступнями, превратившись в тяжеленные гири.

Старуха сошла с тротуара и направилась к остолбеневшему Гоше. И пока она приближалась к нему, остальные дети отодвигались всё дальше и дальше, и в их глазах отчётливо читался ужас. Гоша и сам уже едва не ревел, плотина вот-вот готова была прорваться, и тогда слёзы потоком устремятся по щекам к земле. Он чувствовал приближающийся холод, исходящий от старухи, и от этого сам дрожал ещё сильнее, пробираемый им до костей. На миг показалось, что он скоро превратится в льдину, как вдруг внезапное тепло охватило его ноги и устремилось к приросшим к земле ступням.

Старушка остановилась в паре метров от бледного Гоши, строго посмотрела на него, но затем взгляд её стал тёплым и ласковым, улыбка тронула морщинистые губы. Она посмотрела на каждого из детей.

– Играете? – спросила вдруг она мягким голосом. – Это хорошо. Играйте, пока ещё маленькие, а то потом будет не до игр. Только не обижайте друг друга… – С этими словами она посмотрела на Гошу. – А ты, малец, сбегал бы домой, да портки поменял, а то, наверное, не удобно играть… в мокром-то.

Прозвучало это не как издёвка, а как добрый совет. Оттаявший Гоша вдруг почувствовал, что может двигаться, и тут же воспользовался этим и побежал домой, стараясь прикрыть руками тёмное пятно на серых штанах. Мальчишки провожали его взглядом, пока тот не скрылся за углом жилого дома. Все улыбались, но смеяться никто не смел, хотя вот-вот готовы были разразиться диким хохотом. И только Ромка, продолжая стоять на воротах, похрюкивал, прикрыв рот ладонью.

Старушка посмотрела на него, погрозила пальцем и сказала:

– Не смейся, малой, не надо. Такое ведь с каждым может случиться.

И хотя говорила она эти слова строгим наставительным голосом, улыбка не покидала её лица. Тёплая, приветливая, какая бывает у любимой бабушки, встречающей ненаглядного внука.

Затем старушка развернулась и пошла дальше по своим делам вдоль панельного жилого дома своей шаркающей походкой.