Побудка 2

Примечание от автора. Ограничение на “просмотр” 18+ (рассказ содержит сцены употребления наркотических веществ. Наркотики - это смерть, будьте бдительны, занимайтесь спортом!)

Ястреб с протяжным ревом заглушителей опустился, ступив огромными колесами на землю. Автоматические станции ведения огня настроились на толпу людей, собравшуюся вокруг здания Жилкомиссии. Жилкомиссия была единственным местом, где руководством Горлага-42 были разрешены публичные собрания.

Разрозненно одетые кто во что горазд сидельцы-жители, увидев летаппарат Окрнадзора, начали проворно расходиться. Один из кормовых пулеметов тут же дал предупредительный залп в воздух.

“Стоять!”

Рявкнул отпустивший хобот громкоговорителя Аристарх Няньшанский. По откинутому трапу Окрнадзорный чинно спустился в снежную кашу, сощурившись от яркого света. В горлагах всегда стоял день, потому что огромный прожектор, управляемый автоматическими системами “день и ночь”, с искусственного неба следил за каждой несчастной душой города-тюрьмы.

Жители лагеря послушно сгрудились вместе, опустив головы. Лишь один из них продолжал упорно стоять с высоко вытянутым шестом, к которому был прикручен кусок деревяшки со словами...

Тут у гражданин-начальника Няньшанского будто волосы встали дыбом под плотно прилегающей телхватной маской.

“ДОЛОЙ ГОРЗОНУ. ЖИТЬ ХОТИМ. ПО-ЧЕЛОВЕЧЕСКИ!”

Не зря Руководство вызвало в город Окрнадзорного. Они для того и были предназначены, чтобы бунты и непокорных людячих гасить (в буквальном и переносном смыслах), поливать пламенем и сжигать, втаптывая, что осталось, в плотный земельный каркас-имитацию почвы.

Аристарх Няньшанский покачал головой. Медленно-медленно его усатое усталое, испещренное шрамами, морщинами и пятнами от чрезмерного употребления трибинокубыра лицо скрылось за многоглазным щитком шлема. Челюсти “бронеголовки” сцепились, щелкнув замками.

Аристарх Няньшанский не боялся жителей горлага. Он был силен, как богатырь, к тому же хорошо питался, в отличие от представших перед ним худых, как тростинка, едва держащихся на ногах людей в полулохмотьях. Но на кое-какие предосторожности стоило пойти.

Доставая из кобуры гэлэстатически заряженный пистолет, Начальник сети городов-лагерей от Столицы до Севера вспомнил присказку своего погибшего в тюрьме отца, китайца-первоходца попавшего по случайному (ли?) стечению в нехрабрые лапы Внутрьохраны: “Государь, что лодка, а народ - как вода: может нести, может и утопить”.

Дождавшись, когда огонек на рукоятке оружия сменится с синего на зеленый, Аристарх Няньшанский взвел курок и направил макаров на “знаменосца” и защищавших его людячих.

“Вы, ребята....и девчата...расходитесь-ка по домам, а вот этого молодца мне оставьте, поговорю немножко...”

Окрнадзорный начал осторожно приближаться к вздрогнувшим бунтовщикам-затейникам: “Один волк гоняет овец полк”...

Отчего-то подумал Аристарх Няньшанский. Слепое многоглазье его шлема вспыхнуло крошечными огоньками, мгновенно определив место жительства каждого из демонстрантов. Многие из них были совсем молодыми сидельцами, кое-кто даже принадлежал к Отборным, лицам, допущенным к получению образования.
“Не учи козу, сама стянет с возу...”

Вздохнул Окрназдорный. Он давно уже говорил стоящим над ним Висячим, что стоило бы прикрыть Крыло Отборных, этот рассадник оппозиционной заразы, отравляющий механизмы хорошо отлаженного государства.

“Теперь, - подумал Аристарх, записывая в интроглазную сеть фотографии демонстрантов, - можно будет сделать хороший доклад об Отборных и доложить наверх так, чтоб там уже не отвертелись”.

“Так. Расходимся. ПОБЕЖАЛИ!”

Рявкнул Окрнадзорный, выстрелив толпе под ноги. Люди прыснули в стороны, оставив плакатоносца один на один со своей судьбой. Тонконогий, козлобородый Отборный все так же невозмутимо стоял перед гражданин-начальнкиком, а в глазах его сверкала ярость. Нарушитель порядка был возраста Аристарховского сынка. Они даже чем-то были похожи, оба “ребенка...”

Подумав об этом, Аристарх Няньшанский изо всех сил стукнул себя по шлему. Ему до тошноты не хотелось чинить расправу “над собственным сыном”. Изображение на мгновение померкло, а когда камеры вновь схватились, он увидел, что протестующий стоит, как и полагалось делать перед Стоячим, особенно в такой ситуации, на коленях. Парнишка бросил плакат в кусты и закрыл лицо руками.

Аристарх Няньшанский засунул пистолет в кобуру и быстро подошел к сдавшемуся на милость победителя людячему. Он взял сидельца за шкирку и потащил за собой в вертолет. Проигравший “сражение, ставший будто безногим, тянулся по земле, словно тряпка, подвывая, хлюпая носом. Несомненно парень был напуган до полусмерти, потому что знал, что с ним произойдет. В Горлагах не было судов, расправу над заключенными чинили Окрнадзорные или Стоячие Чинари, выходцы из Внутрьохраны . Большинство нарушителей обычно незамедлительно приговаривалось к расстрелу.

Закинув нарушителя на сидение, Аристарх Няньшанский без помощи зэка-полетчика, поднял вертолет в воздух. Машина резво взмыла в небо, до самой Наблюдзоны, огромного фонаря-солнца над крышей Горлага. Гэлэстатические орудия, спрятанные в яркосветных чешуйках “второй крыши”, отследили код машины и, поняв, что транспортное средство принадлежит Высшему Начальству, опустили острые носы-выжигатели обратно в корзинки.

Добравшись до одной из промежуточных станций, служивших остановкой для перегона конвоев между Горлагами, Окрназдорный сбросил товарищам из Внутрьохраны сидельца- пилота и отправился вместе с пойманным нарушителем...

...к себе домой. Аристарх Няньшанский знал, что по Уставу должен был сразу же доложить о поимке нарушителя Висячему, жирному, как лягушка на блюде, Селезню, но продолжал полет, куда нужно. Селезненко надзирал за надзирателями. Разумеется, до него каким-то образом дошло, что Окрнадзорный “пошел дорожкою петлявой”, и вскоре на комплане “Ястреба” появилась вечно недовольная харя Главного по Надзорным.

“Ты пацаненка ко мне почему не подбросил...”

Хриплым, тяжело-ленивым от переизбытка трибинокубыра в крови вперемешку с алкоголем, сказал Главпонадз. На мгновение у его тучных чресел появилась обнаженная рабыня, сидячая, отбывающая наказание в женском лагере. Аристарх Няньшанский знал, что сиделица была не оформленной по документам женой главнадзорного. Он часто бывал в гостях у Селезня, особенно по праздникам и на планерках. Селезень лениво махнул рукой, и “жена” проворно исчезла из видзахватного корешка. Селезень запахнул халат.

“Зачем ты к себе поехал, у тебя ж сын дома, дочка, женушка...ты эту мразь лучше без допроса сразу выкинь за борт...я по-чесноку даже смотреть на него не хочу...да и не до этого мне сейчас. Маша, кофею сваргань!”

Селезень зевнул. Запустив толстые пальцы в рот он достал из-за щеки ставшую черной “держалку”. Пустой трибинкубырный мешочек, отдавшийв кровь свое содержимое, полетел на пол.

“На сына он твоего похож небось, вот и сердцу больно...ну, Аристарх, делай как знаешь. Я тебе доверяю, но если подведешь...”

Вздохнул Главный по Надзорным и отключился. После этого Аристарх Няньшанский глубоко, до хруста в легких, вздохнул.

***   

“Ястреб” в последний раз оттолкнулся от воздуха и хлопнулся оземь. Толстые колеса и подвеска вертолета с хрустом спружинили. Аристарх Няньшанский был плохим пилотом. Открыв трап, он приказал нарушителю выйти спиной вперед и, оказавшись на земле, лечь. Парень спокойно выполнил приказ. Он уже не плакал, видимо смирился со скорой смертью.

Прошагав мимо заключенного, Аристарх Няньшанский зашел к себе в дом. Жилища Стоячих и Сидячих находились обычно за пределами горзоны. Отделены от остального мира они были многометровым забором, по периметру которого неустанно шагали взад вперед, щелкая жукообразными челюстями, найпаки-передовики. Неповоротливые, крабообразные роботы, кто на гусеницах, кто на “человеческих” ногах нарезали вокруг охранполосы круги. В Город Управления из зоны вела одна дорога. Гладкая, словно обмазанная машинным маслом элмаггравная полоса, в простонародье “Взлётка”, оканчивалась башней контрольно-пропускного путнкта. Табличка с человеческий рост гласила: “ЖИТЕЛИ ГОРЛАГА, ПОЙМАННЫЕ У ПОГРАНПОЛОСЫ, БУДУТ РАССТРЕЛЯНЫ НА МЕСТЕ!”

За стенами Управгорода не было искусственного неба. Некоторые дома были накрыты светзвукфильтркуполами, некоторые по-старинке обитали под открытым небом. Аристарх Няньшанский постоял перед входной дверью своего особняка, вдыхая пахнущий хвоей воздух. И это были не какие-нибудь дешевые освежители со станций опрыскивания, как “за стеной”. По всему Управгороду росли настоящие ели, обнимающие поселок лагерной администрации натуральным лесом.

На настоящей, не почвзамной земле, лежал настоящий, чистый, белый, как....трибин, твою ж м*ть кубыр, снег. Окрнадзорный вдруг понял, что давно не торчал. Ему казалось, что с последней “чадки” прошла целая вечность, а на самом деле не прошло и десяти часов с момента первосменного дежурства.

Трибинкубыр...в давности своей называемый кокаином, был хлебом и солью всякого уважающего себя Гражданин-начальника. Работа на “фронтирах” (проклятое забугорное слово, которое употребляли все в Великой Зоне, несмотря на указ-запрет на иностранщину) была нелегкая, поэтому многие администранты по-черному торчали. Когда один из лагерных ученых случайно изобрел гэлэстатику, перевернувшую жизнь страны, другой чуть позднее “извел” из всеформатной жижи трибинкубыр. Трибин, “мякоть” или “мякотка” был абсолютно безвреден по сравнению с кокой и шмалью и прочим, но был до жути эффективным способом борьбы со стрессом. Единственным побочным эффектом были пятна на коже, которые оставались, несмотря на лечение, с трибинкубырщиками на вечность. Были у наркотика и другие, более страшные побочные эффекты, но от них Великозонная медицина (доступная, кстати, лишь высшим эшелонам лагерной власти, администрантам) защищала.

Аристарх Няньшанский достал из пальца ключ и повернул иголочку в крошечной, размером с игольное ушко, щели. Статпространственный помощник, появившийся на ступеньках, поприветствовал хозяина низким поклоном и распахнул дверь. Аристарх Няньшанский резко, не без помощи мозговставок, отпрыгнул в сторону. Виляющий хвостом пес реактивным мячиком пролетел мимо, приземлившись в сугроб.

“Профессиональная деформация, етить ее...”

“Папа!”

В закованное в холодную как лед броню тело, ткнулся теплый комочек. Дочка Окрнадзорного обхватила шерстяной бушлат отца крошечными ручками.

“Сырничек ты мой!”

Улыбнулся, прохрипел сквозь динамики внешсвязи Аристарх Няньшанский. Боевой шлем раздвинул пластины и все, приковылявшая в прихожую жена, дочка, вертлявая собака и сын, увидели, как посветело лицо окончившего на мгновение служебный долг Окрназдорного.

Загнав семью в дом, добродушно ворча, Аристарх Няьшанский закрыл дверь в прихожую и вернулся к сидельцу. Пацан лежал в снегу не первую минуту, и его тело успело раскраснеться, а кое-где и слегка посинеть. Достав из инструментного пояса наручники, Окрнадзорный вновь сдвинул воротца шлема. Включив голосоизменитель, Надзорный заломал зеку руки и защелкнул браслеты. Защелкнул потуже, чтоб у того и мысли не возникло бежать. Затем Аристарх Няьншанский зашел в вертолет и вынес из кабины запасную телхватную маску. Маской он завязал пленнику глаза.

“Встал, быстро!”

Негромко, склонившись над “сидячим”, приказал администрант. Задержанный неуклюже поднялся и чуть было снова не упал, остановленный мощной механической пятерней.

“Шагом вперед, марш!”

Двери гаража открылись. Аристарх Няньшанский впихнул людячего в теплый бокс и закрыл ворота. Достав из инструментального пояса усыпительный баллончик, он заставил слегка сопротивляющегося парня выдуть полбанки. В гараже стояла старая собачья конура, в которой лежало ветхое одеяло, инструменты и всякий мусор. Окрнадзорный достал одеяло из конуры и положил на него спящего зека. Выйдя из гаража, Аристарх Няньшанский приказал Статпространственному помощнику не впускать в гараж никого из членов семьи. Закрепив приказ специальной командой, доступной лишь немногим администрантам, Надзорный, уверенный в безопасности своей тайны, отправился ужинать.