Право на безумие. Часть III. Глава 24

Глава 24.

- Что случилось, Аскольд? - спросил Берзин настороженно.

По тону, по дрожанию голоса, по какой-то обречённости пауз Пётр Андреевич почувствовал, что произошло нечто серьёзное. Даже не просто серьёзное, а очень серьёзное. Он давно уже знал Богатова и научился хотя бы по мелким, едва уловимым интонациям распознавать настроение своего водителя… и в какой-то степени друга. Они много времени проводили вместе, tet-a-tet, в замкнутом пространстве автомобиля, - и пять лет такого опыта не могли не сказаться на прозрачности их взаимоотношений. Хотя и без фамильярностей, в строгом соблюдении субординации.

- Нури… погибла… Её убили… - через телефонную трубку явно ощущалось, как комок подкатил к горлу Аскольда и мешал говорить. Он еле выдавливал из себя слова. Они казались безликими, пресными, дежурными,… но в каждом звуке голоса кричала боль, коматозное бессилие и немое отчаяние.

- Как это… убили? - такая мысль никак не вписывалась в сознание, не сочеталась с образами Аскольда и Нури, была совершенно чужеродной, отторгаемой всеми силами душевного иммунитета. - Аскольд, ты что, пьян?!

- Меня подозревают… Они думают, что это я… убил…

- Стоп! Кто, они? Тебя задержали? Ты где сейчас? Откуда звонишь? - Пётр Андреевич сразу взял себя в руки. И хотя известие о гибели Нури прозвучало, как гром среди ясного неба, ошеломило его, но профессиональная выдержка, умение рассуждать быстро и трезво в любых условиях включились сразу же, автоматически. Берзин понимал, что сейчас Аскольду не хватает именно таких качеств, и рядом должен быть человек, обладающий ими вполне. Откровенно говоря, в эту минуту он вовсе не ощущал себя адвокатом в этом деле, Богатов никак не виделся ему в качестве клиента. Но присутствие рядом друга, способного помочь, поддержать и подсказать, казалось ему сейчас необходимым.

- Я дома… Но тут полиция… следователь… меня хотят арестовать… - Аскольд говорил как-то безразлично, отстранённо, будто речь шла не о нём, а о ком-то чужом, постороннем, к гибели Нюры не имеющем никакого отношения и поэтому Богатову сейчас вовсе не интересном.

- Так… Понятно… Слушай меня внимательно и запоминай крепко. Как Отче Наш запоминай и исполняй в точности. Ничего не предпринимать! Ничего не рассказывать! А главное, ничего не подписывать! Тебя повезут сначала в прокуратуру, потом уже в СИЗО . Не сопротивляйся! Не пытайся бежать! Этим ты всё только усложнишь. Аскольд, ты хорошо меня понял? Ты слышишь меня вообще?

- Понял, Пётр Андреич. Понял… А… а что теперь будет? - спокойный, выдержанный тон Берзина, его чёткие, конкретные указания несколько всколыхнули Аскольда, вернули ему всегдашнюю способность думать. И он впервые подумал о возможном будущем, почувствовал его шершавую холодную близость, не умозрительную, не литературно-детективную, а всамделишную, реальную.

- Всё будет хорошо! Не раскисай! Я скоро приеду! - чётко, строго, как отрезал Пётр Андреевич. Но именно такой тон способен был сейчас успокоить Богатова, вернуть ему себя самого. А в этом он нуждался теперь гораздо более чем в утешениях, сочувствиях и пожеланиях успеха.

- Спасибо, Пёрт Андреич… Я жду вас… Я вас очень жду…


Аскольд отключил мобильник и машинально сунул в карман брюк.

- Позвольте, - протянул руку Порфирий Петрович.

- Что? - не понял Богатов.

- Телефончик позвольте… Он нам пригодится… - следователь вновь вежливо улыбался, как и в самом начале своего визита. И как тогда, снова напоминал Аскольду лётчика, только уж не из гражданских авиалиний, а истребителя. - А вам… Вам его, конечно же, вернут… потом.

Богатов отдал трубку, Петрович принял её за уголок двумя пальчиками и определил в целлофановый пакетик для вещдоков.

- И ручки… - он смотрел нежными бабьими глазами, будто играл в простую, незатейливую игру, победителя в которой знал заранее.

- Что? - снова не понял Аскольд. Он действительно не понимал, правила этой игры были ему пока незнакомы.

Тут подошёл один из полицейских и привычным, отработанным движением раскрыл перед Богатовым браслеты-наручники. Принципы и условности этой потехи выявлялись, определялись для него понемногу, по мере их поступления. Аскольд послушно вложил руки, кольца замкнулись на запястьях. Началась новая, так не похожая на реальную жизнь фантазия, придумать которую ему до сих пор не хватало ни времени, ни желания, ни вдохновения.


Кабинет старшего следователя по особо важным делам был вполне просторным, светлым, хотя и несколько запущенным. В нём уже лет десять не проводилось никакого ремонта, даже косметического, а мебель и вообще интерьер казались старомодными, будто из прошлого тысячелетия. Это весьма характеризующее обстоятельство отнюдь не говорило о неряшливости хозяина. Напротив, всё было чисто, опрятно, до педантичности аккуратно и… правильно. Просто от обстановки за версту разило какой-то казёнщиной, приживальщиной, очевидной и понятной, когда речь идёт о чисто временном, съёмном жилище, а отнюдь не о родном доме. Ведь хозяин кабинета давно уж видел себя совсем в других стенах.

За большим рабочим столом друг напротив друга сидели оба – и подозреваемый, и подозреватель, ждали только прибытия адвоката, без которого Аскольд категорически отказался давать какие-либо объяснения и отвечать на какие-либо вопросы. А пока вели мирную, чисто светскую беседу. Порфирий Петрович с интересом листал новую, только что подаренную ему книгу, которую и не думал даже оставлять в квартире Богатова, потому что, несмотря на всю курьёзность и несуразность ситуации, считал уже своей собственностью. А своё он не намерен был отдавать никому. Даже хозяину.

- Аскольд Алексеевич, - обратился он к Богатову, - вы тут впопыхах запамятовали дописать посвящение… Соблаговолите уж, не откажите… А то когда ещё случится такая оказия?

Аскольд, освобождённый пока от наручников, взял книгу, ручку, но напрягаться и придумывать что-то не стал. А просто поставил под уже написанным подпись, дату и вернул новому владельцу.

- Ай, спасибо! Ай, благодарю, дорогой вы мой человек, - принял тот том и рассматривал теперь с интересом автограф, будто примеряя его к другой бумаге… с другим текстом. - Не сомневайтесь, ваша книга найдёт достойное место в моей библиотеке. И я об вас не забуду,… похлопочу о помещении вас в камеру поспокойнее и потеплее. У вас теперь, дорогой мой Аскольд Алексеевич, времени на литературу много будет, успеете и роман свой дописать, и ещё что новенькое присочинить. Может даже детективчик, а? Возможно, и для меня в нём местечко отыщется… Порфирий Петрович – следователь по особо важным делам… Классика! Почти Достоевский! Мы с вами ещё войдём в историю, мой друг… Вы ещё благодарить меня станете, что именно я вас закрыл. А то ведь мог бы и кто другой,… знаете, какие бывают в нашем ведомстве… Ой, упаси вас бог,… и не спрашивайте. А я для вас самые лучшие условия создам – бумагу, чернила, книги… Будете срок мотать как на даче в Переделкине! Только уж и вы помогите мне поскорее со всем этим закончить… Ясно же всё, как божий день. Чего тянуть быка за яйца? Жизнь впереди преинтереснейшая, тема презанимательнейшая… Ну что, подсобим дружка дружке?

Петрович говорил запросто, интонационно приветливо, по-свойски. Со стороны это никак не походило на допрос следователем подозреваемого в убийстве, даже на заключение взаимовыгодной сделки не тянуло. Скорее тут веяло беседой двух старых приятелей, распределяющих роли на воскресном пикнике с продолжением. Такая простодушная доверительность расслабляла и даже подкупала. Казалось, вот-вот прозвучит какой-нибудь свеженький анекдотец с пошлятинкой, после которого собеседникам ничего более не останется, как легко, с азартом ударить по рукам и вспрыснуть взаимопонимание пахучим коньячком.

Тут дверь кабинета раскрылась и впустила внутрь помещения Петра Андреевича Берзина собственной персоной. Он был строг, официален, бесстрастен. Хотя по едва уловимым чёрточкам в уголках глаз Аскольд явно определил встревоженность и обеспокоенность. А по некоторой бледности его всегда румяного лица угадывалось недовольство. Всё-таки за пять лет совместной работы Богатов хорошо изучил своего шефа и мог безошибочно распознавать, когда можно побалагурить, пошутить, потрепаться по-свойски, а когда лучше и помолчать, исполняя роль бездушного автопилота.

Пётр Андреевич слегка расслабленной походкой подошёл к столу, протянув руку, поздоровался сначала с Петровичем, затем с Аскольдом и присел рядом на стуле.

- Так… Ну, что тут у нас? - произнёс он сухо, по деловому.

- Да ничего особенного… Дело обычное,… дело семейное, - заговорил Петрович несколько даже фамильярно, как о некоем пустячке. - Наш с вами Аскольд Алексеевич вчера крепко повздорили в театре с супругой своей, Нурсиной Эльдаровной, затем отвезли её в Серебряный Бор и там убили. Неприятность, конечно, но в общем-то объяснимая и вполне извинительная. Вот, полюбуйтесь, Пётр Андреевич.

И он выложил на столе перед Берзиным фотографии с места убийства. Тот взял их в руки, поднёс к глазам и стал внимательно разглядывать сквозь очки. Несмотря на маску бесстрастности на его лице, Богатов заметил, как ещё более побледнел Пётр Андреевич.

- Дело простое, житейское,… в нашем суетном мире даже банальное… отчасти. Думаю, много времени оно у нас не займёт… Вот и Аскольд Алексеевич со мной согласный. Так ведь, Аскольд Алексеевич?

Берзин оторвал взгляд от фотографий и поднял на Аскольда. Порфирий Петрович весь подался вперёд, чуть не ложась на стол. Оба теперь смотрели в глаза Богатову, в самую его душу, копошась там, роясь в мыслях, ища улики, разбрасывая как ненужный хлам всё то, что он так долго и любовно собирал, копил.

- Я никого не убивал, - тихо, но более чем определённо произнёс Аскольд.

В воздухе повисла пауза, вызванная у собеседников причинами совершенно различного свойства. Одному просто нечего было добавить, у другого появилась надежда, вернувшая его лицу лёгкий румянец, а третий сглотнул комок разочарования. Но в любом случае каждый понимал, что игра приобретает иной, более сложный характер.

- Ну,… зачем же так всё усложнять, разлюбезный вы наш Аскольд Алексеевич? - Порфирий Петрович заметно раздражился. Он определённо рассчитывал на другой ответ, который мог бы разом всё разрешить, поставить все точки над «i». - Чистосердечным признанием вы могли бы существенно облегчить свою участь. А теперь? Это же глупо… Глупо и бесполезно… Дело-то яйца выеденного не стоит… Всё очевидно, ясно как божий день.

- Хочу заметить, - вмешался Пётр Андреевич, - что мой подзащитный пока что не обвиняемый, а только подозреваемый, и не обязан свидетельствовать против себя. Может, у вас есть другие… ммм… доказательства его вины?

- Эх, Пётр Андреевич, Пётр Андреевич… Мы же с вами знаем друг друга много лет, - Петрович откинулся на спинку кресла и говорил сейчас так, будто обвинительный приговор суда у него уже в кармане. В тоне его звучало убедительно, что все эти доказательства не более чем пустая, ничтожная формальность, будто движет им сейчас одно лишь человеколюбие и искреннейшая забота об участи хорошего писателя и доброго гражданина, нечаянно попавшего в беду. - Неужели вы полагаете, что я стал бы задерживать человека без достаточных оснований? Удивляюсь вам, любезнейший мой Пётр Андреевич.

- И всё же… Хотелось бы увидеть эти ваши… ммм… основания. И если они действительно покажутся мне достаточными, уверяю вас, я первый буду рекомендовать моему подзащитному подписать признание. Вы меня тоже не первый год знаете.

- Эх… Будь по-вашему, Пётр Андреич… Будь по-вашему.

Порфирий Петрович нажал скрытую кнопку звонка, в кабинет вошёл помощник следователя, тот самый, что докладывал ему на месте происшествия, а потом присутствовал при задержании Аскольда.

- Серёжа, друг мой, свидетели доставлены?

- Так точно, Порфирий Петрович, доставлены и ожидают в соседнем кабинете.

- Хорошо, друг мой, будем проводить опознание.

Петрович вальяжно расположился в своём кресле, взял в руки книгу и углубился в её изучение, всем своим видом показывая, что всё происходящее для него не представляет никакого интереса. Всё бесполезная трата времени, банальность и одна только скука.

Тем временем помощник поставил возле окна три стула и предложил Аскольду выбрать любой из них по своему усмотрению. Богатов встал, подошёл к окну и уселся на центральный. Помощник пригласил из коридора подставных и предложил им занять два других свободных стула. Те повиновались. Затем были приглашены понятые, которые заняли свои места в кабинете так, чтобы вся картина происходящего была для них видна и понятна. Наконец, в комнату вошёл первый свидетель – незнакомая Аскольду дама средних лет.

- Скажите, пожалуйста, свидетель, - обратился к ней помощник следователя, - вам знаком кто-нибудь из этих трех граждан, сидящих на стульях возле окна?

Дама ответила довольно быстро, почти сразу, только взглянув на Аскольда.

- Да. Вот этот, в центре, - сказала она раздражённо, с очевидной брезгливостью.

- Вы в этом уверены? - спросил помощник.

- Ещё бы... Абсолютно уверена, - не колеблясь, ответила дама.

- А скажите, когда и при каких обстоятельствах вы с ним познакомились?

- Я с ним вовсе не знакома, - женщина будто бы даже оскорбилась предложенным ей вопросом. - Ещё чего не хватало… Хм… Просто вчера видела его возле театра перед спектаклем.

- И что, кроме вас и этого гражданина там больше никого не было?

- Почему же? Было довольно много людей,… к спектаклю зрители собирались,… да и прохожие просто,… парочки прогуливались… В субботу вечером в центре Москвы людей всегда полно.

- А чем же именно этот гражданин так вам запомнился, что вы его тут же узнали, не колеблясь?

- Думаю, не одна я его запомнила,… даже уверена в этом. Он вёл себя отвратительно, просто по-хамски, как маньяк какой-то!

- И в чём это выражалось?

Женщина презрительно посмотрела на Аскольда и отвернулась, как от страшного, ужасного, но поверженного, а потому безопасного уже монстра.

- Он пытался изнасиловать одну приличную даму…

- Как? Прямо вот так изнасиловать… посреди улицы средь бела дня?

- Да. А что вас так удивляет? Сейчас в Москве такое творится, что ничему не приходится удивляться. Ужас! Совсем стыд и совесть потеряли! Скоро на улицу нормальным людям вообще невозможно будет выйти!

- Опишите, пожалуйста, конкретно действия именно этого гражданина? - прервал помощник следователя возмущённую полемику дамы.

- Он сначала грязно приставал к одной приличной женщине, собирался её изнасиловать,… она дала отпор, стала кричать,… тогда этот потащил её к машине,… женщина отбивалась, кричала, звала на помощь,… всё было так мерзко, гадко, аж вспоминать противно,… тут выбежал охранник, и этот отпустил её,… или она сама вырвалась,… я не поняла точно… Затем женщина побежала, а этот стал кричать ей вдогонку, оскорблять по-всякому,… грозился даже убить! А когда женщина убежала, сел в свою машину и помчался за ней.

-  Вы ясно слышали, что этот гражданин грозился убить женщину?

- Абсолютно ясно! Я точно помню, как он словно бешеный монстр… трясся весь,… слюной брызгал… и орал во всю глотку: «Убью! Убью!». Да вы у других спросите, если не верите. Там много людей было,… все слышали и видели.

- Обязательно спросим. Скажите, пожалуйста, а на этих фотографиях вы никого не узнаёте?

Помощник представил даме несколько снимков, среди которых был снятый с места убийства в Серебряном Бору.

- Боже мой!... Какой ужас!... - обомлела женщина, выпила глоток предложенной ей воды и внимательнее всмотрелась в фотографии. - Да вот же она! Вот эта дама, к которой приставал, а затем погнался за ней этот… этот подонок! Я очень хорошо запомнила её платье!... Бедняжка… Так он всё-таки догнал её и осквернил своей мерзкой похотью?! Подонок! И как только земля таких носит?!

- Успокойтесь, пожалуйста. Спасибо вам, вы нам очень помогли. Мы вас больше не задерживаем. Можете быть свободны, - помощник дал женщине ещё воды, забрал фотографии, всунул в трясущиеся пальцы ручку и подвёл к столу. - Вот тут, пожалуйста…

Дама расписалась в протоколе и направилась прочь из кабинета. Напоследок, уже в дверях она ещё раз «одарила» Аскольда презрительным, уничтожающим взглядом и вышла. У страха глаза велики, у неприязни и ненависти они выпучены, будто рачьи, а то ещё и перекошены в сторону презрения, как у камбалы. Природа – зеркало души человеческой. Жаль только невинных зверушек, вынужденно олицетворяющих собой это зеркало.

Другие свидетели также без труда узнали Аскольда и дали примерно такие же показания, в таком же эмоциональном окрасе. Среди прочих был охранник из театра, который кроме того опознал также среди представленных ему однородных предметов Нюрин клатч, её жемчужное колье и часики, найденные в кармане пиджака Богатова.

- Они пришли рано, часа за три, - рассказывал он. - Я ещё посоветовал им сходить в кафе рядом с театром, всё равно запускать будем только за час до спектакля. Эта женщина ещё посмотрела на свои часики,… вот на эти самые,… и они ушли. И колье я помню, хорошо разглядел, мы же близко стояли друг к другу,… и сумочку эту…


- Ну что? Удостоверились, что Порфирий Петрович никого без достаточных оснований задерживать не станет? - спросил следователь Берзина, после того как экзекуция закончилась и все разошлись.

- Могу я вас попросить, Порфирий Петрович,… оставить нас с моим подзащитным наедине? Всего на несколько минут… Ввиду нашего с вами старого знакомства… - попросил Пётр Андреевич, освещая следователя своей самой добродушной, искреннейшей улыбкой. - Для меня в этом деле так же, как и для вас, почти всё ясно.

- Да, пожалуйста, - охотно согласился Петрович, трактуя берзинское «почти» в свою сторону. - Разве ж я когда был против серьёзных, взаимовыгодных соглашений? … Но только в рамках закона и во имя справедливости,  - уточнил он и вышел из кабинета.
 

Пётр Андреевич, держа руки в карманах брюк, прошёлся несколько раз неспешно по комнате, будто главнокомандующий, детально продумывающий глобальный, стратегический план наступления по всем фронтам. Но низко опущенная голова, безвдохновенность взгляда и ещё более усиленная бледность лица говорили о неизбежности обороны, возможно тяжкой, изнурительной осады,… даже предполагали сдачу крепости. Аскольд следил за шефом на автопилоте, стараясь не мешать ему, не отвлекать от дум, по опыту зная, что тот сам начнёт говорить, когда сочтёт нужным. Наконец, Берзин остановился возле стола Петровича, присел на край и заговорил.

- Да, Аскольд… Ну и вляпался ты… Не понимаю, с чего начать,… как подступиться… И угораздило же тебя… Эх…

- Но вы же знаете меня, Пётр Андреич,… знаете ведь, что не убивал я Нюру,… не мог убить…

- Знаю? Нет, не знаю, Алексеич, не могу знать… Верю,… хочу верить,… но не могу,… не знаю… Ведь всё против тебя… всё! Как нарочно… И мотив налицо, и угрозы, и улики, и свидетели все как один тебя опознали сходу и буквально зарыли тебя своими показаниями.

- Но вы же знаете меня…

- Знаю… Давно знаю и, казалось, хорошо знаю. Но знаю ещё и то, что каждый человек, заметь, каждый, без исключения в определённой стрессовой ситуации способен даже на то,… на что он не способен. А твоя ситуация похожа на такую.

- Но вы же знаете меня…

- Да что ты заладил одно и то же?! Знаете, знаете… Знаю… Но для суда моё знание – ничто, ноль без палочки! Мне доказательства нужны, понимаешь ты, доказательства твоей невиновности… А у меня их нет… Ну, для начала хотя бы внутренняя уверенность, вера в твою непричастность… Она ведь не гриб, не вырастает под деревцем после дождичка.

- Вы не верите мне, Пётр Андреич? И вы не верите?

Берзин не знал что ответить. Вдруг он вскочил со стола, в два шага оказался перед Аскольдом, присел перед ним на корточки и пристально заглянул в глаза.

- Скажи мне правду, Аскольд,… мне скажи, твоему защитнику,… другу… Я никому не скажу,… ни словом не засвидетельствую против тебя,… но мне действительно крайне важно знать правду… Ты убил Нури?

Богатов смотрел красными, мокрыми от слёз глазами в глаза Берзину, губы его дрожали, подбородок лихорадочно ходил вверх-вниз в такт дрожанию губ.

- Оставьте меня, Пётр Андреич… Я всё п-понимаю… Вам, чтобы з-защищать, необходимо в-верить самому… Я п-понимаю… Не надо меня з-защищать… Оставьте меня все… Бог со мной… Заслужил, значит…

Пётр Андреевич взял Аскольда за плечи и слегка встряхнул.

- Ты убил Нури? Отвечай однозначно: да или нет?

- Я не убивал, - Богатов опустил голову и заплакал в кулачки не то от потери, не то от страха неминуемого наказания, не то от обиды и досады.

Пётр Андреевич встал и вновь зашагал по кабинету, время от времени массируя лысую голову правой рукой. Левую при этом всё также держал в кармане брюк. Такая уж у него была привычка.

- Ладно, не реви… Успокойся… - он подошёл к Богатову и положил руку ему на плечо. - Слышишь меня, Аскольд? Успокойся ради Бога, прошу тебя… Возьми себя в руки, ты мне нужен сильный, понимаешь… Помоги мне помочь тебе…

Богатов вытер насухо глаза кулачками, вздохнул глубоко… и выдохнул резко и шумно.

- Так… Поступим так… - заговорил Пётр Андреевич спокойно, чётко, ровно. - Я хочу верить тебе, Аскольд,… поэтому берусь за твоё дело. Берусь бесплатно. Всё равно у тебя нет таких денег, а в долг я не работаю. Если ты действительно невиновен, я вытащу тебя… пока не знаю как, но что-нибудь придумаю. Но если в процессе расследования твоя вина станет для меня очевидна… или я уличу тебя во лжи хоть в деталях, в мелочах, тут же перестану тебя защищать… Выкручивайся тогда сам, как знаешь… Ты меня понял?

- Да, - кивнул головой Аскольд. - Я понял. Я всё вам расскажу. Всё.

- Я должен знать правду… всю правду… даже в мелочах… иначе мне трудно будет тебя вытащить. Аскольд, рассказывай всё о вчерашнем вечере и ночи, во всех подробностях… И вообще о твоих отношениях с Нюрой… и помимо Нюры. Я должен знать ВСЁ! Только кратко, сжато, самую суть, без литературы… а то Петрович скоро погонит нас из своего кабинета.


Примерно через полчаса Берзин позвал следователя.

- Ну что? Вы всё решили? Обо всём договорились? - спросил тот с порога, потирая руки. - Мы можем заканчивать на сегодня? А то воскресенье всё-таки…

- Да, Порфирий Петрович, - сияя своей обворожительной улыбкой, встретил его Пётр Андреевич. - Мы всё решили, обо всём договорились. И весьма благодарны вам за предоставленную нам такую возможность. Прошу извинить, что выгнали вас из вашего же кабинета.

- Да бросьте вы, пустяки,… одно дело делаем, - следователь прошёл к своему столу и достал из выдвижного ящика какие-то бумаги. - Ну что, будем подписывать, Аскольд Алексеевич?

- Да мы уже, собственно, всё подписали… - как бы извиняясь, сообщил Пётр Андреевич. - Так что не извольте беспокоиться. Всё в порядке.

- Что подписали? - опешил Петрович. - Что в порядке?

- Да всё в порядке… - снисходительно, дружески беря под локоток следователя, успокоил Берзин. - Договор подписали… Без договора ведь нельзя… вы же знаете, Порфирий Петрович. Я берусь защищать Аскольда Алексеевича Богатова. С этой минуты я официально являюсь его адвокатом.

В кабинете снова, как уже не раз сегодняшним днём, повисла пауза.

- Ах вот оно что… Так вот, значит… - пришёл в себя Петрович, и в глазах у него засверкали мстительные огоньки. - Ну что ж, будь по-вашему… Хотел, как лучше, знаете ли… Могли б по состоянию аффекта пойти, а теперь уж, не обессудьте, по предумышленному…

Следователь убрал бумаги в стол, но достал оттуда другие.

- Богатов Аскольд Алексеевич, - произнёс он привычным протокольным тоном, - вам предъявляется обвинение в жестоком, предумышленном убийстве вашей супруги Богатовой Нурсины Эльдаровны. С этой минуты вы уже не подозреваемый, а подследственный, и в качестве меры пресечения, ввиду особой тяжести преступления и того, что находясь на свободе, вы можете скрыться от правосудия и помешать следствию, я избираю содержание под стражей. Убеждён, что суд моё ходатайство поддержит. Подойдите и распишитесь.

Аскольд поставил подпись, как всего пару часов назад на собственной книге. Петрович вызвал звонком конвой.

- Ну вот и славненько, - следователь собрал бумаги в папку и положил её в ящик стола. - Думаю, долго суда ждать не придётся… Дело-то плёвое… Увести… - кивнул он конвоиру.

Наручники вновь щёлкнули на запястьях. Аскольд медленно, не веря всё ещё в реальность происходящего, вышел в сопровождении конвоира из кабинета.

- Вот так, Пётр Андреевич, - ехидно улыбаясь, проговорил следователь. - До встречи в суде.

- Да бросьте вы, Порфирий Петрович, - отбил удар Берзин, - до суда ещё не раз встретимся.