Неповторимая и легендарная... V

   История 5. СУДЬБА               

Одно удовольствие смотреть, как крутится по комнате этот вихрь из золотистых локонов, вылетающей из шкафа одежды, проворных рук, хватающихся то за смартфон, то за утюг, то за расческу, то за блузку. Сколько у дочери энергии, и вся она – фонтаном наружу! Не попасть бы под раздачу, потому стою у косяка, пытаясь создать видимость, что ситуацию контролирую.

- Алиса Антоновна, - говорю по возможности строго, - чтобы мы не искали тебя по всему городу после полуночи! Помнишь ведь, что завтра утром тебе снова отбывать на учебу, а курсовая работа у тебя не написана от слова совсем!

- Ага, ага! – подлетает эта «лиска-алиска», обхватывает меня руками за шею и шепчет заговорчески:

- Если чуток задержусь, то обязательно отзвонюсь, мамочка!

- А папа всё слышит! – доносится голос из дальней комнаты. – Папа услышит даже из центра пространственной аномалии! На то он и папа!

Эта хитрюга понеслась умащивать и папу, а я, качая головой и усмехаясь, стала собирать в кучки последствия дочкиного «выброса». Какие же всё-таки мы разные, я-то всегда была девочкой тихой, домашней, книжной, добропорядочной и аккуратной до тошноты. О чем не устаю дочке повторять.

Унеслась дочурка на вечеринку, а я за наши шкафы принялась. Всё-таки, мероприятие вечером предстоит ответственное, и я буду не я, если не упакую Антона в ту белоснежную с искрой сорочку, галстук «атташе» и брюки от кутюр.

Зашла в его комнату, превращенную в помесь склада с мастерской, или, по весёлому определению Алиски, «дурдома с зоопарком», напоминаю про вечерний «выход в свет». Антон кривится, словно зуб заныл, но я снова и снова уверяю его, что это «точно надо», «абсолютно надо» и даже «надо обязательно». Он только мужественно сопит в ответ. Я смеюсь:

- За столько лет не научился правильно застегивать маску нормального человека!

- А толку-то от маски, когда все равно торчат хвост и уши, а по паркету скребут когти, - бурчит он.

Я подхожу вплотную, приподнимаю его лицо за подбородок и беру его в ладони. Про когти и хвосты не знаю, а вот глаза не изменились, глаза все те же - пронзительные, как лезвия кинжалов.

Глаза наёмника Шквала…



Хозяйка раута – сестра юбиляра – выходит извиниться, что брат чуть задерживается: «дела!» Я знаю их «дела» - врач делает укол. Разносится шампанское в узких тоненьких бокалах с золотым ободком, я улыбаюсь мысленно: бокалы – мой подарок, очень приятно, что понравились. Стоим с гостями кружком; я слушаю, как Антон неторопливо и деловито рассказывает народу про свой страйкбольный клуб, где надо бы расширить полигон, добавить муляжей и новые лабиринты, вот заказал третье чучело кровососа, а «аномалия» «фантом» искрит и выдает себя, зараза!.. Народ интересуется, какой доход приносит дело, чем нужно подсобить. Фотограф нужен, говорит Антон, помимо самих пострелушек клиент старается устроить фотосессию, тем более, что муляжи химеры и кровососа – попадание на все сто. Особенно на этих фотосессиях иностранцы помешаны, так что идея сама в руки просится.

Наконец к гостям выходит юбиляр. Торжественная часть в разгаре. А у Антона не лицо, а маска, натянутая в такой гримасе, что кожа чуть не лопается: «Все, поздравляй, и мы уходим!»

И тут я вижу, как юбиляр поднимается с места и движется туда, где мы стоим, неся в огромном кулаке хрупкий бокал с шампанским – тем самым жестом, каким Чудовище из сказки держало бы цветочек. Подходит к нам.

- С днем рожденья тебя, Юрий Михайлыч! Здоровья, удачи, счастья простого человеческого! Рада повидаться с тобой снова.

- Благодарю, Судьба! И я тебя люблю.

А сам смотрит на Антона.

Тот смотрит на него.

Молчат.

Заклятые друзья…

Полковник Юрий Титаренко. Сталкер Комбат.

Майор Антон Таппер. Наёмник Шквал.

Взгляд медведя.

Взгляд волка.

Эх, если б не бокал в моей руке, который в данной точке пространства и поставить некуда, как врезала бы я обоим под дых ребрами ладоней – да так, чтобы шампанское расплескалось, чтоб они лбами друг в друга треснулись!..

- Вы хоть попрощайтесь по-человечески! – тихо рычу я.

Ловлю молнию косого взгляда Антона.

Да. Ты не знал. Это тебе к шампанскому десертом. Горькой вишенкой.

Я подняла бокал, чокнулась с обоими и ушла, оставив их наедине.

Еще успела услышать за спиною голоса:

- Ради неё позвал? - один.

- Ради неё пришел? - другой.

Когда я обернулась от фуршетного стола спустя пару минут, их в зале уже не было. А за закрытой дверью кабинета зашевелился лучик света...



Я прошла через весь зал на лоджию. За столами было весело. Данила Ваффин, которого когда-то звали Вафля, а теперь - Данила Мастер, восхвалял свое любимое детище - вездеход-трансформер и предлагал всем покататься по Крещатику. Народ, похоже, вовсю записывался в очередь.

На лоджии было сумеречно и прохладно. Внизу лежал прекрасный ночной город, усыпанный самоцветами огней, я облокотилась на подоконник, с наслаждением вдыхая сырой осенний ветер. Окна квартиры Комбата смотрели на северо-запад. Как типично...

Из комнаты выглянул зять юбиляра.

- Всё нормально? Принести тебе что-нибудь?

- Да. Сигарет.

Он быстро обернулся, доставил пепельницу, сигареты и большой бокал вина. Мы закурили.

- Все думаю, как они там.

- Спасибо тебе! От всей души!Он очень этого хотел...

Я кивнула. Не он один.Не обязательно быть контролёром для того, чтоб видеть, что творится в душах дорогих тебе людей.

Зятя позвали поиграть гостям на гитаре. Я на секунду придержала его просьбой:

- Сыграй что-нибудь из "старого", Иволга!

Он знал, что я хочу послушать. И первой заиграл её.

"Неповторимую и легендарную..."



…Ветер летел в лицо из черного пространства ночи. Ветер с северо-запада. Норд-вест… И не укрыться от него, не скрыться. Я вся пропитана им, пронизана, просвечена. И в каждой клеточке моей, и в каждой вакуоли – его внедрившееся семя, его зародыш, нерв, который и зовет, и тянет как канатом. Я словно птица с холодным ветром в мокром оперенье. Мне нет покоя. И нигде не будет.

Упасть с балкона в этот влажный воздушный океан, улететь обратно в Зону, в мир, где защемило мою душу... Этот мир постоянно зовёт меня, как голос Монолита, пронизывает как радар, звучит как резонанс, и он необходим мне, как воздух для дыханья, этот страшный мир - стылый воздух Зоны, вонь гнилья и ржавого металла, запах крови, запах мертвечины, болотные миазмы, дым костров, тухлость нечищеной одежды и немытой плоти, холод и сырость развалин, липкость страха, особый тошнотворный запах смерти, витающей на каждом миллиметре Зоны. То, от чего ушли мы, с чем мы распрощались, из чего мы вырвались. Чтобы жить. Чтоб Жить!

...И без чего жить невозможно, потому что мы уже стали частью этого.

Все эти годы я старалась жить «нормальным человеком». У меня было ради чего это делать. Я растила дочь, любила мужа, писала книги. Я знала, что обязана бороться с этим Зовом беспощадно, как с наркотической зависимостью.

И хорошо ведь вроде получалось!

Но Главное осталось несвершенным. Ночами, в снах, и днями, когда ветер с запахом далекой Зоны бил в лицо, вот это Главное, как обожженный нерв, тянуло, ныло, мучало непрестанно.

Сердце Зоны.

Тайна Зоны.

Сокровенное Чудо Зоны.

Монолит…

Заветное желание…



На лоджию выходит Антон, становится рядом, прижимается горячим плечом. Ему больше некуда пойти, чтобы скрыть смятое лицо. Видит возле меня пепельницу.

- Последнее время ты много куришь.

Я киваю.

Протягиваю ему пачку.

- Ты тоже.

И он кивает.

 Когда тушит сигарету, протягиваю ему свой бокал с недопитым вином, и он допивает.

У нас давно всё на двоих: еда, постель, дела, чувства, мысли, цели, радость, боль. Самый родной, бесценный мой человек, понимающий меня всегда без слов, по умолчанью.

Я чувствую его руку в моих волосах, поворачиваюсь и обнимаю его, желая принять в себя все его тепло, его силу, его запах. Он тоже крепко прижимает меня к себе, и мы стоим так бесконечно.

Антон, мой Шквал, всегда так понимающий меня, как свое сердце…

... сейчас меня не понимает.

Это прощание.

***

Рано утром, пока Антон еще спит, я варю кофе и бужу Алису.

Вызываю нам такси.

Оставляю Антону записку о том, что еду вместе с дочкой, погощу денек-другой.

Едем на вокзал, я провожаю дочку, мы делаем селфи на прощание.

Заезжаю в гараж, переодеваюсь, беру давно заготовленный рюкзак. И снова на вокзал.

Ожидая "северную" электричку, опускаю письмо для мужа в почтовый ящик. Зная Антона, мне нужно форы хотя бы два-три дня.

Я еду.

Мелькают потускневшие названия станций над опустелыми перронами.

Кордон…

Вышки блокпоста…

Заросшие тропинки…

Проржавленные знаки радиационного аларма...

Я иду, Монолит...

***


Я представляла конечную цель своего пути - 4-й блок - совсем иначе. По описаниям. Дверь сбоку, длинные проходы по этажам, подвальные сырые коридоры. Аномалии. Перестрелка с таинственным отрядом Хранителей - теми "монолитовцами", что остались на ЧАЭС после отключения Радара...

А передо мной была дыра.

Словно какой-то великан пробил коробку здания копьем почти насквозь.

К моему приходу.

Черный тоннель, в глубине которого мелькало голубое сияние.

Я подходила медленно, словно хотела прожить этот путь за отдельную жизнь. Под ногами хрустели осколки плит, под ветром тоннеля дышала арматура с нанизанными на нее кусками оплавленных панелей, качались обрывки кабелей, шевелилась пыльная мгла в глубине конструкций изуродованных стен.

Он приближался – огромная стена изумительно красивого голубого света. Это был чистый свет, живущий сам по себе, вовсе не кристалл и не глыба чего-то материального, светящегося изнутри. Иногда внутри этого потока света пробегали волны, создавая впечатление игры отблесков на стеклянных гранях – но и только.

Чем ближе я подходила, тем сильнее захватывало дух от этой красоты. Наконец, я замедлила шаги и остановилась. Запрокинула голову, созерцая Монолит.

- Твой путь окончен, человек! – раздался низкий Голос, заполнивший собой всё пространство. – Я исполню то, что ты пожелаешь. Скажи свое заветное желание!

- У меня его нет, - ответила я и улыбнулась. – Я пришла сюда не за этим.

Монолит молчал.

Я огляделась по сторонам, скинула с плеча ремень АК и села на землю перед Монолитом.

- Что же ты хочешь, человек? – наконец произнес Голос.

- Я пришла, чтобы спросить тебя: а что ты хочешь, Монолит? Какое твоё заветное желание?

Монолит все также истекал светом. Он был настолько прекрасен, что его можно было созерцать вечно. Стены мрачного тоннеля совершенно терялись в голубом сиянии.

- Никто еще не задавал мне такой вопрос, - произнес Голос. – Люди, приходящие сюда, говорили только о своих желаниях…

- Не сомневаюсь! – перебила я. – Но я его задала. У тебя должны быть какое-то желание и какая-то цель в этом мире, отличные от желаний и стремлений тех, кто сюда шел, доходил или не доходил. Потому, как если и ты хочешь денег, власти и бессмертия, то я не знаю, достоин ли этот мир Чуда вообще.

- Да, обычно люди желали именно это.

- Обычно? Значит, был все-таки кто-то, пожелавший иное? Воскресить близкого человека? Изменить прошлое?..

- Тот человек попросил дать счастье всем людям, живущим на планете.

- Ой, что-то мне подсказывает, что это желание ты не исполнил…

- Я спросил того человека: «Что такое счастье, чтобы его дать всем?»

- И?.. И?!

- Он не смог ответить, хотя очень старался.

Я хлопнула себя по коленям.

- Вот именно! И ведь ты тоже пытаешься сделать это – дать людям счастье! Каждому и даром! Но как тебе понять нас и наше счастье?.. Мы отправляем к тебе Рябчиков, ты посылаешь нам Тимонов, мы убиваем Тимонов и снова посылаем к тебе Рябчиков… Скажи же, Монолит, своё заветное желание! Такое, которое могла бы исполнить я, человек.

Голубое сияние, прекрасное, как летнее небо в раннем детстве, заполонило собой вселенную. Я поняла, что всегда хотела именно этого! Служить великим целям Монолита! Любоваться им, быть рядом с ним, быть его частью…

- Стой, Монолит!

Сторонний голос вклинился в эту гармонию моего восхищения Исполнителем Желаний. Уже чужой и еще знакомый. Я обернулась, пытаясь разглядеть сквозь голубые всполохи в глазах того, кто тут пытается мешать. Увидела только силуэт на фоне светлой арки выхода из тоннеля. Силуэт быстро приближался.

- Ты не заберешь ее, Монолит. Она принадлежит мне.

- Это ее желание, человек! – ответил Голос.

- Нет, Монолит, она еще не произнесла свое желание! Только спросила твое. Но, если ты этого хочешь, давай проверим – ее ли то желание, которое ты предлагаешь за него считать.

 И я увидела… нет, я очутилась полностью в том дне, когда впервые проснулась рядом со Шквалом. Когда осознала и его, и себя в это утро первого нашего дня. Какую я испытала тогда радость – чувство, редчайшее в Зоне, как артефакт «Ночная звезда». Радость так близко видеть эти глаза, лучащиеся улыбкой, трогать кончиками пальцев крылья носа, контур губ, щетину подбородка, родинку на скуле. Радость чувствовать ласкающую мои волосы руку и по-кошачьи млеть от удовольствия. Потом он задает этот вопрос: «Тебя не напрягает, что я… кто я…», и я отвечаю снова: «То, что может меня напрячь – в тебе или в ком-либо другом – я уже озвучила вчера». – «Только это?» - «Только это.»

И я увидела еще… нет, снова оказалась там – на нашем венчании в полуразрушенной церкви на болотах. Идея, целиком принадлежащая Антону, против которой я не решилась возражать, хоть до конца не понимала, что им движет. То место, и правда, было необычное – во-первых, внутри радиации не было ни на миллирентген, хотя все стены и кровля были в щелях, а снаружи фонило как обычно, во-вторых, внутрь никогда не заходили ни бюреры, ни снорки, ни кровососы, ни псевдопсы. Точнее, на крыльце следы иногда обнаруживались, а вот внутри – ни разу. Венчал нас Доктор, который когда-то, еще до Зоны, оказывается, был священником. По крайней мере, это хорошо объясняло его вселенскую доброту и личное мужество, с которым Доктор приходил на помощь страждущим. Что я запомнила с того события? Эйфорию от слов, что теперь никто не сможет разлучить нас с Антоном, и множество горячих острых солнечных лучей, льющихся из дыр на ветхой крыше…

И еще я увидела Антона, дочку и себя в кабинке колеса обозрения, где отважная пятилетняя Алиска, которой сам черт всегда был не брат (в маму - утверждал Антон, в папу - парировала я), цепляется за поручни и обозревает мир, визжа, как свиристель, не замечая, как мы целуемся, подавшись за ее спину...

Видения погасли. Я снова была внутри саркофага, перед сияющей стеною Монолита.

А между мной и Монолитом в защитном комбинезоне «Сева», со старым рюкзаком и винторезом стоял Антон. Офицер спецназа, добровольно пошедший на мутации, чтобы спасти из аномалии обречённых людей, сумевший отбить у Зоны город Лиманск, сейчас стоял перед сердцем Зоны лицом к лицу, сражаясь за свою любимую.

- Монолит, - сказал Антон, увидев, что я подошла и встала сзади, сжав рукой его плечо. – Давай по правилам. Я пришел. У меня есть заветное желание. Я здесь впервые, так что желание мое законное. И я хочу, чтобы ты его исполнил.

- Скажи свое желание, человек, - ответил Голос.

- Желаю, чтобы ты оставил ее душу, ее сердце, ее мысли. Отпустил нас из Зоны и дал по-человечески дожить в мире людей. Исполни же мое желание, Монолит!

***

И стало... так.

Разве что Антон забыл про мои сны.

Во снах снова и снова приходит ко мне Монолит.

Наверное, потому что человеку невозможно жить без веры в Чудо.