Начинающая Баба-яга

Я — Баба-яга.

Ага, не ослышались. Мы не только Иван-царевичей губим и малых детушек в печь допекать сажаем, мы и рассказать о себе не боимся.

Значит, автобиография.

Настена, Анастасия Антонова, село Синее. В детстве считалась Царевной Несмеяной — такой серьезной была.

В селе родители мои были людьми пришлыми, «из цыган», хотя вся семья у нас светлой масти. Но уж так повелось в этих краях, что раз пришлые, значит — цыгане. Даже так — «цЫганы», что еще обиднее. Жили мы уединенно, братьев-сестер у меня не было, а сверстники меня дразнили. Когда мне исполнилось десять, я решила обидчиков своих отравить и потому взялась изучать снадобья и травы. Вот только учение меня так увлекло, что все эти глупости про месть я отбросила. В итоге к совершеннолетию стала неплохой травницей и колдуньей.

А куда потом с такими умениями податься? Красоты во мне особенной никогда не было — лицо блином, веснушки, косы жидкие, — не Василиса Прекрасная точно. После школы пошла я в кикиморы, близко к дому все-таки, так в болоте и провела почти пятнадцать лет. Научилась пиявками лечить, завела друзей по всему лесу. На очередной день рождения один веселый поклонник подарил мне ступу и метлу. Вроде, в шутку, мол, избушка Бабы-яги пустует уж полвека. Я и подумала тогда, что ж она пустует?

Своей хаты у меня не было, болото с липкими сплетнями приелось. Утащила я из села самого черного котенка и стала жить в избушке. Табличку медную на дверь прикрутила: «Баба-яга», ниже помельче: «Лечу и порчу». Надо же традиции возрождать.

Котенка я назвала Ромео. Нравилась мне в юности эта картина про Ромео и Джульетту — картинами мой отец называл фильмы. Мама злилась, мол, разговаривает как старая бабка, а он все равно так говорил. А кот вырос шикарный — крупный, пушистый, глаза зеленые, как мои. Сразу понятно, чей кот.

Обжилась я в избушке. Почти приучила ее поворачиваться ко мне передом-к лесу задом, но вредничает она и ночами скрипит, что я самозванка. Ромео избушку за меня дерет когтями и клубочки ниток в углы загоняет. Травы и заговоры кой-какую деньгу приносят, так что я стала модная: завела пять ступ из дерева разных пород и восемь метел в рядок выстроила. Бузинная ступа у меня сейчас любимая, выше всех поднимается. Сова белая к нам прибилась, теперь мне почту носит и склянки со снадобьями по лесу доставляет.

А что я пишу-то? А то, что история странная приключается со мной. Вот и пытаюсь изложить на бумаге и разобраться.

Все началось в сентябре. На закате я возвращалась домой. Гляжу, слева на фоне облаков парнишка летит, причем, не на ковре, не на гусе, не на жар-птице, а на метле. Летит и блестящий мячик перед собой пинает.

Я приземлилась, поправила бинт на левой ноге — по возрасту нога у меня еще не закостенела, а имидж соблюдать надо, — и свистнула, как Соловей-Разбойник учил:

— Эй, ты кто такой? А ну, спускайся!

Этот не испугался, поймал свой мяч, приземлился прямо на мои георгины у крыльца, балбес, и стоит-улыбается:

— Я — Роня, — говорит.

Сам рыжий-конопатый, худющий и не такой юный, как мне издалека показалось.

— Вам, бабушка, помочь чего? — и покраснел.

А мне вдруг обидно стало, и я как накинусь на него:

— Это кто тебе тут бабушка, балбес?

— А вы разве не Баба-яга?

— Ну, допустим, Яга. Так это должность, она от возраста не зависит. А вот ты чего — здоровый парень, а все Роня? И мячик как малолетка гоняешь?

Рыжий усмехнулся и говорит:

— Давай, Ягуша, — ишь, ласковый какой! На нашем болоте таких не бывало.
 
— Давай, — говорит, — Ягуша, в дом зайдем. А то темнеет, холодает.

Ладно, зашли мы в дом, налила я нам настойки крыжовенной. Он рассказал, что приглашен он на новогодний Звездный бал. И не один, а с дамой. И не с пустыми руками, а с номером самодеятельности.

Тут я засмеялась и смеялась долго. На нашем болоте самодеятельность — это был стишок с трухлявого пенька про красоту природы.

— Нет, — серьезно ответил Роня и рассказал, что готовится с помощью волшебства и блестящего мячика загипнотизировать зрителей. — Современная магия это.

— Ха! — выкрикнула я. — Три раза ха! Не верю. Чтобы ты — обычный человек — мог кого-то загипнотизировать?

— Интересно, — задумался Роня.  — А то, что я на метле летаю, значит, для обычного человека нормально?

И тогда я поняла, что влюбилась, раз меня подловили на таком просчете. Хотя после нашего болота я зареклась вообще влюбляться. Ну их, чертей.

— Кстати, я с твоим котом договорился, — заметил Роня, прихлебывая настойку.

— Чтоо-о?

— Черный кот, твой же? Он согласился на Звездном балу помогать нам с номером.

— Что? Кому это нам?

Я кликнула Ромео:

— Ты где, предатель?

Из-за стола мявкнули и показалось черное ухо. Оказалось, что Ромео давно сидит на коленях у Рони.

— Кто сказал мяу? — поинтересовалась я.

— Такое дело, — откашлялся кот. — Первый раз в жизни нас зовут на бал. Я подумал, что ты собиралась, недавно ж тебе новое платье доставили, с искорками. Ты еще меня спрашивала, не морщит ли на спине.

— Так, парни. Вы меня дурите, — сказала я.

Сова слетела с нашеста и, продирая глаза, села мне на плечо.

— Спасибо, подруга. Двое на двое.

— Мы и сову возьмем, — неуверенно предложил Ромео, на чьем счету числились уже три белых пера.

Сова, имя я ей так и не придумала, метнулась через стол, тюкнула кота клювом и вернулась мне на плечо.

— Прекратить всем! — рявкнула я и все замолчали.



2 января.

В новом году я решила вести дневник. Прямо с первого дня, который помню. Кстати, правду говорят, что первого января не бывает.

В новогоднюю ночь мы с мужем Роней, котом Ромео и совой без имени веселились на Звездном балу. Елка в центре зала сверкала огнями и уходила макушкой в облака. Мы показывали волшебный фокус, где Роня на метле и я в бузинной ступе и в черном платье с искорками закручивали блестящий мячик вокруг елки, и елка исчезала. Ну, то есть, как, исчезала… Мы двое елку видели, потому что мы мячик запускали, и еще сверху, из облаков если бы кто вдруг высунулся, правда, там никого не было, то этот самый кто-то елку бы увидел, а зрители в зале нет. Зрителям вспоминались их лучшие Новые годы.

Закрутить мячик было просто: обводишь его, хоть держа в руках, хоть пиная, один раз вокруг елки, а дальше он летит сам по себе. Ромео умиротворяюще мурчал в микрофон, сова летала на подхвате и ворошила волосы на головах особо негипнабельных зрителей. Наш номер так всем понравился, что нас завалили звездами и шоколадом.

Потом мы с Роней немного танцевали и в толпе я заметила кое-кого из кикимор, с которыми была дружна на болоте. Они не были на нашей свадьбе, впрочем, у нас и свадьбы не было.
 
Месяц назад мы поклялись на крови в верности друг другу, выпили на брудершафт любовного напитка, я навсегда сняла бинт с «костяной» ноги и надела вместо него алый чулок. Забавный был вечер. В полночь мы решили полетать вдвоем в моей ступе: посмотреть на звезды, поколдовать и проверить, как наложится современная магия на мое старое народное колдовство. В итоге никак колдовство с магией друг на другом не наложились, не сложились и не перемножились, только бузинная ступа бунтовала против чужака и один блестящий мячик мы в темноте потеряли. А, еще я постригла волосы под мальчика.

Так или иначе, но кикиморы меня не узнали. А когда мы с Роней обходили в вальсе их болтливый кружок, до меня донеслось чье-то: «Пропала наша Яга, как и не было». Я перевела глаза на Роню, чтобы посмеяться вместе, но он уже смотрел на меня и смотрел озабоченно.

.......


21 марта

Дневник мой полон рутины: перевяжи, приворожи, исцели, порчу наведи, — вся в делах. Роня, несмотря на морозы, с сумкой блестящих мячиков летал к коллегам-волшебникам, повышал мастерство, а кот наш Ромео загрустил-заскучал. Я пыталась его полечить, но он отмахивается лапой только и мурзится, что все его забросили и никто в лесу с ним не водится. Но это привычно, Ромео всегда не любил зиму.

На весеннее равноденствие я собралась навестить свое старое болото. Я не скучаю по нему, но фраза, услышанная на балу, накрепко засела в голове. Что-то меня тревожило.

Я долетела до болота, ступу оставила у хаты знакомых бобров, наказала им зубы на ней не точить и пошла к нашему кикиморскому месту. Кикиморы на меня едва взглянули, не узнали. Я вдохнула такой родной, но уже позабытый воздух с запахом гнилой воды и елок и крикнула:

— Привет, Сиена, Фиона, Алина, Амина!

— Откуда ты нас знаешь? — переглянулись между собой подружайки.

— Да Настена я, Баба-яга. Хорош шутковать!

Кикиморы испугались и нырнули в воду. И все, тишина, как я их ни звала. Покрутилась я у болота и пошла обратно. Бобры пододвинули мне мою ступу:

— Вы надолго в наших краях? — спросил старший бобер, пока я выпутывала колючки из шасси.

— В смысле? Бобрик, это ж я, Баба-яга ваша.

Бобер обрадовался:

— Так вы новенькая? Здорово! А то наша прежняя, Настена, как пропала по осени, так никто не знает, где она. Мы решили, что опять на нашей земле Бабы-яги не будет.

— А что с ней случилось, с Настеной-то? — я осторожно переспросила.

— А не знай. Сова белая снадобья откуда-то носит, записки передает, но сама Яга исчезла, и избушка ее пропала. Уж на что та избушка была домоседкой, как говорили, а ушла куда-то. Или захватили в плен и увезли, — перешел на шепот бобер.

— Ничего себе, — я наконец залезла в ступу. — Ну, пока, бобер!

«Ничего себе! Ну, ничего себе!», — бормотала я себе под нос, пока ступа набирала высоту. Перестала бормотать, только когда влетела в облако и намокла. Аккуратнее надо. И еще смотреть во все глаза.

Дома, пока Роня не вернулся, я позвала кота. Он нехотя влез на стул.

— Скажи, дружок, что у тебя происходит? Почему тебя бросили твои знакомые?

— Не знаю, — буркнул Ромео. — Просто. Не замечают, как будто меня и нет.

— И давно это началось?

— Ну… Примерно, как вы с Роней поженились. — Ромео смотрел в сторону. — Я все думаю про мячик.

— А что мячик?

— Вы говорили, что потеряли мячик тогда.

И тут у меня стал складываться кусок мозаики. Ромео рассказал, что в ту ночь он дремал на подоконнике и видел во сне свои любимые клубочки, которые он так любит гонять по полу. Он спал и совсем не собирался просыпаться, пока не взойдет солнце, но его разбудил блестящий мячик, который стукнулся о крыльцо как будто упал с большой высоты. Ромео выскочил из дома и побежал за мячиком, мячик — от него. Ромео спросонья и не понял, как в погоне обежал вокруг избушки, и мячик, набирая скорость, взвился в воздух и кот потерял его из виду.

— Я все думаю, вдруг он до сих пор вертится вокруг избушки как на балу вокруг новогодней елки?

— Теперь понятно, почему бобер сказал, что и избушка, и все мы исчезли. Они нас просто не видят, — вздохнула я. — Но почему же Роня не спохватился? Погоди, а сова? Она же летает в лес и возвращается.

— Ее в избушке не было, когда я мячик закрутил. И возвращается она, потому что сверху избушку видно, а больше никто нас тут не види-ит, — кот практически завыл. — Все про нас забы-ыли.

Я погладила Ромео по умной голове.

— Роня-вороня, — пробормотал кот.

— Ты что-то еще знаешь? Вспоминай, котик, — попросила я.

Ромео вспомнил, что не однажды видел Роню, который жонглировал блестящими мячиками возле избушки. И что слышал, он будто пытался кого-то подманить и поймать.

— Неужели он тебя ни разу не заметил? — я удивилась коту.

— Заметил, — вздохнул Ромео. — Попросил не болтать раньше времени, обещал потом все объяснить. Только вот чем больше я молчу, тем больше мне одиноко. Да и тебя, вроде как, обманываю. И мячик я закрутил.

Я зарылась лицом в меховую башку кота и задумалась. Снаружи раздалось фырканье уставшей от полета Рониной метлы. Роня вошел, выложил на стол каравай хлеба, сыр и орехи и только потом подсел к нам.

— Роня-вороня я, — сказал он и вздохнул.

— Угу, — хором ответили мы с Ромео.

— Но я его поймал, — Роня вытащил из кармана рубашки блестящий мячик и положил на стол. — Обезврежен и обездвижен.

Мы слабо улыбнулись.

— А я уже тебя начала подозревать в колдовстве, — призналась я.

— А это всего лишь волшебный артефакт, вырвавшийся из-под контроля, плюс беспечность волшебников, — сказал Роня. — Но теперь все будет хорошо.

— И еще непредвиденные обстоятельства в виде сонного кота, — добавил Ромео.

Мы все рассмеялись, а потом я спросила:

— Но все-таки, почему избушку и Ромео никто кроме нас не видит, а меня еще никто не узнает? Я даже не знаю, как я для всех выгляжу.

— И меня не узнают, — сказал Роня. — Но избушку и нас теперь видно, а вот с внешностью… Понимаешь, я долго разбирался. Советовался с со старшими волшебниками, манускрипты читал, но…

— Да ты не переживай, мы приладимся. А кого-хоть все остальные видят? — я пыталась успокоить Роню.

Роня замялся, но произнес:

— Имей в виду, ты для меня по-прежнему очень красивая.

А кот отвернулся. Из вежливости или… Тут до меня дошло:

— Ромео? Предатель! А ну, говори, какими ты нас видишь!

— Ты меня побьешь.

— С чего бы?

— Ну… Ты тогда не поняла, почему вы на балу столько оваций собрали? Нет? Просто вы… ты выглядишь как самая настоящая… эта.

— Кто?

— Баба-яга.

— Нос крючком, костяная нога, зубы через один и сгорбленная?

— Примерно так.

— А Роня?

Роня закрыл лицо рукой и замотал головой.

— А Роня выглядит как старик в мантии со звездами, с седой бородой и козлиными ногами. В общем, вы больше не рыжие э… и с веснушками, а самые настоящие сказочные герои! Если тебя это порадует.

— Правда? — я бросилась к Роне и обняла его изо всех сил. — Так я теперь не самозванка? Мы теперь настоящие Волшебник и Баба-яга! И кот у нас самый настоящий — ученый!

— Так ты рада? — удивился Роня.

— А то! — воскликнула я и метнулась в чулан за крыжовенной настойкой.

А Ромео взял зубами блестящий мячик, положил его в кованый сундук у двери, на сундук повесил амбарный замок, а ключ от него спрятал и не сказал куда.