Сон в поезде

        — Эйда, как ты? — тихо проговорил Иван соседке по купе.

Он её случайно встретил здесь – в поезде дальнего следования. Не видел Аделину много больше тридцати лет и теперь мимолётно летели в голове незабываемые воспоминание о невероятной юношеской влюблённости.

        — Долго рассказывать, Ваня, — отвечала Эйда, а потом…

        Она говорила так долго и завораживающе, что забыли и про чай, оставшийся отпитым до половины стаканов. Да так проникновенно струились слова, что Иван слышал их наравне со своими видениями из прошлого, но тут же и понимал всё с полуслова. Дошло даже до того, что стали параллельно мысли неустанно приходить: «Зачем мы здесь! Зачем мы в этом вагоне? Почему не тогда мы… Ведь можем больше не встретиться… И почему я раньше о тебе ничего не знал? Как же чувства все мои? Забытые и так внезапно проснувшиеся…»  Иван в это время видел не эту немолодую женщину, а, летая в облаках, ощущал рядом с собой ту Эйду… «Незримо ты присутствовала со мной на протяжении всей жизни, а я ничего об этом не знал. Вернее, не хотел знать». — стучало по голове.

        «Так уж и не знал», — словно телепат какой-то, прямо во время разговора ненавязчиво посылала свои сигналы Аделина. «Прямо сейчас напомню. Закрой глаза, попробуем такое испытать… такое…» — шелестело помимо прочих мыслей в голове у Ивана. И здесь, вот в этом вагоне, в обстановке непонятной для разрывающихся мозгов Ивана, шло такое милое тепло от напротив сидящей Эйды, такое обволакивающее чувство нежности, что наш герой закрыл глаза… Он заснул.

        Какое-то мгновение, раз…

        Лето, парк провинциального городка, озон, словно от небывалой грозы. Иван сидел на скамейке, прислушиваясь к звукам, раздающимися с танцевальной площадке. и... "Что такое?"

        Он с удивлением рассматривал свои ноги, одежду, потрогал руками лицо и волосы. Невероятное чувство пронеслось в голове – родное, но непонятное…
«Я же не наблюдаю со стороны», — говорил сам себе Иван: «Я в теле самого себя, в юном теле! Но самое удивительное – с мозгами себя же взрослого». Вокруг знакомо почти всё. Ах, как давно это было… Семнадцать лет от роду. В гостях у тётки. Танцы. Знакомство. И много-много неизвестных до того момента переживаний и столько же вопросов, на которые отвечал уже намного позже сам себе. Юный Ваня с непередаваемым удивлением вглядывался в чудный вечер и ждал, вот сейчас… Сейчас должна появиться она с подружкой. Он её приметит, посмотрит вслед и дождавшись Серёжку, расспросит про неё. Тот ничего не ответит, только посоветует хамовито, мол, на медляк пригласи, а там сам знаешь, что делать. Иван встал на ноги. Такая лёгкость в плечах, в ногах упругость небывалая! Такое что-то знакомое, но давно забытое, будто только стоит оттолкнуться от земли и полетишь… В высоту высокую, выше тополя! «Вот она, вот…» — чуть было не закричал Иван, но тихо прошептал удивлённо губами. «Ух, ты…» — только и оставалось ему сказать, когда девушки прошли мимо него.

        Ох, да… жизнь. Она, словно река при широком разливе, течёт, не разбирая пути, уничтожая любые, самые невероятные преграды, размывая высокие берега с одной стороны и заливая луга с другой, унося с собой всё, что встретит на пути. Да, всё, что не может устоять. И теперь представилась такая возможность через линзу удивительного бинокля повернуть реку-жизнь вспять. Это ли не чудо? Сколько нового и сколько интересного открывается вновь, когда перечитываешь старую книжку, будучи уже в другом возрасте, когда толпа человеческих греховных слабостей дефилирует на жизненном подиуме во всей своей новой красе. Ты это видишь новым совершенно глазом с тридцатикратным увеличением. Так и здесь – ах, какая панорама открывается перед глазами, видя себя же в том юном возрасте. Мало того, предстоит испытать чувства также в многократном увеличении и совершенно ином, улучшенном в несколько раз осознании.

        В то далёкое время они танцевали… Танцевали… А Ваня не мог вымолвить ни слова. Его ошеломило сразу одна вещь. Он случайно провёл рукой по спине девушки и не нащупал застёжки лифчика. А ведь Серёжка говорил, что, мол, если не нащупывается застёжка, значит дама готова на всё. Было такое время, когда особым шиком считалось прийти на танцы без нижнего белья. Время шло. Но так и разошлись – в молчаливом еле-заметном поклоне с реверансом. Появился Сергей, махая руками из-за сетки, приглашая отведать портвейна, но Иван ждал. Ждал, сам не зная чего. И вот он… «Белый танец». Она шла прямо к нему, улыбаясь...

        Заговорили… Он назвал своё имя и слово Эйда услышал ведь, накрывшее словно в невероятной истоме воздушным одеялом с головы  до ног. «Эйда! Она тогда сказала Эйда!» — воскликнул Иван от волнующих даже во сне воспоминаний.

        Молчание. Музыка кружит, уводит в только ей известные дали. К концу танца Ивана прорвало:
— Ну их, эти танцы. Пошли лучше погуляем. — Пошли, — ответила она.

        После танцевальной программы в то время начиналось самое интересное. А как же – юноши провожали девушек домой. Осуществлялась самая серьёзная заявка на ухаживание. Обычно после такой прогулки завязывались отношения. Домой довольно долго было идти пешком и вот тогда пары уже по-настоящему знакомились. Следующим шагом было приглашение на повторное свидание. Иногда уже и первое знакомство заканчивалось первым поцелуем. У нашего героя оно началось им. Но как это случилось Иван и сам толком не понял, только вдруг присели на лавочку, и рука сама потянулась, чтобы обнять. Темно в глазах. Лёгкий летний ветерок. Где-то там музыка: «Летний вечер, тёплый самый был для нас с тобой…». Слова песни перемешались с ветром.  Страстный юношеский поцелуй, впервые с языком и со всеми вытекающими последствиями. Целовались всю ночь, до первых утренних сумерек. Горловина модной футболки у девушки была растянута до пупа от поползновений рук Ивана и, увы… До большего дела так и не дошло. Отчего потом ещё часа четыре болел невыносимо у Ивана пах от скопившейся боли в яичках и вечного стояка в мокрых трусах, влага от которых просочилась даже через джинсы.
«Это было тогда», — вспоминал Иван: «А сейчас…»

        Он сразу увидел Эйду молодым и наивным, и в тоже время с высоты своего возраста и опыта из будущего; с улыбкой и с особым очарованием тревожного сердца.  Что-то заставило на какой-то миг обоих окаменеть на месте, но только на миг и… Семнадцатилетнее существо с глубокими чёрными глазами, в джинсовой мини-юбочке шагнуло навстречу первым шагом.  Очаровательная девушка с тонкой талией под гитарный изгиб, на высоких ногах, с открытой загорелой шеей широко улыбалась и ела Ивана глазами насквозь. Ещё какое-то мгновение и Ваня тоже сделал шаг с удивительными мыслями о том, что вот – впереди его любовь.

        Начинающий сходить с ума Ваня, не знал на что в первую очередь смотреть – на ноги, на бёдра, на грудь. Смотрел долго и заворожённо на это юное, ромашковое существо из глубин вселенских с телом, рвущимся сквозь обтягивающую футболку.
        — Отчего ты морщишься? — спросила Эйда в упор, как только они встретились.
        — Тебе так только кажется, — ответил Ваня в благостной истоме.
        — А-а-а, понятно… Просто лицо покривилось от нахлынувших, небывалых ранее, чувств!

        Эйда смеялась, а Иван не понимал, что ему предпринять, что сказать, что сделать, словно остолбенелость какая-то возникла на неопределённое время.
        — Происходит какая-то ерунда, — наконец-то, очнулся он. — Я начинаю мыслить образами и всё что меня окружает, в особенности ты, говорит и утверждает о том, что перестали существовать все, существующие и существовавшие до этого момента законы.
        — Это от любви, — просто ответила она и взяла Ивана за руку. — Надеюсь ты не собираешься тут танцевать со мной, как когда-то. Времени у нас в обрез, пошли на ту скамейку скорей. Для иного действа мы тут с тобой в эту пору переместились.

        Музыка слышалась. Но уже где-то далеко. Знакомая скамейка стояла одиноко в плотных кустах, словно поджидая новую влюблённую парочку. Ещё чуть-чуть и…  Иван обнял Эйду. Её худые руки, как и тогда, будто повторяя пресловутый женский приёмчик, или для доброй насмешки, ожесточённо выставили локотки, играючи сопротивляясь его объятиям. Но в этом ожесточении было столько притягательной энергии, что воспринималось как увлекательный призыв к продолжению.

        Вдруг удар грома заставил их вздрогнуть и неистово прижаться друг к другу, будто само небо торопило, управляя мыслями и телами. И вот: сумасшедший продолжительный поцелуй, на долгое время остановивший дыхание. Ещё удар грома! Ещё сильнее объятие и… Руки Ивана делали своё упрямое грубое дело, мяли, терзали, поднимали край футболки, а губы уже коснулись её груди. У каждой женщины, в самом деле, есть надёжно защищаемое место, это – трусики. Можно, порой зацеловать до пьяна, но, чтобы снять их, приходится проделывать долгую и нудную работу. Здесь было всё наоборот. Защищать было нечего – всё было приготовлено заранее.

        Гром прогремел ещё ровно столько раз, сколько Иван атаковал с небывалым темпераментом тело своей возлюбленной. Эйда не сдавалась, подчиняясь и отдавая всю себя.  Её тонкая фигура извивалась во все стороны. Грубые яростные толчки шли один за другим до самой глубины, до самого конца. Эйда охнула в руках Ивана, расслабилась опустошённо и… От счастья заплакала. Иван был на седьмом небе, ведь такое испытать ещё никому не удавалось… Нигде и никогда со зрелым сознанием и в юном теле. Он стал нежно целовать её, да так ласково, как будто в первый раз, и так, как будто никогда больше уже не придётся. Целовал плечи, грудь, шею, лицо, губы. Руки Ивана гладили её волосы, и он снова и снова мягким прикосновением губ кружил по её плечам. Вдруг тело Эйды стало оживать, она зашевелилась, обняла Ивана двумя худенькими руками и… Снова гром! И снова… Почти до утренних сумерек… В несколько часов раскрылся у Ивана весь потенциал ловеласов и бабников всего мира.

        — Но почему? Почему? — во сне, собираясь просыпаться, спросил он удивлённо млея, — Я тебя спрашиваю, — расширил зрачки Иван. — Почему ты тогда не разрешила этого всего, а сама исчезла потом навсегда?
        — Ванечка, поторапливайся! Мне пора…
 
        Иван проснулся в полном недоумении… «Что? Чего? Куда? Где?»
        — Где Эйда? — чуть ли не закричал он проводнице, собиравшей на соседней полке постельные принадлежности.
        — Дык вышла она. Просила разбудить. Поезд две минуты стоял.